Eyes on Fire

Его костюм прилипает к коже из-за холодного пота, когда он медленно поворачивается вокруг своей оси, зависая в воздухе. Вокруг пахнет кожей дивана его дяди и боксерской грушей, к которой он привязан. Тихий голос Бобби Блэнда заполняет тишину. Майлз с трудом сглатывает. Его левый глаз болит каждый раз, когда он моргает, а в голове ощущается тупая, колотящаяся боль после того, как его вырубили. Вспышка белых глаз на светящейся маске. Локоть врезался ему в скулу. Он не почувствовал его приближения. Он пытается заговорить со своим дядей, стараясь сделать это как можно увереннее, сквозь комок в горле. Встреча с ним снова вскрывает едва зажившую рану от потери. Его сердце сжимается, когда взгляд Аарона встречается с ним. В нем нет того тепла, к которому Майлз так привык. Никакой фамильярности. Это незнакомец с лицом его дяди. “Доверься мне”, — умоляет он. “Я знаю, ты не хочешь быть Бродягой”. Мужчина перед ним на мгновение замолкает. Молниеносный удар потряс его до глубины души. Майлз тяжело дышит, сердце бешено колотится в его груди, когда Аарон останавливает боксерскую грушу от покачивания. “Я не он”, — просто говорит мужчина, выходя из поля его зрения. Только тогда холодная дрожь пробегает у него по спине, и Майлз понимает, что они были не одни все это время. Силуэт наблюдателя темнеет на фоне подсвеченного красным неба, видимого сквозь стеклянный потолок. Он долговязый, куртка и брюки скрывают его фигуру, но Майлз может сказать, что они, должно быть, одного возраста. Он быстро двигается, приземляясь на землю и ловя перчатку, которую бросает ему Аарон. Майлз не видит его лица за маской и может только беспомощно моргать широко раскрытыми глазами, наблюдая за приближением парня. “Твой отец все еще жив?” — спрашивает глубокий, искусственно искаженный голос. “Что?” — недоумевает Майлз. Ужасное предчувствие наполняет его грудь. “Твой отец. Ты сказал, что он все еще жив”,— повторяет парень. “Да”, — он выдыхает. Парень издает тихий удивленный звук. “Кто ты такой?” — спрашивает Майлз. На долю секунды он не ожидает, что человек, стоящий перед ним, удостоит его ответом. Но тот поднимает голову, маска съезжает на затылок, открывая знакомое молодое лицо. Его глаза полуприкрыты, а волосы заплетены в косички. Нет ни единого сомнения кем является этот парень. Сердце Майлза на мгновение перестает биться, но только для того, чтобы снова ускорить темп в два раза. Цепи врезаются ему в грудь, когда его дыхание учащается от шока. “Я Майлз Моралес”, — говорит его двойник, наклоняя голову. В его словах слышен пуэрториканский акцент матери. Его взгляд не отрывается от лица Майлза. “Но ты, ты можешь называть меня Бродягой”. Майлза трясет. Эта ситуация ухудшается с каждой секундой. “Если я не вернусь домой, то нашего отца не станет”. Он пытается, умоляя. “Твоего отца”, — отвечает парень перед ним, не сбиваясь с монотонного ритма речи. Майлз боялся, что он скажет это. Он прерывисто вдыхает, на мгновение закрывая глаза, чтобы собраться с мыслями. “Пожалуйста”, — умоляет он тихим голосом. “Ты должен меня отпустить”. Парень приближается к нему вплотную, ни на мгновение, не прерывая зрительного контакта. “Так уж и должен?” Электрическое жужжание его перчатки прорезает напряженную тишину. Фиолетовый отблеск освещает его черты снизу, когда он сжимает кулак и проводит им по ушибленной щеке Майлза. Он вздрагивает, когда холодный металл касается его кожи. Умолять бесполезно. Ему нужно найти выход отсюда. Извиваясь на металлических цепях, он умудряется просунуть палец между одним из звеньев цепи и грушей. Потянув за него, он легко срывает поврежденный костюм с кончика пальца. Это все, что ему нужно. Он смотрит себе в глаза и не видит ничего, кроме холодного безразличия. Электричество, проходящее по его рукам, уже стало знакомым ощущением, и он готовится к удару. Это сразу же разрывает цепи вокруг него, разбрасывая куски металла во все стороны. Где-то позади него разбивается окно. Бродяга настигает его в мгновение ока, маска снова скрывает его лицо — за что Майлз благодарен. Он все еще не оправился от этого откровения. Единственная причина, по которой он не теряет самообладания, — это мысль о том, что его отец ждет его. Всю дорогу домой. Измерениями вдалеке. Металлические когти оставляют глубокую рану на его груди в том месте, где Мигель ранее разорвал его костюм, но Майлз не хочет с ним драться. Ему просто нужно уйти. Вывернувшись из хватки Бродяги, он запускает паутину в потолок, быстро подтягиваясь, прежде