Ливень

Так появляются кости,

Из тела, земли и тоски,

Мытые дождем на погосте

Шейные позвонки.

Белые, белые, белые,

Знакомые только мне,

Непринятые небом,

Не спрятанные в огне.

i

      Утро. Тихие холодные западные ветра веселят росу на сухой траве. Последние листочки шелестят в надежде вернуть свой свежий зелёный цвет, но всё безуспешно и они падают вниз к холодной земле. Эти безжизненные виды Иокогамы в конце осени не вселяли никакого энтузиазма. А ведь он был так необходим одному молодому парню для благополучного завершения всей этой никчёмной богадельни под названием "работа". Именно поэтому он проходил мимо тусклых пейзажей здешнего парка с мыслями: "Если у нас где-то там, высоко над нашими головами и восседает Творец, то тот сегодня был точно не в духе." Не в духе сегодня и это непонятно мыслящее подобие человека, составленное из каких-то несчастных 2.383 строк. И ведь оно искренне полагало, что всё что он про себя думает и кем себя считает — неумолимая правда, не требующая подтверждений.       Человек, считающий себя лишь жалкой копией шёл исключительно в настоящих фирменных вещах. Не важно какими они были: шляпой, перчатками или лакированными туфлями, всё это было ничто иное как оригинал. Но вот среди всего этого, по иронии судьбы, скрывалась одна подделка, которая куда-то сейчас направлялась.       Он шёл совершенно не глядя на дорогу, не замечая вокруг себя ни единой души. Показывал ли он этим своё еле уловимое превосходство над остальными нелепо суетившимися людьми? Быть может. И всё бы было прекрасно, не будь это просто выдумками мерзких языков о нём. Конечно эти рассуждения глупо осуждать или переживать как-то из-за этого, ведь такие сильные чувства просто нелепо использовать по отношению к этим несусветным бредням. Всё потому, что как бы это не казалось смешным, но подделка не может высмеивать или осуждать оригиналы. И всё это истина для Накахары Чуи, который отказывается воспринимать себя как человека, куда же ему до осуждения незнакомцев. Человечность присуща только настоящим людям, не сосудам как он. Не программам и не бесконечному количеству строчек в них. Это просто глупо если это было бы так, всё это было бы против природы и против человеческих законов. А ещё это было бы против того, как все они чувствуют подобных себе, своему виду. Будь оно так, они бы не чувствовали в нём врага. А они чувствовали и будут продолжать ощущать этот животный страх. Ведь Накахара не один из них. Поэтому инстинкт самосохранения рвался наружу при одном взгляде на члена исполнительного комитета. Люди начинали то и дело, что шарахаться при виде одного лишь силуэта в шляпе и плаще, выглядывающем где-то на горизонте. Поэтому человека, который скажет: что не чувствует, как в помещении где он или просто находясь рядом с ним, в мгновение ока меняется атмосфера. Да так, что все вокруг незамедлительно опускают глаза в пол и боятся даже пошевелиться в его присутствии. Если и найдётся такой чудак, который это опровергнет, то его быстро поднимут на смех, ведь просто быть такого не может. Но так оно и было, и должно происходить, не новость. Такова его судьба и предназначение в виде сосуда для Бога. Бога силы, огня и разрушения. И другого отношения от настоящих, неподдельных людей можно и ожидать. Просто он не более чем оболочка или подобие. Такие дни стали, чем-то вроде рутины или быта. Чуя настолько привык, что теперь уже совсем не замечал этих пугливых и косых взглядов на него со стороны. Но эта сила и нерушимый авторитет, даже в глазах незнакомцев — совсем не то, что было на самом деле нужно.       Этому ещё зелёному, во многих решениях и действиях парнишке, хотелось совершенно иного. Хотелось найти хотя-бы одну единственную крупицу настоящего себя. Понять свою природу, реальность своего существования, свой смысл, смысл своего "рождения" и доказать всему миру, а прежде всего самому себе, что миру нужен Чуя Накахара. Не несчастные 2.383 строчки, а именно вот этот Чуя, которого он видит в зеркало каждое утро и каким сам себя ощущает. Все эти вещи так просты для кого-то и так недосягаемы для него.       Из-за этого, сбивая прохожих под их возмущённые возгласы, Накахара стремительно идёт к своему байку. Конечно он поступает так, потому что не в духе из-за отсутствия сна на протяжении 2-х дней, безостановочного урчания в животе, усталости от переработок и ежедневного пиздеца на выездах. И при всём при этом члену исполкома всё ещё нужно многое обдумать. Поэтому быстро нажав на педаль газа, тот уже мчался по пустой трассе направляясь в глав. офис Мафии.

