К сожалению, самые болезненные прощания — это те, о которых никогда не говорят и никогда не объясняют. Дж.Харниш
***
Погода в Петербурге, казалось, оставалась неизменной из года в год; морозная зима и прохладное лето плавно сменяли друг друга не отличающимися между собой явно весной и осенью. Синоптики объясняли подобный климат близким расположением города к реке, несущей свои воды в Северный Ледовитый океан, что являлось веским обстоятельством, мешающим ученым искусственно создать в культурной столице теплые погодные условия на постоянной основе, чтобы привлечь достаточное количество туристов и получить от этого баснословную прибыль. Однако жители, всегда носящие в своих походно-выходных сумках зонтики, привыкли к таким перепадам, наслаждаясь ярким солнышком, изредка выползающим из грузных туч, заполняющих собой все небо. В этом году матушка-природа явно смягчилась по отношению к петербуржцам и позволила жаре немного повластвовать в Северной Венеции, чем не преминули воспользоваться горожане; все, от мала до велика, бросили свои дела и собрались на берегу Финского, чтобы позагорать и весело провести время со своими близкими и друзьями. Женя, как и любой обитатель Петербурга, знал, что погода здесь настолько переменчива, что зной буквально за секунду может смениться ливнем, поэтому, изучив прогноз на два ближайшие дня, сам заказал билет для Ани и отправил ей на почту, якобы напоминая о своем обещании показать ей самые красивые места северной столицы. Девушка, удивленная такой решительностью со стороны парня, не сразу смогла ответить согласием, ссылаясь на плотный график тренировок и предстоящие сборы, но твердое упорство Семененко возымело успех и, отпросившись у Тутберидзе, Щербакова отбыла в Петербург, подсознательно радуясь этому событию больше, чем выигранному недавно чемпионату мира. Та встреча стала по-настоящему судьбоносной в жизни обоих, поскольку между молодыми людьми завязались теплые и обоюдно уважительные отношения, вскоре переросшие в крепкую дружбу. Они общались ежедневно; Аня не понимала, почему при каждой свободной минутке ей безумно хотелось написать ему и за непринужденной беседой узнавать о фигуристе все больше и больше. Он казался ей, наверное, самым милым из всех парней, с которыми ей доводилось знакомиться ранее. Женя мог рассмешить её и озадачить размышлениями, обрадовать и разозлить (последнее произошло всего один раз, когда Семененко, от изнеможения уснув над своими конспектами, оставил несколько сообщений Щербаковой без ответа). Они были настолько похожи друг на друга: оба скромные, нерешительные, боязливые… Девушка нередко ловила себя на мысли, что Женя являлся её точной копией противоположного пола, и, как бы не гласили законы физики, что одинаково заряженные частицы отталкиваются, им нравилось находиться в компании друг друга. Такую душевную близость, такую тягу к человеку Аня ощущала впервые; с ним каждая минута её жизни обретала особенное значение, и поэтому она, сорвав к черту весь тренировочный процесс в преддверии олимпийского сезона, мчала на «Сапсане» в Петербург в ожидании скорого воссоединения с лучшим другом, вытянувшем её из душной Москвы на культурно-просветительскую прогулку в город по соседству. Женя основательно подготовился к приезду подруги; ему пришлось хорошо потрудиться, чтобы распланировать эти два дня буквально поминутно и показать Ане самые запоминающиеся места его родного города. Девушка, изумленным взглядом осматривая памятники архитектуры, которыми Петербург был наполнен со своего относительно недавнего основания, не переставала благодарить парня за организованную экскурсию, что, по её мнению, не мог провести ни один гид, занимающийся этим делом каждодневно. Они побывали в знаменитом на весь мир Исаакиевском соборе, прогулялись по Дворцовой площади, посетили Эрмитаж, завораживающий красотой своих экспозиций, и Кунсткамеру, после которой Аня покрылась мурашками, вызванными жутким зрелищем увиденных экспонатов. Используя водный транспорт, молодые люди успешно добрались до Петергофа, где Щербакова не упустила возможности сфотографироваться с каждым фонтаном, чем поставила парня перед тяжелым выбором: выделить среди по-своему великолепных фотографий несколько штук, которые фигуристка выставит в Инстаграм, чтобы увековечить эту поездку не только в своей памяти, но и в ленте соцсети. — Только не эту! — воскликнула девушка, увидев снимок на экране телефона, на котором парень, как и на всех предыдущих, заострил свое внимание, пытаясь выявить свойственные только этому изображению достоинства. — У меня здесь ноги огромные, как у великана! — Ты что, пересмотрела «Шрека»? — возразил Женя, специально приближая фото в той части, которую так отчаянно критиковала фигуристка. — Аккуратные у тебя ноги, миниатюрные… Мне бы такие! — Дурачок! — засмеялась Щербакова и, обойдя петербуржца, встала позади него, опираясь ладошками о его плечи. Тот