Пусть ненависть защитит нас

Поначалу Рокэ забавляло происходящее. Соблазнять собственного оруженосца оказалось не так скверно и пошло, как он думал. Срывать с надорской невинности покров насквозь лживого — судя по горячечным стонам и рывкам навстречу — целомудрия было столь занимательным, что устоять не получалось. Жалкие попытки остановить лишь распаляли. Невнятные словесные протесты и неуклюжее отступление всегда прекращались стоило прижаться всем телом и тем раздражали, заставляли действовать грубее, бесстыднее. Провоцировали противопоставить собственную, так воспеваемую Людьми Чести порочность легко осыпавшейся с них же нравственности. Но раз за разом загоняя Ричарда в ловушку страсти и похоти, Рокэ сам не заметил, как это превратилось в насущную потребность постоянно держать своего юношу при себе. Касаться его, провокационно, интимно, наслаждаясь тем, как стыдливый румянец захватывает не только щеки, но и шею, и грудь. Ломать, вдребезги разбивая, казалось бы, намертво усвоенные, впитанные с молоком матери установки о том, что достойно Повелителя Скал, а что ему не подобает. Ричард в ответ злился, стыдился, возмущался, просил, дрожал от возбуждения, сверкал глазами и тут же прятал взгляд, прикрывал ладонями пах и безрассудно открывался, отдаваясь. Контрасты сводили с ума и игра затягивалась. И Рокэ иногда ловил себя на мысли, что не очень понимает, чего хочет добиться. Почему не отступится? Почему не ощущает скуки, держа Ричарда на расстоянии вытянутой руки? Почему так нужно, чтобы Ричард был подчинен только ему? Чтобы доверял, улыбался, приходил за советом, ластился? Почему? *** Завтраки обычно проходили в молчании. Изредка Рокэ разбирал основные ошибки, допущенные Ричардом на только что окончившейся тренировке, но чаще они принимали пищу, не обменявшись и словом, погруженные в собственные мысли. И все же ни один из них не стремился нарушить сложившийся распорядок дня: тренировка, быстрое омовение, завтрак по-кэнналийски в хозяйском кабинете. Они почти закончили, когда Хуан принес утреннюю почту. На кованном подносе лежали бумаги из Кэнналоа и простой серый конверт без подписи, с безликой сургучной печатью. — Тайное послание от эреа? — спросил Рокэ, с усмешкой глядя на вцепившегося в конверт Ричарда. Тот вздрогнул так сильно, что стало понятно — написавшему письмо до эреа, как ворону до морискиллы. — Вот как? Чего же хочет достопочтенный господин кансилльер? — Монсеньор, — тихо начал побледневший Ричард, машинально сминая извлеченный из конверта лист бумаги, содержавший всего две строчки, — могу ли я сегодня быть свободен? Но в Рокэ будто изначальные твари вселились — захлестнула иррациональная, не поддающаяся контролю ярость. На себя, слишком увязшего в их маленькой эротической игре; на юношу, наивного и безвольного, без оглядки позволяющего использовать себя любому; на старого больного ызарга, не желавшего ничего хорошего ни Алва, ни Окделлам. Чувства искали выход и лучшим решением виделось обрушить их на их виновника. — Свободны для чего? — промурлыкал Рокэ, одним движением отпуская Хуана и медленно приближаясь к замершему в своем кресле Ричарду. — Спешите доложить кансилльеру о том, как мы проводим время? Уже повинились, что слишком вяло вы отбиваетесь от моих мерзких ласк? — хотелось уколоть побольнее, задеть за живое, чтобы, сидя в доме Штанцлера, не внимал чужим речам о давным-давно издохшей Талигойе, а вспоминал своего эра. — Или это кансилльер велел вам быть со мной нежнее? Так вот, юноша, заявляю вам со всей ответственностью, вы плохо справляетесь. Уверен, вы способны на большее. Рекомендую начать сейчас. — Эр Рокэ, — снова воззвал к нему Ричард, от переживания сбившийся с правильного обращения. Он успел подняться на ноги и медленно пятился к выходу, напряженно следя взглядом за фигурой своего эра. — Это послание от друга семьи… — Я вас не отпускаю, — вкрадчиво проговорил Рокэ, лениво перемещаясь и отрезая пути к отступлению. — Идите сюда. Мы оба