Увядшее растение

Стервятник тихо идёт к подоконнику, изредка пошатываясь, хотя к когтистым пальцам давно приросла трость. Он бредёт, а после замирает, устремляя взгляд жёлтых глаз куда-то прочь. Куда-то за оконную раму и, местами мутное, стекло. Первые лучи солнца сейчас кажутся назойливыми и совсем неуместными. Они старательно освещают лишь малую часть лица Большой Птицы. Пара лучей падает и на вторую руку – ту, что трость не носит. В ней не так давно увядшее растение. Небольшой цветок, который Птенцы неоднократно старались спасти. Однако, видимо, их действия безрезультатны и растению не помогли даже самые изощрённые способы. В любом случае, на данный момент, Птенчики сладко сопят в своих койках и тревожить их будет вовсе некстати. На бледном лице, да измученных веках размазались тени – Стервятник чувствует это. Чувствует и то, как по впалой щеке катится одинокая горячая слеза. Она обжигает и хочется тут же зажмуриться, прикрывая очи темными ресницами. Большая Птица открывает окно практически настежь и садится на подоконник. Потускневшее растение ставит рядом – туда, где утренний ветерок не достанет его. Стервятник ощущает, как очередное дуновение мягко щекочет загривок и он ежится. – Почему ты плачешь, Рекс? – спрашивает тихий, едва слышный голос. Сперва можно не разобрать, что он шепчет, но Птице все понятно. – Ты ведь знаешь, – отрезает Стервятник, отводя янтарные глаза от Тени. Он действительно знает. Знает, как никто другой, ведь ходит по пятам брата с того самого момента ужасной неизбежности. Когда он стал всего призрачным виденьем и самым страшным, но самым прекрасным сном для второго Сиамца. – Знаю, милый Рекс. Знаю и то, как ты жалеешь эти цветы, – тон Макса мрачнеет и, кажется, он хочет сказать про растения ещё что-то. Выплюнуть ядовитые слова, обозвать эту зелень треклятой, сделать что-то, лишь бы братец не печалился из-за нее. – А я знаю, как ты жалеешь меня, – Птица словно подхватывает эту манеру хмурого голоса и теперь говорит таким же. Почему-то становится по-ироничному смешно и тот хихикает, отчего, в то же время, до неприличия противно. Макс устраивается рядом на подоконнике. Ему неважно – смеётся Рекс вовремя или нет, он станет смеяться созвучно, сплетая их хохот в единый хор. Он гладит брата по голове и Стервятник сжимает веки, тычась ближе. Далее Тень аккуратно, почти невесомо, касается щеки, которую назвать чужой и язык не повернется. Одну он ласкает холодными пальцами, другую же ошпаривает поцелуем. Второй Сиамец на это только тихонько охает и замирает, позволяя брату делать все, что тому придёт на ум. Потом Макс нежит острую скулу, особо не заостряя на ней внимания. Всего прикусывает тонкую кожу и довольно улыбается, слыша шипение сверху. Рука сразу тянется дальше, чуть отодвигая ворот темной рубахи Стервятника. Тень целует ниже. Он прихватывает шею губами и немного посасывает, отчего Рекса бросает в жар. Становится до одури приятно от всего. От слишком редких действий Тени, от его явного присутствия и даже от поцелуев, которые любой в Доме посчитает омерзительными, ежели узнает, что их совершают Сиамцы. Макс отстраняется, когда брат задыхается собственным всхлипом, прикрывая глаза. В следующее же мгновенье ветер снова тешит светлые пряди Птицы. Когда Стервятник распахивает очи, Тени рядом не оказывается и по разгоряченным щекам опять стекают небольшие соленые капли сожаления. Рекс знает, что это утро ничего не изменит.