улыбнулся с реакции подруги на свою оценку её конечностей и, пролистав череду однотипных фотографий, остановился на той, которая понравилась ему больше всего. — Ого, а это что за фотка? — Это самая первая вообще-то! — возмутился Семененко, отдавая телефон его владелице. Аня внимательно рассматривала себя на получившемся довольно неплохо снимке и, проронив: «Выложу эту», убрала гаджет в карман. — Ура, я наконец-то свободен! — Эй! — девушка нахмурилась, слегка ударив друга в плечо, и повисла на его шее, обхватывая её своими руками. — Ты не можешь так говорить о своей любимой лучшей подружке! — А откуда ты знаешь, как я говорю о своей любимой лучшей подружке? — прищурившись, спросил парень, повернувшись в сторону Ани. Та бросила наигранно-раздосадованный взгляд на друга и отвесила ему легкий подзатыльник. — Да ладно, я шучу! — Ну и шуточки у тебя, однако, — произнесла девушка и, издав такой звук, будто к ней пришло озарение, ловко запрыгнула на Женю со спины, скрепляя ноги на его поясе, — в качестве извинения тебе придется нести меня до автобусной остановки! — Хоть на край света! — заявил фигурист, подхватывая подругу под коленки, и, сдув челку, залезающую в глаза, направился на выход из Верхнего Сада. С ним ей было хорошо. Аня чувствовала себя иначе, стоило ей остаться наедине с Семененко или появиться там, где уже находился он. Женя радикально отличался от всех её знакомых; в его компании любая мелочь представлялась ей крайне интересной (поэтому, наверное, они могли заговориться о цвете коньков или качестве бумажных салфеток, теряя счет ограниченному времени). Щербаковой нравились его серьезность и чувство ответственности за себя и свое окружение; среди других людей парень выделялся особым стилем и интеллектом, который буквально с первых минут поразил её юное сердце таким тонким и не очевидным рассуждением о смысле сказок Пушкина. Она тонула в нем все глубже и глубже и тем самым, не замечая, влюблялась в него все сильнее и сильнее. — Знаешь, — заговорил парень после некоторого молчания, вызванного незнанием своего дальнейшего маршрута, который пришлось узнавать у прохожих, — в день нашего знакомства я не ожидал многого, ведь мне встречалось достаточно паршивых людей… — Вот уж спасибо! — перебила его Аня, недовольно закатив глаза и лишь крепче прижимаясь к нему, ощущая себя небезопасно без лишней опоры со стороны парня. Женя усмехнулся и, слегка подбросив девушку, продолжил свой монолог. — Но я оптимистично дал тебе шанс, и это решение оказалось одним из лучших в моей жизни, — закончил Семененко, останавливаясь около места назначения и осторожно вставая на корточки, позволяя Щербаковой слезть на землю. Фигуристка, с присущим всем девушкам стремлением всегда выглядеть потрясающе, поправила задравшуюся футболку, одергивая её, и повернулась к другу, скрестив руки на груди. — Очень вам благодарна, месье Евгений! — Аня отвесила парню глубокий реверанс, наклоняясь почти до самой земли и медленно выпрямляясь, подобно светским дамам, посещающим балы в императорских дворцах. Петербуржец усмехнулся и помотал головой, наблюдая спектакль в исполнении Щербаковой. — Не паясничай! — сказал Женя, протягивая подруге свою руку и вбирая в ладонь её маленькую ладошку. Казалось, что в этот момент девичье сердце сделало четверной флип, который так бессовестно пропадал на тренировках; она почувствовала тепло, исходящее от каждой клеточки мужского тела, и от этого необъяснимого трепета, возникшего внизу живота, ей безумно захотелось, чтобы этот миг, это нежное касание слегка шершавых пальцев её кожи длилось как можно дольше. — Я не смогу быть тем другом, который звонит тебе каждый день, но постараюсь стать таким другом, на которого ты можешь положиться, когда твой мир рушится…***
— Щербакова! — громкий крик Этери Георгиевны заставил девушку покинуть мир грез и несколько растерянно посмотреть по сторонам. Тренеры озадаченно переглядывались между собой, бросая неоднозначные взгляды на свою ученицу, что уже минут пять лежала на льду после неудачной попытки тройного лутца, по всей видимости не собираясь подниматься и продолжать тренировку, которая, к слову, уже подходила к концу. Другие подопечные также разглядывали олимпийскую чемпионку, распластавшуюся около бортика, и кратко переговаривались, обсуждая случившийся конфуз, препятствовавший исполнять сложные элементы, ведь боялись случайно задеть фигуристку либо упасть через неё и, не дай Боже, получить какие-то травмы или увечья. — Извините, что-то мне в голову вступило, — спустя несколько минут, которые потребовались девушке, чтобы окончательно вернуться в реальность, Аня неловко, придерживаясь за край бортика, встала на ноги, отряхивая остатки льда с тренировочной экипировки. Её безумно напрягало то излишнее внимание, обращенное к ней со стороны штаба и других спортсменов; хотелось спрятаться куда угодно, чтобы не чувствовать всем своим нутром эти