***
— Я так рада наконец с тобой познакомиться, — говорит Моне, протягивая Ло руку; он делает то, чего от него ждут — изображает приветливость и вежливо касается ее бледной холодной кисти своими губами. В желтых глазах Моне усталость и легкая затравленность, в пальцах — половинка кокоса с мутным белым коктейлем, из которого торчит трубочка-зонтик. На летней веранде дорогого отеля вереница столов застелена снежными скатертями с кружевными краями; фисташковые волосы Моне ярким пятном выделяются на фоне сдержанного минималистичного убранства. На ее запястье тонкий золотой браслет, под которым путаются зеленые вены. — Ты прекрасна, — говорит Ло, не отводя от нее взгляд; у Моне аллергия на лактозу и слабое здоровье; Ло остается надеяться, что их дети не переймут от матери самое худшее. — Вы чудесно смотритесь вместе, — говорит Дофламинго; Ло медленно отпускает тонкую ладошку с длинными ногтями; на свадьбе будут тарталетки с черной икрой и огромный многоярусный свадебный торт, украшенный серебром. Счастливые молодожены без реального права на счастье; капитал станет множиться и расти, если они все сделают правильно. За верандой искрится и пенится морская вода; волны вымывают на песчаный берег ракушки и сточенные стеклянные камушки некогда разбитых бутылок, над бурунами кружит стайка прожорливых чаек. — Думаю, надо выпить за знакомство. Ло болезненно кривит губы в подобии улыбки; обручальное кольцо в синей коробочке отчего-то ненормально тяжело давит на грудь во внутреннем кармане пиджака.***
— Mes chers, сегодня прекрасная погода для прогулки. Облака игривые и пористые, как нежный молочный десерт; едва уловимые на лазурном небе; у побережья душно; губы покрыты соленым налетом морского бриза, такого прохладного, что рядом с водой невольно хочется натянуть на себя кофту с длинными рукавами. Вместо нормального завтрака яйцо пашот и цельнозерновой хлеб с тонким слоем паштета, на уголке прямоугольного ломтика — веточка петрушки; Моне пьет стакан теплой воды перед едой, а после — смузи из свежих фруктов. На белых стульях с белыми подушками проходит королевское утро; с огромных деревянных окон веранды поднимается белая вуаль; на Моне белое платье с пышными полупрозрачными рукавами, на небе — белое солнце. У линии горизонта плывет белый паром; белый парус яхты надувается и уносит судно прочь от причала. Вокруг маленького туристического городка горы, на вершине которых огромное колесо обозрения; Ло протягивает Моне руку, помогая сесть в кресло канатной дороги, когда их медленная и скучная прогулка оканчивается у подножия возвышенности. Канатная дорога не так уж и высоко над землей, но, если трос порвется, летальный исход неизбежен; Ло наблюдает за тем, как их тащит все выше в горы, туда, куда без снаряжения ни за что не подняться пешком. — По правде говоря, я боялась, что мне в мужья достанется какой-то старик, — говорит Моне; под ней плывут кустарники с красными цветами и дикие яблони; с каждого столба, на котором крепится движущийся механизм, из динамиков играет ненапряженная магазинная музыка. — Добрый день! — кричат им с соседнего сиденья, движущегося по канату в их сторону; парень в соломенной шляпе широко машет раскрытой ладонью. — Как настроение? Над горами разносится эхо его голоса; Моне едва заметно улыбается, сложив перед собой руки на поручне эстетичным и чисто аристократичным жестом. Сложив так, как указано в инструкции по безопасности. — Отлично, — отвечает она парню, когда их сиденья равняются друг с другом; Ло пересекается с ним глазами, и тот добродушно смеется. — Будьте осторожнее, наверху очень холодно. Они разъезжаются в разные стороны, Ло невольно оборачивается, провожая вереницу кресел соседнего троса растерянным взглядом; вслед странному парню он смотрит чуть дольше, чем следует.***
Парень в соломенной шляпе не врет, на вершине горы действительно холодно. Колесо обозрения раскачивается и поскрипывает под порывистым ветром, подол легкого платья Моне приподнимается, как у Мерилин Монро, и она спешно опускает его назад ладошкой. В очках Дофламинго отражаются нежные облака, он делает шутливый реверанс, пропуская молодую пару вперед; у кабинок колеса обозрения нет стекла, и единственная страховка там — тонкая металлическая цепь, огораживающая выход. На самой высокой точке подъема город виден в прекрасной панораме птичьего полета; вдалеке, туда, куда уходят паромы, море перетекает в небо и образует с ним одно целое. Сквозь лес текут горные реки и впадающие в них ручьи, по бежевым каменистым откосам мчатся водопады; ладони Ло потеют, когда он сжимает поручни своего кресла; от взгляда вниз останавливается сердце. На смотровой площадке толпятся люди; Ло неловко приобнимает Моне за талию на псевдосемейном фото, и на его запястье навечно останавливаются часы. Это его рай или его бесконечный кошмар наяву; в душном полдне на самой высокой горе он чувствует себя как перед повешением. Моне зябнет и сутулит ломкие плечи; они с Ло ничего друг о друге не знают и никогда не узнают в той же степени, в какой положено; воспоминанием об этой прогулке станет цветной снимок быстрой печати, прикрепленный к холодильнику скучным магнитом. — Как насчет медового месяца в Италии? — спрашивает Дофламинго; Ло блекло улыбается; Италия лучше, чем Париж.***