чем развернуться и прыгнуть к окну. Что-то врезается в него в воздухе. Они оба сильно ударяются о землю, выбив воздух прямо из его легких. Прежде чем он успевает хоть как-то сопротивляться, тяжелая металлическая перчатка хватает его за голову, приподнимая только для того, чтобы ударить ею об пол. Один раз. Два. Сила, стоящая за этими ударами, нечеловеческая. Он потерял счет тому, сколько раз врезался в здания и машины во время драк, но это хуже всего, что он когда-либо испытывал. Звездочки танцуют перед его глазами, когда боль взрывается в затылке, заставляя его мозг чувствовать себя так, словно ему слишком тесно в своей черепной коробке. Его мысли проносятся со скоростью мили в минуту. Этого не может произойти. Как он может быть побежден кем-то, кто не должен обладать никакими сверхчеловеческими способностями? Он должен— Он не может даже вздохнуть под безжалостным натиском, обрушивающимся на него, и конечности больше не слушаются его. Майлз понимает, что снова и снова теряет сознание, по тому, как меняется картинка перед глазами каждый раз, когда он моргает. Его взвалили на чье-то плечо. Голос дяди Аарона что-то шепчет, а под сапогами хрустит стекло. Огни города за окном — темный, ядовито-изумрудный цвет. Последнее, что он видит перед тем, как уйти под воду, — это острые когти перчатки Бродяги и мелкие брызги и ручейки крови, покрывающие сверкающий металл.

—

Майлз не знает, сколько часов прошло к тому времени, как он проснулся. Снаружи все еще темно, и запах дождя проникает внутрь через разбитое окно. Он не один. Он вздрагивает от ощущения холодного влажного полотенца, прижимающегося к ране на его груди, смывая кровь и пот с кожи. Майлз изо всех сил пытается встать, в голове у него ужасно пульсирует, и он чувствует такое головокружение, что его вот-вот стошнит. К своему ужасу, он понимает, что с него сняли костюм. На нем только пара черных шорт, которые идеально сидят. Его веб-шутеры тоже исчезли. Кровать склоняется вправо, туда, где сидит его двойник. Рука, обхватывающая его за горло, легко толкает его обратно на подушки, удерживая на секунду. Невысказанное предупреждение. Парень перед ним больше не носит свою куртку, обнажая обтягивающую черную майку с разрезом на плечах. Таким образом, Майлз может рассмотреть его гораздо лучше. Он все еще более худощав, но Майлз может разглядеть напряженные мышцы его рук. Знает, какой нечеловеческой силой он обладает, даже не будучи укушенным пауком. Двойник бросает окровавленное полотенце в ведро на полу и берет стакан воды с прикроватной тумбочки. Чья-то рука хватает его сзади за шею, приподнимая, прежде чем поднести стакан к его губам. Майлз дергается в цепях прикрепленные к запястьям и рукам. Они намотаны так туго, что врезаются в его плоть, завязаны так, что он не может дотянуться до них пальцами. Он должен найти способ избавиться от них. На секунду Майлз колеблется. Но у него пересохло в горле, и собственная гордость — последнее, что ему сейчас важно. С каждой секундой, которую он проводит здесь, у него становится меньше времени, чтобы спасти отца. И видит Бог, ему нужно все преимущество, которое он может получить, с Мигелем и другими на его пятах. Он открывает рот, чтобы выпить, в то время как другой Майлз — он все еще не может до конца осознать это — слегка наклоняет стакан. Майлз глотает воду, испытывая благодарность. На мгновение подняв глаза на другого парня, он чуть не давится, когда обнаруживает, что пристальный взгляд прикован к его лицу. Он ничего не выражает, возможно, он аккуратен. Но взгляд у него напряженный, как будто он подглядывает за Майлзом, такой же озадаченный существованием своего двойника, как и он сам. В нем есть очарование и любопытство, но также и что-то такое, чего Майлз не может точно определить. Чувство тихого, нежного презрения. Он отплевывается и кашляет, когда Бродяга снова укладывает его на кровать. Простыни мягкие на его обнаженной коже. Несмотря на то, что запах немного отличается, кровать пахнет точно так же, как дядя Аарон. Он возвращается к детским воспоминаниям о том, как засыпал на ней, ожидая возвращения своего дяди с работы, и просыпался от запаха еды на плите, когда Аарон готовил ему полуночный перекус, прежде чем отвезти домой. Парень снова ставит стакан на прикроватный столик. Майлз сглатывает, глаза следят за каждым его движением. Не упускает ни малейшего момента. Майлз задается вопросом, насколько разными они двое могут быть. Его комната не сильно отличалась от его собственной. И