Откушенное — глотай

Сукин сын над ним просто издевался, другого слова Фырат подобрать не мог. Всё самое жестокое, что человек способен сотворить с себе подобным, Барыш ему устроил — и с наслаждением. А теперь, когда Фырат зубами выгрыз шанс хоть десятую долю ада вернуть ему назад, Барыш продолжал изобретать способы его извести. Теперь ему приспичило. — Ты взрослый мужчина, потерпишь. Заткнись уже, иначе застрелю. — Фырат не поленился продемонстрировать ствол. — Хорошо, тогда я сделаю это в машине. Думаешь, если я преступник, мне не нужно в туалет? — Мерзавец. Фырат убрал пистолет и ещё раз глянул на приборы. Можно было рискнуть и дотянуть до шале на том, что осталось в баке, а на месте была припасена канистра. Он с таким маниакальным упорством отдавался этому плану, а ещё больше сохранению его в тайне, что просрать всё сейчас казалось просто преступным. Выпускать Барыша Фырат не собирался, но в том, что он способен нагадить в машине, сомнений не возникало. Поразительное бесстыдство в нём лишь красочно дополняло куда менее безобидную мерзость. Сделал бы назло, кривляясь. — У тебя что, скидка на уборку салона? — подал голос Барыш, когда они проехали заправку. Не удостоив его и поворотом головы, Фырат всё же обратил внимание на зеркало и не сразу вернулся к дороге. На лице, которое гримасничало неустанно каждую секунду, когда не притворялось чужим, он видел теперь неподдельное смятение. Любым другим мольбам и уловкам он не поверил бы ни на волос, но некоторые вещи в мире столь просты и бесхитростны, что можно уступить. Он застал Барыша врасплох, раненого и наверняка накачанного обезболивающим, да ещё дал крюк по трассе, где меньше камер. На страдальческий вздох Фырат обернулся и вместо ответного взгляда с трагически сведёнными бровями, на который рассчитывал, поймал кое-что другое — собственное необъяснимое желание услышать этот вздох ещё и ещё, пока не очистится от наигранности и издёвки. Барыш шипел и стонал совершенно искренне, когда Фырат надавливал на раненое плечо. Высокие сферы человеческой морали и даже сухая буква закона были ему недоступны, его удовольствиями и страданиями управляла конституция плоти. А Фырат хотел видеть, как Барыш страдает. Пожалуй, даже слишком хотел. Что-то тёмное, мутное и удушливое поднималось в нём самом в ответ на мучения Барыша, и грудь сдавливало волнением. Это то немногое, что Фырат оставил для себя. Остальное, что было хорошего, чистого — это всё не его, это Назлы. Немного — Бекира, ещё чуть — Хаджи. Появись Гирьян раньше, что-то досталось бы и ей, но думать об этом было безнадёжно поздно. Как с Зейно Фырат не помышлял о ком-то другом, так и после неё не мог. Всё его свободное пространство Барыш заполнял, словно чёрное ядовитое пятно. — Прокурор, блять! Ты слышал, что я сказал? Фырат молча стиснул пальцами руль. Не померещилась ли эта нота отчаяния в голосе? Если так, то тем сложнее становилось сопротивляться смеси из мрачного предвкушения и удовлетворения от уязвимости, которую Барыш обнажал с каждой секундой больше и больше. Боковым зрением Фырат видел, как он нервно поглядывает то в окно, то в зеркало. Вот выругался себе под нос, вот раздражённо стукнул ногой об пол, и Фырат сам вдохнул тяжелее — голова сделалась лёгкой, как при удушье, а мышцы живота как окаменели. Стрелка на спидометре качнулась влево — неосознанно Фырат тянул время. Не каждый день человек, превратившийся из урода в семье в кошмар целого города, выказывает такую зависимость от своей жертвы, потому что ему по самому абсурдному и скабрезному сценарию понадобилось на горшок. К следующей заправке Фырат свернул раньше, чем Барыш успел снова открыть рот. — Только попробуй что-нибудь устроить, — предупредил он, когда, вытащив Барыша из машины, накинул своё пальто ему поверх скованных рук, и стиснул для убедительности пострадавшее плечо. Барыш зашёлся стоном. — Я всё ещё могу укусить, ты забыл? Смехотворная и беззубая угроза. О том, насколько Барыш опасен, Фырат не забывал ни на секунду, но наручники и с самых буйных сбивали спесь. — Ты даже не стараешься быть похожим на человека, Барыш. О том, как выглядят двое мужчин, практически в обнимку направляющихся в уборную мимо полок со сладостями и газировкой, он старался не думать, только быстро и небрежно втолкнул Барыша в небольшое помещение и сам зашёл следом. — Шевелись, давай. — И как я это сделаю? — Барыш смерил его таким взглядом, что Фырат моментально пожалел о проявленном снисхождении. — Я в наручниках. — Сделаешь так же, как проворачивал все свои фокусы. — Да что ты за человек? Освободи меня или сам мне помоги. Или ты стесняешься? Фырат в ответ усмехнулся презрительно и нервно. С самого начала он решил, что, пока они не доберутся до места, скорее всадит Барышу пулю в голову, чем снимет наручники. Слов Барыш патологически не понимал и обязательно что-то бы выкинул, несмотря на боль и собственное незавидное положение. После драки в парке и того случая на утёсе недооценивать его было неосмотрительно, а собственному телу Фырат, как и всему остальному миру, отучился доверять. — Святая милость мне не положена, прокурор? Не двинешься, пока я не взмолюсь? Фырат нащупал в кармане ключ, но так и не достал. Немыслимая перспектива, протиснувшись сквозь