Когда ты влюблен, у тебя нет лица, и ты выживаешь, потому что очень обнажен, уязвим, но ты действительно настоящий. Без брони. Д.Арбенина
***
Сборы группы Мишина подошли к своему логическому завершению. Проведя плодотворную работу над постановками новых программ и восстановлением технических элементов, фигуристы наконец-то возвращались домой; родной Петербург встречал спортсменов хорошей летней погодой. Несмотря на скорое наступление осени (хотя и до августа оставалось несколько дней, но северная столица никогда не отличалась стабильным климатом), солнышко припекало на открытых площадках, и горожане не рисковали получать тепловые удары, надевая головные уборы во время своих прогулок. Алексей Николаевич не относился к той категории тренеров, что пытались выжать из своих учеников максимум их возможностей еще на предсезонных сборах, поэтому решил дать своей команде несколько выходных по прилету в Санкт Петербург. Он понимал, что любое старание должно быть вознаграждено, и, видя рвение к безупречному катанию со стороны подопечных, не мог лишить их удовольствия набраться сил перед не менее ответственным моментом в предсезонной суматохе — кропотливой работе по выкатыванию поставленных программ и усложнением их технической составляющей уже в стенах знаменитого Юбилейного. Мишин, являясь по натуре человеком проницательным, внимательно следил за учениками, подбирая план индивидуальных тренировок для каждого: Матвея заставлял прыгать в два раза больше, Глеба — репетировать в хореографическом зале втрое упорнее, Лизе помогал найти мотивацию и продолжить соревновательную карьеру, а Жене… К Жене он так настойчиво не приставал, ведь даже дурак мог понять, что на душе парня творится нечто, что постепенно убивало в нем самое главное — его личность. Конечно, оставлять Семененко наедине с этими страхами никто не собирался, но и лезть под кожу своими советами тренеру тоже особо не хотелось. Однако, замечая крайнюю рассеянность фигуриста, Профессор все-таки решился поговорить с ним насчет всего того, что становилось видимым невооруженным глазом даже простому заливщику льда, который непонимающе рассматривал нелепо вращающегося парня, мешающего ему заниматься своей работой во время пяти минутного перерыва. К сожалению, этот разговор так ни к чему и не привел; Женя предпочел отмахнуться от расспросов Алексея Николаевича и свести все к беспокойству насчет будущего сезона и предстоящей учебы. Действительно, мысли о дальнейшем способе выживания студента-медика на перипетиях фигурно-катательного сумбура присутствовали в его голове, но они составляли лишь малую часть тех истинных переживаний, тревожащих его на протяжении уже нескольких месяцев. «Ты ей больше не нужен», — эта фраза, произносимая внутренним голосом чуть ли не ежесекундно, заставляла сердце нервно колотиться, а перед глазами невольно вставали те совместные моменты (немногочисленные, но оттого лишь более дорогие), которые канули в лету. Женя искренне не мог понять, что произошло и почему девушка снова решила оттолкнуть его, но на этот раз все казалось серьезнее, чем год назад; теперь, когда оба уже признались в своих чувствах, разрыв воспринимался в тысячу раз мучительнее, и это не могло не отражаться на «видимой жизни» Семененко. Он перестал улыбаться; все шутки, бросаемые Ветлугиным в попытках отдышаться от огромного количества исполненных четверных, не вызывали прежней усмешки — в одночасье они стали глупыми и совершенно бессмысленными. У него пропал аппетит; приходилось под напористым взглядом тренеров проглатывать не жующуюся пищу, дабы не привлекать лишнего внимания к своей персоне. Ему перестали даваться четверные; каждый раз, группируясь в воздухе, он пытался сосредоточиться на элементе, но какая-то неведомая сила вмиг уничтожала всю его собранность, и очередной прыжок оказывался в числе испорченных. Парень прикладывал непомерные усилия, чтобы отнекиваться от подозрений со стороны Мишина и других специалистов о своей моральном состоянии, однако это получалось у него не