пахла одинаково. Не исходит никакой внутренней угрозы, никакой злобы или жажды крови. Но он видел — и испытал на себе — скорость, с которой двигается его двойник, не понаслышке. Он точно знает, как быстро эта ситуация может принять другой оборот. Без предупреждения боль пронзает всё его тело, и он стонет, дергаясь в конвульсиях, когда его клетки напоминают ему, что они находятся не в том измерении. Сбои быстро проходят, но он знает, что они будут только учащаться. Время не на его стороне. Он делает движение, чтобы сесть, но останавливает себя. Цепи ослабли во время подгонки. Немного. Совсем чуть-чуть. Но этого было достаточно, чтобы он попытался мало-помалу выпутаться из них. Ему нужно потянуть время. В его подавленном состоянии дипломатия — его единственный выход. И как раз в тот момент, когда он задается вопросом, как ему убедить другого парня проявить милосердие, его двойник говорит. “Ты сказал, что тебя укусил паук, который дал тебе силы”. Двойник поднимает его испорченный костюм, рассматривает логотип красного паука у него на груди. “Я так понимаю, ты не просто сидел сложа руки, получив их. Что ты? Какой-то герой?” Задаешь важные вопросы, да? “Довольно долгая история”, — бормочет Майлз, пытаясь пошевелить руками так, чтобы другой парень этого не заметил. “У меня есть время”. “У меня его нет”. Его двойник свирепо смотрит на него через плечо. “Знаешь, чего еще у тебя нет? Выбора. А теперь выкладывай.” Странно слышать свой собственный голос таким холодным, слышать знакомый акцент своей матери, слетающий с его собственного языка. Двойник поворачивается к нему лицом, и Майлз сглатывает. Под его глазами залегли морщинки, свидетельствующие о том, что он слишком мало отдыхал. Майлз может разглядеть слабые шрамы на его руках даже в темноте комнаты, едва освещенной городскими огнями снаружи. Где-то вдалеке воет полицейская сирена. На улице послышался какой-то шум. Мужчины кричат. Майлз сглатывает. Сколько времени прошло? Сколько у него его осталось? “Все в точности так, как я уже говорил дяде Аарону. Меня укусили. Использовал эти силы должным образом. Попал в неприятную ситуацию и был случайно отправлен не в то измерение. Мне действительно нужно вернуться”. Майлз так устал повторяться, но он проглатывает свою гордость, умоляя. “Пожалуйста, просто отпусти меня домой. Ты ничего не добьешься, удерживая меня здесь. Я должен спасти папу. Я не могу позволить ему... “ Рука на его горле сразу же обрывает его слова. Он прижат к стене за кроватью и старается не подавиться собственной слюной. Другой парень не сдерживается, вдавливает гортань прямо в позвоночник, наблюдает за ним мягким, безразличным взглядом, пока он кашляет и борется. Цепи и тросы, удерживающие его руки вместе, снимаются. Он чувствует биение его сердца в глазах напротив, чувствует, как немеет его язык. Майлз не ожидает, что другой парень отпустит его, но он делает это, позволяя тому снова упасть на кровать. Его двойник нависает над ним, пока Майлз кашляет и хрипит, хватая ртом воздух, прижав обе руки к голове. От другого парня пахнет знакомо. До него доносится аромат домашней еды, приготовленной его матерью. Химический запах граффити витает вокруг его рук. Где-то под всем этим Майлз различает слабый привкус крови. От этого у него по спине пробегают мурашки. С Майлза хватит. Он делает глубокий вдох, из-за нехватки кислорода на глазах наворачиваются слезы. “Ты действительно сможешь смириться с тем, что папа умрет из-за тебя?” сплевывает Майлз. Это удар ниже пояса, но он ничего не может с собой поделать. Мольбы и упрашиванье ни к чему его не приведут. “Он уже мертв”, — отвечает его двойник сквозь стиснутые зубы. Майлз моргает. Это первое настоящее выражение, которое он увидел на лице мальчика с тех пор, как познакомился с ним. “Мой отец уже мертв”. Глаза двойника расширены от гнева, но за яростью скрывается столько боли, столько горя в складках его губ, что это разбивает сердце Майлза. Он лишается дара речи, смотрит на парня перед собой, переводя дыхание. “Что ты сказал ранее? Ты думаешь, что тот паук, который укусил тебя, должен был укусить кого-то из этого измерения, верно?” Его двойник продолжает, лицо в нескольких дюймах от его собственного. “Это должен был быть я? Так вот почему у тебя был такой чертовски виноватый вид все это время? Потому что ты знаешь, что это меня должны были укусить? Меня, парня который должен был быть в состоянии спасти своего отца от гребаной пули во время работы?” Сердце Майлза ноет от чувства вины, от стыда. Болит за парня перед ним, у которого его лицо, который должен быть его ровесником, но выглядит намного старше и намного более усталым. Он не может заставить себя что-либо сказать. Все оскорбления, которые Мигель обрушил на него всего несколько часов назад, все сомнения, которые копились в нем, грозят выплеснуться наружу. Уверенность, которую он испытывал, когда пытался признаться во всем своей матери, исчезла. Разрушена. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но слова не выходят. Я сожалею не собиралось срабатывать здесь. “Ты думаешь, я обрекаю папу на гибель, заставляя тебя оставаться здесь? Нет. Это еще не начало истории, Майлз.” Его двойник плюется, обида и злоба сочатся, словно яд. “Эти силы. Я нуждаюсь в них больше, чем ты.” Они лежали так целую короткую, мучительную вечность. Майлз дрожит как от холода, так и от неумолимого взгляда второго парня. “Я не просил, чтобы меня кусали”, — тихо говорит он. Это не твоя вина — говорит он себе, пытаясь удержаться на плаву среди волн вины, угрожающих утянуть его на дно. “Это был несчастный случай”. Ему нужно дождаться момента. Вырубить парня одним ударом. Но тот только бросает на него холодный взгляд. “Именно так”. Майлз не хочет думать о последствиях своих слов. Его охватывает дурное предчувствие, но он заставляет себя сосредоточиться на текущей задаче. Он не позволит всему этому зайти так далеко. Он уберется отсюда прежде, чем они успеют что-либо предпринять “Кто это сделал?” — спрашивает Майлз, как из любопытства, так, и чтобы потянуть время. “Кто убил нашего... твоего отца?” Его двойник изучает его, все еще находясь в его пространстве, так близко, что Майлз чувствует его дыхание на своей коже. Его паучье чутье прячется где-то на задворках сознания. Он чувствует перемену в настроении другого мальчика. Опасная территория. “Это не твое дело”. “Как насчет сделки? Я помогу тебе найти того, кто убил папу, и ты отпустишь меня домой. Как тебе это?” Здесь он хватается за соломинку. Парень издает невеселый смешок. “О, я прекрасно знаю, где его найти. Не волнуйся. Он на Харт-Айленде. На глубине шести футов.” Холодок пробегает по спине Майлза, когда он смотрит на нависающего над ним парня. Его двойник смотрит прямо, и в выражении его лица есть что-то мрачное и торжествующее. Зловещая гордость за то, что он сам отомстил за своего отца. И Майлз, несмотря на всю логику и мораль, которые ему привили, не может винить его. На мгновение он задается вопросом, что сказал бы его отец, если бы мог видеть его сейчас. Если Джефферсон Моралес в этом мире был хоть немного похож на того, что на Земле-1610, его сердце разбилось бы из-за парня, которого он оставил позади. На мгновение они замолкают. Оба думают о чем-то своем. “Я не могу не задаваться вопросом, как бы все сложилось, если бы у меня тогда были такие способности”. Его двойник размышляет вслух. “Стал бы я таким, как ты? Таким беззаботным и покладистым?” В его голосе нет злости, хотя в нем и слышится горечь. Майлз почти ощущает вкус всего этого на собственном языке. Он не отвечает. Майлз думал о том же самом. Был бы его двойник счастливее? Смог бы он спасти своего отца? Он вспоминает те слова, с которыми его оставил Пятно. Что точно так же, как он создал Пятно, Пятно создал его, приведя этого паука в свою вселенную, неосознанно обрекая и себя, и Майлза на удаление с Земли-42. В каком-то смысле создание Майлза Моралеса было его собственным разрушением, просто в другой вселенной. “Я не знаю. Но все просто сложилось так, как сложилось. Мы ничего не можем с этим поделать”. Это не вселенная Майлза. И он ничего не может сделать, чтобы помочь по-настоящему. Мертвые должны оставаться таковыми. “Тебе легко говорить”, — закипает другой парень. “Ты бы все еще так думал, если бы убили твоего отца? И если бы ты выяснял, что мог бы спасти его, если бы не какая-то космическая хрень?” Майлз не уклоняется от его пристального взгляда, глубоко вдыхая. "Нет. Нет, я бы так не думал. И именно поэтому я должен уйти. Прямо сейчас.” Последним движением Майлз освобождает свои руки от пут и обхватывает ими шею двойника. Даже такой быстрый, как он, его двойник не может уклониться от атаки. Майлз выпускает заряд электричества такой силы, что на секунду он боится, что мог убить другого парня, когда подхватывает его обмякшее тело и кладет на кровать. Он щупает его пульс и вздыхает с облегчением. Вскочив, он стаскивает шорты и хватает с пола свой костюм. Как только он пытается надеть его, он слышит