жалостливые и насмешливые взгляды, что, ей казалось, исходили от учеников Тутберидзе. «Слабачка, она больше никогда не вернется на официальные соревнования» — читалось в глазах каждого, что в эту минуту стоял либо на другом конце катка, либо в непосредственной близости с Щербаковой. За прошедший сезон, пропущенной олимпийской чемпионкой, в группе её тренеров подросло немало звездочек, голодных до побед и готовых рвать соперников на всех стартах, давя их своими четверными прыжками и сложными до сумасшествия каскадами. Они казались девушке достаточно подготовленными как в физическом, так и в моральном плане; по крайней мере, ни один из нового поколения чемпионов Хрустального не позволял себе так неприятно падать с тройного прыжка и, долго валяясь на льду, так бесполезно тратить драгоценное тренировочное время, как это только что сделала она. Вливаться в полноценный рабочий процесс Ане давалось нелегко. Одно дело — заезжать на каток в перерывах между съемками и неторопливо восстанавливать прыжки и вращения, которые, к слову, получались не такими легкими и изящными, как раньше; совсем иначе она ощущала себя в преддверии нового сезона, когда тренеры подбивали спортсменов как можно скорее набирать форму и напрыгивать ультра-си, которые у неё вовсе отсутствовали. Щербакова считала себя белой вороной, слабым звеном сильнейшей в стране группы фигуристов, и прежние заслуги не могли способствовать её успокоению. С того момента, как тренировки вновь стали для девушки рутиной, её не покидали депрессивные мысли о невозможности снова забраться на верхушку Олимпа; колено все так же напрягало, заставляя отказываться от беспощадного режима работы, который был единственным способом вернуться в спорт такой же собранной и конкурентноспособной, какой её считали все: родители, тренеры, судьи. И это порождало сомнения: «А стоит ли возвращаться вообще?» Пропущенного год, который, несмотря на новый олимпийский цикл, выдался очень насыщенным (интрига существовала во всех видах ввиду отсутствия лидеров сборной), показал её многогранность жизни, где она могла быть не только фигуристкой, но и ведущей, артисткой, послом различных организаций; для счастья не нужно было выигрывать медали — достаточно всего лишь прогуляться в компании подруг или посвятить время семье, проводя вечер за настольной игрой или посиделками за чаем и прочими вкусностями вроде маминого домашнего тортика. Казалось, что это конец её спортивной карьеры, ведь прежнего интереса к фигурному катанию не удавалось отыскать среди остальных радостей её новой жизни, однако утром, просыпаясь от назойливой трели будильника, Щербакова собиралась и ехала в Хрустальный, не понимая, что за сила двигает ею каждый раз, когда ноги сами ведут девушку на лед, когда тело само дает себе команды на исполнение того или иного элемента, когда душа расцветает после удачно приземленного прыжка, и это чувство нельзя было сравнить с тем удовольствием, приносимым другими реализовавшимися событиями в её забитом графике. — Сейчас все в порядке? — женщина подъехала к фигуристке, приобнимая её за плечи. Тутберидзе прекрасно знала о размышлениях Щербаковой по поводу дальнейшего продолжения карьеры, но не вмешивалась в это дело, являясь сторонником того, что данные вопросы каждый спортсмен должен решать самостоятельно. Она не выгоняла её с тренировок, но и не особо требовала от неё выполнения тех или иных элементов, считавшихся обязательными для действующих фигуристов в её группе. Тренер не хотела, чтобы её желания становились для сомневающейся девушки первоопределяющими, поэтому старалась держаться подальше от этой темы, массово тиражируемой в обществе чиновников и фанатов. — Да, в порядке, — ответила Щербакова, натягивая дружелюбную улыбку на своем лице. Она привыкла скрывать свои истинные чувства, создавая для окружающих иллюзию своей беспечности. Это помогало ей по жизни; люди не начинают лезть под кожу, если не видят на то явных причин, а так как у девушки всегда все было хорошо, то и проблем, терзавших её ранимое сердце, становилось в разы меньше. Однако первоначальные трудности никуда не пропадали и разъедали фигуристку изнутри, заполняя пустоты апатией и равнодушием, что также удачно удавалось прятать под вечной приветливой улыбкой. — Думаю, на сегодня с тебя хватит, — проговорила Этери Георгиевна, ободряюще встряхнув ученицу за плечи, — отдохни, а завтра попробуем что-то сделать с твоими недокрутами. Аня согласно кивнула, опустив взгляд на свои ботинки; кожаная отделка потрескалась от тяжелых нагрузок точно так же, как девичья душа, порвавшаяся на части из-за очередной ошибки, ставшей самой главной оплошностью её жизни. Щербакова смутно помнила события того вечера, когда взбудораженная Алина залетела к ней в номер и красочно стала описывать, как случайно услышала разговор между двумя парнями и девушкой, обсуждающими «ужаснейшие недостатки» олимпийской чемпионки. Валиева