лучшим образом, раз Профессор все-таки пригласил его на беседу в свой номер после ужина. Конечно, врать Алексею Николаевичу Жене не хотелось вовсе; этот человек сделал для него слишком много, но и признаваться в своей нелепой оплошности казалось постыдным. Тренер не раз говорил, что парню стоит забыть о своей влюбленности, поскольку та не приведет его к желаемым результатам; хоть Мишин и называл Щербакову довольно умной и разносторонне развитой девушкой, но понимание, что чувства порой играют против испытующего их, не покидало его ни на секунду. Да, Профессор поддержал Семененко в раздевалке на Кубке Первого, считая это своей первостепенной обязанностью как тренера, но разделять его уныние вовсе не собирался. Около двух часов он провел в безуспешных попытках объяснить своему подопечному, что любая любовь имеет свойство проходить, если не думать о неё на постоянной основе, однако Алексей Николаевич явно недооценил упорство фигуриста, что на один довод мужчины приводил в ответ по пять-семь, и, так и не достигнув своей цели, отпустил его в номер, проведя ночь без сна, придумывая рабочие способы отвлечь Семененко от саморазрушающих его еще не окрепшее сознание мыслей. Все схемы оказались не рабочими; петербуржец твердо стоял на своем, связывая собственную разбитость с усталостью и раздумьями о будущем, и Мишин не придумал ничего лучше, чем сделать вид, что он поверил в эту сказку о семи козлятах, но продолжать наблюдать за состоянием подопечного, чтобы не потерять контроль над печалившей его ситуацией. Женя понял, что оказался под прицелом тренерской бригады, поэтому старательно притворялся, что с ним все хорошо; пытался смеяться всякий раз, когда то делали другие, через силу пытался есть со всеми вместе, чтобы опять-таки не бросаться в глаза Профессору, боролся на всех элементах, превозмогая себя, и к концу запланированных сборов смог все-таки вернуть доверие Мишина, решившему оставить подопечного в покое по крайней мере до начала соревнований, так как его внимание требовалось другим спортсменам, и это обстоятельство обрадовало Семененко больше, чем вовремя закрытая сессия, над которой ему пришлось знатно попотеть, прежде чем получить заветные оценки в зачетку. Вся проблема заключалась в том, что у Жени не получалось до конца поверить в то, что такое долгожданное и казавшееся невозможным счастье было так близко, что оставалось только пережить месяц выступлений в шоу и насладиться сполна тем тягостным удовольствием, возникающим у парня в присутствии его очаровательной дамы. Все случившееся фигурист относил к категории иллюзий, не способных повлиять на реальность, продолжающую расцветать в его фантазиях, пока однажды, проснувшись ранним утром в Швейцарии, он не понял, что её больше нет рядом, и слова, написанные в явном порыве гнева и ярости, буквально оглушили его не прекращающимся боем по барабанным перепонкам, вот-вот разорвущихся от осознания суровой действительности. «Не стоило даже начинать этот детский спектакль! В который раз убеждаюсь, что в этом мире нельзя доверять никому, кроме себя! Мы расстаемся, и это конец!» Самый настоящий конец! По крайней мере, его жизнь по-настоящему закончилась тогда, когда обидные буквосочетания врезались острым ножом куда-то под ребра, препятствуя нормальному циклу дыхания, и в голове окончательно закрепилась мысль о том, что она снова ушла от него, оставив его собирать осколки своего разбитого, еще не сумевшего прийти в себя после того мартовского вечера сердца. Женя смутно помнил то, что происходило с ним после; последняя тренировка пролетела так же незаметно, как и путь до аэропорта. В самолете ему досталось место с Туктамышевой, которая, безусловно, знала всю правду, что тяжелым камнем лежала на душе сокомандника, так как ей, как и другим участникам тура Тутберидзе, довелось узнать некоторые подробности из жизни олимпийской чемпионки и действующего чемпиона России. Лиза не донимала Семененко своей болтовней; видя его понурость, она предпочла дать ему возможность побыть одному