Накатанные дороги в горах неровные и местами излишне крутые; в лесу еще более душно, чем на колесе обозрения, и Ло бесконечно отвинчивает крышку бутылки с газировкой. За джипом простираются нетронутые вандалами чистые поля с диким цветами и колется ароматный шиповник; облака клубятся так низко, что задевают своим брюхом верхушку колеса обозрения. В вечернем тумане, окутывающем острые зеленые пики, неоном светится парк развлечений. На бездорожье очень узкое пространство и хлесткие ветки; из-за количества растительности после дождей земля сохнет медленнее, а потому большая часть самоназванной трассы — грязевые лужи. Экстремальная езда через хвойные хребты и каменные насыпи; когда внедорожник подбрасывает, Моне со всех сил стискивает ладонь Ло своими бледными пальцами. — Je l'aime bien, друзья, — говорит Дофламинго, его неуместная розовая шуба совсем не подходит для таких поездок. Джип останавливается у небольшой мокрой тропинки, истоптанной тысячами пар сырых ног; рядом с тропинкой растет огромный дуб, на котором приколочена табличка "Водопад любви". Чем ближе к влаге, тем больше мха; скалистые стены плачут мертвой водой и уносят по течению вперед брошенные на счастье монетки; на дорожке, по которой они спускаются вниз, легко поскользнуться и расшибить голову. — Окуни в этот водопад ту часть тела, которую хочешь, чтобы любили сильнее всего, — говорит Дофламинго, когда они оказываются перед исполиновым котлом водопада. Туристы, стекающиеся сюда со всей страны, моют лицо в прозрачной воде и ступают по отшлифованным неспокойным течением камням; Моне снимает с ног туфельки и опускает в жидкость стопы ног. Это красивая сказка, но Ло в сказки не верит; от ожидающей его участи спасет только чудо; сквозь грохот падающей воды слышно, как люди восторженно обсуждают возложенные на это место несбыточные надежды. Ло не с кем это обсуждать; чтоб его полюбили, в водопад ему нужно окунуться с головой.***
Подниматься по мокрым тропинкам сложнее, чем спускаться; Моне становится неуклюжей, когда ее обувь скользит по земле. Ло протягивает ей руку и тащит ее вверх, не давая упасть; у Дофламинго довольная улыбка и золотой зуб вместо шестерки. Под раскачивающимися кронами в удушливом лесу он ловит ее замученный взгляд; она уставшая и голодная, и смузи на завтрак — не то, с чего должен начинаться день, когда впереди подобные приключения. Следом за ней идут несколько молодых девушек в купальных костюмах, они жалостливо смотрят наверх, туда, куда им не забраться без помощи, и Ло без вопросов предлагает им ее. Звучит сухое «спасибо»; ему их благодарность не нужна; он отстраняется от ствола дерева, за который держится для подстраховки, и замечает знакомую соломенную шляпу улыбчивого паренька с канатной трассы. Паренек в сланцах и бесконечно буксует на месте, с каждой своей попыткой съезжая обратно к началу дорожки; Моне улыбается в кулак и говорит: — Он похож на упрямого котенка. Ло страдальчески ломит брови и со вздохом тянет руку; горячая сухая ладонь крепко хватается за него, и Ло дергает паренька наверх. Они оказываются нос к носу; и одна из девушек, которым помог Ло, презрительно фыркает: — Тебя одного ждем, Луффи! Она ворчит, но без должного негодования; Ло запоздало отстраняется, увеличивая непозволительно короткую дистанцию. — Выручил, — говорит паренек в соломенной шляпе и широко улыбается; Ло сжимает и разжимает руку, которой держал чужую ладонь несколько секунд назад. Она горит так, будто он касается кипятка; обычному наблюдателю не видно, но на каждом дюйме кожи после соприкосновения остается ужасный ожог.***
