Когда в наш мир придёт зима...

Когда в наш мир придёт зима... Зима как часть цикла, по которому живёт планета практически все время её существования, не бесконечна. Вся наша жизнь есть череда бесконечно сменяющихся событий, что нам суждено прожить и прочувствовать. Ни от чего не нужно бежать, если оно тебя все равно настигнет. Я не говорю плыть по течению и ничему не сопротивляться — сопротивляться необходимо. Борьба есть жизнь. И эту борьбу нужно совместить с проживанием. Я живу в этом мире уже много лет. Увы, я не видела младенца Христа и не была волхвом, принесшим дары к его ногам. Но за те годы, что я провела, взрослея и осознавая жизнь все ближе и ярче, я поняла, как жить. Вы спросите: каков же смысл жизни и замысел Творца? Я лишь пожму плечами. Зима тяжела. Холодно. Голодно. Сонно. Тяжело, одним словом. Но разве есть разница между зимой и летом для того, кто не прожил перемены? Нет. Зима началась... И она тянется дальше, словно обувной клей с колпачка. День и ночь, ночь и день... Вроде что-то меняется, а вроде и все одно и то же. Зачем удивляться солнцу, если оно и вчера было то же самое? А я вот говорю, что перемена есть. И перемены будут. Только мы их боимся. Боимся, что станет хуже. Боимся, что не обретём чего-то или потеряем. Но из потерь наша жизнь и состоит. Потери вещей, потери близких — на время или навеки... Хотя навеки — тоже время. Ничего не исчезает в никуда и не появляется из ниоткуда. Это не какая-то мудреная философия — это простая наука. Вот, например, снег. Он падает на землю, лежит, тает... Испаряется и снова становится снегом. Либо, если станет теплее, дождём. И хоть и не существует двух одинаковых снежинок, и ту, что растаяла на твоих глазах, ты больше никогда не увидишь такой же, но всё же она есть то, что и весь снег вокруг тебя — вода. Она останется водой. Испарится как вода и снова станет снегом. Другим, но тем же самым. Вот и мы все — как снег. Одно и то же. Можно даже предположить, что мы все одна личность, и лишь наша память раздельна... Тогда теория со снегом не звучит так абсурдно. — Снова в раздумиях? Я отвлеклась от созерцания брошенного чёрным небом снега и повернулась на звук до боли в груди знакомого голоса. Моя дорогая старшая названная сестра стояла прямо за мной, убрав руки за спину. Она выше меня на целую голову и большую часть жизни меня это откровенно восхищало. Как же по-разному выглядят снежинки... — А когда я не была в них, дорогая... — усмехнулась я, закрывая форточку (только что поняла, как же холодно в комнате от моих философских дум!) — Ты жаловаться на сквозняк или поговорить хочешь? — Ну, сквозняк ты приличный устроила. Эльзу за это ругали-ругали, думали, в кого эта привычка под форточкой стоять... А вон оно что. Яблочко от яблоньки... — Недалеко ябнулось... — тихо смеюсь, чтобы никого не разбудить. Астрид улыбается. Говорят, что у тех, кто мало улыбается, улыбка, как правило, самая искренняя. Тогда Астрид честнее меня. — Но на деле я пришла тебя пригласить к себе в комнату. Неспроста же ты вышла смотреть на снег... — Кто-то же должен на него смотреть. Идём. Старые половицы безбожно скрипят. Как же шумно по ним можно пройтись, если надеть каблуки... Всё королевство вмиг узнает, что ты здесь и ты решил надеть сапоги и испить чаю на первом этаже. Комната Астрид так непохожа на мою. Я люблю мелочи и безделушки, и, соответственно, этого добра у меня много. Я собираю травы и вешаю букетики по комнате. Я рисую картины и выставляю лицом к окну — их либо купят, либо они выцветут и станут очередной талой снежинкой. У Сольвейг же все максимально чисто и лаконично. Стол. Стул. (Педофил.) Большая кровать, которая бывает в ремонте чаще, чем Сольвейг видит на ней сны. Старый шифоньер с зеркалом. Тумбочка. Торшер. Странное кресло... И всё. Для меня это небольшой и сравнительно простой набор мебели... Хотя в своем доме я тоже решила ограничиться минимальным набором мебели и прочей утвари. Мы вошли... И Астрид тут же вышла. Наверное, она хочет взять чайник. Что ж, я подожду. Села