;;       Прошло больше часа с его приезда в это до боли знакомое место, а он опомнился только сейчас и при этом в довольно скверном положении. Лежит под грудой бумаг и канцелярии, а под столом валяются пустые пачки от недавнего перекуса. Пока он дремал, в комнату уже пробирались первые солнечные лучи, хоть погода к этому не располагала. Немного конечно, но этот факт украсил собой нынешнюю ситуацию в кабинете.       Смахнув с ресниц подступающие слёзы от яркого света и недавнего пробуждения, Чуя наконец смог хоть немного прийти в себя. Мысли перестали путаться, разум начал приходить в норму, но даже после этого Накахара всё ещё лежал на своём столе и принимал четные попытки унять пульсирующую боль в висках. Эта мигрень изводила его уже на протяжении месяца и не желала утихать без сильных болеутоляющих. Но он привык к этому и собрав все силы в кулак начал потихоньку пытаться встать. После чего оставалось чуть-чуть до момента как он достанет желанный блистер с лекарствами и закончит наконец свои мучения, но… Но ему помешал омерзительный звук. — Ёб вашу мать, что здесь происходит!? — подскочив со своего места и опрокинув все вещи со стола на пол, юноша поспешил нажать на кнопку принятия вызова на стационарном телефоне. Несколько секунд боли, раздражения и непонимания превратились в лютый гнев. Ведь это был не звонок повышенной важности, который Чуя так спешил принять и после услышать по ту сторону трубки серьёзный или разгневанный голос Босса. Всё что он услышал – невнятную речь секретарши. — Боже, девочка, почему я слышу этот звук? Ты же не звонишь мне сообщить о третьем пришествии или типа того? — услышав гневливый голос своего начальника, молодая девушка сразу же начала нервничать, заикаться и не смогла дать чёткого ответа на все эти вопросы. Услышав весь этот бред из уст сотрудницы, который не собирался заканчиваться парень сразу же нажал кнопку спасения "без звука". — Как же всё это утомляет... Понабирают по объявлению без ведома начальства, хрен знает кого на должности, а мне от этого страдать приходится. Просто помолчи, Господи. Но это начинало раздражать больше прежнего и угомонить словесный всплеск секретарши всё-таки надо было. — Девочка, успокойся, ради всего святого! Вдох выдох. Закончила нести всю эту околесицу? Раз так, то или нормально докладывай или просто отключайся и не беспокой меня. – слова благодарности из трубки не сделали его состояние более живым, но хотя бы вселили надежду, что не всё потеряно и всё-таки чему-чему, а благодарить её обучили.       Короткая передышка от этого балагана с телефоном и Чуя снова погрузился в свои нескончаемые дела, заботы и хлопоты. Казалось больше он ничего и не делает, кроме как разгребает чужие проблемы, которые постепенно перерастают в его. "— Всё-таки в работе с подчинёнными нельзя быть излишне эмоциональным – это может сыграть в очень плохую шутку с их начальством, то есть с тобой. Ты хоть и важнее них, но не имеешь абсолютной власти над кем бы то ни было." – внутренний голос как бы в укор своему владельцу всё повторял ему фразу его покровительницы или просто Анэ-сан. Она учила Чую, что как бы другие не рассуждали – Мафия является для всех состоящих в ней семьёй. Тихой гаванью для покалеченных и ищущих пристанище душ. Оттуда не прогонят за злые умыслы, нерадивые мысли или отсутствие внутренней нравственности или за первоначальный положение в обществе. Поэтому нужно дышать организацией и так же дышать людьми, которыми ты управляешь. Вне зависимости от вашей маски и характера ты не просто должен, а обязан уважать свой главный ресурс — людей. И так-как Накахара почти никогда не оправдывал ожидания своей Сестры в области учёбы, он решил всё же запомнить этот урок и тем самым усмирить свою гордыню. За эти «уроки жизни» Чуя до конца своих дней будет благодарен своей Анэ-сан, Озаки Коё. ;; — Накахара-сан, Вы сегодня какой-то напряжённый, не находите? — хриплый голос сменился уже обыденным приступом кашля. Говоривший стоял недалеко от Накахары, своего непосредственного начальника и пытался завести с ним самый обычный разговор. Ну не смешно ли? Сейчас всё будет как и всегда, этот день не станет исключением. На эту попытку поговорить Чуя устало огрызнётся, и сразу после они разойдутся по своим кабинетам в неприятном молчании. Так было всегда. Почему-то, кроме его Старшей сестры никто так и не смог построить с ним что-то похожее на дружбу. Иногда, конечно, проскальзывали какие-то неприметные шутки в разговорах, намёки на нормальный диалог, но это было скорее исключение, чем обыденность. — Ничего такого. Просто лёгкий недосып и усталость. — наверное небольшое дружелюбие всё-таки не помешает? А может Чуя действительно устал и сил проявлять свой характер, даже в перекидывании фразами, не осталось. — Пока. — и за фразой идёт непонятное им обоим похлопывание по плечу от начальника к подчинённому. Был ли это небольшой шаг к их дружбе? Возможно был, никто из них не мог сказать это точно. Но ведь они не дотягивали называться даже товарищами. " — Зачем командир Чёрных ящериц только начал этот бессмысленный разговор? Зачем я его продолжил? Иногда я не понимаю себя и свои неожиданные порывы в социализацию. Хотя возможно что-то и вышло бы из этого общения, если бы мы не вели этот разговор именно сегодня и именно в эту минуту..."       И это были верные мысли. Ему нужно было всё это, но почему то такую светлую голову очень редко посещали светлые думы. Исключением была лишь работа. И именно из-за неё желание отключить функцию "думать" стало жизненно необходимым. Он это делал совершенно ни к месту и не по делу. А дело было слишком ответственное, чтобы допустить в нём хоть малейший промах. — Господи! Избавь меня от моего сознания в моменты перед такими встречами, просто отключи эту способность. Раздражает, до чего же раздражает!! – разговоры с самим собой в глухой тишине пустого коридора не помогли выпустить пар. Но физическое воздействие ногой на мусорное ведро, со всей, что было мощи, справилось с поставленной задачей. Отдышавшись от неожиданного всплеска эмоций, Накахара, теперь уже с пустой головой шёл по дороге до кабинета Босса.       Откинув всё, Чуя в последний раз нахмурил свои рыжие брови, запустил руку в такие же волосы и успокоил себя. Но только внешне, внутри все разрывалось.