механическое жужжание металлической перчатки Бродяги. Прежде чем он успевает обернуться, чья-то рука обхватывает его за шею, заключая в безжалостный захват. С тех пор как он обрел свое паучье чутье, его ни разу не застигали врасплох. Он не может до конца понять, почему оно теперь не срабатывает, даже несмотря на то, что Бродяга представляет для него очевидную угрозу. Сердце Майлза замирает, когда он кладет ладони на руки другого парня, пытаясь снова ударить его током. Но он вложил все силы в ту последнюю атаку. Он пуст, едва справляясь с небольшим потрескиванием электричества. “Ты действительно хочешь все так затруднить, не так ли?” Его двойник шипит ему в ухо, когда Майлз пытается оторвать его руки. “Я в деле. Покажи мне свой лучший прием”. Он извивается всем телом, пытаясь вырваться из захвата. Это бесполезное усилие. Бродяга парирует каждое его движение с пугающей легкостью. Майлз, возможно, смог бы одолеть его, если бы дело сводилось только к силе, но другой парень ловко использует его собственные приемы против него самого, используя надлежащие боевые приемы, чтобы зафиксировать его суставы и обездвижить его. Его с трудом оттаскивают обратно к кровати и с легкостью прижимают к ней. Майлзу неприятно вспоминается, как Мигель впечатал его в металлическую панель поезда в Нуэва-Йорке, не сумев столкнуть, несмотря на все его старания. У его двойника нет телосложения Мигеля, но сила, стоящая за его движениями, такая же. Он хватает Майлза за оба запястья, вдавливая их в постель до тех пор, пока ему не начинает казаться, что они могут сломаться. Майлз борется изо всех сил, но его все равно оттесняют назад. Запястья сведены вместе, и его тянут наверх. Руки прижаты к железным прутьям изголовья кровати. Когти обхватывают его руки и металл и остаются там, эффективно удерживая на месте. Второй парень вытаскивает руку из перчатки. Она остается на месте несмотря на то, что Майлз тянет за нее изо всех сил. Он чувствует, как чья-то рука тянет его за боксеры на талии. Пульс отбойными молотками стучит у него в груди. “Ч-что ты делаешь? Нет - Стой!” К его ужасу, его двойник не слушает. “Ты упрямый идиот, не так ли?” Парень наклоняется к нему лицом. “Я знаю, что это так. В конце концов, я такой же.” Майлз чувствует, что тот планирует сделать, и может только недоверчиво покачать головой. “Ты останешься здесь до тех пор, пока мы не найдем способ извлечь твои паучьи способности”. Дрожь страха пробегает у Майлза по спине, и он борется с удвоенной силой. Он задыхается, когда с него полностью снимают нижнее белье. Его двойник раздвигает его ноги своими собственными, подставляя его холодному воздуху квартиры. “Прекрати! Пожалуйста! Я не... не делай этого...” Майлз чувствует себя ужасно уязвимым, лишенным, придавленным противником, который вообще не должен был оказаться его врагом. Двойник не торопится, изучая его, пристальный взгляд обжигает кожу. Рука обводит раны на его груди, спускается к бедрам и, наконец, обхватывает его длину, массируя. Майлз весь напрягается. Его паучье чутье выходит из строя, делая его настолько чувствительным, что он может заплакать от подобного прикосновения. Он пытается поджать ноги и прячет лицо за своей рукой. Бродяга надрачивает ему легкими, знакомыми движениями руки, точно зная, что ему нравится. Сам того не желая, Майлз возбуждается так быстро, что это почти смущает. “Чувствительный, да?” Его двойник поддразнивает, издавая взрыв смеха. “Я так понимаю, к тебе никогда раньше так не прикасались?” Майлз качает головой. Конечно, никто никогда так к нему не прикасался. “А к тебе так прикасались?” Это глупый вопрос. Что-то, что он осознает только после того, как слова слетают с его губ. Другой парень лишь слегка приподнимает подол своей майки, обнажая старые сигаретные ожоги, разбросанные по всей плоскости его торса и тазовых костей. Майлз не может не пялиться. До него доходит, насколько более суровая жизнь была у парня перед ним. Но мысль о том, что кто-то может сделать это с ним, вызывает тошноту. “Кто это сделал?” “Клиенты”, — говорит парень, пожимая плечами. Он смотрит вниз, указывает на один из них у себя под пупком, который почти исчез. “Дядя Аарон.” Майлз хочет блевать. Его трясет, когда его двойник роется в тумбочке дяди Аарона, выуживая бутылочку смазки, которую он щедро выдавливает на член Майлза, так сильно, что она стекает ему между ног. Он тяжело дышит, пытаясь сохранять спокойствие, может быть, отговорить себя от этого. Но правда в том, что другой парень сводит его с