На столе фруктовая тарелка и алкогольный мохито со свежей мятой; в бокале стучит друг о друга лед; Моне нанизывает на шпажку ярко-красную клубнику и кладет в рот, Ло не может оторвать глаз от ее нежно-розовых блестящих губ. Внимание, не стоящее ничего; скучный ужин проходит там же, где и завтрак — на открытой веранде, и с причала горожане провожают уходящие вдаль корабли. Ло море видит не в первый раз, но следует за каждой яхтой глазами, ожидая, что на какой-нибудь поднимутся лишь ему одному предназначенные Алые паруса. На побережье бледно-желтый песок и багровый круг солнца, таящий на воде; ребристая дорожка света с соленым привкусом издалека кажется такой плотной, что по ней можно прогуляться пешком; куда угодно — лишь бы за солнцем вслед, найти колыбель звезд и уснуть в ней. У Ло уже готов свадебный костюм и умение не соответствовать; скучный ужин от безэмоционального акта соития, не вызывающего никаких чувств, отделяет чуть меньше двух недель; вскоре ему предстоит встать на одно колено и надеть на безымянный палец Моне обручальное кольцо. Она скажет «да», потому что у нее нет другого ответа; она холодная, как сошедшая со своей орбиты планета; заложница их общего плачевного положения без права на торг. У Дофламинго добродушное настроение, ведь все идет по плану; перстни на его пальцах поблескивают золотом и дорогими камнями с тысячами разноцветных вкраплений; он разглаживает несуществующие складки на своей рубашке и допивает шот горького виски. Его машина припаркована на стоянке за отелем, и в кровавом свете заходящего солнца она похожа по цвету на клубнику. Ло глядит на море, ему тоскливо; он женат на неизбежности — не на Моне. — Я прогуляюсь до пристани, — говорит он, поднимаясь из-за стола. Дофламинго скалит ненатурально белоснежные зубы в улыбке, не вызывающей ничего, кроме рвотного рефлекса. — Ло, mon bien, а как же твоя мадам? — Она слишком устала за этот день, — отвечает Ло, и Моне смотрит на него почти с благодарностью, — ни к чему нагружать ее лишними прогулками. Дофламинго другого мнения, но его недовольство выражается только глубокой складкой между бровей; он небрежно машет рукой, давая понять, что ему все равно; Моне кладет в рот еще одну ягоду; у нее во рту кисло-сладко от коктейля, который она пьет. — Будь любезен, вернись до полуночи, — говорит Дофламинго; Ло выходит из веранды босиком, не удосужившись надеть обувь.***
Море теплое и ласковое, когда Ло ступает в него ногами; идет от отеля прочь вдоль кромки воды, позволяя волнам омывать стопы; местами под ногами попадается галька, и становится щекотно; Ло все равно, что с закатанными штанинами брюк и в белой рубашке он выглядит здесь неуместно. У их отеля частный пляж, чуть дальше — городской, вдоль которого тянутся палатки с едой и уличные бары; на домиках в первых сумерках зажигаются оранжевые гирлянды, по деревянным дорожкам на песке в разные стороны расходятся мокрые следы чужих ног. Дети строят неподалеку огромный замок из песка, украшая его пестрыми морскими камушками и ракушками; пахнет жареным мясом и совсем немного — алкоголем; из ближайшего бара играет бодрая музыка, под которую пританцовывает бармен. Ло останавливается посреди живого хаоса и растерянно оглядывается, будто не понимает, как сюда попадает; в противоположной стороне от моря стеной замыкаются горы, на них темными наростами тянется лес. Еще дальше над пляжной волейбольной площадкой высоко подкидывают мяч; шестеро молодых людей играют три на три, записывая мелом счет на небольшой темной доске. — О, привет! — из толпы выныривает парнишка в соломенной шляпе; он в футболке и шортах на длинном шнурке, его ноги в песке по самые икры. — Нам как раз не хватает одного пассажира, — говорит он и тянет Ло за рукав. — Пассажира? — повторяет тот; парнишка в соломенной шляпе указывает в сторону причала, у которого раскачивается яхта. — Мы встречаем закат в море, — говорит он. — У нас есть свободное место. Ло смотрит на небольшую лодку, не смея даже моргнуть; после душного леса он чувствует, что слегка перегрет; у него температура и озноб; лихорадка, галлюцинации. Обожженная чужим касанием ладонь пышет жаром так больно, что к ней хочется приложить лед; Ло нужны холодная повязка или, на худой конец, пантенол; ему нужно куда-то деться от этой фантазии. На море пожар, который не затушить ни одним дождем; раскаленное солнце тает, растекаясь по кромке воды, растворяется в ее глубинах и оседает переливающейся субстанцией на дно; так рождается жемчуг. — Сколько это стоит? — спрашивает Ло и переводит на паренька мыльный взгляд; тот заискивающе трет обгорелую щеку; вместо стежков шва на шраме под его глазом нарисовано два аккуратных маленьких сердечка. — Для тебя — бесплатно, — отвечает он, Ло медленно кивает; паренек ведет его сквозь толпу к раскачивающейся у причала яхте с пассажирами на борту; яхта ослепительно белая с красивой надписью "Гоинг Мерри" на корме; яхта, уходящая в закат под алыми парусами.***