;; x.xx.20xx, 9:03, кабинет Мори Огая (Главенствующее лицо организации «Портовая Мафия» в Йокогаме, Япония)       Угнетающая атмосфера всё ещё была присуще только этому месту. Витающее отчаяние в стенах этого кабинета когда-то ввело в смятение, тогда ещё юного и пылкого лидера некогда устрашающей организации. Наверное, через это проходили все жертвы этих стен. Но эта стабильность не могла не радовать, все здесь хотя бы знали чего ожидать от этого места и его обладателя.       И вот он снова в этом кабинете. Снова видит его мрачную обитель и эти панорамные окна. Снова прижимает к груди недавно купленную шляпу, встаёт на одно колено и отдаёт честь (теперь уже своему) Боссу.       Эти действия Чуя Накахара повторял множество сотен тысяч раз и они настолько приелись, что вытеснили собой чувство тревоги и страха. Да и чего бояться? Он больше не тот юнец, который мог сморозить что-то из ряда вон выходящие, хотя некоторые такие черты с того времени в нём остались.       Насупившись в поклоне, Чуя стал изредка поглядывать в сторону конверта, скромно лежащего на кофейном столике. Обычно на этом столе стоял не кофе, а бутылочка чертовски дорогого вина к его приходу. Это и было странно в сегодняшнем вызове, ибо как бы его босс был не страшен, но он всё-таки всегда отдавал дань к проделанной работе членов Исполнительного комитета, рыжее звено этой организации не был исключением. — Возьми, — Мори-сан всё время говорил односложно, в сопровождении непонятной ухмылки. Но всё же никто из подчинённых не смел Босса в этом упрекнуть, иначе таким же односложным приказом, с улыбкой на бледных губах, будет вынесен его приговор.       Юноша вскинул брови вверх и, казалось, на миллисекунду в его глазах можно было прочесть искреннее удивление, а возможно вместе с этим некую тревогу. Именно таким моментом мужчина в кресле воспользовался сполна. Уже скоро весь кабинет пронзил его звонкий смех. От этого ещё больше стало не по себе и Чуя не стал медлить, уже через секунду в его грубых руках виднелся тот самый конверт. Стянув одними только зубами вельветовую чёрную перчатку, парень немедленно принялся вскрывать конверт. — Что это? — листок из свёртка бумаги с каждой секундой всё больше и больше рисковал быть разорванным в клочья. Уже выросший ребёнок в момент прочтения этих гнусных слов, был готов вновь вырваться на свободу и разнести этот кабинет, нет, всё здание. Он бы не оставил и камня на камне. — Нет. Я не могу согласиться и выполнить это. — внутреннее негодование не смогло даже выслушать ответ Огая, сразу же отвергло затею и уже хотело устроить нешуточный скандал.       Сейчас его начальству открывался вид лишь на напряжённые руки и огонь карих глаз. Но на самом деле огонь играл не только в его глазах, но и внутри их обладателя. Ведь глаза – зеркало души. Как жаль, что Анэ-сан до конца, так и не смогла обучить своего ребёнка. " — Я не ради этих чёртовых поощрений в бумажечки ебашу несколько дней подряд без сна и нормальной еды. Кто-нибудь просил об этом? Кто-нибудь об этом просил? Если найду того, кто высказал своё никому не нужное мнение на собрании, когда я отсутствовал в Японии, то ей Богу, он выйдет из этого здания вперёд ногами! Боже, я же всего-навсего хочу спокойно делать своё дело, я же не жаловался на своё положение, условия, зарплату. Босс, я просто стал вам не нужен?» — и как бы в мыслях не утешал себя Чуя, по итогу он не смог справиться с внутренним собой. Как и всякий человек он был склонен к излишним переживаниям, но не насчёт семьи, близких или своего существования. Первые лежат в сырой земле, на прозябание червям, а за остальное он ещё лет 10 мог не беспокоиться. Как оказалось, в преступных организациях заботятся о своём главном ресурсе, заботятся о людях работающих на эту организацию и отваливают немало золотых на их содержание. Иначе бы поплатились за это своим положением, а то и головами.. кто его знает. Поэтому переживания были исключительно о работе. Этот рыжий негодник отдал душу этой системе, а кто сможет жить если его лишить души? Я думаю немногие. Именно из-за этого, юноша не мог мириться с намечающимся отпуском, который ему пытались прямо сейчас навязать. — О чём ты так переживаешь, Накахара-кун? На собрании с нашими уважаемыми партнёрами был поднят вопрос о комфортной среде в организации, а вместе с этим и вопрос об отпусках. В этом месяце, как и во всех предыдущих, за эти 2 года ты показал себя более чем замечательно. Именно поэтому все приняли такое решение, а так же и по ряду других сотрудников, некоторые в списке из исполнительного комитета, если это тебя конечно сможет утешить, — Огай даже не удостоил взгляда своего оппонента, они не в тех отношениях. Чуя же так и стоял на одном колене, тело будто парализовало. Неосознанный страх пронизывал тело с момента как он перешагнул порог кабинета. И почему-то именно в момент его смятения их взгляды встретились. — Можешь строить из себя того глупого юнца, только-что вступил в эти стены, но я всё понимаю, Накахара-кун. Откинь все свои страдания по тому моменту и ступай отсюда на добрые две недели. Выбора у тебя не было с самого начала, просто на данный момент тебе лучше отсидеться где-нибудь и не высовываться. Так надо. Смирись и расслабься.— разговор был закончен, как только прозвучала последняя фраза, а рассказчик отвернулся обратно к окну. Был ли это знак, что с ним не хотят вести дальше дел или намёк, на то что он слишком незрел на такие разговоры, непонятно. Но поняв атмосферу, Чуя быстро поднялся и после небольшого поклона покинул эти устрашающие стены. Совершенно при этом забыв о бумажки с деньгами и приказом об отпуске. Да и зачем они ему? Отправят почтой или сразу на карту всё отправят, так было бы в разы удобнее. И всё-таки кое-что его задело за живое… Зачем при нём вспомнили об этом придурке?