отторжение, нащупала в нём ту жилу, что питала разрушительные желания: наблюдать мучения, беспомощность, боль, стать главным их источником, раз Барыш ему самому так мало, кроме себя, оставил. А что было ещё дальше, в толще мутной волны, не знал даже сам Фырат. Резким движением он развернул Барыша спиной к себе и толкнул вперёд, решив: к дьяволу. Сдёрнул попутно с его плеч пальто и кинул, не оглядываясь, на раковину. — Наконец-то, — одобрил Барыш вместо благодарности, но её от него никто и не ждал. — Если бы ты меня о таком попросил, я бы даже не задумывался. Мы ведь уже почти семья. — Кончай пиздеть. За всё время с момента, когда перед допросом Фырат сбросил со стола разнузданно закинутые ноги, он усвоил: меньше всего внимания стоит уделять гнуси, которую Барыш безостановочно изрыгал, пусть даже он рядил её в шутовские костюмы: любовь, справедливость, свобода — всё это были мутанты, перекроенные больным умом. Но с собственным подсознанием Фырат ничего поделать не мог. Лицо тронуло жаром: если бы попросил, даже не задумался бы. Расправляясь с застёжкой, Фырат предусмотрительно отстранился от чужой спины, насколько позволяло их положение. Барыш как бы случайно двинулся назад и одним крошечным шагом уничтожил его жалкие сантиметры личного пространства — прижался вплотную, словно нуждаясь в опоре. Разве его не научили ближе стоять? В попытке подвинуть его собой на прежнее место — из сострадания к тому человеку, которому придётся здесь убирать — Фырат только притёрся ближе. — У тебя рука дрожит, прокурор. Я так не смогу. Фырат проклял его так, как только умел. Собирался ответить, что либо он сейчас сможет, либо Фырат его заставит, но нашёлся ещё способ сделать ситуацию хуже. Барыш повёл левой лопаткой, и Фырат на секунды даже дышать прекратил: уёбок устраивался поудобнее, откинувшись на него. Он весь пропах подвальной сыростью, и невразумительный аромат какого-то средства для волос даже не пытался это перебить. В другое время Фырат бы не преминул заметить, что тот, кто живёт как крыса, и воняет крысой, но сильнее действовала на него сама близость. От Барыша сквозь куртку исходил необъяснимый жар. Не зная, куда деть правую руку, Фырат держал его за предплечье. Под пальцами левой он ощущал биение крови. Взгляд — прямо перед собой, в стену. Барыш был так близко, как Фырат давно никого не подпускал, не считая того, что и чужой член никогда не держал. Словно больное, плотская — как сам Барыш от начала до конца — иллюстрация его же речей: формальные границы между ними стёрлись. Не стало прокурора и обвиняемого, и ни один кодекс, ни один акт то, что происходило, регулировать не мог. В своём бессилии одинаковы оказались и выведенные поколениями, отлаженные общественные нормы, и безумные идеи, их попирающие. Когда Барыш издал облегчённый, практически сладострастный стон — заставлять его всё-таки не пришлось — Фырат машинально схватил его за горло и тут же отпустил. Жар оформился с пугающей ясностью. Теперь они с Барышем были на равных, и мысли в его тёмной голове предстали перед Фыратом как собственные. Из каждой детали происходящего отвратительно торчала беспощадная ирония. Столько сил и упорства вложено в веру равенства перед законом, в непреклонность правосудия, а сравняли их в итоге самые низы человеческой природы. Просто тела с их скудным набором потребностей: питаться, размножаться, справлять нужду. Ну не величайшая ли справедливость проросла из самой грязи? Всё, чего касался Барыш, поворачивалось уродливой, извращённой стороной. Смыслы, другие люди, сам Фырат… — Вот что бывает, когда превращаешься в меня и начинаешь брать людей в заложники, — подал голос Барыш и тут же одобрительно замычал на несколько быстрых коротких движений — такой роскоши он не заслужил, но Фырат поздно осёкся. Последнее, что почувствовал Фырат, прежде чем заняться штанами Барыша — что член в его небрежной хватке стал чуть твёрже. И потому не сразу обратил внимание на неловкое шевеление между их телами: Барыш выворачивал здоровую руку в стальном браслете, словно пытался дотянуться до кармана и поискать ключ. Можно было отпихнуть его прямо сейчас, но какая-то тёмная, гибельная магнетическая сила не позволила. Под тихое «оу» пальцы цепко сжали пах. И если что-то в Фырате оставалось невинного — эти пальцы забрали, и мучительно захотелось им сдаться. Возбуждение вывернулось ноющим удовольствием и дурнотой. — Да у нас проблемы, — выдохнул Барыш, и за этот мечтательный, бессовестный полушёпот его можно было убить на месте. Фырат брезгливо отшатнулся, предупреждая порыв ткнуть Барыша в рану от всей души, да так, чтобы взвыл. Тот воззвал с показным разочарованием, но Фырат будто и не услышал сквозь лихорадочный шум в ушах. Раз за разом намыливая руки и яростно оттирая их под холодной струёй, он чувствовал на себе острый взгляд, торжествующий и лукавый. Не будь этого взгляда, плеснул бы себе в лицо хорошенько — остудиться. Барыш продолжал издеваться, даже когда молчал — самим тем, как стоял, дышал и ждал с поистине детским любопытством, каким ещё симптомом отравления Фырат его обрадует. Этим Барыш и был: гниль, яд, зараза. Фырат проверил наручники и вернул ему на плечи пальто. И что бы там ни радовало Барыша, Фырат клятвенно пообещал себе этого не делать.