Твоя судьба — моя вина

Умирающе поле — олицетворение меня Простор и свобода, чувства бьют через край, Я не вижу ничего, кроме одиночества и разочарования в людях, окружающих меня, но тут пробился светлый лучик света сквозь бесконечную тьму. В синих глазах я нашёл себя, И тобой буду до конца.

— Да, что нужно? — спросил я тихо, стараясь не разбудить спящую Полину. — Поднимай свою задницу и сади ее на свой байк! Если ты сейчас не приедешь сюда, я сам к тебе приеду и прикончу, — от грубого голоса старика я слегка сморщился. Он безумно мне противен и я готов пойти на что угодно, только чтобы не услышать этот басистый прокуренный голос снова. — Никуда не поеду. Во первых: зачем? Во вторых: Ты видел время на часах? — Это срочно. От этого зависит наша жизнь. Я спасаю его, а он выпендривается! Еще раз повторяю для особо одарённых: Едь сюда! Я сбросил трубку первым. Ничего не оставалось делать, как ехать к старику из-за чего-то очень страшного, от чего зависит наша жизнь. Иначе он сам заявиться ко мне и разбудит Полину, у которой эта ночь и так выдалась неспокойной. *** Я мчусь по трассе домой, надеясь, что с помощью байка опустошу свой разум и мысли. Но понимаю, что это у меня получается очень плохо; я могу наслаждаться ветром в волосах, скоростью, адреналином после услышанного от старика. В голове миллион тревожных мыслей, но я стараюсь отгонять их. Нет, это не может быть правдой. Чтобы старик просто так меня решил спасти? Нет, нет, быть не может. В этом есть подвох. Я остановился на обочине. Голова кружится, чувствую как на глазах наворачиваются слёзы. Я редко плачу. Практически никогда. Облокотившись на стоящий за моей спиной красный кавасаки, я смотрю стеклянными глазами на умирающее перед зимой поле. Простор. Свобода. Я хочу свободу и простор, как на этом поле. И чтобы никто не мог управлять мной и говорить, что мне нужно делать. В голове как на повторе прокручивается слова моего недо-отца: «Ты на грани смерти. Мы все на грани смерти! — рычит старик, а в его глазах пылают маленькие огоньки. — Ты понимаешь, что своим упрямством и эгоистичностью подставляешь не только нас, но и себя?» «Мы друг другу никто. Зачем тебе это?» «Ты, сукин сын…» В тот момент, когда старик сказал, что спасает меня, на секунду внутри проснулся маленький Дима. Дима, который продолжает верить в то, что он все-таки нужен отцу. И когда-нибудь, старик проявит любовь и заботу к нему. Дима, который пытается себя убедить, что отец так проявляет свою любовь к сыну. Ведь он же ему родной отец! Как родной отец может не любить своё дитя? Но повзрослев, я понял, что старик никогда не любит меня и не сможет полюбить. Я ему никто. А ещё я осознал, что кроме одиночества и разочарования в людях я не чувствую ни-че-го. И никто не сможет полюбить такого порочного человека, как я — Дима Барсов. Я был убеждён в это, пока не встретил своих друзей. Они научили меня любить и быть любимым, а не отец. Я сижу на обочине ещё минут двадцать. Прокручиваю в своей голове все, что произошло со мной за последние каких-то два часа. Нет, я правильно сделал, что не согласился себя увезти. Дома ждёт спящая Полина, голодные животные. А Лёша, который хотел зайти сегодня и вылить всю боль о расставании с Диларой? Я не могу так их бросить просто из-за каких-то проблем старика. Никогда. Вдруг около меня останавливается большая чёрная машина. Видимо, люди отца меня вычислили. А я до сих пор нахожусь в тумане и не отрываю взгляда от умирающего поля. Я — как это поле. Умирающий внутри, но продолжающий жить. Я вообще не понимаю, что делаю. Я в тумане, в лавандовой дымке. Меня пытаются запихнуть машину, но я даю отпор. Кулак летит в морду одному дяде в