на кровать и закрыла глаза. Сижу... Тишина заставляет задуматься и немного порефлексировать. Хотя разве мне нужна рефлексия? Что мной ещё не обдумано, что не рассмотрено до мелочей, о чем я ещё не лила своих слез и о чем моя душа ещё не скорбела? Казалось бы. Но мне всегда есть, о чем задуматься. Сегодня я подумаю о... — Я поставила чайник заранее, так что он уже вскипел. Какая досада. Астрид решила, что мне не стоит сегодня ни на что оглядываться. Слишком хорошо меня знает, чертовка. — С чем чай сегодня? — Мелисса. Я решила не экспериментировать и не варить никаких зелий. — Вот и умница. Зелья тут варю я. Беру заветную чашку с горячим варевом в свои руки и делаю глоток. Я люблю мелиссу за её способность успокоить мои нервы даже тогда, когда я на взводе — да, даже эта старая видавшая виды бабулька может злиться. Астрид села рядом со мной, тоже держа в руках чашку. Тихо на улице. Тихо в доме. Тихо в комнате. Как будто все вокруг не люди, а разведчики... — Вот как ты думаешь... Как долго люди ещё будут верить в Бога? — Астрид, видимо, решила, что тоже имеет острую потребность подумать сегодня. Это неплохо. Думать надо. Но не в одиночестве, а то мысль превратится в тяжёлую думу. — Я считаю, что мир не станет атеистическим никогда. Но и истинно религиозным его сделать невозможно. Люди такие разные... И ведь никогда не угадаешь, что точно в голове у человека! Особенно когда он прекрасно врёт. — Что верно, то верно... — сестра отхлебнула чай и посмотрела куда-то в угол. — Ненавижу ложь. Я пожала плечами. — Ложь во благо — не грех. И мне намного легче с лгунами, ведь я вижу их прошлое. Я умею делать людям больно... И мне не стыдно. — Уж кому, как не мне, это знать. — усмехнулась. Смешно ей. Ну и ладно. Пью чай и смотрю в окно. Снег летит... Как десантники над горячей точкой. Вниз... И вниз... А там их ждёт верная смерть... Но в итоге и они вернутся к земле, а потом станут цветами... Я помню поле, на котором сама когда-то проливала свою кровь. Там так много было прекрасных цветов... И столько же прекрасных юношей и дев там полегло... А теперь они радуют народ своими потомками-цветами. Пусть и не каждый заметит их красоту, но те, кто заметит, могут считаться счастливейшими на Земле. Потому что красоту момента умеет ловить счастливец. — А почему ты заговорила со мной о Боге и тут же бросила?.. — Потому что интереснее говорить о грехе. О лжи. — И почему же люди лгут? Не во благо других, но во благо себе. — Они боятся. И за других тоже. Но это ничего. Страх — нормальное явление. Только полный глупец не боится вообще ничего. — И счастлив тоже тот, кто глуп, как пробка. — Тогда что же, лучше быть глупым? Я кивнула. — Если бы все были глупы и счастливы, в мире бы царила недолгая гармония... А потом он бы рассыпался, как карточный домик. Но и даже если бы все были умны, мир бы все равно разрушился. — Думаешь? — Знаю. Потому что они бы взялись исправлять то, что натворили, и сделали бы все только хуже. И в целом... Очень много причин, по которым миру нужно разнообразие. И глупые, и умные. — Ну, одинаковыми люди никогда и не станут. — Верно. И этим они прекрасны. Такие разные... Ты представляешь, что бы было, будь мы с тобой одинаковыми? Астрид тихо усмехнулась. — Не представляю. Мы всегда были разными. — А я скажу тебе, что бы было. Было бы очень скучно. Никакого разнообразия и перемен... Мы бы знали каждый шаг друг друга и могли предугадать каждую реплику. — Противоположности притягиваются... — проговорила сестра, ставя чашку на тумбу. Я кивнула. — Но даже эти притянутые противоположности должны друг друга понять. — Я вот не всегда тебя понимаю. — Это нормально. Значит, за тысячу лет мы так и не достигли совершенства в общении друг с другом... И это прекрасно! Прекрасно, потому что мы можем друг друга изучать и дальше. В этом чудо дружбы. Астрид вздохнула и опустилась спиной на кровать. Я спустилась следом. Лежим... Свет на потолке с улицы... Я только заметила, что потолок чуть блестит. Интересное дизайнерское решение. В духе Астрид.