Когда цветы не спят до утра.

— Честно, для меня цветы не пахнут. Не знаю, может со мной что не так? — с ещё теплящейся в душе надеждой Кнайф глянул на друга, но столкнувшись с вопросительным взглядом напротив, досадно вздохнул. Странное чувство потерянности сковывало его от осознания, что он прежде и без подобной информации жил себе в удовольствие, даже не думал об этом. Тут уже не так просто - тут уже самая настоящая проблема...        Сраженный разочарованием столкнувшись с такой, казалось бы, безвыходной ситуацией, Кнайф совсем уж в дестком жесте сжал кулаки, не рассчитывая на то, что Пикчер обратит на это внимание. Мысль о том, что ему были полностью безразличны какие-то там цветы, вдруг сильно испугала его. Настолько, что Кнайф и слова не мог из себя выдавить. Однако он знал, что Пикчер никогда не осудит, не солжет - его словам мальчик с непослушными серыми волосами придавал больше значимости, чем своим. Пикчер с ним искренен всегда, поэтому сейчас он пытался ответить тем же, зная, что тот всегда скажет, как правильней. Всегда поможет.       Пикчер умеет предлагать хорошие идеи и в итоге у него всегда получилось найти решение абсолютно в любой ситуации! —  Вот не пахнут - и все, — в ответ на тихое бормотание - молчание. Кнайфу даже на мгновение показалось, что его друг также не знает, чем помочь, от этого стало страшней ещё больше и не на шутку. Видом все-таки Кнайф старался не показывать, что переживает. Плохо получалось только.       Серые глаза с некоторой боязнью смотрит на Пикчера - он, точь-в-точь фарфоровая кукла и, в отличие от Кнайфа, без единой царапинки. Куклы, даже самые безупречные - обычно неживые, пугающие и бездушные. Но Пикчер не такой. Он обладал светлой душой. У него бледное и слишком миловидное лицо с вкраплениями веснушек; глаза за светлыми ресницами не скрывали выразительность в ярких искорках звезд, передавая дыхание жизни в одном взоре. Полупрозрачная блуза с длинными кружевными рукавами не сковывала движений, наоборот, влекла особой легкостью каждым действием ожившего человеческого обджекта.        Иногда Кнайф ловил себя на том, что неосознанно протягивает к нему свои холодные руки, но всегда останавливал себя прежде, чем Пикчер это заметит, который, к слову, совсем не дурачок и понимает без слов, что именно от него требуется. Особенно если это - Кнайф. У них была какая-то особая связь. Мягкая и тёплая ладонь всегда окажется на плече серого обджекта, чтобы поддержать, даже когда они оба молчат. Кнайф упрямец ещё тот, нагнанный драматизм и решительность - всего лишь видимость. Он старается молчать о своих мыслях, он же умеет за себя постоять!       Ему просто хочется выглядеть в глазах Пикчера хоть чуточку взрослее, чем он есть на самом деле, да и тревожить по пустякам каким-то и потому что "мне просто захотелось к тебе прикоснуться, я не знаю, почему" будет так глупо звучать, если задуматься.       А ведь изящный и хороший мальчик поймет. Знает, когда его погладить, а когда он говорит, что к нему к лучше не лезть - он все равно лезет с молчаливого слабого кивка, конечно. Не навязчиво. В любой момент, если хочешь - оттолкни, смахни, как пушинку.       Кнайф думал, что храбр и серьёзен, но стоит Пикчеру на него глянуть, то он снова становится собой.       Так-то скоро уже должно светать, но потеряв сон ближе к полуночи понял, что опоздал. Ложиться спать - страшно. Он думал, что устал, что просыпаться по утрам - тяжело и бессмысленно, но тут солнышко постучалось в застаревшие вставни окна, заварило горячий чай и болтало с ним ночь напролёт.       Стало понятно, что любой сон не имеет смысла, если солнце он может держать в своих руках, до одурения упиваться теплыми лучами, смотреть настолько долго, что ослепнуть не жалко. Его солнце переливались ванилью, карамелью и мёдом, впитывало все до единого светлые нити лучиков, тем самым сияя ярче, чем что-либо. Неощутимо, неуловимо, словно бы сокрытое от чужих глаз восьмое чудо света.        Они пили чай и бесчисленным разговорам о пустяках не было конца. Вскоре засветало, вышли на улицу.  Шли молча. Дорога привела к большой поляне, дышащей разноцветьем с маленькими цветными разбросанными всюду конфети цветов. Не долго думая, остановились и решили устроится на полотне травы, усыпанной ромашками, вот-вот очнувшимися ото сна.        Пикчер вдруг спросил, если бы он был цветком, то каким по мнению Кнайфа.

