Письмо

      Инко тихо напевает какой-то прилипчивый мотив, пока её руки проворно и умело двигаются в пенной воде, оттирая остатки еды с тарелки, когда сквозь шум воды слышится быстрый топот маленьких ног, вызывающий невольную улыбку на её губах: Изуку явно взволнован, и ей уже интересно узнать, что могло привести его в такое настроение на этот раз.       Спустя мгновение пухлые ручки хватаются за низ её юбки и настойчиво, но не слишком сильно дергают ткань, пытаясь привлечь её внимание. Инко неторопливо вытирает руки, прежде чем обратить всё своё внимание на нетерпеливого сына, борясь с желанием просто схватить его и прижать к себе покрепче.       В конце концов, Изуку замечательный ребенок. Разумеется, часть этого утверждения имеет прямое отношение к тому, что он – её плоть и кровь, но Инко действительно считает, что это справедливое мнение даже по вполне объективным меркам. Изуку не по годам развит, очень спокоен, почти никогда не доставляет ей неприятностей и вообще порой ведет себя даже слишком внимательно и понимающе для своих лет, так что порой она начинает беспокоится, что взваливает на него слишком много, так что его редкие чисто детские, ребяческие выходки и капризы, естественные для любого малыша его возраста, порой расстраивают её не так сильно, как могли бы.       В целом, ей просто нравится видеть, как её ребенок ведет себя… ну, как ребенок, как ему и полагается. Взять хотя бы его недавно проявившуюся у него одержимость.       В последние несколько месяцев Изуку, не пропуская ни дня, тратит отпущенные ему за компьютером время за просмотра особенно взволновавшего его ролика со своим любым героем, само имя Всемогущего так часто срывается с его губ, что порой ей и вовсе кажется, что оно составляет как минимум половину речи её сына.       И может быть для кого-то его увлечение могло бы показаться подавляющим, сама она даже не пытается как-то с этим бороться, по возможности стараясь уделять внимание тому, что так привлекает Изуку и при необходимости направляя его интерес в нужное русло, помогающее его развитию. Она не упускает возможности поиграть со своим малышом, тонко стараясь сформировать его взгляды о правильном и неправильном, терпеливо отвечает на его вопросы, поощряет тягу творчества или обучению, доставая необходимые ему вещи и обучая его по мере своих возможностей.       И видеть как её усилия дают плоды само по себе служит той еще наградой, но самым главным индикатором успеха для неё всегда служит широкая и радостная улыбка её малыша. – Что такое, солнышко? – спрашивает она, игриво нажимая указательным пальцем на пуговку-носик, который так и напрашивается на это.       Изуку весело хихикает, закрывая пухлое лицо обеими ладошками, позволяя своим ярким зеленым глазам выглядывать сквозь пухлые растопыренные пальцы, а потом как будто вспоминает, что у него тут, видите ли, важное дело, от которого его отвлекает глупая мама, и сразу же начинает дуться. – Письмо! – говорит он громко, почти требовательно. – Письмо? – переспрашивает Инко. – А, ты хочешь написать письмо?       Изуку горячо кивает, так что его кудри резво подпрыгивают. – Рождество! – заговорщицким шепотом признается ей Изуку, и его глаза светятся от восторга.       Инко хочет потрепать его щечки и стиснуть в объятиях даже сильнее чем раньше, но она сдерживается, потому что у них здесь действительно очень серьезный разговор. – Ах, как я могла забыть! – качает она головой в притворном ужасе. – Ты хочешь написать письмо Са… – Всемогущему! – перебивает её Изуку громко, очевидно, успев позабыть о том, что это их общая тайна.       От восторга он начинает подпрыгивать и размахивать руками, во всех красках описывая всё, что он собирается написать своему кумиру, и это хорошо, потому что Инко необходимо немного времени, чтобы взять себя в руки. Они с Изуку совсем недавно говорили о Рождестве, о Санте, о том, что он раздает послушным детям подарки и о том, что ему можно написать письмо, и она совершенно уверена, что четко донесла эту мысль до сына.       Может быть он просто неверное её понял? – Изуку, милый, – говорит она осторожно, и тот прерывает своё очаровательно бормотание, переводя любопытный взгляд на мать. – Ты уверен, что хочешь написать письмо Всемогущему?       Изуку склоняет голову. Взгляд кристально ясный и твердый. – Да, мамочка! – Не Санта Клаусу?       Взгляд Изуку становится недоуменным, даже слегка жалостливым. Инко внезапно чувствует себя так, будто это она несмышленый ребенок, который ляпнул какую-то глупость перед взрослым. Где какой-то там Санта и где Всемогущий!       Совершенно ясно, к кому на самом деле стоит обращаться! – Нет, – спокойным, не терпящим возражения голосом говорит её обычно сладкий, послушный, покладистый ребенок.       Он даже не предлагает ей никакого объяснения, как будто тот факт, что рождественское письмо нужно писать Всемогущему, а не Санте – это само собой разумеется. – Но… – зачем-то пробует она, и, к своему стыду, сдувается под уверенным взглядом таких же зеленых, как её собственных, глаз. – Хорошо, дорогой, я сейчас достану бумагу и ручку. Можешь подождать меня в своей комнате. – Хорошо, мамочка! Ты лучшая! – счастливо чирикает Изуку и уже несется к себе.       Инко в растерянности смотрит ему вслед, чувствуя странную тревогу. Она знала своего сына мягким, покладистым и добрым, но впервые увидела каким неожиданно твердым и непреклонным он может быть в том, чего действительно хочет, уже в таком юном возрасте. Она не уверена, было ли это единичным случаем – или неожиданной вспышкой характера, о наличии которого она даже не подозревала в своём ребенке.       До этого момента ей казалось, что, если понадобится, то она сможет его защитить, подтолкнув или направив в нужном ей направлении. Уговорить выбрать более разумный, безопасный, правильный с её точки зрения путь.       Теперь, однако, она уже не была в этом так уверена.