знаем, чем всегда заканчивается ваша бестолковая беготня. Вы оказываетесь подо мной, задыхаясь от удовольствия. Мне надоело ваше лицемерие. У вас только на словах все «недостойно» и «не подобает», а как дойдет до дела — ведете себя как распутная девка… Последние слова он прошипел Ричарду прямо в лицо, грубой лаской пройдясь по затылку, по плечам. Тот застыл на месте, слушая унизительные слова, прямой, каменно-напряженный, обратившийся скалой со своего герба. — Тогда… зачем? — побелевшими губами произнес он, глядя на Рокэ помертвевшим взглядом. — Зачем вы это со мной делаете? Если так ненавидите… — Зачем? Кто-то должен показывать Людям Чести их истинное лицо. Говорить надоело, хотелось действовать. Опрокинуть на ковер, обнажить покрытую румянцем грудь, задевая чувствительные соски, чувствовать тепло юного тела. — Не… — тихо, как-то неуверенно пробормотал Ричард, отвернувшись. Его ладони замерли в нерешительности на плечах Рокэ, не отталкивая, но и не притягивая к себе, как бывало обычно, когда они оказывались в горизонтальном положении. — Не так… — с горечью выдохнул он, тем не менее помогая стаскивать с себя остатки одежды, без понуканий разводя колени, позволяя трогать себя. Доказательство собственной правоты — наглядное свидетельство возбуждения всегда успокаивало Рокэ, помогало сморгнуть алую пелену с глаз, взять себя под контроль. По непонятной причине сегодня вид зажмурившегося, до крови закусившего губы Ричарда, явно искренне расстроенного, что-то шевельнул в душе. Остро кольнуло сожалением. Огненная ярость прошла, оставляя место льду обреченности. — Открой глаза, — зло проговорил Рокэ, обхватив ладонью подбородок Ричарда и не давая ему отвернуться. — Ну же! Посмотри на меня и скажи, что не хочешь. Скажи отпустить, и я не стану удерживать. Каких бы слов Рокэ не ждал в ответ на свое предложение, Ричард сумел его ошеломить, когда молча обхватил его лицо ладонями и прижался губами к уголку рта, долго и трепетно, не пытаясь перевести легкое касание в полноценный поцелуй. Потом ладони соскользнули с головы и мягко, почти невесомо проследили жуткие шрамы на плечах, словно надеялись утишить давнюю боль. Рокэ вдруг понял, что все это время неверно оценивал диспозицию. Привык к Катарине, способной быть жадной и страстной, а в следующий миг обдавать презрением, играя невинность. Обманулся представлениями о насквозь лживой добродетели людей Чести, мерил всех по одному лекалу. Между тем Ричард был иным. Как еще было объяснить постоянное желание прикрыться, избежать наиболее откровенных ласк и почти полное отсутствие ответных действий? Воспитанный истово верующей герцогиней Мирабеллой наверняка он не мог и помыслить о гайифском грехе. И все же поддавался своему погрязшему в безумии эру. Не из похоти. Из любви. Ричард не просто по-настоящему хотел их близости, он испытывал теплые чувства. А Рокэ раз за разом растаптывал их. И теперь, когда правда наконец раскрыта, он должен был отпустить. По соображениям совести. И чтобы уберечь. Ричард был против. Он крепко обхватил попытавшегося отпрянуть Рокэ за талию, не давая подняться. — Риккардо, — почти без звука позвал Рокэ и, не удержавшись провел по покрытой испариной коже шеи приоткрытыми губами, вырвав тяжелый, так похожий на стон выдох. — Отпусти, Риккардо. Ричард в ответ яростно замотал головой, его грудная клетка ходила ходуном от едва удерживаемых всхлипов. — Хватит, слышишь? — попытался успокоить его Рокэ. — Я вам не эреа, чтобы меня жалеть! Делайте уже. Ну же! Ричарду явно было не по себе после безмолвного признания и проявленной инициативы. Его щеки загорелись румянцем не смущения или удовольствия, а той ярости, с которой он обычно встречал действия, задевавшие его честь. И Рокэ его поцеловал, пока они не наговорили друг другу того, после чего не будет пути обратно. От горько-сладкого поцелуя сводило горло и пекло за грудиной так, будто бы он был последним. Возбуждение возрастало неспешно, рождаемое из нежности и отчаяния, из