уверяла своего друга не тратить время на фигуристку, ведь «её любят все, а она не хочет любить никого». К сожалению, до конца услышать полилог Загитовой не удалось, и ответ Жени на подобное заявление был неизвестен, но, разозлившись от наплыва безудержной ревности, девушка напридумывала себе невесть что и предпочла вновь вычеркнуть парня из своей жизни, оставив его последнее сообщение, написанное после её фразы об окончательном разрыве, непрочитанным. Это обстоятельство стимулировало её работать; забыться в бесчисленных попытках наладить прыжки и отточить вращения казалось прекрасным лечением разбитого девичьего сердца, но постоянные переживания мешали Щербаковой начать тренироваться в свою полную силу. Тем более, присутствие на том же льду соперницы в лице Камилы только лишало фигуристки самообладания, что не могло не сказаться на качестве исполняемых элементов. Некоторый конфликт, возникший по понятной тренерам и остальным спортсменам причине, не оставался незамеченным, но опять-таки никто не хотел влезать в личное дело спортсменок, и поэтому обе, бросая друг в друга раздосадованные взгляды, продолжали соревноваться между собой, как раньше; сначала за любовь фанатов, затем за внимание тренеров, а сейчас…за мальчика, который предпочел отстраниться от окружающего его дерьма и сосредоточиться на себе, занимаясь подготовкой к новому сезону. Подъехав к бортику вместе с тренером, Щербакова ловко нацепила чехлы на лезвия своих коньков и не смогла пропустить мимо глаз разгоняющуюся на прыжок Валиеву. Бесспорно, Камила была выдающейся спортсменкой и не менее привлекательной девушкой; фигуристкам даже удалось подружиться во время олимпийского сезона, располагаясь на пьедесталах друг за другом и занимая по чистой случайности соседние номера на выездных соревнованиях. Однако их тесное общение длилось недолго: после Олимпиады обе отдалились, сохраняя лишь теплые приветствия при довольно редких встречах, от которых сейчас не осталось и следа. Вражда, заменившая слово «дружба» в их отношениях, не давала возможности наладить былую связь, поэтому холодность в разговоре стала нормой для двух чемпионок, ставших недругами из-за бездоказательного рассказа Загитовой о посиделках в номере Валиевой. Камила уверенно исполнила тройной аксель, делая красивый выезд с прыжка в свойственном для себя стиле. Получив одобрение со стороны тренеров и восхищение от других наблюдателей, фигуристка улыбнулась, но, заметив нахмуренную Аню у бортика, осеклась, внимательно смотря на неё. В её взгляде не было ни злобы, ни агрессии; девушке совсем не хотелось продолжать этот спектакль, который начала Щербакова под действием эмоций, бесконтрольно выплескивающиеся из её глаз всякий раз, когда в поле зрения оказывалась Валиева. Даже сейчас, заметив сверлящий взор оппонента, Аня сжала кулачки от распирающей её ненависти и поспешила скрыться за дверью, ведущей в раздевалки, а Камила твердо решила поговорить с фигуристкой, чтобы наконец-то расставить все точки над и и окончательно разобраться в этой не понятной для неё и окружающих ситуации.***
Раздевалка, выделенная персонально Щербаковой в целях повышения безопасности, была довольно просторной; ей, привыкшей делить подобные помещения с остальными девочками, поначалу казалось это излишней мерой, но со временем девушка оценила все плюсы собственной комнаты для переодевания, что нередко превращалась в её убежище от надоедливых журналистов, придирающихся тренеров и завистливых соперников. Однако спрятаться от самой себя даже в таких больших «апартаментах», любезно предоставленных ею руководством катка, становилось невозможным; никакие стены и двери не могли отделить в потоке мыслей позитив от негатива, съедающего фигуристку изнутри. В душевой, также отделенной от таковой общего пользования, Аня провела около получаса. Теплая вода мягко обволакивала тело, позволяя девушке забыть неудачи прошедшего дня и расслабиться, ощущая, как капельки воды, стекая по естественным изгибам плеч и ключиц, обжигали кожу, вызывая приятные покалывания в наиболее чувствительных местах. Ей не хотелось выходить из-под струящейся жидкости; впервые за продолжительное время Щербаковой удалось облегченно выдохнуть, прогоняя прочь весь тот вздор, порождаемый нестабильным подсознанием, и наслаждаясь моментом сладостного удовольствия. Завернувшись в полотенце, фигуристка все-таки нашла в себе силы выйти из душа и, попав в раздевалку, подошла к зеркалу, висящему около шкафчика, чтобы расчесать вьющиеся от влажности волосы. Увиденное отражение заставило девушку замереть на месте; она перестала быть похожей на саму себя. Мешки под глазами, провисавшие вплоть до подбородка, запавшие щеки, делающие скулы более острыми и выраженными, потерянный и изможденный взгляд — весь этот вид, измученный и болезненный, напоминал ей события олимпийского сезона, когда переживания по поводу своей формы не давали ей