Все твои парадоксы

Смотрю в глаза и понимаю, что люблю Не понимая, я тебе что-то говорю Знал всегда, какие говорить слова при встрече Но только ты и только ты делаешь меня смешным Где-то там зажгутся фонари Как будто не хватает звёзд Мне в этом мире не найти покой Пока всё это не всерьез

Интонация, Всё просто

***

Ранние рейсы и смены часовых поясов — то, к чему Антон давно должен был привыкнуть за годы в спорте. Однако после летнего отпуска всё даётся с трудом, в особенности дальние перелёты. Коленки неприятно упираются во впереди стоящие кресла, а к концу пути ещё и предательски начинает ныть спина. Хотя в этот раз жаловаться грех — место у него прямо у иллюминатора вдали от орущих всю дорогу детей. Сейчас же, спускаясь по трапу и придерживая одной рукой лямку рюкзака, Антон складывает ладонь козырьком у лба. Июльское омское солнце непривычно горячее. Скажи ему кто-нибудь ещё полгода назад, что он будет лететь по маршруту «Москва-Омск» с билетом в одну сторону, он бы не поверил. И не потому, что «да Омск дырища, оттуда все бегут, кто туда вообще в здравом уме поедет». А потому что его, Антона Шастуна, ещё совсем зелёного по хоккейным меркам девятнадцатилетнего вратаря, неожиданно подпишет один из лучших клубов страны. Успел ли он осознать эту новость? Нет. Думал ли, что всё ещё спит? Определенно. Однако стоит ему проехаться в типовом жёлтом автобусе до аэропорта и шагнуть внутрь, как лёгкий флёр недоверия и даже какой-то полусонной растерянности улетучивается. Он и вправду здесь. Здание терминала оказывается чудовищно маленьким — буквально в десятке метров друг от друга располагается зона выдачи багажа, уборные и выход в город. Прибывших вместе с ним людей это, кажется, нисколько не смущает — либо местные, либо частые гости города. Середина июля — череда отпусков и возможность навестить дальних сибирских родственников, которых в лучшем случае видишь на семейных созвонах в ватсапе. Маленький мальчуган в рыжей панаме канюча тянет маму за руку, на что та реагирует довольно сдержанно и опускается перед ним на корточки: — Рома, нам надо забрать наш чемодан. Или ты хочешь, чтобы твои игрушки улетели обратно в Москву? Будешь без них у бабушки эти две недели? На маленького Романа её аргументы, к удивлению, действуют — он хоть и обиженно надувает губы, всё же перестаёт вертеться и уставляется вместе с ней на конвейерную ленту. Свои вещи Антон узнает из тысячи — мало кто кроме него везёт огромный вратарский баул, спортивную сумку в красную полоску и чемодан на колёсиках размером с половину его роста. Не вся его жизнь, но большая её часть. Остальное, по необходимости, мама отправит из Подольска курьерской службой. Забрав в последнюю очередь клюшки — те считаются негабаритным грузом и провозятся в самолётах отдельно, — он бредёт к выходу из зала. Осмотреться и толком опомниться ему не дают — тут же окружает поджидавшая неподалёку делегация из нескольких человек. Один из них, невысокий тучный паренёк с широкой улыбкой, наводит на него телефон с камерой, а второй — явно постарше и солиднее, в ярком клубном бомбере, с улыбкой протягивает руку: — Антон Шастун, верно? Добро пожаловать в Омск. Меня зовут Алексей, я — представитель команды «Красные крылья». Сегодня побуду вашим гидом — проведу экскурсии, помогу заселиться. Как добрались? Всё в порядке? — Аа… Эээ… Да, всё хорошо… А может мы как-то на «ты»? Если можно? Алексей заметно выдыхает: — Конечно. Так даже проще будет. Можно просто Лёша. — Супер, — Антону весь этот официоз чужд. Ему всего девятнадцать и до статуса звезды в хоккейном сообществе еще пахать и пахать. Да и мужчина перед ним выглядит максимум на тридцать и явно не в восторге от необходимости общаться с молодым пацаном на