Между Ассоль и Ло общего только две буквы в имени, но Алые паруса настоящие, подхваченные всеми попутными ветрами, они уносят судно вперед к пиратским легендам и местам, где можно пробовать звезды на вкус. Ло садится у самого носа и кивает, когда ему предлагают в качестве напитка ягодный сидр; нескольких людей на яхте он уже встречал в горах у водопада, остальные ему незнакомы; паренек в соломенной шляпе садится рядом с ним, касаясь чужого плеча своим, и этот тесный тактильный контакт не кажется Ло неприятным. Он позволяет прохладному бризу очистить испачканный мыслями рассудок; не думать о том, что ждет его впереди — лучшее, что он сейчас может сделать; на поверхности моря неспешно плывут белые медузы, их сотни, тысячи, они напоминают приторный маршмеллоу в пузырчатом лимонаде. Издалека город похож на красивую картину в галерее; он простирается ниц перед горами и светит ярким светом прожектора из маяка, чтобы любой потерявшийся корабль мог найти путь обратно в порт. — Если плыть в сторону горизонта слишком долго, можно случайно доплыть до края света, — говорит парень в соломенной шляпе; Ло смотрит на него с легким прищуром, потягивая свой сидр; логики в его словах нет, и она здесь неважна; их яхту с Алыми парусами провожают дельфины. — И сколько раз у тебя получилось добраться до края света? — Пока ни разу, но, быть может, сегодня получится, — паренек улыбается, Ло не хочет знать его имя; не хочет знать причин, по которым он здесь оказывается; ему ничего не нужно из того, чем обычно обременяют себя люди. — Та девушка, с который ты сегодня был, она - твоя невеста? — спрашивает паренек, и Ло едва слышно хмыкает. — Нет, — говорит он. — Не невеста и не жена. — А кто? — Никто, — отвечает Ло; ложь слетает с его языка легко и безболезненно, так буднично, что в нее легко поверить. Моне ему никто и никогда не станет кем-то даже спустя десятки лет брака; сидя на яхте под алыми парусами и наблюдая за тем, как сгорают в окрашенной красным воде медузы, он знает, что на самом деле вовсе не врет.***
Гостевой дом двухэтажный и бежевого цвета; компания парня в соломенной шляпе арендует его целиком, а за ту символическую плату, которую они предоставляют, в этом доме слишком хорошие условия. У ягодного сидра странное спиртовое послевкусие и что-то малиновое на языке; на втором этаже у небольшого стола ставят шесть стульев, чтобы, теснясь, уместиться всем вместе. Во внутреннем дворе жарят гриль; от костра поднимается терпкий дым и запах подгорающего жира. Ближе к вечеру на удивление свежо; оттуда, где находится Ло, открывается отличный вид на гору с канатной дороги; яркие синие полосы подсветки расходятся по колесу обозрения, как круги на воде. У парня в соломенной шляпе блестящие от выпитого глаза; меж стаканов разных размеров, заполненных алкоголем, лежат пачки чипсов и остатки недоеденной уличной еды. Сомнительное удовольствие; привыкший всегда правильно питаться Ло кусает от чужого сандвича треть куска и вытирает подбородок ладонью — перемешанные томатный сок с майонезным соусом попадают на кожу. Ло, mon cher, белый хлеб способствует развитию ожирения и повышенному уровню холестерина в крови, но это последнее, о чем он сейчас думает. Рыжеволосая девушка с идеальным медным загаром пьет пряную сангрию, на ее запястьях десятки браслетов из деревянных бусин. Плотными нитями из шерсти в тугие узлы стягиваются завязки; она полная противоположность Моне, и никаких смузи в ее меню нет. — Как тебя зовут? — спрашивает парень в соломенной шляпе; в соседних дворах покачивается недоспелая вишня и слышатся голоса других отдыхающих. Ло называет свое имя и запивает его остатками сидра, будто ему нужно прополоскать рот после ругательства; его губы влажные, и он старается не обращать внимания на то, как парень в соломенной шляпе на него смотрит. — У тебя классная рубашка, — говорит паренек и не предлагает выпить за знакомство; Ло почти жаль, за такое знакомство он бы обязательно выпил. — Мы пойдем сегодня на дикий пляж, ты с нами? Ло смотрит на свои бесполезные часы; в приморском городе долгих светофоров он на самом деле не хочет знать, сколько сейчас времени. — Извините, но я обещал кое-кому вернуться до полуночи. Возможно, уезжая отсюда, стоит купить ягодный чай на местном рынке.***