спокойно есть и спать, вызывая психологическую неуравновешенность накануне важнейшего в её карьере старта. Тогда ей повезло; рядом оказался тот человек, который поверил в неё и смог вывести из этого ужасного состояния, пожертвовав ради этого своим спортивным интересом отобраться на Игры в Пекин. Он всегда делал так: безвозмездно помогал разрешать возникающие в голове еще не состоявшейся девчонки проблемы, помогал принять единственно правильное решение, имевшее огромное значение в жизни юной спортсменки, помогал во всем и всегда… Но сейчас его нет, и ей придется научиться справляться с этим самостоятельно. Стук об дверной косяк отвлек Щербакову от раздумий, так внезапно появившихся в её голове. Неожиданный гость — вот что в данный момент поглотило все её сознание; потуже завязав полотенце на груди, она неуверенно направилась к двери и, без заезженного в таких ситуациях вопроса «Кто там?», открыла её настежь. Удивлению Ани не было предела — перед ней оказалась Валиева, окинув появившуюся в проеме фигуристку вопрошающим взглядом. — Не отвлекаю? — произнесла несколько опешившая от внешнего вида девушки Валиева. Ею так двигало желание выяснить раз и навсегда причину такой безудержной ярости в свою сторону, что сразу же после тренировки, успев разве снять коньки и надеть более удобные кроссовки, она поспешила к Щербаковой, зная, что та еще не покинула Хрустальный ввиду своей медлительности и разбитости после плохо сложившейся тренировки. — Отвлекаешь — ответила Аня, сложив руки на груди, и с презрительным равнодушием уставилась на фигуристку. Сейчас ей мало хотелось разговаривать с Валиевой, и она всем своим видом старательно показывала это, в мыслях уже выпроваживая девушку из своей раздевалки и громко, прямо перед её носом, закрывая дверь на замок, однако реальность, происходящая в данную минуту, существенно отличалась от надуманных фантазий чемпионки. — Я старалась, — улыбнувшись, Камила ловко проскочила внутрь, минуя преграду в виде растерявшийся от её напора Щербаковой, что, не в силах предпринять какие-то действия, лишь приоткрыла рот от откровенной наглости спортсменки, провожая её взглядом до скамейки, куда та и плюхнулась, вытягивая ноги и подкладывая руки под голову, облокачиваясь о стену, — поговорим? — Нам разве есть о чем разговаривать? — огрызнулась девушка и, закрыв дверь, прошла следом вглубь раздевалки. Доставая сменную одежду из шкафчика, она принялась переодеваться, не обращая внимание на сидящую напротив Камилу, сверлящую её испытующим взглядом. — Некультурно отвечать вопросом на вопрос, дорогая, — проговорила Валиева, по-пацански закинув ногу на ногу. Аня усмехнулась, развязывая висящее на её теле полотенце, и, повесив его на открытую дверцу для просушки, натянула джинсы на бедра, заправляя карманы вовнутрь. — Куда уж мне до тебя, — девушка хмыкнула, затягивая ремень на поясе, — это ты у нас вся такая из себя… Чемпионка человеческих сердец! — Долго это еще будет продолжаться? — продолжила Камила, не сводя глаз с Щербаковой. — Мне надоело чувствовать себя виноватой неизвестно в чем! Я имею право знать, за что ты так возненавидела меня после тура Этери Георгиевны! — Да что ты? — наигранно удивилась Аня, вскинув брови и просунув голову в футболку, одернув края ткани по фигуре. — Хватит прикидываться дурочкой — ты прекрасно знаешь причину моего отношения к тебе! — Представь себе, не знаю! — воскликнула Валиева, эмоционально всплеснув руками. — Может, просветишь наконец-то? — Не считаю это необходимым, — сухо отрезала Щербакова, выправляя все еще мокрые волосы, — достаточно сказать, что ты назвала меня самовлюбленной эгоисткой, не замечающей чувств окружающих её людей… И отбила моего парня! — Что? — лицо Камилы приняло шокированное выражение и через секунду разразилось истерическим смехом. — Мне интересно, ты сама это придумала или сорока на хвосте принесла? — Неважно, — пробурчала Аня, изогнув бровь из-за непонимания подобной реакции фигуристки на её абсолютно реальное обвинение в её адрес, — прекрати смеяться! Это вовсе не смешно! — А мне кажется, хорошая шутка, — несколько успокоившись, Валиева выдохнула, с характерным хлопком положив ладошки на колени, — так, начнем по порядку… Это тебе Загитова рассказала? — Она слышала ваш разговор! — сдала подругу Щербакова, сложив руки на груди. Камила усмехнулась, помотав головой, и облизала пересохшие от излишнего волнения губы. — Слышать то слышала, только понять ей мозгов не хватило, — фигуристка взглянула на Аню, и уголек надежды внезапно вспыхнул на месте разбитой души, начинающей постепенно возрождаться из пепелища, — хочешь узнать, как все было на самом деле?***