ума. В его мозгу нет ни одной связной мысли. Абсолютная близость между ними и тот факт, что Майлз может чувствовать тепло его тела на собственной коже. Все это так ужасно неуместно. Из-за скользкости смазки все становится намного хуже. Это так приятно, что Майлз узнает знакомый узел возбуждения, растущий у него в животе. “Пожалуйста, остановись! Это слишком, мы не... нам не нужно этого делать”. Он пытается, борясь с когтями, обхватившими его руки. “Я не хочу этого. Пожалуйста, я не хочу, чтобы мы— Ах!” Это приятное ощущение. Каким-то неправильным, ужасающим образом это доставляет удовольствие. Он не всегда имел возможность мастурбировать из-за учебы и обязанностей человека-паука. Что делает ситуацию еще хуже. Жемчужинки преякулята на кончике его члена стекают вниз. Он такой болезненно твердый. И уже так близко. Этот парень точно знает, что с ним делать. Майлз кусает губы, пытаясь подавить вырывающиеся из него звуки, но безуспешно. Он пытается прикрыть лицо рукой, хныча в сгиб локтя, когда жар в животе переполняет его. Он кончает на руку своего двойника и на свою собственную грудь, член дергается, все еще извергая сперму. Облегчение поражает его так сильно, что он на мгновение почти теряет сознание. Моргнув, он видит, как другой парень подносит свою испачканную руку к губам, слизывая с нее сперму. Он наклоняется, удерживая лицо Майлза на месте одной рукой и целует его. Рука, обхватывающая его челюсть, впивается в кости, заставляя его открыть рот. Язык проникает внутрь, распространяя вкус его собственной спермы по области рта и Майлз вскрикивает, но звук заглушается ртом другого парня. Ощущая вкус собственного семени на языке, Майлз едва осознает, что его первый поцелуй только что был украден. Несмотря на обидное намерение, поцелуй горько-сладкий, и где-то в глубине души Майлз уже знает, что ему будет не хватать ощущения этих губ на своих собственных. Он задыхается, когда ловкие пальцы скользят мимо его яиц, кружат вокруг входа, распределяя смазку, прежде чем протолкнуться внутрь. Это всего лишь один палец, но он уже кажется таким ужасно использованным. Майлз подтягивает ноги к груди, пытаясь оттолкнуть другого парня от себя. Но его лодыжка резко зажата в жестком захвате, и поворот руки его двойника дает понять, что он мог бы легко переломить ее пополам. Единственный палец немного врезается в него, пытаясь расслабить, но Майлз слишком напряжен, не в состоянии этого сделать. Его двойник вскоре вытаскивает палец, понимая, что это бесполезно. На долю секунды Майлзу кажется, что тот, возможно, сдался. Но затем две руки подхватывают его под колени, поднимая ноги вверх, заставляя чувствовать себя еще более уязвимо. Майлз не осмеливается смотреть, когда чувствует что-то горячее и скользкое у своей дырочки и поэтому отворачивает лицо. “Я бы подготовил тебя получше, но ты просто выглядел таким милым и растрепанным. Как я мог заставить тебя ждать?” Его двойник дразнит. Он медленно надавливает, и Майлз задыхается от напряжения. Это так больно. Другой парень наклоняется, позволяя весу своего тела сделать всю работу за него. Губы прижимаются к шее Майлза, под его челюстью. И именно этот мягкий, нежнейший жест привязанности прорывает плотину. Майлз всхлипывает, уткнувшись в щеку другого парня, когда тот полностью входит в него, трахая так глубоко, что он чувствует это всем своим нутром. “Остановись, пожалуйста, ахх... Мне больно, мне больно...” Его двойник шикает на него, когда он начинает двигаться, почти полностью выходя только для того, чтобы снова войти по самую рукоять. Майлз дрожит как осиновый лист, задыхаясь от вздохов и рыданий, а по его щекам текут слезы. Внутри все горит. Он открывает рот, чтобы еще раз молить о пощаде, когда губы прижимаются к его собственным, заставляя его замолчать. Две руки хватают его за талию, удерживая на месте, пока его трахают в матрас. Это уже слишком. Прикосновение кожи к коже такое горячее, что Майлз чувствует, как все его тело нагревается от этого ощущения. Удовольствие молнией пробегает по его позвоночнику, собираясь в животе. Его двойник трахает его глубоко, медленно набирая темп. Майлз дрожит, полностью ошеломленный этими ощущениями. Дырочка горит. Такое чувство, что его съедают изнутри, насилуют. Он зажат между руками Бродяги, пригвожденный к кровати, как выставленное напоказ насекомое. “Пожалуйста, прекрати”, — пытается он снова. “Отпусти меня... не прикасайся ко мне...” В его словах нет особого смысла, он икает, когда другой парень трахает его, не