Фуршет намечается на десять утра. Ло ложится спать во втором часу ночи, а потом к восьми зеркало ванной встречает его потрепанным заспанным отражением. Ло долго смотрит на себя, трет щеки, умывается холодной водой. Душ ему не помогает, полное принятие происходящего — тоже. Где-то внутри протестующе сжимается миокард. За ним тянется шлейф костра и ягодного сидра; Дофламинго приподнимает брови. — Разве я не говорил, что залог здоровья — нормальный сон? — Не мог уснуть, — отвечает Ло; мыслей о потонувших кораблях и чужих застенчивых улыбках слишком много в его голове. На фуршете несколько бутылок шампанского и изумительная Моне в приталенном платье с колье-чокером на шее. Она задумчиво смотрит на линию горизонта, обводя указательным пальцем по краю свой бокал со свежевыжатым фрешем, на ее щеках едва заметный искусственный румянец. — Tu es charmant, — говорит Ло, едва ее увидев; Дофламинго стучит о тарелку серебряной вилкой, привлекая внимание собравшихся гостей. Ненатуральный лоск преломляет свет; от белизны рефлекторно сужается зрачок; ярко-алое пятно — единственное, что Ло пытается найти глазами, но "Гоинг Мерри" у причала нет. На малолюдном пляже раскачивается несколько лодок; вода не прогрета и мерцает, как первый снег морозным утром. За маяком день за днем нарастают коралловые рифы; в цветах, окружающих отель по периметру, прячутся степные улитки. У Ло мокрые ладони и небрежный внешний вид, он нервно проводит пятерней по спутанным волосам. — Прошу минуту вашего внимания, — говорит Дофламинго. Взгляды у гостей острые, как медицинские иголочки; от происходящего мелко подрагивают руки, когда Ло засовывает их в карманы брюк, чтобы достать оттуда синюю коробочку с обручальным кольцом. Частный пляж через сотню метров, и оттого, как он близко, готов оборваться пульс; чайки копошатся в песке и вскрывают темные раковины моллюсков; на кухне отеля шкворчит фритюр с креветками в острой панировке. — Я уже давно хотел это сделать, — говорит Ло, привлекая к себе внимание окружающих; опускаясь на одно колено, он чувствует себя униженным; на его руках защелкиваются невидимые кандалы. — Давно хотел спросить… Коробочка отчего-то кажется невероятно тяжелой; позвоночник Моне вытянут в струну, свободной рукой она комкает свое платье. Прекрасная пара, прекрасное время для предложения руки и сердца; Ло смешно оттого, что его «давно» — это всего лишь два дня.***
После шести вечера Алые паруса стоят на том же месте, что и в прошлый раз; знакомый зеленоволосый парень в баре напротив потягивает водку с апельсиновым соком, вальяжно сидя на стуле. На нем гавайская рубашка и серые шорты до колена, он облокачивается о стол и поднимает руку со стаканом, когда замечает Ло. — Мы тебя ждали, — говорит он, — сегодня барбекю в бамбуковых лесах. — Ждали? — переспрашивает Ло; его видно насквозь — он хочет сюда вернуться, и море это чувствует. Ему мешают алый коктейль с инжиром и дают алую спиральную трубочку; на расчесанных руках Ло алые полосы от ногтей; помада на губах черноволосой девушки, читающей "Робинзона Крузо", насыщенного алого оттенка. Алые пожары каждый вечер накрывают алое море, алые медузы уносятся течением в сторону заката. Дофламинго настаивает на возвращении в полночь; Ло достаточно пьян, чтобы не воспринимать его слова всерьез. На небе облачно; Моне страдает от затяжной мигрени и пьет по две таблетки дротаверина; восьмичасовой сон и стакан воды перед едой не делают ее счастливее. У винодельни колючая проволока, за ней — сотни дорожек в темном лесу, уводящих в разных направлениях; парень в соломенной шляпе указывает на неприметную тропинку у дикого виноградника и просит Ло следовать за ним; оголенные нервы бьют током от касаний; ожог не лечится и не затягивается, при такой степени поможет только пересадка кожи. В бамбуковых зарослях сплошь трава и очень легко потеряться; среди лесного нигде парень в соломенной шляпе раскладывает угли для костра, пока рыжеволосая скрупулезно поправляет уложенное на землю покрывало. В небо улетают оранжевые искры; Ло оборачивается и видит, как за неплотными гущами синеет кусочек моря. Скалистый обрыв вместо плавного спуска вниз; шумит прибой, нежно омывая шероховатые от соли скалы; в лесу что-то щелкает и стрекочет, разгорающийся огонь бодро трещит под чужими руками. — Помнишь, я сказал вчера, что твоя рубашка классная? — говорит парень в соломенной шляпе, из-за света огня на его лице появляются глубокие тени. — Забудь про это. Совсем скоро на безымянном пальце Ло появится символ преданности и вечной любви; символ достатка и полезности, символ правильности выбранного решения, покорности, страха. Зеленоволосый протягивает Ло бутылку с намешанной там бурдой странного вкуса, но тот пьет, потому что не может не пить. — Молодой человек, — зачитывает темноволосая отрывок из своей книги, — вам никогда больше не следует пускаться в море. Я слышал, что вы трусливы, избалованы и падаете духом при малейшей опасности. Такие люди не годятся в моряки. Вернитесь скорее домой и примиритесь с родными. Вы сами на себе испытали, как опасно путешествовать по морю. Парень в соломенной шляпе смеется; трусы не ходят под Алыми парусами; вечно вступающий со своим хмурым товарищем в перепалку блондин жарит на огне овощи и маринованное мясо. Ло слишком далеко от городского пляжа, чтобы вернуться