      Кнайф ответил "ирисы".

— Почему? — Они... Пышные такие и очень красивые, — Кнайф задумчиво склоняет голову и внимательно всматривается в лицо друга, словно желая увидеть подтверждение своим догадкам. — В ирисах есть что-то особое. — Кнайфу было смутительно признаться, что в частности ирисы Пикчера напоминали лепестками, вьющиеся как и рукава рубашки обджекта .  — Они сами по себе большие и нежные. Их хочется... в руках подержать. — Интересно, — Пикчер прикасается одной рукой к своей щеке, в его глазах сияет любопытство. — Мне очень нравится их аромат, думаю, я больше с олицетворением своего внутреннего мира ассоциирую, — тонкие пальцы поправили спадающую на лицо серую прядь Кнайфа и вплели одинокую ромашку в его волосы. Тот этого не сразу понял, и даже не поймёт, пока не дойдёт до дома и не посмотрит на свое отражение в зеркале. — вот что-то... творческое, необъятное, красивое. Ирисы для меня, скорее, как идеал, к которому я стремлюсь. Слишком они большие. Слишком ароматные. Я пока слишком маленький для таких прекрасных цветов... — В смысле ты "не прекрасный"? Да ты самый прекрасный из всех, что я встречал когда-либо! — возмущенный взгляд серых глаз сталкивается с глазами напротив. — Ну я же говорю, их аромат... Очень броский, что ли. Все-таки...        Кнайф хмурится, и Пикчер, подумав, что ответ не был удовлетворяющим, так что срочно решает сменить тему: — А я вот думаю, что ты - ромашка! — ...Вот так просто? — Хех, ну как! Они пахнут так... Как сказать. Необычно! Вот все цветы как-то нежно и мягко, а ромашки с характером! Пусть и маленькие, но такие смешные, кажется, словно они могут постоять за себя! - Пикчер тут же затыкается и понимает, как же это может звучать со стороны и злится на себя. С Кнайфом у него язык сам собой разматывается, говорит лишнего...       Мальчик с медовыми глазами встревожен, а тот хмурится только сильнее, даже не вслушиваясь в последние фразы. Он задумался о том, что ни разу не обращал внимания на то, что цветы, черт возьми, пахнут.       Так и выяснилась правда. Кнайф знал, что Пикчер его не осудит, но сказать, что тот все равно был удивлён - ничего не сказать.       С тех пор обджект приходил к нему всякую ночь, чтобы встретить рассвет. Прежде чем Клеви проснётся и начнёт предъявлять за местоположение близкого для себя обджекта, Пикчер сбегал к тому, кто ждал его на поляне уже с трех часов ночи, а на самом деле - раньше, но никому об этом знать не обязательно.       Кое-кто ночами учился венки плести...       Они вместе ждали, когда проснутся цветы. Пикчер жертвовал своим сном ради него; настолько сильно хотел рассказать и показать, насколько же цветы прекрасны не только внешне, но и внутренне, что Кнайф не мог не улыбаться, глядя на обджекта.        Кнайф благодарен.       С Пикчером не будет веселых шуток, дружеских драк, громких возгласов. Но с ним было однозначно приятно. Это явно в новинку, голос его солнца звучал спокойно и так радостно одновременно. Необычно...        Конечно, мальчик на полянке был против бессонных ночей, боялся за друга, а все равно приходил. Почему? Он просто начал замечать, что в глазах напротив прыгали радостные искорки - стоит Пикчеру начать говорить о цветах, то его уже было не остановить!       