ii

— Алло! Да, это я, твой старый друг! Не узнал? Хах, богатым буду. Но шутки-шутками, а в такие моменты мне становится невыносимо больно на душе, как ты можешь, ну? — и этот молодой человек, с резвым подхалимным голосом не врал. На душе действительно иногда больно от того, что постепенно его не забудет разве что дворовая кошка, которую он изредка подкармливал онигири из магазина. И то, не забудет до поры, когда не найдётся ещё один неравнодушный с лишними деньгами. И от этого частенько пекло где-то в области сердца. — Ммм, ты говори, говори, я всё слышу. Сейчас только ненадолго звук отключу у себя. Ахах, не заскучаешь по моему голосу? Смотри мне тут!       Выдох. Через минуту мышцы лица становятся задействованы только в том, что держат пожелтевший жгут, который постепенно всё больше и больше затягивается чуть выше сгиба локтя. Осаму больше не нужно утруждать себя подбирать слова, свой тембр или звуки, которые он издаёт, чтобы соответствовать своему «характеру». А то, что он делает можно так вообще назвать? Он запутался окончательно и поэтому сейчас хочет сосредоточиться не на болтовне из динамика телефона, а на шприце с амитриптилином, который вот-вот потоком побежит по его вене смешиваясь с кровью. Думаете он себе помогает, тем что колит, дай Бог, раз в месяц эту дрянь? Чёрта с два. Это проходило скорее не на лечение, а на акт самовнушения и некое утешение для остальных. Мол, смотрите, я забочусь о своих проблемах и я не псих какой-то, не наброшусь на вас, если вы об этом! На самом деле эта «штучка» лишь иногда помогает ему при головных болях и бессоницах, а остальное она, кажется, ещё больше усугубляет.       Шатен немного вздрагивает во время укола и наплевав на небольшое кровотечение после процедуры, вновь начинает детально прорабатывать свой образ при телефонном звонке. Боже, он даже не уверен, что это именно тот, кто ему нужен. Зачем только досаждает этому бедолаге? Хотя, бедолага он или нет, решать совсем не его добродетели. Поэтому отбросив все ненужные мысли, парень сосредоточивается на главной теме разговора, и что он конкретно хочет от своего оппонента. — Да-да, увидимся ещё, не забудь те бумаги! Зачем? Не знаю даже, Куникида-кун сказал с собой прихватить, поэтому не подведи меня! Конец связи. — долгие разговоры всегда его раздражали. Точнее, он не находил в них смысла, совсем не понимал их и от этого раздражался. Ведь то, в чём нет и толики логики, последовательных алгоритмов и цыпочек — для него не имеет и капли значения. А ведь то, в чём не было смысла, было всегда очень сложно понять.       Для Дазая Осаму было крайне сложно понять людей и всё, что с ними связано, будь то их взаимоотношения, социум, судьба или жизнь. Жизнь, не с точки биологического процесса или начальной точкой круговорота всего живого, а жизнь, в понятии абстрактном. Весь их, и его, в том числе, людской путь от рождения на этот свет, до ухода во всепоглощающую тьму.       С самого детства Осаму искал везде смысл и алые ниточки логики, которые, по его мнению, должны были связывать всё. Но после осознания, что эти ниточки присущи не всему в этом мире, он запнулся в страхе перед новым миром и запнулся, сделав огромный красный клубок в своей голове. Запутался в нитях. Но не только в парочке определений, а в себе, в своей личности и в своём предназначении, судьбе. Настолько, что по сей день не в силах этот клубок размотать и дальше жить без этой своры мусора у себя за плечами. Ведь увы, когда срок потери начинает увеличиваться, вы начинаете всё больше теряться, больше сворачивать с нужной дороги, больше терять мораль и смысл того, что ищете. И поэтому после этой потери, утешение для Дазая находилось лишь в попытках обрести своё логичное завершение, ведь в смерти он видел и логику, и смысл. Смерть не была для него каким-то абстрактным понятием, он всегда её понимал, а уже после стал к ней стремится. Но судьба и люди, в которых он не видел смысла, не давали ему этого завершения. Именно это он и считал по истине печальным.       Остальной же мир считывался как фильм, снятый на старинную фотоплёнку, в котором какой-то одинокий зритель нашёл своё утешение или истинного себя. Именно по этой причине он не может закончить пересматривать этот фильм, даже зная все реплики наизусть. Не может просто так взять и выбросить его. Хоть фотоплёнка и испортилась, а фильм стал бездушным, потеряв всякое утешение, зритель всё равно не хотел давать ему умирать. Спасал его всякий раз, когда он хотел закончиться.       Жаль, что в этом немом рассказе о каком-то фантомном зрителе, Осаму всё ещё не нашёл свой путь. Клубок идей, неразгаданных загадок так и засел в его черепушке, не давая телу движения. Не давая ему понять что-то новое, ощутить свободу мысли и слова, осознать неуловимое счастье. Почему-то оно ускользало от него, когда тот его находил. Хотелось бы забыть те попытки, но это было невозможным. Из-за таких мыслей хотелось всё больше и больше наложить на себя руки, но тогда клубок начинал потихоньку разматываться. Давал телу свободу действия и всё резко уходило на второй план. ;;       Разбросанные рукописи, пустые пачки от крабовых закусок и бутылки соджу безбожно не давали пройти своему хозяину. Осаму было совсем не до внутреннего убранства своей каморки с одной свисающей лампочкой посередине. Тут было просто пыльно, серо и пусто. Как раз под стать обладателю. Он ночевал тут не часто, лишь редко заходил под ледяной душ и иногда принимал здесь что-то вроде лечения всевозможными срéдствами или наоборот, его особенное лечение колюще-режущими предметами. Эти методики и подарили ему виднеющиеся по всему телу белёсые следы от порезов, укусов и следов от удавки, а вместе с этим — обличие мумии. Такой образ на долгие годы закрепился за ним, бинты же стали второй кожей. Прискорбно, но Дазай так и не смог привыкнуть к бесконечным количеству взглядов на это «обмундирование». Он также не смог избавиться от клейма неуравновешенного идиота, которое к нему привязалось с ранней юности. Возможно, его личность была бы совсем другой, если бы этот никогда не понятный ему социум на него так не давил своим осуждением. Но парень никогда не страдал от внимания своих сверстников и сверстниц, умение обольщать своим видом, словами и действиями было у него с рождения. Это не приносило такой же радости как вычисление алгоритмов и составление формул, но тоже было одним из его развлечений. Так он прощупывал почву, находил рамки дозволенного, учился этой жизни, не как биологическому процессу. От этого юному Осаму Дазаю становилось немного легче на душе, от того, что он мог на какой-то миг не ощущать своей омерзительной неполноценности. А ощущал он это почти всегда, каждую секунду своей жизни и это понятно, почему такой ребёнок смог сделать такие выводы.       Вы когда нибудь задумывались, глядя на любое окно любого многоэтажного дома, что в этот миг там происходит своя неизвестная никому, кроме вас и них, история? Что в эту миллисекунду могло случится там, далеко в небе, что-то непоправимое и косвенным свидетелем этого «чего-то» стали только вы и никто иной. Как быть с этой информацией, давящей на вас со всех сторон? С осознанием своей собственной никчёмности перед ситуацией и каким-то невообразимым бессилием? Должно быть вам на каком то моменте стало страшно или не по себе. А этот маленький кареглазый мальчик жил с таким мировоззрением сколько себя помнит. Почти всегда он задумывался о чём-то таком и не отдавал об этом себе никаких отчётов, даже неосознанновая своей гениальности. И в какую бы сферу он не направил свой пытливый ум, получалось везде одинаково. Именно с такими заключениями о собственной идентичности невозможно поспорить, но вместе с этим, откуда же ребёнку брать эту юношескую ребячливость, невинность, которая принадлежит только детям? И итог всему напрашивается сам собой. Что-то не так. С ним определённо что-то не так, вот только Дазай до сих пор так и не понял, что именно. Быть может, в этой жизни Осаму Дазаю не суждено это понять и стать полноценным человеком. Человеком, в уме которого не безумные в своей гениальности идеи льются потоком бурной реки, где нет места играм разума и глупому детективу по нахождению невидимых ниточек логики.       Зевнув от переутомления за новой книжкой, юноша перестал лежать на своём излюбленном футоне и наконец сел, потянувшись. Кости и мышцы Осаму всегда где каменели, стоило ему только на несколько лишних часов залежаться за книжкой или за дневным сном. Тело тут же дубело без движения и отказывалось выполнять приказы хозяина. Его это конечно же не устраивало и нехотя, Дазай принялся делать разминку. Делал он её ровно до того момента, как стекая по руке, прям до мочки уха, его не потревожила вопящая кровь. Холодная и тёмная от смеси разных лекарств, которые он безразборно себе вкалывал, кровь побежала бурным потоком, почти вдоль всего его тела. Конечно она могла себе такое позволить, ведь у неё не было преград в её пути на свободу. Так как Осаму отреагировал на открытие раны лишь лёгкой ухмылкой, и то наверное из-за того, что поток щекотал его за ухом (положение руки он не догадался поменять, да и зачем собственно). — Хм, дождь начался… Даже ливень, первый этой осенью. Меня вспоминаешь, Одасаку? — чуть дольше, чем обычно он засмотрелся в немного приоткрытое окно. Вскоре с дождём пришёл и лёгкий поток ветра, который не обошёл стороной парня. Это вывело Дазая из транса и дальше он обмолвился лишь несколькими словами, как будто говорил он это не тишине витавшей вокруг него, а кому-то ещё. — Хм, не знаю. В любом случае, мне просто хочется так думать. — кровь так и продолжала тихо бежать вдоль худого запястья и предплечья.