замедляясь, движения его бедер жестокие и болезненные. Майлз всхлипывает, когда смотрит вниз, наблюдая, как член его двойника исчезает внутри него снова и снова, чувствуя, как он проникает так глубоко. Внезапный приступ возбуждения заставляет его задохнуться, и, несмотря на это, он моргает, глядя на другого парня в поисках ответа. Бродяга хихикает. “Тебе было приятно?” Он снова наклоняется, обнюхивает его шею, всасывая в кожу глубокий, болезненный синяк. “Ты такой тугой, ты знаешь это? Чувствую, как ты дергаешься вокруг меня.” Майлз надеется, что румянец, растекающийся по его лицу, не заметен при слабом освещении комнаты. Это унизительно, когда его тело используют как своего рода обычную игрушку. И снова Бродяга попадает в ту точку, которая заставляет живот Майлза напрягаться от удовольствия, и, несмотря на то, что он кончил чуть раньше, его член уже снова прижимается к животу, преякулят стекает по всей его длине. Бродяга еще больше ускоряет темп, опуская бедра, вгоняя себя так глубоко в Майлза, не заботясь о том, причиняет ли это боль парню, оказавшемуся под ним. Хватка на его талии оставляет синяки. Ритм теперь прямо-таки изматывающий, и Майлз чувствует себя настолько заполненным, что едва может дышать, задыхаясь между всхлипываниями. “Остановись, остановись— ахх, мои внутренности. Это больно, пожалуйста, ой—” Его лицо в ручьях слез, и он чувствует себя таким ужасно уязвимым. Парень над ним снова наклоняется, не замедляясь ни на секунду. Майлз прижимается носом к его шее, зарываясь лицом в изгиб ключицы, отчаянно нуждаясь в каком-нибудь ободряющем прикосновении. К его удивлению, его двойник обнимает его за талию, притягивая к себе и целуя. В том, как он двигается в нем, чувствуется настойчивость. Как будто он никак не может решить, насколько грубо с ним обращаться. Возможно, он испытывает противоречивые чувства из-за того, что причиняет ему боль. То же самое относится и к Майлзу. Все еще имея руки прикованными над головой, он может лишь поцеловать его в ответ. Другой парень, кажется, удивлен этим, но позволяет ему это сделать. У него в голове все плывет от удовольствия и адреналина, бурлящего в нем. Каждое прикосновение к коже посылает дрожь возбуждения по его телу. Он так близок, что больше не может найти в себе сил сопротивляться. Возбуждение расплавляет его мозг. “¿Te sientes bien ahora?” — спрашивает Бродяга, и Майлз не хочет удостаивать этот вопрос ответом, но его тело честнее, чем он сам. Майлз раздвигает ноги шире, позволяя другому парню изменить угол наклона. Они оба стонут, когда он снова погружается в это тугое тепло, находя это сладкое местечко с первой попытки. Его член истекает преякулятом, подпрыгивая на животе при каждом сильном толчке. В комнате пахнет сексом и жаром. Звуки, которые они оба издают, абсолютно непристойны. Его двойник не вокализирует, несколько тихих стонов и судорожных вдохов — это все, что он себе позволяет. Он так близок, член красный и раскрасневшийся. Его тело натянулось, как тетива лука, готовая вот-вот лопнуть. “Я спросил тебя кое о чем, Майлз”, — Бродяга что-то бормочет, впиваясь ему в плечо. “Я хочу услышать твой ответ.” Майлз качает головой, пытаясь оставаться в сознании, несмотря на тугой узел жара глубоко в животе. Он так, так близок. Внезапно Бродяга проталкивается внутрь до упора, прямо к его простате, посылая волны удовольствия по его телу. Он остается там, не двигаясь. Майлзу хочется плакать от такой сильной стимуляции. Он не может убежать от него, обхватив ногами его бедра, как какая-нибудь дешевая шлюха, неспособная даже оттолкнуть его. “Ч-что ты—” — беспомощно заикается он. Каждое движение, каким бы незначительным оно ни было, заставляет член второго парня тереться об него глубоко внутри. Он так близок, что его член болит от того, насколько он твердый. “Что ты говоришь, когда чего-то хочешь, а?” Майлз качает головой. “Нет, я не—” Внезапный толчок заставляет его вскрикнуть, содрогаясь от этого ощущения. И снова его двойник перестает двигаться, оставаясь прямо там, сводя с ума, ничего не предпринимая. Нарочно подталкиваю его к краю. “Ты хочешь, чтобы я остановился или нет? Мы можем остановиться прямо сейчас.” Его двойник ухмыляется. “Я просто оставлю тебя здесь. Может быть, взять одну из тех игрушек, которыми любит пользоваться дядя Аарон, подключить её тебе, чтобы он мог услышать твой сладкий голос, а? Он ведь всегда любил подарки-сюрпризы, не так ли?” Сердце Майлза бьется сверхурочно. Он не хочет, чтобы дядя Аарон видел его