их обоюдного стремления получить как можно больше другого. Рокэ не сводил взгляда с лица Ричарда, прижимая их бедра друг к другу, и увидел наконец, что пряталось от него на дне серых глаз, обычно прикрытых ресницами, что умирало, не родившись, в закушенных губах. «Рокэ, Рокэ, Рокэ», — горячая мольба, отчаянно и неприкрыто демонстрировавшая ту острую нужду, что не смогли сдержать ни суровое воспитание, ни родовая ненависть, ни язвительность и холодность самого Алвы. И он сдался, позволил себе забыться, окунуться в их немыслимое единение, отдавая все накопленное и нерастраченное, все тепло и все чувства. С последним отголоском удовольствия навалилось осознание недопустимости произошедшего. Ненависть хранила их, преодолев ее они стали уязвимыми. Для проклятья. Для судьбы. Для всех доброжелателей, что сожрут их, едва прознают. — Риккардо, — позвал Рокэ, едва отдышавшись. Они еще были тесно переплетены, открыты друг перед другом. — Пообещай мне, когда тебе скажут меня предать, ты предашь. Ричард дернулся, будто бы его ударили. — Нет! Повелители Скал не отступают от своих клятв. Робкая радость в серых глазах обернулась ледяной непреклонностью. Было ли Рокэ жаль смотреть на подобную метаморфозу? Понимал ли он, к чему приведут его слова? Разумеется. Но лучше так, чем гибель. — Я не понимаю. — Герцог Окделл, вы обязаны исполнять приказания своего эра, — бескомпромиссно потребовал Рокэ, и тут же словно в противовес жестоким словам нежно поцеловал лицо Ричарда, щеки, нос, дрогнувшие от ласки веки. — Поклянись, Риккардо! Прошу тебя. Нет для тебя ничего важнее этой клятвы, — быстро зашептал он, не прекращая скользить губами по гладкой коже, словно пытался запомнить все до мельчайшей черточки. — Нет ничего важнее нее для нас обоих. — Я клянусь! — тихие вымученные слова упали между ними как холодной тяжестью вековых камней — ни пробиться, ни преодолеть. — Тогда не смею вас задерживать, — бросил Рокэ, поднимаясь и небрежно набрасывая рубашку. Судя по скорости, с которой Ричард удалился, удержать на лице скучающее выражение Рокэ удалось в полной мере. Вскоре со двора донеслось обиженное ржание. Похоже, Соне не очень понравилось обращение расстроенного сверх меры седока. Рокэ подло захотелось понадеяться, что господину кансилльеру, как косвенному виновнику, тоже перепадет Ричардова гнева. *** — Соберано… — позвал Хуан, отвлекая от расчётов. Документы из Кэнналоа, до которых Рокэ все-таки добрался в попытках отвлечься от смутного чувства тревоги, содержали любопытные проекты, требовавшие немалых затрат, но и окупиться обещавшие сторицей. — Вы просили доложить. Герцог Окделл вернулся. — Хорошо. Позови. Рокэ потер переносицу, затем привычно приложил ладони к глазам, собираясь с мыслями. Он не представлял, что хотел сказать, скорее желал убедиться, что ничего непоправимого пока не произошло. Глупо и иррационально, вопреки всему, ему хотелось получить от их с Ричардом связи еще немного тепла. Он так долго был его лишен, так долго не позволял себе… Его чаяниям не суждено было сбыться. Одного взгляда хватило, чтобы осознать — их приговор уже приведен в исполнение и тщетно молить о снисхождении. — Что случилось, Риккардо? — обреченно спросил Рокэ, хотя планировал сказать другое — небрежное и оскорбительное. Кулаки сжались в бессильной ярости, он не мог представить, что все закончится так быстро. Ожидал, что есть еще хоть немного времени, когда ни одному из них не придется выбирать между своей и чужой жизнью. — Я пришел предавать, — отрешенно поведал Ричард, подняв сухие страшные глаза. На его лице застыла маска смирения и муки, он словно умирал внутри, не смея ни единым звуком выразить свои страдания, но руки у него не дрожали. Не дрожали, когда доставали из кармана кольцо с тревожно блеснувшим алым камнем. Не дрожали, когда из кольца выпали две белые крупинки, бестрепетно растворенные им в Черной крови. Не дрожали, когда переливали несомненно опасную жидкость в кувшин. Наконец, жуткие