настолько, насколько это было возможно в забитом пассажирами самолете. Наверняка, Женя оценил бы этот жест со стороны «императрицы», но сознание отказывалось подчиняться ему, все больше погружая в размышления о прошедшем, таком краткосрочном, но пленительном романе с девушкой-мечтой, ставшей главной героиней его идеального мира. Выходные, определенные Мишиным по приезду в Петербург, пролетели вмиг; проведя время за рассматриванием узоров на потолке в своей комнате, Семененко так и ни разу не вышел на улицу, хотя и Гулякова, и другие фигуристы из группы Профессора приглашали его немного прогуляться по городу в такую прекрасную погоду, стоящую за вечно занавешенными окнами в квартире в Пушкино. Парень не знал, как справляться с той тупой болью, резко обрушившейся на него, и без того пошатанного психикой из-за постоянных сомнений, свойственных любому человеку, находящемуся в поисках настоящего себя в потемках собственных страхов и грехов. Ему казалось, что с ней он стал другим, и именно таким ему хотелось быть всегда — спокойно относиться к тому, что творилось вокруг него, позволять себе быть несколько расслабленным и не думать о гнетущем, отдаваться моменту и радоваться ему. Седьмое чувство подсказывало, что и Аня менялась в его присутствии, поскольку от былой интеллигентки не оставалось и следа, стоило молодым людям оказаться вдвоем. Случай во Владивостоке стал тому прямым доказательством: Женя и не ожидал, что Щербакова решится на такой серьезный шаг, к которому он и сам оказался совершенно не готовым. Она раскрывалась перед ним с другой стороны, и сейчас, познав её истинную сущность, Семененко не мог так легко отпустить и забыть девушку… Не мог. Но должен был это сделать хотя бы ради оставшихся с ним родных и близких; мама не переставала изводить себя переживаниями насчет подавленного состояния своего сына, Настя донимала сообщениями с просьбой хотя бы выйти на связь и поделиться своими дурными мыслями, Алексей Николаевич звонил каждый день и интересовался самочувствием своего ученика, однако все лишь получали безразличные ответы от увлеченного раздумьями парня и тяжело вздыхали, понимая, что в данной ситуации помочь ему не сможет никто, кроме него самого… Или её. Проведя пару дней наедине с собой, Семененко принял решение прекратить заниматься самобичеванием; он устал выставлять Щербакову ангелом во плоти, выискивая недостатки в себе. В конце концов, именно она разрушила их отношения, она всегда отталкивала его, она боялась испортить свою безупречную репутацию связью с ним. Тогда почему виноватым по итогу был он? Почему Женя, стремившийся сделать все для того, чтобы Аня чувствовала себя комфортно и не думала о каких-то проблемах, сумевших опозорить её или показать в ином, не свойственном ей свете, оставался крайним в любом случае? Ему надоело играть в одни ворота; если она ушла, значит, так нужно. Значит, нужно учиться жить заново, вычеркивая из обновленного плана на существование лишь упоминание об эгоистичной, но оттого не менее прекрасной натуре олимпийской чемпионки, укравшей вместе с золотом Пекина и юношеское, еще до конца не сформировавшееся для чувств сердце.***
— Вы спрашивали — мы показываем! — Матвей, сидящий на каком-то бесформенном тюфяке за бортиком, активно занимался созданием контента для канала команды Мишина в телеграме и, достав телефон из кармана спортивной кофты, начал снимать фигуристов, решивших провести разминку несколько специфичным, характерным для них способом. — Вот она, легендарная футбольная разминка! Ведет Евгений Семененко! — Пока ничья! — отозвался Женя, только что пнувший мячик в импровизированные ворота мимо распластавшегося на полу Глеба, и вновь пяткой забил гол, явно меняя счет в свою пользу. Игра была для парней хорошим вариантом разогрева перед тренировкой, поскольку способствовала не только растяжению мышц, но и появлению спортивного азарта, стимулирующего выложиться на льду и, возможно, получить похвалу от Мишина, который поощрял стремление учеников к постоянному