— Милости просим в наши хоромы! — проговорила Камила, открывая дверь в свой номер и любезно пропуская гостей внутрь. Вымотавшись после долгой ходьбы по достопримечательностям Омска, парни не сразу согласились на предложение девушки устроить дружеские посиделки в её номере, но фигуристка смогла убедить их посидеть пару часиков за стаканом яблочного сока и обсудить «что-то новенькое», чего с лихвой произошло у всех членов этой закадычной компании. Ребята сдружились еще на Олимпиаде; Валиева, в отличие от своих более взрослых (такими себя позиционировали Щербакова и Трусова) подруг, не сидела в комнате и при любой удобной возможности выбиралась на свежий воздух, проводя время и с мальчиками-одиночниками, с которыми быстро нашла общий язык и завела тесную дружбу, проверенной временем и обстоятельствами, сыгравшими злую шутку почти с каждым из компаньонов. Жуткий допинг-скандал Камилы, неудачное выступление Андрея — со всем этим они справлялись вместе, и сейчас, чувствуя необходимость в этом, фигуристка намеренно собрала парней в своей комнате, чтобы помочь их молчаливому другу разобраться со своей личной проблемой по имени Аня. — Куда ставить этот бидон? — на выдохе произнес Мозалев, занося в небольшой коридорчик тару с соком. Несмотря на свою физическую подготовку, парень заметно устал; пробежка с утяжелителем в виде семи-литровой бутылки выбранного девушкой напитком не входила в его планы. Усмехнувшись, Валиева тыкнула вглубь номера и прыснула в кулачок от смеха, наблюдая за тем, как Андрей, ловко сбросив кроссовки с ног, быстрым шагом направился в указанное ею место, чтобы поскорее избавиться от груза, что достался ему ввиду больной спины Семененко и воспитания, не позволявшего доверять девушкам таскать тяжести. Женя аккуратно снял обувь и, поставив её в угол, зашел в ванную, чтобы помыть руки. Он старательно изображал радостного человека перед всеми, из-за чего чувствовал себя паршиво. Игра на публику никогда не являлась его сильной стороной; компоненты удалось подтянуть лишь в этом сезоне, и то над ними еще придется долго и кропотливо работать, однако у него получалось не вызывать подозрений у родителей и тренеров, постоянно находившихся на связи с парнем. Видимо, расстояние имело свои преимущества, ведь непосредственно контактировавшие с ним в реальности Камила и Андрей явно были в курсе истинного состояния друга, посему и организовали этот вечер откровений в надежде хоть как-то разгрузить Семененко от плохих мыслей, что, честно говоря, не покидали его ни на секунду. После того разговора во Владивостоке Аня так ни разу и не написала ему; парень искренне не понимал, почему сейчас, когда счастье было так близко, она вновь оттолкнула его, придумав глупую причину в свое оправдание. Поначалу ему казалось, что того требовали тренеры, однако, случайно поговорив с Даниилом Марковичем, Семененко узнал, что ни Глейхенгауз, ни остальные члены тренерского штаба не выступали против личной жизни своих спортсменов; потом его посетила мысль, что Загитова сбивает Щербакову с толку и препятствует их отношениям, но и эта идея оказалась абсурдной, потому что Алину, как выяснилось, абсолютно не заботило, с кем встречается её подруга, ведь та сама горела желанием найти себе вторую половинку. Своими размышлениями по этому поводу Женя завел себя в тупик, выбираться из которого ему с каждым новым днем становилось все труднее и труднее. Включая воду, фигурист тщательно растирал мыло на ладонях, смывая грязь и остатки мороженого, которое друзья купили в ларьке неподалеку и с неподдельной радостью съели за считанные минуты, относя к подаркам судьбы тот факт, что вкусной сладостью можно было себя побаловать хотя бы в межсезонье. В компании спортсменов Женя немного забывался, отдаваясь эмоциям, будоражащим юное сердце в момент прогулки с близкими людьми, но, оставаясь один, не мог выкинуть образ прекрасной девушки с невероятно выразительными глазами из головы. Её взгляд, серьезный, но оттого не менее притягательный, овладевал им полностью, и парню ничего не удавалось с этим сделать. И вот, он снова достал телефон из кармана своей толстовки и, открывая диалог с девушкой, что уже около месяца не пополнялся новыми сообщениями, тяжело вздохнул, ведь, уже в сотый раз проверяя телеграм, он так и получил ответа, который ждал две недели, изводя себя неоправданными домыслами о том, что их многообещающая сказка резко оборвалась далеко не так, как того хотелось обоим. — Женя, ты идешь? — прокричала Камила из комнаты, вынимая бумажные стаканчики из общей стопки. Услышав голос подруги и кряхтение Андрея, изображавшего изможденного от своей ноши человека, Женя поспешно помотал головой, разгоняя вновь нахлынувшие на него мрачные мысли, и натянул дружелюбную улыбку, больше походившую на гримасу боли и отчаяния. — Уже бегу, — ответил Семененко и, вытерев руки бумажным полотенцем, вышел из ванной. Перед ним предстала довольно дивная картина; девушка ловко открутила пробку на бутылке с соком и принялась разливать напиток по определенным ею стаканчикам, а Андрей, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза, все еще пытаясь восстановить дыхание после своего