таким. Даже если это не тот человек, которого он знал и любил, он бы буквально умер от стыда. “Но я должен предупредить тебя, он не будет так мил, как я”. Майлз не хочет думать об этом, качает головой, слезы катятся по его щекам. “Не... не говори о нем так. Я не—” Рука на его шее сразу же обрывает его слова и подачу воздуха. “Либо я, либо он. Если ты чего-то хочешь, умоляй.” Майлз напрягается в захвате, хватая ртом воздух. “Пожалуйста...” — выдыхает он. “Что ”пожалуйста"?” Майлз крепко зажмуривается, ненавидя слова, слетающие с его губ. “Пожалуйста, трахни меня”. ”Хмм?" Бродяга поддразнивает, немного наклоняясь. “Пожалуйста, не позволяй ему... пожалуйста, не позволяй ему видеть меня таким”. Взгляд его двойника мрачен и торжествен, но Майлз распознает в его взгляде что-то горькое и меланхоличное. Это проходит в одно мгновение, и Майлз напрягается, когда снова начинает чувствовать движение внутри себя. ”Ты так мило просишь. Тебе следует делать это почаще”. Майлз всхлипывает. “Т-так близок. Мне нужно кончить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мне нужно...” Его двойник выходит только для того, чтобы снова войти с такой силой, что Майлза немного приподнимает на кровати. Темп, который Бродяга задает - жесток, но вместо боли - удовольствие. Глубокое плотское возбуждение разливается по его венам, и Майлз чувствует, как его глаза закатываются от безжалостного нападения на это конкретное место внутри него. Рука на его шее продолжает давить, и Майлз хватается за воздух, пытаясь вывернуться. “Ты так сильно сжимаешься вокруг меня, когда я делаю это. Тебе это нравится?” Его двойник наклоняется вперед, оставляя дорожку поцелуев вдоль линии подбородка. “Шлюха”. Майлз сглатывает. Он хочет запротестовать, но в его голове больше нет связных мыслей, так как он затрахан до полусмерти. Давление у него в животе нарастает. Пузырь лопается при особенно сильном толчке. Он кончает так сильно, что видит звезды, белые полосы, рядом с уже высохшими каплями его более раннего оргазма, окрашивают его торс. Он весь дрожит, перевозбуждение слишком сильное, чтобы он мог его переварить. Но его двойник не дает ему ни секунды передохнуть, трахая его в том же безжалостном темпе, что и раньше, доводя его чувства до предела. ”Ах, боже, остановись, остановись! Я не могу, я не могу - пожалуйста, прекрати. Это уже слишком!” Майлз готов разрыдаться, но парень только наклоняется, запечатлевая его губы в поцелуе. Он не останавливается, сколько бы Майлз ни просил, и кажется, что прошла вечность, пока бедра Бродяги не начали подрагивать, сбиваясь с ритма. К тому времени Майлз уже несколько раз терял сознание. Его тело обмякло, покрытое синяками, отметинами и потом. Наконец, другой парень вонзается в него в последний раз, так глубоко, что Майлз может разглядеть небольшую выпуклость внизу своего живота. Он кончает с глубоким стоном, заглушая его, впиваясь зубами в ключицу Майлза. Майлз хнычет, когда чувствует, как внутри него разливается тепло. Он чувствует себя таким наполненным. Его двойник ложится на него сверху, и они вдвоем переводят дыхание. Все это было слишком для Майлза. Бродяга, должно быть, слышит, как сильно бьется его сердце, когда он прикладывает ладонь к груди. Он выходит, и Майлз дрожит от этого ощущения. Сперма и смазка окрашивают внутреннюю поверхность его бедер, пачкая простыни. Он чувствует себя ужасно грязным. “Теперь твое место с нами”. Бродяга бормочет. “Эти силы тратятся на тебя впустую. И пока мы не найдем способ извлечь их, ты останешься здесь. Потом мы вполне можем отправить тебя обратно”. Майлз смаргивает выступившие на глазах слезы. У него пересохло в горле, и он все еще не оправился от того, что только что произошло. “Я выберусь отсюда”, — говорит он, стараясь, чтобы его голос звучал решительно. Но дрожь выдает его. “Не будь так уверен в этом”, — говорит его двойник, прожигая его холодным взглядом. “Просто помни, что я точно знаю, о чем ты думаешь”. Руки блуждают по его торсу, останавливаясь на шее. На коже, должно быть, уже появились синяки в форме пальцев. Майлз прерывисто выдыхает. Когда другой парень наклоняется, их носы почти соприкасаются, он не пытается отвернуться, встречаясь с ним лицом к лицу. “Я по-прежнему буду опережать тебя на каждом шагу на этом пути”. Бродяга хихикает. В тусклом свете, даже когда все тени скрывают его лицо, Майлз все еще может разглядеть его черты, такие знакомые и в то же время такие непривычные. “Я бы с удовольствием посмотрел, как ты попытаешься”.