iii

      Лазурные волны с молочной пеной по краям всегда смогут успокоить не только душу, но и тело. Это особенно помогает, когда ты валишься с ног от переутомления, а черепную коробку разрывает бесконечная тревога, напополам с гневом от всего происходящего. Но в эти тихие моменты жизни, все ненужные бормотания внутри тебя уходят на второй план и забываются где-то глубоко, в пучинах твоего разума. Шум волн и крики безумных чаек успокаивает, как материнская колыбельная. Под ощущением этого вселенского спокойствия, была зажжена последняя сигарета в пачке. Меж двух худых пальцев появляется синяя надпись «camel», которая вскоре чуть смазывается из-за слюны. — Хочу стать китом, было бы невероятно здорово петь на таких же частотах, как и они. В детстве меня это всегда увлекало и завораживало, бывало по несколько часов сидел только за энциклопедиями про китов и их жизнь, — потускневшие без должного ухода волосы Накахары сейчас безбожно мешали ему рассмотреть всю красоту данного момента. Почему-то сейчас он не мог избавиться от навязчивых мыслей о необходимости запомнить каждую пылинку в этом моменте перед ним. У него в голове создавалось впечатление, что у него вот-вот могут отобрать это спокойствие. — Только вот в детстве я всегда задавался вопросом: «Почему эти огромные внушительные создания, со всей своей внешней и внутренней красотой, так одиноки?». Помню, что тогда прочитал статью о китах, которые поют на 52 Гц — частоте, которую просто не воспринимают другие его сородичи. Возможно, что я стал тем китом из той грустной детской истории? — Накахаре нравилось вот так сидеть на побережье и размышлять обо всём в слух. Это немного забавляло, но если никто не слышит, то какая разница? Иногда ему этого чертовски не хватало, а спасением стали такие выходы к морю. Даже если из своего кабинета он видит отличные виды на него, но приехать сюда лично и смотреть из евро-окна — совершенно разные вещи, как-никак.       Сигарета тлеет со скоростью света, но стресс и тревожность всё ещё не покидают юношу. Он сидит здесь, на холодном морском камне, уже долгие часы, а его взбалмошный ребёнок внутри всё ещё не успокаивается. Тугой жилет и пиджак давно валялись рядом с валуном, где сидел их хозяин. Фляжка с дорогим скотчем уже давно была вытащена из-за пазухи и распита. Юноша не обращал внимания ни на шум волн, ни на интересующихся им птиц и кошек, он лишь сидел и продолжал рассуждать о своей никчёмной жизни вслух. — Если бы этот придурок только одумался и никуда не уходил… Иногда я задумываюсь о том, что всё-таки хотел бы ему хоть чем-то помочь, но я и себе то помочь не могу. Какой прок от этих попыток? Когда мы были детьми, то это можно было списать на юношеский максимализм и играющие гормоны в одном ключе, но мы выросли и как ни странно, но оказались по разные стороны баррикад. А ведь ту энциклопедию про китов подарил мне именно он… — непонятно, что в итоге он чувствует к этому загадочному человеку, но вспоминать о нём нужно было крайне редко и сейчас его мысли зашли не в то русло реки. Накахара всегда пытался абстрагироваться от их странных взаимоотношений, особенно когда этот парень решил покинуть организацию, став для всех абсолютным предателем. Только вот, он чувствовал по нему лишь тоску и беспомощность. Возможно, Босс и не был тогда на него зол, возможно это случилось по его вине. Как член исполнительного комитета он догадывался о многом и многое прятал в себе, ведь легче забыть и не придавать значения всем этим избыткам прошлого, ведь так? Легче сделать вид, что такого человека никогда и не существовало, чем попытаться найти виновника в случившемся тем днём. Но Накахара решил просто зажечь очередную сигарету в тот пасмурный день и забыться в неведении.