домой вовремя; костер перед его глазами двоится, троится и кажется совсем не горячим; по крайней мере, не таким, как ожог на руке. Ло свободен ровно настолько, насколько позволяет его ошейник; быть на поводке у Дофламинго — тяжелое и больное бремя. Проценты от акций и новая красная "феррари"; хорошее руководящее место в крупной компании; жена, которая никогда не потолстеет, потому что она на постоянной диете. Жизнь сладкая, как сахарная вата; роскошный бизнес-класс и еда в трехзвездочном ресторане; собственная яхта; фото в солнцезащитных очках, расстегнутые две верхние пуговки на поло, чтобы выглядеть погорячее. Деловые встречи и хороший алкоголь после работы; виртуальный помощник, который сам нацедит кофе и пожелает приятного утра. Изо дня в день, до скончания веков, пока смерть не разлучит. Не так уж и плохо. Не так уж и страшно. — А что не так с моей рубашкой? — спрашивает Ло; парень в соломенной шляпе трет нос и отводит глаза, когда чужие горячие пальцы находят его ладонь и едва заметно сжимают.***
Поцелуи в бамбуковом лесу горькие и до безобразия влажные; разгоревшийся огонь становится таким высоким, что способен лизнуть небо и оставить на нем угольный след. За пределами неровного круга света ничего не видно; когда Ло мажет пьяным взглядом вокруг, ни зеленоволосого парня в гавайской рубашке, ни недовольного блондина, ни рыжей, ни той, что иногда зачитывает вслух отрывки из книги, уже нет. Выбирать, с кем проводить ночь, приятнее, чем ложиться в одну постель с нелюбимым человеком; Ло знает, какую глупость совершает сейчас; знает и осознанно идет на это, потому что другого шанса больше не будет. После свадьбы ни к чему не обязывающие знакомства и, возможно, безответная любовь к кому-то, кто об этом никогда не узнает, но: красная "феррари" и хорошее руководящее место в крупной компании; жена, которая никогда не потолстеет, потому что она на постоянной диете. Жизнь сладкая, как сахарная вата… и поцелуи горячие, как угольки; тело под пальцами податливое, покорное, очень чувствительное, когда проводишь кончиками пальцев вдоль линии позвоночника. Парень в соломенной шляпе кусает его за шею и стаскивает с него рубашку; где-то вдалеке гудит пароход, проплывающий по тонкой линии горизонта. На расстеленном покрывале причудливые узоры, но оно плотное, и упирающиеся в тело сухие палки и пучки травы под ним почти не ощутимы. Светотени перемещаются между деревьев и прячутся в кустах; у костра жарко, но и без костра — тоже будет жарко; холодно только на белой веранде с белыми занавесками, где светит белое приморское солнце. Во рту скапливается кровь от прокусанной губы; это неромантично и неприятно, но, когда Ло оставляет на чужих ключицах свои отметки, они ярче в два раза. Парень в соломенной шляпе приподнимается, позволяя в себя войти, и удушливо выдыхает, когда Ло целует его уголок губ. Ло — один большой ожог, рана, которая будет затягиваться, шелушиться и снова открываться до бесконечности. — Назови меня по имени, — просит парень в соломенной шляпе, его пальцы так судорожно цепляются за одежду Ло, что становится страшно. Ло не хочет знать это имя, не хочет помнить его, не хочет привязывать все, что с ним происходит, к слову из пяти букв, значащих больше, чем вся его жизнь. — Назови, — шипит парень; они целуются до бешеного пульса и сбитого дыхания; до припухших губ, до набухающих рубиновых капель на них. — Я не могу, — говорит Ло, его спина изодрана чужими ногтями в уродливые узоры; парень в соломенной шляпе усмехается. — Я так и думал.***
Дофламинго сидит в кресле, когда Ло открывает дверь комнаты. Нога на ногу; чашка эспрессо в руках, несмотря на позднее время; горит только надкроватная лампа. Ло как дикарь, пробравшийся на частную территорию важных вельмож; помятая одежда и пепел костра; дешевая выпивка, осоловелые глаза, никакого сожаления; сожаление — это слишком ресурсозатратно и очень долго. Дофламинго оглядывает его долгим внимательным взглядом, задумчиво подперев склоненную голову кулаком; носок одной из его дорогих туфель покачивается; едва заметный ванильный аромат парфюма перебивает запах морской воды и дыма; Ло недостаточно воспитан, чтобы соблюдать правила и этикет. — Ло, mon soleil, — тянет Дофламинго слащаво, — перед смертью не надышишься, знал ли ты? Ло молча стягивает грязную рубашку; под ней — кровоподтеки и ноющие рваные раны; линия жизни на ладони пророчит всегда получать все самое лучшее; белый ковер и белая кровать, белый шкаф с золотой ручкой; алые следы от зубов на самом видном месте шеи. — Свадьба через три дня, papa. Вам не о чем беспокоиться. Никто не ворвется в церковь во время венчания, когда Ло скинет с лица Моне фату; на свадебной арке будут свежие розы, на лице священника — закругленное пенсне; в центре города не так пахнет морем и не слышно, как кричат чайки; Вечный город приветствует вас, добро пожаловать в Рим. Ло безнадежен, раз считает, что, единожды увидев Алые паруса, после этого останется в рассудке; Дофламинго поднимается с места, оставляет чашку кофе на небольшом столике рядом с креслом. — Тебе больше нельзя покидать отель одному, Ло, — говорит он. Когда за ним закрывается дверь, в ней щелкает замок.***