марафона. — Такими темпами все веселье пропустишь, Склифософский! — Валиева усмехнулась и протянула первый наполненный одноразовый сосуд Жене. Тот принял посудину от подруги и сел на другое кресло, стоящее поближе к дивану, где собиралась расположиться хозяйка. — Кстати, почему Склифософский? — изогнув бровь, спросил Семененко. — В России полно и других замечательных знаменитых врачей: Пирогов, Сеченов, Павлов… Молодые люди не сразу бросились отвечать на вопрос друга; Камила, передавая Андрею стаканчик с соком, кратко переглянулась с ним и, прочистив горло, заговорила, наполняя свою кружку сладким напитком. — Ну, ты знаешь, что написано на могиле Склифософского? — надув губки, девушка делала вид, что старательно выполняет свою миссию по аккуратному разливу сока, и не смотрела на Женю, что, задумавшись, закатил глаза, вспоминая крылатую фразу. — На гранитном камне выбита позолоченная надпись: «Светя другим, сгораю сам»… — Как раз про тебя, друг! — воскликнул Мозалев, отпивая немного из своего стаканчика, и тут же замолчал, получая вопросительный взгляд в свою сторону от непонимающего Семененко. Камила вздохнула и, наконец-то наполнив свой стакан, плюхнулась на диван, подгибая ноги под себя. — Он хотел сказать, что ты ради окружающих тебя близких людей готов пожертвовать всем, что имеешь, — пояснила Камила, делая глоток сока, и, вскинув брови, слегка отвернулась в сторону, — особенно ради одной особы с именем на букву «А» и фамилией на букву «Щ»… Можно не произносить полностью? Думаю, и так всем понятно, о ком идет речь! — Ну Ками, не начинай, пожалуйста, — отмахнулся парень, поставив стаканчик на подлокотник, — зачем портить всем настроение этим неприятным разговором? — Мы с Андреем согласны на паршивое состояние, лишь бы нормализовать твое, — решительно сказала Валиева, внимательно смотря на Женю, — она так и не появлялась все это время? — Нет, — спустя минуту молчания произнес Семененко, отрицательно помотав головой. Фигуристка цокнула, вновь отпивая из стакана, — наверное, устает после шоу, и времени на подумать совсем не хватает… — Совести у неё не хватает! — воскликнула девушка, ударяя кулачком по мягкой обивке дивана. — Я тебе всегда говорила, что она только себя любит… Эгоистка! О чувствах других людей даже не задумывается! — Прекрати! — повысив голос, проговорил фигурист, сжимая одноразовую тару, из которой тут же потекла янтарная по цвету жидкость. Андрей, наблюдая за этой картиной со стороны, отдаленно посмотрел на обоих и, потянувшись к Жене, положил ладонь ему на плечо, призывая успокоиться. — Женя, сколько еще ты будешь позволять ей вытирать об себя ноги? — продолжала Камила, активно жестикулируя руками. — Она же из тебя веревки вьет, а ты молчишь и, как собачка, ждешь, когда хозяйка снова свистнет в твою сторону… Неужели ты так сильно любишь её? — Больше, чем себя, — на выдохе сказал Семененко и, сбросив руку Мозалева, залпом выпил содержимое своего стакана, — я жить без неё не могу… — Надо суметь! — Валиева позволяла себе острые и несколько грубые высказывания, надеясь, что это как-то повлияет на парня, и тот прекратит лелеять свои слепые мечты об идеальной девушке, который раз бросающей его по непонятным на то причинам. — Может, судьба наконец-то открывает тебе глаза на ту правду, которую ты старательно избегаешь: «Женя Семененко не заслуживает олимпийской чемпионки Анны Щербаковой, потому что та даже не замечает тех чувств, которые он испытывает к ней!» — Ками, это слишком, — покачав головой, вставил свое слово Андрей, кинув мимолетный взгляд на девушку, что недовольно фыркнула, отвернувшись в сторону, — почему ты так строга к ней? — Потому что она ведет себя хуже маленькой истеричной девочки, которой не купили новую куклу! — ответила Валиева, допивая остатки сока. — Как собака на сене: ни себе, ни людям… Манипулирует близкими ради своих целей, а потом выбрасывает, как мусор… Игнорирует тех, кто больше не представляет для неё личного интереса… Ей легче жить, зная, что кто-то живет только ей, и никем больше… — Ты ведь совершенно её не знаешь! — перебил тираду подруги Семененко, взглянув на неё. — Она другая, она со мной другая… — Да такая же, как со всеми! — выкрикнула Валиева, резко повернувшись в сторону друзей. — Если бы ты относился к категории особенных, то навряд ли залечивал свое разбитое сердце, пока она гуляет в компании себе подобных и даже не думает о тебе! Женя замолчал; опустив взгляд, он невольно задумался насчет сказанных фигуристкой слов. Отчасти девушка была права: Аня развлекалась с Загитовой и, казалось, действительно не вспоминала о нем. Она хорошо исполняла свою роль, навязанную обществом — приличная молодая особа, сорвавшая джекпот в жизни; перед ней открывались любые двери, её знали все, ей восхищались многие. Он же, обычный студент, никак не подходил ей, и вполне логичным являлось её отступление вопреки его движениям навстречу в их отношениях. Женя