приготовления были закончены. И теперь кувшин с отравой стоял между ними как палач с занесенным топором. На чью голову он обрушится? Рокэ не стал ждать положенного времени. Подышала Кровь или нет, ее вкус все равно был безнадежно испорчен. Он плеснул вина в бокал, но со злостью отставил его, не желая портить любимый ритуал. Хлебнул прямо из горлышка кувшина, задержал во рту, определяя, чем же таким решил его попотчевать Штанцлер. Хлебнул еще, надеясь, что вино исполнит свое прямое предназначение и сделает предстоящий разговор хоть чуточку легче. Сражаясь со своими демонами, Рокэ упустил из вида второго участника безумной мистерии. — Не смей! — рявкнул он, видя, как Ричард подносит ко рту так беспечно оставленный без присмотра бокал с отравленным вином. Конечно, его окрику и не подумали подчиниться. Он успел в последний момент, вывернул руку, не давая сделать глоток. — Как вы можете! — горько, почти не разжимая губ, шептал Ричард, изо всех сил сопротивляясь. — Я исполнил! Вы не можете теперь… — Все я могу! — выдал Рокэ, раздраженно рассматривая рубиновые капли, украшавшие их рубашки. — Вы все еще мой оруженосец. Будете оставаться им до конца срока службы или смерти одного из нас. — Как я буду? Когда вас не станет… — Не хочу вас расстраивать, но меня не так легко отравить, — насмешливо сказал Рокэ. Он не спешил отходить, опасаясь, что убитый горем Ричард выкинет еще какую-нибудь глупость. Наверное, стоило отобрать у него кинжал. — Правда? — в дрожавшем голосе вопреки ожиданиям не наблюдалось разочарования или гнева. — И что теперь? Вы убьете меня? Убьете нас всех? — Кого-нибудь я непременно убью, — протянул Рокэ, заинтересовавшись и неподдельными радостью и облегчением мелькнувшими на лице Ричарда, и наличием таинственных «всех», которых предполагалось умертвить. — Но с чего ты решил, что я собираюсь убивать тебя? — Ну я же… — он махнул рукой в сторону так и лежавшего на столе кольца с рубином и молнией. — Глупый мальчишка! — прошипел Рокэ. Схватил за воротник рубашки, поднимая, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Я хочу, чтобы ты жил! Иначе зачем, ты думаешь, я приказал тебе… Риккардо! Ричард коротко всхлипнул и прижался ближе, рвано выдохнул в шею, явно сдерживая рыдания, бестолково ткнулся губами в подбородок, с размаху чуть не выбив Рокэ зубы и заставив окончательно замолчать и обнять в ответ. — Вы простите меня? — Я простил тебя, как только ты поклялся предать, Риккардо. И лучше нам поговорить где-нибудь подальше от этого прекрасного образчика ювелирных изделий, — Рокэ подошел к двери в спальню и распахнул ее. — Иди, приведи себя в порядок. Я сейчас подойду. Ричард слышал тихий разговор за дверью, пока сбрасывал грязную рубашку и обтирал грудь смоченной водой тряпицей. Благо таз для умывания в комнате соберано всегда был наполнен свежей водой, пахнувшей морисскими благовониями. Он повел лопатками и поморщился, спину неприятно стянуло — во время их борьбы большая часть вина попала на него, благородный напиток пропитал рубашку и спереди, и сзади. — Давай помогу, — раздался за спиной голос Рокэ. Он забрал тряпицу и провел ею по плечам Ричарда, смывая потеки. Жаль, что прошедший день было так просто не смыть. — Все, кто становится мне близок, умирают или предают, — начал Рокэ, методично и неторопливо очищая кожу. — Я давно привык не иметь привязанностей. Но перед тобой было очень трудно устоять, не только потому что ты — это ты, но и потому что я, вопреки утверждениям, не закатная тварь, а всего лишь человек. Я надеялся, что твоя ненависть будет хранить тебя, пока не придет время расставаться. Но ты оказался полон сюрпризов. — Я не хотел испытывать такого к вам… — Не сомневаюсь. Повернись. Снимай все. Тебе бы полноценно помыться… — Вам тоже, — угрюмо заметил Ричард, раздеваясь. Рокэ кивнул, криво усмехнувшись, и тоже принялся разоблачаться. Находиться в пропитанной вином одежде было неприятно, пусть это и была любимая Черная кровь. Наличие яда явно не