Вместо родного отца у Моне строгий и деспотичный отчим; она занимается рисованием, и Ло застает ее на той же веранде перед холстом, на котором бушуют шторма. Молния зигзагом перечеркивает небо, ее вспышка подсвечивает облака в фиолетовый; у картинки нет звука, и песнь русалок Ло слышит только в своей голове. — Сегодня на завтрак овсяная каша на воде и зеленое яблоко, — говорит Моне, добавляя волнам детали; под ее кистью вода кажется прозрачной, почти настоящей. Приготовления к свадьбе идут полным ходом, но это — не забота Ло и Моне. Их идиллия — нежиться на огромных мягких качелях, попивая воду с дольками лимона, за чтением классического романа или обсуждать предстоящие походы в ватиканские музеи рука под руку. Ло скользит по тонкой фигуре Моне скучающим взглядом; ее талию прихватывает широкая мягкая атласная лента, завязанная на пояснице в ажурный бант. Платье то ли бледно-изумрудное, то ли с отливом бирюзы; на безымянном пальце кольцо из синей коробочки. — Je suis pathétique, — говорит Ло, когда Моне задерживает глаза на его шее дольше положенного. Она не злится и не пытается его упрекнуть; в конечном итоге прошлой ночью после фуршета она тоже находит утешение с одним из официантов в тесной кладовой. Упакуйте кусочек приморского солнца и пару ракушек; вместо ароматизатора с резким запахом Ло повесит в машину уголек костра, напоминающего про бамбуковый лес. Край света заканчивается водопадом, текущим в пустоту; по ту сторону мира прекращает свое существование любая боль. — Мы будем счастливы, — говорит Моне, промокая влажную кисть в покрытой краской салфетке; картина, которую она рисует, останется висеть на стене отеля.***
Парень в соломенной шляпе наклоняется, затмевая собой алый закат; над его головой надуваются алые паруса; алая футболка и алые разводы крови от очередного поцелуя; слова, обычно не имеющие ни цвета, ни формы, тоже алые. — Ты волен делать, что хочешь, — говорит он, и Ло открывает глаза. Каждую ночь в скважине замка его двери ключ поворачивается на два оборота; Дофламинго отпирает утром комнату и провожает Ло в холл. Во рту мятно от зубной пасты; зажим под ребрами сильнее давит на легкие и не дает дышать. Прикосновение губами к руке Моне жгучее, как васаби, и сильнее раздражает незаживающие ожоги; от морских вечеров тянет гарью; Ло запрещают после десяти вечера покидать комнату, но выходить за грань своего рассудка ему не может запретить никто. Он отрицает существование имени, звучащего как запретное заклинание; во сне Алые паруса всегда появляются на горизонте, когда он смотрит в окно. Во дворе отеля, где припаркована машина Дофламинго, овитые плющом каменные статуи и железные лавочки, стертые от чужих ладоней. На месте касаний они блестят так, что можно увидеть собственное отражение; Ло надевает свадебный костюм; Ло туго затягивает галстук; Ло снимает с руки часы. У него морская болезнь, но не та, от которой укачивает; его тянет к побережью и медленным крабам на диком пляже, закапывающимся в песок; утро, в котором он просыпается от света солнца и выходит на балкон с видом на горы, с ним никогда не случится. Белый пиджак, белые брюки, белый свадебный торт на столе с длинной белой скатертью. Белое пышное платье Моне, белые туфли, белое золото обручальных колец у арки с белыми розами. У линии горизонта плывет белый паром; белый парус яхты надувается и уносит судно прочь от причала. — У нас будет собственный курорт и сеть отличных ресторанов, — говорит Дофламинго, — мидии и устрицы, красное сухое вино, Вивальди и все чудеса света, какие мы сможем купить. Твои наследники, Ло, mon cher, станут правителями огромной империи. Ло смотрит на покоренное самолетами небо; в нем ввысь улетает вырванный из чьей-то руки алый воздушный змей.***