чёрном, а потом и его другу. Удар у меня сильный, и они вырубаются на секунд десять. Они находятся в сознании. Просто пытаются осознать, что их способен вырубить какой-то сопляк, если я приложу ещё немного силы. Пока хилые дяденьки ругаются про себя и пытаются подняться на ноги, я запрыгиваю на байк и мчусь домой. Мчусь на всей скорости, так, как даже на гонках не разгонялся. Конечно же, не обходится и без погони. Но в какой-то момент, чёрный бмв забуксовал и я больше его не видел в отражении боковых стёкол. Когда я вернулся домой, синеглазая ещё спала. Одеяло, которое Полина забрала у меня под ореолом сна уже лежало на полу. Светлые, слегка растрёпанный волосы лежали на подушке и ее светлой коже. А руки, которые на первый взгляд такие хрупкие и белые, словно белоснежный фарфор, она положила под голову. Она выглядела как ангел, сошедший с небес, чтобы спасти мою грешную жизнь. Даже во сне и после сна. Лорд и Обед уже не спали, а первый просился уже на улицу. — Не успел я переступить порог, как ты меня сразу же выставляешь за него, да? — сказал я собаке, которая жалобно на меня смотрела. — Не сейчас, Лорд. Давай через минут сорок? Потерпишь? Собака, будто бы понимая мои слова, начала лаять и улеглась под моими ногами. А Обед, так и не дождавшись своего звёздного часа, направился в спальню к Полине. — Эй, полосатый, ты обиделся? Иди ко мне, — я поймал котёнка по пути в спальню и взял на руки. Обед очень ласковый и всегда рад побыть у кого-то на ручках. Я же, как самый настоящий папочка, не отказываю ему и чем бы я не был занят, всегда уделяю ему внимание, как и Лорду. Не хочу брать пример с моего отца, даже если они животные. — Счастливый папаша, — послышался из спальни сонный, но самый родной голос на свете. Улыбка на лице сразу стала шире, и все тревоги моментально забылись. С этими людьми (точнее, с двумя животными и одним человеком) я всегда чувствую себя как дома. Хотя, чего я вру. Они и есть мой дом. Самый уютный и родной. И отец хотел увезти меня из-за своих каких-то проблем и оставить всех моих любимых? Нет, ещё раз убеждаюсь, что я правильно поступил. — Доброе утро, синеглазая. Как ты? — В порядке. С тобой я всегда в порядке. Я подошел в к ней и коснулся кончика ее носа. Она немного сморщилась и ее лицо осветилось легкой улыбкой. — Почему уезжал? — Старик просил приехать. Там из-за очередного пустяка. Все хорошо, не переживай, — говорю я, смотря в окно. В окне Полины я вижу ее мать. На ней лица нет. Видимо, с самого утра ждёт пока ее дочь выглянет в окно. Полинина мама заметила меня, и ее лицо моментально приняло более серьёзное выражение, я бы даже сказал злое. Мне стало как-то не по себе от этого. Вернулись все тревожные мысли, которые меня беспокоили после поездки к старику. Только теперь ещё и вперемешку с мыслями о Полине и сегодняшней ночи. Полина жарила нам обоим яичницу, как обычно пританцовывая под песни любимой к-поп группы, а я просто любовался своей синеглазой и думал о том, какая она прекрасная. — Приятного, барсик, — сказала она, ставив передо мной тарелку с аппетитной яичницей. Я лишь улыбнулся. Она поняла меня и без слов. И я решил, что сейчас время заговорить об одной из самых болезненных тем для Полины. После того, как я увидел ее маму в окне, как она смотрела на меня, я понял, что она волнуется за дочь. Но вины за содеянное вчера вечером я не чувствую. Ее отчим конченный мудак, и он не имеет никакого права поднимать руку на Полину. И на ее мать. — Полин, помнишь твоя мама вчера звонила несколько раз? Перезвони ей. Лучше прямо сейчас. Улыбка, которая недавно играла на личике Тумановой, сошла. Ковыряя еду в тарелке, она тихо произнесла: — Я попозже перезвоню. — Лучше