iv

— Ох, дурак, я скакал к тебе кабанчиком как только заметил это погодное несчастье, капающее мне на моё прелестное лицо. Только не закатывай скандал об этом, я лишь немного опоздал и плюсом я не в себе. Совсем каплю, поэтому если ты в состоянии сделать мне чай, я буду очень тебе признателен. В ответ на твою доброту, я даже не оставлю сегодня на твоём лице ни одного синяка или шишки! (по желанию) — слякоть и вода не обошли стороной дизайнерскую обувь, но из-за этой мерзкой ситуации с опозданием, он не думал о этом элементе своего гардероба ни секунды. Голова была немного затуманена, а ноги слегка дрожали, но он всё равно сейчас стоял на пороге каморки Дазая и скакал на одной ноге в попытках снять с себя ботинки. Плащ и шляпа, на пару с перчатками полетели в какой-то угол прихожей, сейчас его не особо волновало состояние всех этих побрякушек. Необычное зрелище однако. — Эй, в попытках уйти на тот свет, ты решил прижечь себе свой неугомонный язык, а только потом принять меры по серьёзней? Потому что другого я от тебя и не ожидаю, ибо это самая нормальная причина мне не отвечать. Стой там, я сейчас приду к тебе! — сегодня юноша был немного веселее обычного, скотч дал в голову и слова вытекали из него сами собой, почти не отдавая мозгу отчётов о происходящем. Но создавалось впечатление "затишья перед бурей", ведь без несуразных подколов шатена было как-то не по себе. Хотя, возможно он пересмотрел накануне пранкеров и решил испробовать один из их методов на нём. В это Чуя вполне мог поверить, ведь такое было уже раз 5 или больше. — Я пришё-ёл!       И улыбка с его лица почему-то не могла пройти. Мышцы лица как будто окоченели, когда он увидел друга «плескающегося» в фонтане собственной крови. Она облепляла его почти с ног до головы и не переставала литься ручьём. Рука была повёрнута каким-то странным образом, который совершенно не препятствовал вытеканию из парня всех его жизненных «соков». А на измученном, но таком родном лице красовалась всё та же омерзительная ухмылка.       Нормально ведь думать, что всё непременно будет хорошо в такой ситуации? Он не знал, ведь все их дожди и ливни были совершенно другие. Они много смеялись, он спокойно его зашивал или вставлял в рот два пальца, чтобы он выблевал всю дрянь, которую в себя впихал, а потом они пили чай с бергамотом или любой другой, который они только смогли найти. Это случалось в каждый маленький дождик или опасный тайфун, с тех пор как он ушёл – это стало для них обычной рутиной. Но сегодня он почему-то уснул, с их лиц не спадает улыбка, а тревога у окутывает рыжую голову с молниеносной скоростью. — Блядь, ты идиот? Ты, со своей смертью — настоящие сукины дети! Ты слышишь меня? Скажи, что слышишь и ответь какую то бредятину следом, хорошо? Ну же! — вот снова эта тревога и потерянность в этой ситуации овладевают им, как мерзкие насекомые. Накахара мечется из стороны в сторону, чуть не падая от скользких кровавых полов в ванной. — Сам ты идиот… Я может быть только сейчас понял, что такое жизнь для меня, а ты меня за это мгновение проклинаешь… — тихий и совсем усталый голос не мог быть чем-то нормальным. Так, абсолютно точно быть не должно и не будет. Но перед глазами Осаму уже виднелась надпись «game over» и отменить её не представлялось возможным. Об этом Дазай конечно же умолчит и будет продолжать тихо смотреть на метания Чуи в своей ванной. Сам он полулёжа, с закинутой себе на голову рукой был, на кафельном белом полу. Почти все его гости говорили, что он похож на больничный и только Накахара всегда улыбался и кричал ему о том, что он здесь как в психушке. От воспоминаний таких моментов не лице парня засияла почти настоящая улыбка, которой он сам на секунду удивился. — Что ты там понял, ну? Бред это всё собачий, Осаму. Ты не можешь понимать намного больше всех остальных, смирись. Ты такой же как я, а я такой же как ты. Сам же мне эту околесицу нёс, не помнишь? — и слёзы наворачивались как-то сами собой. То ли от этого непонимающего и смирившегося взгляда, то ли от этой другой улыбки, которую он никогда не видел или не замечал. А у самого на лице читалось лишь надежда на что то не такое хуёвое, как всё это. Ведь тёмная смесь из крови и лекарств не останавливалась его рубашкой и всеми другими приблудами. — Ты че сделал, урод? Почему она не останавливается? — после 5 минутных тщетных манипуляций он просто сел рядом и начал орать и истерить на этого предателя из-за своего поражения. — Я спрашиваю. ПОЧЕМУ ОНА НЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ, ОСАМУ? –истеричные метания остановились лишь тогда, когда Накахара почувствовал что-то холодное, что-то что смогло унять его разгорячённый пыл.       Приложив холодные скрюченные пальцы в бинтах испачканные своей же кровью к тёплой веснушчатой щеке, Осаму на миг перехотел умирать. Жизнь отдалась тихим блеском в медовых угасающих глазах и осознание кольнуло где-то под рёбрами. Страх окутал тело, но вот незадача. Это не коснулось его рук и глаз, которые с мольбой ощущали и видели эту фарфоровую кожу, синяки под глазами, которые переросли в маленькие гиматомы на маленьком аккуратном лице, рыжие пряди испачканные потом и кровь брюнета. Почему-то только сейчас его душа открылась, только перед смертью она дала почувствовать парню себя полноценным человеком, который не любит боль, а любит человека и страдает по нему. В мыслях, «человек» значило что-то абстрактное, возможно все обидившие его когда-то люди поместились в это коротенькое слово. Но недавно открытая душа имела ввиду не людей, а рыжие пряди, фарфоровую кожу и неумолимую силу