Пентхаус на самой высокой многоэтажке города и личная вертолетная площадка; баланс с таким количеством нулей, что можно сбиться со счета; лимузин для прогулок в выходные; шесть видов автомобилей, и седьмой — на пути в гараж. У Ло есть Armani и Dior, от него пахнет белым Lacoste; безукоризненный внешний вид, характер под стать будущему коммерческому директору; огромный бизнес в руках человека, которому он не нужен. Ло надевает на палец Моне обручальное кольцо, подаренное на всю жизнь; горе и радость, болезнь и здравие, богатство и бедность — несуществующие антонимы престижного мира в одном монологе, на который Ло выдавливает свое «да». Пока в душных офисах клерки изнемогают от жары, выполняя низкооплачиваемую работу, Ло воротит нос от горы с золотом и снисходительно целует свою жену в обескровленные губы; союз, воссозданный на страдании; стерпится-слюбится, а если нет, то сведенная после прихода челюсть и искусственная эйфория вместо настоящей радости решат этот вопрос. Белые воротнички и белые перчатки; белая сахарная пудра, присыпанная поверх нежных заварных эклеров; белые стены банкетного зала и белые тарелки с замысловатой сервировкой. У линии горизонта плывет белый паром; белый парус яхты надувается и уносит судно прочь от причала. Белое-белое приморское солнце светит на город так жарко, будто пытается сжечь его. Парень в соломенной шляпе подпирает подбородок рукой, наблюдая за тем, как молодожены в плотном тумане вальсируют первый танец; в его руках приторный щербет с орехами и изюмом; он хватает Ло за ладонь, когда тумана становится так много, что ни зги не видно, и выдергивает в коридор. — Хочешь пойти со мной? — шепчет он в чужие губы; одна из официанток роняет поднос с дорогим вином, на ее фартуке расплывается водянистое багровое пятно. — Что ты здесь делаешь? Ло стерилен, его одежда идеально выглажена; скучный человек в скучной финальной арке своего сюжета. В глазах парня в соломенной шляпе догорают закаты и остывает окунутое в морскую воду солнце, на его носу — сажа, он пахнет кострами, солью и душным полуденным лесом, в котором легко заблудиться. Безжалостные ветра разбивают останки кораблей о скалы; все горные ручьи и водопады впадают в реки, а после — в моря, чтоб утечь за линию горизонта. Земля держится на трех китах, которых тащит на своей спине огромная черепаха; единственное доказательство этой истины — Алые паруса, всегда уходящие на запад, к краю вселенной. — Ответь мне, ты хочешь пойти со мной? Алые маки вдоль железной дороги и алые ленточки, повязанные на антенны автомобилей; алые цветы кактусов в пустынях; алая кровь, текущая из разодранных чужими пальцами ран. Алые пожары каждый вечер накрывают алое море, алые медузы уносятся течением в сторону заката. Алые флаги войны и революции поднимаются там, где вспыхивают конфликты; Ло говорит: — Я хочу пойти с тобой, — и целует парня в соломенной шляпе, когда тот снова просит назвать его по имени.***
Его отсутствие замечают сразу же, как рассеивается туман; потерянная Моне озирается по сторонам; за ней тянется длинный шлейф подола платья, в который вплетены кружевные цветы. Не девушка, а украшение; они с Ло танцуют так, будто пол — это лава. Несложно оступиться и упасть; прыжок веры из них двоих достается ей, и падать на острые шипы и твердые камни ей будет больно. Ло тащат по коридору к выходу; из кухни выныривает переодетый в шеф-повара недовольный блондин, за ним следом появляется хмурый зеленоволосый качок в черном костюме охраны. Это шутка или розыгрыш; нелепый сон, после которого Ло проснется в постели рядом с Моне; рыжая выходит из-за угла с ярко-розовым бумажником, и Ло знает, чей это бумажник. На улице ждет припаркованный кабриолет без верха, за рулем — черноволосая мулатка с книжкой в руке и темных солнцезащитных очках. — Сдадим твое кольцо в ломбард, — говорит рыжая, когда они садятся в машину. В здании что-то происходит; Дофламинго стоит у окна, стискивая фужер с шампанским, и тонкое стекло трескается в его ладони. Дорога, по которой они едут, уводит вверх в горы; над лесом плещется море, и Ло смотрит на него так долго, что начинают слезиться глаза. Это очередная глупость, которую он совершает; никто не проживает жизнь, ни разу не сглупив; парень в соломенной шляпе стаскивает с его пальца кольцо и вышвыривает в пропасть, простирающуюся под дорогой. — Луффи! — возмущенно вскрикивает рыжая; паренек хохочет; деньги не стоят того, чтобы так о них волноваться. Маяк выплывает из-за плотных зеленых крон, он высокий, из красного кирпича, и на его крыше вьют гнезда птицы; Ло будут искать, но в открытом море вряд ли найдут; "Таузенд Санни Го" габаритнее "Гоинг Мерри" и тоже ходит под Алыми парусами; он способен проплыть гораздо больше, чем можно представить. Ло стаскивает тесный пиджак и золотую цепочку; для кутежа пока рано, но он на треть осушает предложенную ему бутылку с вином и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Пираты не возвращают назад награбленные сокровища, — на полном серьезе говорит парень в соломенной шляпе, и Ло ему улыбается. — А я и не собирался возвращать тебя назад, Луффи.