серьёзных щщах. — Долетел хорошо, даже вздремнул. Что у нас по плану? По плану дальше фотографирование на фоне терминала аэропорта. Антону вручают клубную кепку — чёрно-красную, с эмблемой крыла над козырьком, просят поулыбаться в камеру, а затем помогают донести вещи до припаркованного на стоянке серебристого микроавтобуса. Такой встречи он не ожидал. Понимал, что здесь совершенно иной уровень клубной организации — больше денег и выше статус. Но чтобы встречать игрока молодёжной команды не вызванным такси, а целой отведённой на это группой. Это впечатляет. Первым пунктом в их дальнейшем маршруте оказывается академия, где ему предстоит играть весь сезон. Антон встряхивает головой в попытке проснуться, забирается на заднее сиденье, убирает кейс с наушниками в карман и прислоняется лбом к успевшему нагреться стеклу. Разглядывает город, в котором предстоит жить и играть следующие три года. Омск — город-миллионник, один из крупнейших промышленных центров страны и столиц отечественного хоккея. О последнем он знает из собственного опыта — в любых городах, на любых чемпионатах, абсолютно везде ему встречался преданный омский болельщик. Его всегда это восхищало и удивляло — неужели вот так и выглядит народная любовь? Ехать или лететь за командой тысячи километров иногда с дикими пересадками и температурой за окном в минус тридцать. В будни, выходные и праздники. Теперь он имеет шанс проверить это лично. А вообще, разве мог раньше он, молодой девятнадцатилетний пацан, подумать о том, что однажды жизнь занесет его в одну из самых хоккейных столиц России? Нет. По хоккейным меркам он ещё слишком юн — не так много игр на взрослом уровне, и то в высшей лиге, долгая борьба за место первого номера в рамке, нелепая травма в конце прошлой предсезонки, выключившая из старта больше, чем на месяц. В совокупности не такой уж и богатый профессиональный багаж. Однако он имеет как минимум один, отличающий его от всех остальных коллег по вратарскому цеху плюс. Высокий рост. Так уж получилось, что вымахал Антон под сто девяносто семь сантиметров. Вытянулся ещё в конце начальной школы и примерно сотню раз слышал «рекомендации» попробоваться в баскетбольную команду. Мол, на таких рослых там спрос, а в хоккее, особенно в качестве вратаря, шансов у него примерно ноль. Какое-то время он по этому поводу сильно грузился. Интересовался у мамы, в кого он такой высокий — потом, правда, смотрел и понимал, что если не в ушедшего из дома пятнадцать лет назад отца, то в неё точно, косился на пацанов, гонявших мяч на уроках физкультуры, и всё равно возвращался на лёд. Потому что так спокойно, как там, ему больше не было нигде. В хоккей мама отдала его в положенные пять лет — не по своему желанию, а его собственному. Они уже тогда перебрались вместе с ней из Воронежа в Подольск и стабильно раз в несколько недель ходили на матчи местной команды. Именно тогда, когда свою фамилию-то проговаривать удавалось с трудом, но зато легко запоминались фанатские кричалки, он и влюбился в хоккей. В блеск льда под колёсами заливочной машины, в треск бортов от силовых приёмов, в мерцавшую ярко-красным расцветку сводов дворца. Именно тогда он влюбился в атмосферу единения тысяч незнакомых друг с другом людей и пронёс с собой это чувство до настоящих дней. Его росший из года в год прогресс отмечали многие тренеры подольской школы: хвалили за трудолюбие, работу над ошибками и грамотный психологический настрой. Для любого вратаря последнее было важной составляющей будущего успеха: если надумаешь дать слабину, за спиной уже через секунду окажется шальная шайба. А собраться с духом после таких сложнее вдвойне. Отчасти благодаря этому своему качеству Антон в прошлом сезоне дорос до игр за команду