внутри. Сейчас Осаму смотрел лишь на своего человека и в этот момент хотел жить, настолько, что готов был умереть. — Я вдруг захотел поговорить с тобой, Чуя. Не знаю правда ли это, но я читал в романах, что когда главный герой говорил трагичную речь в такие моменты, то сам Бог смиловался и дарил второй шанс своему дитя. Сейчас я почувствовал себя чувствующим, в один миг я познал и горечь утраты и волю к жизни и… любовь возможно. Я не знаю точно, возможно это сильная привязанность и ощущения полной надобности, которое я до этого не испытывал. Поэтому сейчас, только сейчас и никогда после. Я хочу откинуть всё и почувствовать себя главным героем своей судьбы. Наверное этот роман в жанре трагикомедия, я просто уверен в этом, Чуя. Сейчас я хочу блевать от своего вида и этой красной жидкости что из меня неумолимо вытекает, хочу зашить себе руки и просто жить. Впервые такое, Чуя. Впервые, понимаешь? — блеск в глазах усиливался с каждым словом, но потухала общая картинка. лёгкая ухмылка не хотела уходить с мертвенно бледного лица юноши, так же как и все раны не хотели затягиваться по щелчку пальца. И что-то солёное потекло по щекам к подбородку и шее, впитываясь в чужую окровавленную рубашку, которая была прижата к таким же рукам. — Это так хорошо, ты просто не представляешь. Наверное, теперь я не менее человек, чем ты. Хаха, мы же одинаково себя такими не чувствовали, такими человечными как в этот момент. Этого фактора всегда было больше у тебя, но на последок и меня решили наградить. Не знаю за что, видимо за все мои попытки почувствовать это. Но от чего же так больно, так больно, что я умираю от этой жгучей боли в груди сильнее, чем от потери крови, Чуя. Эта боль за все те годы? Это боль за все слова, которые я тогда тебе сказал и говорю сейчас? – чуть-чуть крепче сжимается футболка и теперь на груди рыжего теплится вся копна потускневших медовых кудрей. улыбка с кровавыми зубами становится невыносимо большой и настолько смирившейся с собственной болью, что Накахаре хочется заткнуть эти губы, руки и всё остальное, чтобы только не слышать этих слов и этих капающих звуков. Но он может только сжимать челюсть и кое как держать рубашку на животе у напарника. — Пожалуйста... не говори ничего стрёмного, ладно? Я всё вижу, но не говори ничего более пугающего, чем твои слёзы. Я могу так же забиться в истерике с тобой от непонимания твоего поведения и что делать. Зачем ты мне всё это говоришь... я сейчас просто умру от негодования этой ситуации и вместе с этим от ярости. Просто заткнись, ладно? Осаму.. просто заткнись.. а ещё заткни свои руки, чтобы ты наконец жил, Осаму. — Ох, видимо Бог не понял, что я хочу себе сегодня роль главного героя. Ведь я не просто так здесь лежу из последних сил и выговариваю этот монолог. Ты ещё не понял, Чуя? Я не только смог почувствовать боль, горечь и обиду на всех, включая этого псевдо Бога своей псевдорелигии. Я на секунду понял, что сейчас ощущать присутствие лишь одного тебя в своём новом мире чувств и эмоций. Хочу ощущать к тебе невыносимую привязанность, хочу чтобы ты научил меня человечности, как я когда то тебя, в ещё хочу того же от тебя. Чтобы ты просто жил без всего этого груза пиздеца. Из всего остального я хочу сейчас твоего счастья и того, чтобы ты осознал себя не как программу из строчек, а себя самого. Просто живи, мой первый лучший напарник и возможно мой первый и последний человек. – огромный комок чувств, эмоций и слов к этому человеку застрял у него в горле и не давал всё это высказать, выкричать и потом обратно убежать в себя. Теперь шатен слышал только тихое утирание соплей и криков. Теперь эти крики ощущались намного больнее в сердце, чем обычно. Наверное всё это от осознания, но осознание смерти было ещё больнее, при том, что невыносимая боль тихо ковыряла его раны и посыпала солью. – Убей меня, Чуя. Просто сделай это и наверное я отправлюсь в рай. Суицид ведь сильнейший грех, теперь я понимаю почему. – и слёзы прекратились. Теперь парень лежал на холодной покоцанной плитке в ванной, его закрывала вкусно пахнущая перегаром рубашка. А позади него слышались щелчки обоины и пистолета. – Сукин детёныш, я всегда знал, что это сделаю. Но не представлял, что сделаю это после таких уёбищных слов.. какой тебе рай, Осаму? – и новая волна злости прокатывается по телу, глаза наполняются кровью, да так, что вот вот потечёт алый сок. Он резко наставляет на лежащее полумёртвое тело ствол и.. опускает его попутно закрывая глаза и стирая подступающие слёзы рукой. – СУКА! Я ненавижу тебя, Осаму, – и вновь волна безудерной дрожи, смеха и слёз смешались воедино. – Почему то сегодня мы оба позабыли, что чувства к подобному тебе – это самый быстрый способ отравить себя. Наверное, у меня к тебе такие чувства. Слышишь? – Стреляй. – Бог не смиловался и ты не главный герой сегодня, даже после этой речи. Ну не смешно ли? – он дрожа подлезает к лежащего на плитке телу в луже крови и утыкается носов в грудь. пистолет всё ещё в руке, у него нет выбора. У них нет выбора. – Стреляй. – и лёгкий поцелуй в макушку следует за этими горькими словами. И теперь они поменялись местами, в истерике теперь рыжие пряди, а не древесные. Щелчки снова послышались где-то в дали и теперь глок дрожал ещё сильнее. Никто из них сейчас не хочет этого. Все хотят, чтобы Дазай на секунду стал главным героем и выжил, а Бог этого мира защищал его до конца дней.       Тихий голос послышался сквозь сомнения и мысли Чуи. – О чём то думать и сожалеть поздно. Но да, я не хотел, чтобы наши судьбы закончились сегодня здесь, они не должны были.. ведь суждено –