совершенству. Как признавался в своем интервью Егор Челошкин, Лутфуллин и Семененко считались главными футболистами в команде Алексея Николаевича, и подтверждение тому вовсе не требовалось; игра завязывалась на пустом месте, вовлекая в интересный процесс всех присутствующих в зале или на арене. Как и сейчас, молодое поколение не преминуло воспользоваться возможностью поиграть с более опытными и старшими сокомандниками, попадая в объектив камеры местного пиар-менеджера Ветлугина. Профессор знал об увлечениях своих учеников, поэтому частенько задерживался перед началом тренировки, предоставляя время для состязаний в чеканке мяча или исполнению пенальти в стиле Месси или Роналду. Сегодняшний день не стал исключением; он снова остался в своем кабинете на несколько минут дольше, однако, выходя в коридор, столкнулся с неожиданной гостьей Юбилейного, которую явно не ожидал увидеть здесь после всего случившегося между ней и одним из его воспитанников. — Здравствуйте, Алексей Николаевич, — голос Щербаковой был тихим и, казалось, провинившимся. Девушка стояла, нервно перебирая край своей толстовки, и поглядывала на мужчину из-под опущенных ресниц, — наверное, я вас беспокою своим визитом, но… У меня больше не было никаких мыслей, как прийти сюда! — Здравствуй, Аня, — поздоровался тренер, слегка улыбаясь своей собеседнице, — какими судьбами тебя к нам занесло? Неужели решила ко мне в группу перейти? — Нет, я… — начала фигуристка, подняв голову, но тут же осеклась и вновь устремила глаза вниз, — у него все хорошо? — Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Мишин, окинув девушку хитрым взглядом, — у кого все хорошо? Если ты имеешь в виду моего кота, то с ним все замечательно — ест, спит да вылизывается, и проблем никаких не знает! — Алексей Николаевич! — произнесла Щербакова, поджимая прилично покусанные от волнения губы. — Вы прекрасно знаете, о чем я говорю… Как Женя? — Да вроде нормально, держится, — честно признался тренер, поглядывая на часы, которые показывали, что тренировка идет уже около получаса, и больше опаздывать мужчине нельзя, — если хочешь, то можешь сама проверить. У нас как раз сейчас занятие по расписанию. — Не думаю, что он захочет видеть меня, — проговорила Аня, сжимая в кулачках ткань своей одежды, и тихонько, стараясь сделать это незаметным, шмыгнула носом, — после всего того, что я натворила… — Если бы не хотел, то не вспоминал слишком часто, — отрезал тренер и твердой походкой зашагал по коридору вперед. Услышав последнюю реплику Мишина, девушка резко выпрямилась и посмотрела ему вслед; надежда на лучший исход вновь вспыхнула в её душе. Она долго не решалась пойти за мужчиной; возможно, Алексей Николаевич ошибся, и Женя все-таки сумел найти в себе силы забыть её, но точность Профессора в оценке ситуаций развевала прочь все сомнения, и, собрав остатки своей смелости в кулак, Щербакова направилась на арену, волнуясь сильнее, чем перед выходом на олимпийский лед в качестве одного из претендентов на победу. Оказавшись на катке Юбилейного, фигуристка зажмурилась от яркого света ламп, устремившегося прямо в глаза, и, прищуриваясь, осмотрелась вокруг. Младшая группа через другой выход покинула арену в направлении зала ОФП в сопровождении специалиста в этой сфере, а другие, взрослые спортсмены уже находились на льду, раскатываясь по кругу и предвосхищая скорую тренировку, которая, по словам Мишина, должна быть довольно насыщенной. Сам Профессор расположился около бортика и, скрестив руки в кулак, наблюдал за мелькающими фигуристами. Аня будто не могла подойти ближе, боясь попасться на глаза серьезно настроенному на работу Семененко, поэтому, прижавшись спиной к стене, смотрела на него издалека, не имея возможности отвести свой взгляд в противоположную сторону. Он, казалось, вовсе не изменился за это время; для неё парень, недавно отметивший свой двадцатилетний юбилей (с которым она так и не поздравила его ввиду своей неоправданной, как выяснилось, злости и ревности), так и оставался тем еще семнадцатилетним