С этого дня они больше не находились дома, а ходили по всем цветочным полянам в округе. Если бы не Пикчер, Кнайф бы не услышал дружного звонкого звона светлых колокольчиков, раскачивающихся на тонких зелёных стебельках. Своим звоном они оповещали всем живущим на цветочной поляне о наступлении раннего утра...       Сообщали о приходе таких уже родных и дорогих Пикчера и Кнайфа.       Он бы не увидел, как синие васильки колыхались на ветру, и, казалось, будто морская волна плещется среди цветов. А между ними пенились белоснежными гребешками полевые ромашки. Одна из них - нежная, стройная, в подвенечном наряде - гордо вскинув головку изо всех сил тянулась навстречу утреннему солнцу. Светать летом начинает быстро...        Если приглядеться и прислушаться, то можно заметить везде кипящую жизнь! Вот пролетела очень красивая бабочка, над другими цветами порхают маленькие мотыльки, шмели, стрекозы и прочие маленькие гости. На лугу слышится постоянное жужжание пчел, ос и бронзовок. Все жители цветочной поляны тянулись к жизни и свету, будоражущих и пробуждающих всё живое от долгой спячки каждый рассвет, и эта чудесная поляна, покрытая разнообразными полевыми цветами, проснувшись, вдыхала полной грудью дурманящий воздух. Над ней всё пело, звенело, жужжало и радовалось...        Румяная заря обнимала и ласкала шёлк голубого неба и пока жгучие лучи солнца не заявили о своих правах, цветы умывались росинками, сверкающими на лепестках.       Кнайф думал, что цветы просыпаются, чтобы увидеть его солнце. А что? Звучит вполне как правда. Наивная, десткая, но чудеса ведь случаются! Иначе как объяснить то, что каждый бутончик повернут в сторону его друга.       Тот знал о каждом цветочке, знал название на латинском и в переводе на человеческий.  — Вот василек и астра — Брялок. Они на вид колючие, но на самом деле очень нежные, это только кажется так! А незабудки - Бутылыч, их аромат нежный и сами цветы скромные... Их очень много на одном стебле, как и его хороших качеств! Мне кажется, что Лампчка - нарцисс, она такая же светлая... — Вот как обычно обо всех отзывался Пикчер. Он пояснял, почему именно видит в каких-либо цветах их друзей и, чтобы не слишком смущать Кнайфа, всегда говорил о цветах, которые проще всего запомнить схватывающему все на лету Кнайфу, который не переставал поражаться...       Для него цветы - название, да и только. Для Пикчера - история, чувства, запахи. Он пока еще так не умеет видеть мир, но слушая мальчика-солнышко хочется лечь в траву, слушать его рассказы и просто наслаждаться.        Было приятно видеть хорошие изменения, все же Курасан были не прав - умеет Кнайф по-доброму относится, а как главный и самый любимый пример - Пикчер. Он раскрылся перед серебряным обджектом иначе; стал более открыт, говорил о том, что ему так нравилось...       А Кнайф - ромашка. Смешно даже. Столько цветов известно светлой голове кудрявого мальчика, столько необычных названий, а вот он так и остаётся самой обычншй и неприметной ромашкой. — Пикчер?       Солнце поднималось выше, кажется, наступило шесть часов утра. Скоро им придётся снова расстаться... Кнайф щурится, глядит на окликнутого обджекта изподтишка - у того на голове венок из ромашек.       И вправду. Они стали более открыты друг с другом, даже научились венки плести, так, друг для друга. Точнее, Кнайф научил...       