просто стал ненужным, и осознание этого колом врезалось в еще не восстановившееся юное сердце. — Что молчишь? — проговорила Камила, смотря на друга. — Боишься признать мою правоту? Или придумываешь глупые оправдания для своей богини-Анечки? — Ками! — прикрикнул Мозалев, нахмурившись. Андрей, активно не участвуя в этом диалоге, частично разделял позицию девушки; все-таки влюбленные так себя не ведут. Поведение Ани вызывало у него не меньшее недоумение, но преподносить свои мысли подобным, агрессивно-пассивным способом казалось ему не по-человечески хотя бы из-за чувства жалости к подавленному другу, опустившему голову и, не двигаясь, смотревшему в пол, пытаясь собраться. Грохот в коридоре привлек внимание обоих: Мозалев резко повернулся на шум, думая, что кто-то идет, а Валиева, поставив стаканчик на пол, встала с места и направилась к двери, решив выяснить причину сего звука. — Алина? — открыв дверь, Камила несколько удивилась, изогнув бровь, когда увидела прислонившуюся ухом к стене Загитову. — Что ты здесь делаешь? — Привет, Камила, — натянув улыбку, пропела девушка, не получая взаимности на свое сладостное притворство, — вот, проверяла, в номере ты или нет… — Зачем? — сложив руки на груди, фигуристка нахмурилась, осматривая неожиданную гостью с ног до головы. Та выпрямилась и, одернув футболку, взглянула на Валиеву. — Соня отправила меня за тобой, — произнесла Алина, поджав губы, — она устраивает что-то наподобие девичника у себя в номере, попросила меня зайти за тобой. — Я не хочу, — ответила Камила, равнодушно смотря на девушку, — это все? — Но Соня собирает всех, и… — Я тебе говорю, не сегодня, — отрезала Валиева, потянувшись к дверной ручке, — и если на этом наш разговор окончен, то всего доброго! «Тебя еще не хватало, подлиза!» — пронеслось в голове фигуристки, когда она с шумом закрыла дверь прямо перед носом Загитовой и, выдыхая, направилась обратно в комнату, чтобы предпринимать отчаянные попытки вывести Женю из его сломленного состояния.***
— …Потом мы почти сразу разошлись по номерам. Вроде, все, — закончила свой рассказ Камила, бросив сосредоточенный взгляд на Щербакову. Аня, внимательно слушая девушку, сидела неподвижно, перебирая пальцы в ладонях, и пыталась понять только одно, крутившееся беспрестанно в её голове. — Почему? — девичий голос показался её собеседнице слишком холодным, металлическим, безэмоциональным. Валиева, не до конца понимая вопрос, задумалась над ответом, позволяя немой тишине воцариться в раздевалке. — Думаю, Алина сделала так, потому что особо не с кем общается, и не захотела терять такую удобную подругу, которая… — Нет, — прервала её Аня, и слезы предательски потекли из её глаз, — почему он ничего мне не сказал и допустил так ужасно оговорить себя?.. — А, ты про это, — подхватила её девушка, тихо усмехнувшись, и опустила голову, взяв фигуристку за руку, — понимаешь, любовь — это работа на двоих, и действовать в одни ворота здесь невозможно… Он устал бороться за то, что.было нужно только ему… — Но это неправда! — воскликнула Щербакова, шмыгая носом, и внезапно появившаяся злость и обида на саму себя безжалостно раздирали остатки её избитой души. — Я… Я люблю его… — А что ты сделала для ваших отношений? — вполне ожидаемо спросила Камила, но Аня не смогла подобрать слов, чтобы ответить, и стыдливо опустила голову. — Правильно, ничего… А он был готов отдать все ради тебя… Пока ты боялась испортить свою репутацию, он каждый день жертвовал собой, доказывая тебе, что любит… А ты что в это время время делала?! — Ничего, — проронила фигуристка и тихо заревела, стараясь быстро утирать соленые капли, катящиеся по щекам, — я его потеряла… — Еще не поздно все вернуть, — произнесла Валиева и, тронутая раздавленным от сожаления видом подруги, приобняла её за плечи, соприкоснувшись своим лбом с девичьей макушкой, — просто покажи свои истинные чувства… Покажи, что он тебе очень нужен… Покажи свою любовь. — А если он меня оттолкнет? — всхлипывая, проговорила Щербакова, прикрывая глаза ладонями. — Я же причинила ему столько боли… — Пока не попробуешь — не узнаешь, — успокаивающе поглаживая девушку по голове, ответила Камила, слегка помотавшись в разные стороны, — тем более, дорогими вещами обычно не разбрасываются направо и налево… Подумай об этом. Оставив невесомый поцелуй на коже в зоне виска, Валиева отстранилась от Ани и, бросив на неё краткий взгляд, вышла из раздевалки. Анино сердце, казалось, вновь стало биться после неожиданного откровенного разговора с фигуристкой, ведь теперь она знала о совершенной самой ошибке и, вроде как, уже придумала способ все исправить. Разблокировав телефон, Щербакова, судорожно размазывая слезы по щекам, открыла диалог с парнем и, наконец прочитав его последнее сообщение, вновь разразилась рыданием, сотрясающем все её тело от собственной ничтожности. «Чтобы не случилось, просто знай, что я буду любить тебя вечно…»