сейчас. Поверь мне, она любит тебя. Не нужно терять друг друга из-за какого-то мудака. — Она сама его выбрала, а меня бросила. Она любит его больше, чем меня. Вчера она доказала это. Дим, не нужно больше на эту тему. Ее голос был едва слышен. В нем было все: и боль, и злость, и непонимание. — Ладно. Извини меня, что затронул эту тему с самого утра. До конца завтрака мы молчали. Оба ушли в свои мысли. Но даже в тишине я чувствовал с ней комфортно и тепло. Лучи солнца проникли сквозь тюль и осветили эти синие глаза. В этих глазах я нашёл себя. И с ней я буду до конца. — Пойдёшь со мной выгуливать Лорда? Мы вышли во двор. В одной руке — поводок, в другой — рука синеглазой. Я счастлив, но где-то в глубине души кроется плохое предчувствие. Будто бы что-то должно случится. Но как обычно, стараюсь не обращать на это внимания. Мы наконец-то разговорились. Лицо Полины снова загорелось улыбкой, а значит и мое тоже. Как лампочка; включаешь зажигание, и лампочка загорается. Полина — мое зажигание, а я — лампочка. Разговаривали на самые тупые темы. К примеру, почему с ни с того ни с сего пропадают вещи? Существуют ли вообще домовые, раз такое происходит? И как выглядел бы наш домовой? Мы даже не заметили, как подъехала уже знакомая мне машина. Как вышли из неё два уже знакомых мне дяди в чёрных костюмах и с большими животами. В какой-то момент, я почувствовал на себе пристальный взгляд, а потом и шаги. Они были все ближе и ближе. Лорд начал лаять и вырываться из поводка. Он хотел меня предупредить, что сзади меня люди старика. И в самый последний момент я передал поводок Полине и прошептал на ухо: — Беги. Полина посмотрела на меня подозрительным взглядом и подняла бровь. Но ничего не сказав, она послушно убежала в сторону своего подъезда в компании Лорда. Я же, повернувшись к дядям с большими животами, своим самым язвительным тоном спросил: — Ну что, как повалялись на трассе? Приехали, чтобы повторить? Где-то я слышал лай Лорда. Приглушённый звон в ушах давил в виски, закружилась голова. Я не почувствовал, как меня взяли под руки, как запихнули в машину. Очнулся я уже когда мы были за метров сто от города. Впереди рядом с водителем сидел охранник старика Сеня, сзади них сидела вся семья. А я сидел на самом последнем ряду, и рядом со мной сидели уже знакомые мне дяденьки с большими пузами. Я ещё не до конца трезво мыслил, но сразу понял, что произошло. И в голове промелькнула самая страшная мысль: Это… конец? *** Полина видела, как Диме дали что-то понюхать. Как он начал терять сознание. Как его взяли под руки и запихнули в большой чёрный БМВ. Нарастающая тревога становилась все больше и больше. Она опустилась на корточки и от безысходности закрыла лицо руками. Но как бы она не хотела заплакать, на слёзы просто не хватало сил. Лорд начал скулить, явно пытаясь ей что-то донести. Он все-таки неглупый песик. И тут она поняла, что и чьи это люди были. «Там из-за очередного пустяка. Все хорошо, не переживай.» Он опять соврал. Не опять, а снова. Но даже это не было так важно. Важно, что с Димой там будут делать, и куда его увезли. На злость у неё тоже не хватало сил. В душе только тревога и безысходность. — Полина? Полина подняла голову и увидела перед собой маму. Маму, которая вчера ее предала. А сейчас стоит как ни в чем небывало. На ее лице читалась тревога и облегчение одновременно. Красные глаза свидетельствуют о том, как она рыдала всю ночь, как жалела, что снова не смогла защитить свою дочь и поддалась на его манипуляции. Но Полина не хотела этого признавать. — Что случилось? — спросила мама, переводя взгляд то на Полину, то на Лорда в ее руке. — Я сама не до конца понимаю, что случилось.