прибавляло ей привлекательности. — Не смотрите, — попросил Ричард, оставшись обнаженным. Он отчаянно краснел и пытался прикрыться. Но природа щедро одарила его и полностью прикрыть член в эрегированном состоянии ладонью было затруднительно. — Ты возбужден, — удивленно констатировал Рокэ. — И почему же это? — Вы рядом, — сглотнув, признался Ричард, мягкая насмешка, прозвучавшая в последних словах, заставила его дышать чаще, пустила мурашки вдоль спины. — Касались меня. И рубашку сняли, — прозвучало почти обвиняюще. — Риккардо, — шепнул Рокэ, понимая, что не может остаться равнодушным, слишком сильно его тянет ближе. — Когда вы меня так зовете, я… — дыхание Ричарда прервалось. Он беспомощно запрокинул голову, инстинктивно пытаясь поймать чужие губы, такие близкие, но все еще не касавшиеся его. — Ты? — бездумно переспросил Рокэ. Ответ интересовал его мало, гораздо больше ему хотелось узнать, какой реакции можно добиться, если провести ладонями по плечам, подняться выше, по шее, обвести ушные раковины кончиками пальцев, погладить щеки, властно сжать затылок. Раньше его волновал лишь сам факт получения Ричардом удовольствия от его ласк, а не изучение его граней. — Чего ты хочешь, Риккардо? — хрипло спросил Рокэ. По-хорошему, мальчишку стоило напоить чем покрепче и уложить спать. Но как отпустить его? Такого желанного. Такого жаждущего. Жмурящегося и облизывающего губы, робко ластившегося к рукам, мелко дрожавшего от едва сдерживаемого напряжения. — Вас, — выдохнул Ричард, прижимая к себе медвежьей хваткой. Удивительно крепкой для того, кто был, по мнению Рокэ, слишком слаб и юн. — О, пожалуйста! Пережитый страх, адреналин, все еще бурлящий в крови, будто бы сняли все запреты, заставили отбросить стеснение и робость. И быть на равных. На равных изучать друг друга руками и губами. И как же Рокэ вело! Он и раньше никогда не был равнодушен во время их близости, а заполучив такого открытого, трепещущего и жадно двигающегося навстречу Ричарда, и вовсе сошел с ума, достигнув разрядки первым. Впрочем, нескольких движений руки хватило, чтобы оказать ответную услугу. — Ложись. — Эр Рокэ… — Потом. Тебе нужно прийти в себя. — Это важно. — Ладно. Говори, — Рокэ устроил голову Ричарда на своем плече, чувствовал его робкие изучающие прикосновения к собственной груди и был настолько умиротворен, что готов выслушать, что угодно. — Спасибо, что убрали мое имя из списка Дорака. Но я… не могу воспользоваться вашей милостью. Понимаете? Если они умрут, а я останусь жить только потому… — Подожди! Какой список? — Вы просили Дорака не убивать меня, вычеркнуть. Не думайте, что я не благодарен… — Постой, Риккарадо. Я действительно имел с Его Высокопреосвященством разговор на тему, что живой Окделл сейчас нужен Талигу больше, чем мертвый. Но мы говорили только о тебе. Не было никакого списка. — Но как же? Ее Величество, ее братья, дядя Эйвон, Придды… — Господин кансилльер, — насмешливо подхватил Рокэ. — Эр Август тоже, — насупившись, подтвердил Ричард. Его пальцы, выписывающие узора на груди Рокэ, настороженно замерли. Он весь напрягся, готовясь отпрянуть. Штанцлер почему-то был камнем преткновения для них, и он разумно опасался нового взрыва. — Он сам показал мне этот список. — И сказал, что я любезно убрал тебя из него? Мне все-таки интересно, знает ли он, как мы с тобой проводим время, или нет? Лучше бы ему не знать… Риккардо, — позвал Рокэ, переворачиваясь и нависая над Ричардом, не давая ему отвести взгляд. — Нет никакого списка. Либо Его Высокопреосвященство его от меня скрывает. Но тогда я не мог просить его за тебя. Ты можешь верить мне, а можешь — не верить, не имеет значения. Я прошу лишь подвергать сомнению и слова Штанцлера. Научись смотреть собственными глазами… — Я верю вам. Про список, — выдохнул Ричард. — И вообще, наверное, тоже верю. Слова явно дались ему тяжело. Как и эта вера. И Рокэ пообещал себе, что оправдает. А еще заставит Штанцлера исчезнуть из их жизни. В ближайшее время.