высшей лиги — у вратарей случилась неприятная череда травм и ему пришлось доигрывать сезон первым номером. И, судя по поступившему звонку из Омска, он эту миссию не провалил. Омичи предложили ему трёхсторонний контракт в системе клуба с суммой в два раза больше, чем та, которую мог выставить Подольск. А ещё уверенное место первого вратаря в молодёжном клубе и работу с одним из самых титулованных тренеров по вратарям во всей России. Антон думал недолго — не хотел оставлять маму одну, но та, стоило ей узнать о предложении, полезла в кладовку в поисках чемодана. А заметив на его лице сомнения, присела на край деревянной кухонной табуретки и взяла за руку: — Антоша, ты столько работал — совмещал каким-то чудовищным образом школу и тренировки, выходил играть с травмами, когда я на тебя из-за этого сильно ругалась, жил на дворовом катке по выходным. Ты заслужил для себя лучшего. Это твой шанс, понимаешь? Тебя оттуда и в сборную вызовут — знаю, ты хочешь, и подготовят, и вообще, я уже посмотрела, там ребята в прошлом году бронзу взяли. В Подольске, конечно, хорошо, и мне спокойнее, когда ты под боком, но здесь нет перспектив. А я к тебе приеду обязательно. Как только смогу. Веришь? Он поверил, собрал вещи и в середине июля сел на борт самолета «Москва-Омск». А теперь едет в микроавтобусе по городской дороге, пытаясь выхватить глазами все мелочи. Омск точь-в-точь соответствует картинкам в интернете — небольшие панельные пятиэтажки, яркие напиханные друг на друга вывески магазинов, совершенно друг с другом не сочетающиеся, покошенные старенькие остановки, через раз сменяющиеся новыми, с ещё блестящими от лака лавочками. По дорогам курсирует целый поток общественного транспорта — огромные вместительные автобусы, маршрутки поменьше и троллейбусы. А ещё город выглядит зелёным. Проезжая по одному из мостов — Омск располагается на двух берегах и называют их все просто «левый» и «правый», — Антон обращает внимание на большое количество высаженных вдоль дорог кустарников. Наверняка так не везде — даже в Москве встречаются районы, из которых хочется сбежать через минуту, но увиденное воодушевляет. — А мы в академию для… — он поднимает голову от окна, когда микроавтобус останавливается на одном из светофоров. Через секунду между передних сидений показывается улыбчивое лицо Алексея: — Познакомиться с тренерским штабом — они уже вовсю работают. Да и надо провести тебе экскурсию по базе, покормить, и уж потом поедем заселяться в квартиру. Со всем этим мы поможем, так что ты не переживай. — Да я и не переживаю, мне не впервой. А от академии до квартиры далеко? Мужчина отрицательно качает головой: — Минут двадцать пешком. Там на районе много наших живут. А до арены на автобусе пара остановок. Ты же без машины? — Пока да. Коплю. Алексей по-доброму усмехается: — Считай, она у тебя уже в кармане. Когда микроавтобус съезжает с главной дороги, минуя череду киосков и шиномонтажку с оранжевой вывеской, Антон обратно прилипает носом к стеклу. Они подъезжают к академии. Размах её впечатляет с первых же секунд — на огромной озеленённой территории располагается два облицованных блока в сине-серой расцветке, соединённые между собой навесным переходом. Тут же — общежитие для иногородних, многофункциональная полоса препятствий и огромное футбольное поле. Собственно здесь, насколько Антон был в курсе, проходили матчи молодёжной команды. Именно сюда стекалось разом более тысячи горожан, желающих поболеть за родную команду. В Омске молодёжь берегли и любили, а после прошлогоднего успеха интерес к ним закономерно вырос в разы. Экскурсия по территории проходит быстро — все понимают, что он устал с дороги, поэтому особо не задерживают в коридорах, но приветливо жмут