юношей, покорившим её буквально с первого взгляда в тот стокгольмовский вечер. Женей Щербакова могла любоваться всякий раз, когда удавалось поймать момент и, не раздумывая, воспользоваться им. Она полюбила его давно, не обнаружив сил признаться себе в этом, однако только сейчас поняла, что, несмотря на огромное количество людей, присутствующих в её жизни, ей был нужен только один, только он; Мастер, ради которого Маргарита жертвовала всем, что имела и чего ей недоставало. Маргарита смогла, и Аня сможет. По крайней мере, будет стараться для Мастера. Своего личного Мастера. Шум, возникший из-за падения матов, привлек внимание спортсменов, что подъехали к тренеру для получения его наставлений, и заставил их обернуться в сторону девушки, что стала причиной сего происшествия и, бросив тихое «Упс», неловко улыбнулась, оказавшись центром сбора нескольких недоумевающих пар глаз. Матвей с Глебом переглянулись друг с другом и уставились на Женю, что, не смея пошевелиться, завороженно смотрел на нежданную гостью Петербурга. Аня также пристально разглядывала его, не прерывая зрительный контакт, установившийся между ними. Оба недоумевали; Семененко явно не ожидал увидеть девушку, а Щербакова не понимала, откуда так внезапно появилось столько трепета и нежности, читаемых в мужских глазах. Неужели они загорались так каждый раз, когда смотрели на неё? Мишин, оказавшись свидетелем этой сцены, разобрался в ней без лишних подробностей. Немногословен, он жестом собрал двух оставшихся в его распоряжении парней и, что-то шепнув им, направился на выход, а следом за ним и фигуристы, бросая хитрые взгляды на уединенную парочку. Молодые люди, казалось, вовсе не замечали того, что происходило вокруг; каждый молчал о своем, терзаясь желанием сделать шаг навстречу, но невидимое препятствие останавливало этот душевный порыв. Вернуться в реальность оба смогли лишь когда грохот закрывающейся двери сумел вывести их из оцепенения. — Женечка, — вымолвила Аня и, переборов себя, подошла к бортику, около которого расположился фигурист. Её голос предательски дрожал, а глаза были на мокром месте; к сожалению, навыком признавать свои ошибки человек еще не овладел в совершенстве, поэтому вынужден перевернуть вверх дном всего себя, вывернуть душу наизнанку, но все-таки прийти к верному решению и постараться исправить совершенные оплошности. — Зачем приехала? — уперев руки в бока в попытках отдышаться, произнес парень, стараясь подавить в себе те эмоции, что вызвало появление девушки в стенах родного спорткомплекса. Его наигранное равнодушие было сравнимо с плохой актерской игрой на сцене театра, однако снимать маску безразличия и снова обнажать перед ней свое сердце ему мало хотелось. — Я к тебе приехала, — прижавшись к преграде, являющейся своеобразной границей между льдом и полом, фигуристка облокотилась об неё, не переставая смотреть на Семененко. Его взор, в одно мгновение ставший холодным и колким, вызвал табун мурашек, пробежавший по всему телу и заставивший девушку слегка поёжиться. — Жаль, что у меня совершенно нет свободного времени, — ответил Женя, отъезжая назад, — нужно усердно тренироваться, чтобы успеть прийти в форму. Еще и к учебе подготовиться надо. — Женечка, я… — девушка запнулась, вновь поймав его пустой взгляд, и поджала губы, чтобы не захлебнуться в потоках своих горьких, сожалеющих слез, — я хотела бы извиниться перед тобой… — За что? — спросил Женя, удивленно вскинув брови. — Ты же всегда права! Олимпийская чемпионка, как никак… Лучше знаешь, как жить! — Прекрати! — воскликнула Щербакова, утирая капли в уголках глаз. — Я никогда не кичилась своими титулами! И вообще, эта победа никак не поменяла мое отношение к окружающему миру! — Нет, Анечка, — помотал головой парень, ненадолго прикрывая глаза, видимо, чтобы собраться с мыслями, — ты стала потребителем. Наверное, Загитова уже научила тебя соответствующим правилам поведения, раз тебе стало так легко пользоваться людьми, играть ими чувствами, а потом, когда надоест, выбрасывать, как