С улыбкой вспоминается о хранящейся первой ромашке, которую Пикчер ему вплел когда-то в волосы. Она скрыта от чужих глаз, находится очень близко к сердцу, в тайнике под кроватью. "Ромашка" замечает, что "Ирис" будто бы помалел; из замкнутого и серьезного он теперь очень даже счастливый обджект, как ребёнок совсем...  — Давай ещё пять минуточек посидим... — Да я не том. Вопрос такой... Честно только скажи. Ромашки вроде обычные такие. Почему я ромашка?  — Всё цветы так-то не то чтобы необычные... — смущается Пикчер. — Нет, ну я что? Неинтересный? Эти ромашки повсюду, да и... — Вот именно. Я хочу видеть тебя рядом. Повсюду.       Кнайф удивленно моргает. — Везде и всегда. — Пикчер...       Не откликается. — ...ты там... с Клеви меня не перепутал?       В ответ на вопрос тот сдержанно вдыхает. Конечно, Кнайф не поймёт же, если прямо не сказать... — Тебя.        Если честно, он был убеждён, что никогда больше не насладится ароматом цветов, но дело было в одном - он никогда прежде просто не интересовался цветами. Он не знал, что каждый бутон заключает в себе. Впервые ощутив запах ириса, совсем недавно, он понял: да, это и правда Пикчер. Ну как, совсем его маленькая часть: яркий, пышный, чертовски красивый, им хочется любоваться и упиваться невероятным ароматом.       От Пикчера приятно пахло всегда, Кнайф понял только сейчас - цветами.       Пикчер - не ирис. Он - каждый цветок на свете.       Скоро наступит осень, а он будет нести в себе красоту всех цветов мира, а он - ромашка, цепляясь за летнее солнце в глазах парня с вьющимися кудряшками, будет цвести всем холодам на зло! — Прекрасный ты. —  Да? — И милый. — Ага..? — А ещё никакие цветы не сравнятся с тобой...       Пикчер смущается.  — Можно я буду тебя называть "своей ромашкой"? — Да!.. Конечно. — тот еле сдерживается, от улыбки, но все же позволяет подняться уголками губ настолько, насколько это возможно. — Взаимно, моя ромашка.       Этим все было и сказано.        Раньше Кнайф не видел смысла торопиться раскрыться навстречу заре, жил вечным сном. Только вот однажды ему не спалось.       Однажды Пикчер постучал ему в окно.       С тех пор Кнайф только и жил от утра к утру, ждал жаркого поцелуя солнечного луча. И наконец настал миг, когда луч солнца одарил его теплом; целиком и полностью.        Он затрепетал от его прикосновений, жар поцелуя проник в сердцевину бархатной чаши цветка его сердца, не выдержал - дрогнул и раскрыл ему свои объятья... Белые лепестки распахнулись, по ним скользили прозрачные холодные слёзы росы, тут же осушенные бесследно. Как и все тревоги рядом с ним.       Если Клеви обнаружит отсутвие Пикчера по ночам, раскроет тайну об их ночных похождениях - им несдобровать.        Если Клеви услышит такие обращения-сюсюкалки - вселенная всхлопнется.       Если Клеви узнает, что свой первый поцелуй Пикчер подарил именно Кнайфу и умолчал не только об этом, но и о том, что тогда они вместе встречали рассвет на цветочной поляне, что осмелившись произнести "моя ромашка" так нежно в тот момент - Пикчер ни на секунду не пожалел о тех часах, которые мог бы потратить на сон.       Клеви будет не на шутку взбешен... Три пункта в одном! Да и к черту его. Никаким сорнякам слова не давали!        Сейчас Кнайф мечтает о новых утрах, о цветочной поляне, ставшей их общим домом, об их объятиях. Пикчер любил обнимать, а Кнайф чуть менее охотно, но быть обнятым. Давался в руки только Пикчеру, знал же - это сейчас они ещё дети, а дальше только больше будет...