руку и желают быстрой адаптации. В тренерской же действительно шумно — те, кто уже на месте, занимаются бурным обсуждением прикрепленных к маркерной доске схем. Но отвлекаются, как только Алексей заводит к ним переминающегося с ноги на ногу Антона, и по очереди подходят к нему представиться. Шаст всем жмёт руки, улыбается. Пытается запомнить лица, сопоставив их с именами со страницы клубного сайта. Григорий Михайлович, с модной коротко стриженной сединой — главный тренер, Павел Алексеевич — его помощник, Азамат Тахирович — тренер по физподготовке, Станислав Владимирович — тренер по защитникам, Сергей Евгеньевич — тренер по вратарям и его непосредственный новый хоккейный ментор. — Ну ты и шпала, Шастун, — Азамат Тахирович хихикает и в отличие от остальных даже приобнимает. — Добро пожаловать в команду. Сергей Евгеньевич же внимательно оглядывает его с головы до ног, расспрашивает о самостоятельной подготовке к сезону. Ему пятьдесят два, хотя любой с натяжкой дал бы и сорок. Чёткий поставленный голос, первые проблески седины на висках, а в глазах — необъятный запас опыта. Антон радуется их знакомству как маленький ребёнок, дорвавшийся до отдела с игрушками, и уже вовсю предвкушает их работу на льду. Они еще минут десять болтают о всяком — о родителях, Подольске, его планах. А затем отпускают, желают как следует отдохнуть после перелёта. В коридор от них он выходит приободрённым: с этими людьми, плюс минус, ему работать ближайший год. Дальше Алексей ведёт его по спортивному блоку — показывает игровые залы, тренажёрные, врачебные кабинеты, реабилитационный центр и столовую. В последней даже интерьер внутри другой. Не такой, какой ему приходилось видеть ранее. Вместо привычного советского душка — сверкающие новизной поверхности обеденных столов, стулья в чёрно-красной клубной расцветке, огромная зона выдачи блюд. Местные работники, как только узнают, что он новый вратарь их молодёжки, начинают любовно щебетать, интересуются о вкусах и накладывают щедрые порции с подоспевшего по времени завтрака. Уже за столом, перекидываясь с Алексеем фразами, он думает о том, что об одном мама может не переживать точно. Умереть от голода тут ему не дадут. ***** После завтрака Алексея срочно вызывают в офис, и Антон, пользуясь образовавшимся до отъезда свободным временем, решает прогуляться по оставшейся части академии — учебной. Для него здесь нет запретных зон — в отличие от учащихся тут пацанов, он уже совершеннолетний, да и дубликат подписанного им профессионального контракта лежит в чемодане в одной из папок. Учеников пока что видно не сильно много — летний отпуск только подходит к концу, а значит своим хождением по коридорам он никому не помешает. То, что рабочий процесс кипит везде за неделю до начала предсезонки , он видит даже через приоткрытые двери кабинетов — педагогический состав, кучкуясь, обсуждает вероятно календарные планы, а кое-где ведутся остаточные ремонтные работы. Мужчины в синих рабочих комбинезонах белят потолки и, стоя на стремянках, копаются в осветительных системах под потолком. Антона как будто бы не замечают и это радует — на новом месте ему немного волнительно. Он вообще по жизни переживательный — думает над чужими словами, взвешивает по сто раз свои. Но забавнее то, что при всём этом, на льду он — антагонист самого себя. Уверенный, собранный, хладнокровный. Ему не нужно, да и нельзя долго думать. В новом клубе хочется эту свою способность на льду не растерять. Отчасти поэтому он сейчас бредёт по коридорам учебного корпуса. Быстрее освоишься — быстрее покажешь истинного себя. За одной из дверей скрывается конференц-зал, и Антон на пару минут в нём зависает. Длинные ряды кресел с мягкой красной обивкой, сцена на небольшом