мусорные мешки, наполненные барахлом, на помойку! — Это чушь полная! — возразила фигуристка и, потянувшись к Жене, взяла его ладонь в свои руки, сжимая её. — Будь я такой, пришла бы я сюда? Унижалась бы перед тобой, вымаливая прощение? — Тобою движет непреодолимое желание казаться для всех идеальной, — петербуржец ловко выдернул руку из девичьей хватки и сделал пару шагов в противоположную сторону, — да и репутацию интеллигентной москвички портить нельзя! — Ты жесток, — проговорила Аня, дернувшись вперед от резкости в движениях парня, — твои слова разбивают мне сердце. — А разве ты не такая? — усмехнувшись, вопросил Семененко, складывая руки на груди. — Разве ты не жестока, когда пренебрегаешь «любимыми» людьми? Разве твои слова, произнесенные в порыве непонятной ярости, не разбивают сердца своих адресатов? Или это стиль жизни всех золотых медалисток Олимпиад? — Что ты пристал к этому золоту? — прикрикнула Щербакова, тихонько всхлипывая. — Зачем оно мне вообще нужно без тебя? Я готова отдать все эти медали, отказаться от титулов и даже бросить спорт, чтобы ты был рядом со мной, потому что я безумно люблю тебя! — Скажи это какому-нибудь другому дураку, — произнес парень, исступленно опустив взгляд в пол, — я в твои сказки больше не верю! — Но это не сказки! — проговорила Аня, тут же преодолевая преграду в виде бортика, и, оказавшись на льду, рванула к Жене. — Это я, настоящая я… И я вся твоя… Женя замолчал; в голове внезапно перемешались все слова, и ему так и не удалось ответить что-либо на высказывание девушки. Его даже не посещала мысль, что Щербакова окажется такой напористой и не уйдет от него после первой язвительной фразы в свой адрес. Аня же, сдерживая плач в хрустальных блестящих глазах, вмиг подлетела к парню и, воспользовавшись его минутной слабостью, обхватила мужское лицо своими ладошками, прижимаясь вплотную к подкаченному телу. — Знаешь, я так хочу бросить все и убежать туда, где только ты один и быть рядом, — слегка улыбнувшись, заявила фигуристка, стараясь заглатывать наступающие слезы, — ловить случайный твой взгляд, слышать твой смех… И ничего для счастья мне не нужно, кроме тебя! Вроде, все такое же вокруг, но после встречи с тобой все изменилось навсегда. К черту эту репутацию, к черту все контракты и мечты — они не имеют никакого значения без тебя. Теперь в моем мире есть только ты, и ради тебя я готова пойти на все, если того потребуют обстоятельства… Ведь мне так катастрофически не хватает тебя! Оба замерли на месте: Аня, изливаясь слезами, в упор смотрела на парня в ожидании его реакции, в то время как он продолжал молчать, изредка содрогаясь от прерывистого дыхания. «Скажи хоть одно слово, хоть одну буковку… Хоть пошли меня куда подальше, только не молчи!» — молили парня заплаканные глаза, пытаясь заглянуть вглубь, в самый эпицентр мужских раздумий, однако Семененко оставался непреклонен и испытующе не издавал ни звука, проверяя, казалось, терпеливость девушки. Щербакова, хоть и обладала непоколебимым спокойствием, но терпением явно не отличалась, и, не выдержав пытки со стороны фигуриста, подалась ему навстречу, впиваясь в его губы напористым поцелуем. Семененко определенно предугадывал подобный исход событий и, скорее всего, считал его наиболее выгодным разрешением конфликта, поэтому, положив ладони на девичью талию, охотно ответил на порыв фигуристки, сильнее прижимая её к себе. Улыбка сквозь поцелуй читалась на губах обоих — стало понятно, что Женя, до этого сгорая от злости, что Аня, волнуясь за результат этого разговора, заметно успокоились и чуть ли не впервые с марта почувствовали себя удовлетворенными на все сто процентов. — Наверное, сегодня у кого-то намечается внеплановый выходной, — протянул Ветлугин, подглядывая вместе с Лутфуллиным за парочкой через дверную щелку, и получил хитрый смешок от друга, однако вскоре и сам засмеялся, заметив двойной фак в свой адрес от молодых людей, не спешащих отрываться друг от друга и поистине наслаждающихся момента долгожданного счастья.