Выстрел.

      Он не договорил свои слова, тогда бы чуя не смог. Он бы сдался, он бы бился в истерике и искал его холодные прикосновений и сам бы точно так же его успокаивал. Он бы не сделал этого. Он бы ничего не сделал. И сейчас один на один с его трупом он не выжил как человек, ведь его таковым видел только он и никто иной. Теперь рухнув на пол он лишь кричал. Истошно кричал и проклинал псевдо Бога, что не смог повернуть время вспять и что сегодня он дал убить его со своего молчаливого согласия. Сегодня его убили этот чёртовый ливень, море и его самый дорогой человек.

v

      Тяжёлое дыхание, бешенный взгляд и затуманенное сознание. Всё это преследует, всё ещё члена исполкома, каждую ночь, после каждого такого сна уже на протяжении года. Именно тогда случилось то событие. От одного его упоминания ненужные мысли съедают черепную коробку, а глаз начинает дёргаться. Хочется забыться, но не забыть. Последовать совету годовалой давности и "смириться и расслабиться", но чёрт возьми! Он не будет даже пробовать. Его забота о воспоминаниях о нём своеобразная, непонятная во многом. Именно поэтому Накахара ходит к месту под деревом каждый ясный солнечный день. Проводит там свои свободные минуты, оставляет напоминания о себе в виде открыток из разных стран когда в разъездах по работе и многое другое. Он просто не теряет надежды, что где-то там его Дазай Осаму и Ода Сакуноске стали главными героями своих романов. Где-то там, в какой то из тысячи сотен вселенных их частота совсем не 52 Гц, нет, даже не близко. Где-то там, они- Из потока мыслей и полудрёма под ясным солнцем, рыжеволосого парня вывел кашель где-то у него над головой. Убрав шляпу с глаз и прищурившись, он всё-таки смог разглядеть родное лицо. — Здравствуйте, Накахара-сан. – хриплый и тихий голос издал глава Чёрных ящериц. Видимо Рюноске решил составить компанию своему начальнику в новом задании. Но как он забрёл сюда и нашёл его? Это уже более интересный вопрос. — Можно поинтересоваться? — Валяй, раз нашёл меня. — Чьи это могилы? Семья? – по-стыдливому спросив Рюноске вновь пошатнулся в приступе кашля. Спасибо его болезни за время подумать над ответом для ублажения этого любопытства. Но.. — Нет, я не знаю кто здесь лежит. Но сейчас я понимаю, что да – семья. – и грустная улыбка появляется на губах. Снова ветер и солнце колышет его волосы. — Акутагава, пошли уже, ну? Босс не терпит опозданий! И они как малые дети под недоумевание одного из них убежали от сюда. Вопросы остались, но ответов на них не было. Был лишь один ответ на всё это вместе взятое, который Накахара прокручивал в своей голове уже множество раз. "Где-то там, в какой-то из всех этих бесконечных вселенных, мы всё-таки счастливы. Мы. Они. Все."