возвышении, тумба для выступлений и оставленный возле проектор. На задней стене красуется один из лозунгов академии, которые здесь можно встретить на каждом углу. «Мотивация всегда побеждает талант». Антон удовлетворенно хмыкает — такие вещи ему по душе. Выходя из зала, он аккуратно прикрывает за собой дверь и смотрит на часы — коридор сворачивает вправо, а в запасе еще примерно полчаса. Он здесь побывает ещё с сотню раз, но именно сейчас всё вокруг кажется наиболее заманчивым. Академия совсем молодая, функционирует полных два года, но уже является лучшей в стране. Здесь всё такое новое, аккуратное и, по-тупому, блестящее, что у него не переставая горят глаза. В Подольске он играл во дворце, где в раздевалке были деревянные лавочки, а командные собрания проводились либо там же, либо, если позволяла погода, на улице. Он уже даже делает два шага вперед, как из-за угла навстречу ему выворачивает парень, и им обоим хватает всего секунды, чтобы узнать друг друга. Да чёрт возьми. — Шастун? А ты чего тут забыл? — молодой человек напротив недовольно куксится. Насколько Антон помнит, лицо у того такое примерно всегда. — Привет, Попов. Играть у вас буду. Ты что, новости не читаешь? — Читаю, конечно, но надеялся, что ты передумаешь. Антон скрещивает на груди руки и недовольно фыркает. Как можно быть такой талантливой занозой в заднице? Арсения Попова в хоккейном мире не знает лишь ленивый. Или тот, кто не особо следит за юниорскими и молодёжными чемпионатами. Молодой, талантливый, с хорошим броском — чуть ли не самая яркая за последние годы подающая перспективы омская звёздочка. То, что играть против него сложно, Антон как вратарь мог подтвердить лично — тот не чурался борьбы на льду и настырно лез на пятак. А ещё много выпендривался. Каждый его буллит походил на издевательство. Он финтил, прятал бросок, совершал кучу обманных маневров при движении и, каким-то невероятным образом, каждый раз обманывал вратаря соперника. Любого, кроме Антона. Наверное, после первой такой неудачной попытки и началась история их конфликта. Вернее, не у них, а только у Попова — пока Антон заводил друзей и пытался не быть типичным вратарём-социофобом, Арсений зло зыркал на него из-под маски на каждом общем турнире. Спроси Шастуна, как у него получалось брать броски омского нападающего — а такие вопросы люди задавали не раз, он бы сказал, что не в курсе. Да, он хорошо стоял на буллитах, любил это, но, как и любой вратарь, пропускал. Непрерываемую же череду своих маленьких побед в случае с Поповым он списывал исключительно на везение. Просто так получалось. Тот же, кажется, подобный вариант даже не рассматривал, воспринимая всё как глубокую личную обиду. — Не передумал. А знаешь почему? Арсений, отзеркалив его позу, взглянул на него из-под бровей: — И почему? — Чтобы наконец-то прервалась твоя череда буллитных неудач. Антон в целом человеком был миролюбивым и дружелюбным. Когда возникала необходимость, закрывался ото всех в своём интровертном мирке, никому этим не мешая, но одну вещь обожал странной любовью еще с четырнадцатилетнего возраста. Стабильно пару раз в год бесить Попова. Вот и сейчас крючок срабатывает — Арсений гневно раздувает ноздри, вздымает вверх крепкие плечи, а сам становится похож на готовый разразиться кипящей лавой вулкан. Антона от его последствий спасает случайный мужчина — он выходит из соседнего кабинета с книжками под мышкой, здоровается с ними и, особо радостно реагируя на Попова, протягивает ему руку. Тот же за секунду скисает. Подходящий момент оказывается упущен. Когда мужчина уходит, Арсений недовольно оглядывается ему вслед, затем ещё более недовольно смотрит на Антона и, видимо, вспоминает, что тоже куда-то шёл. Правда, проходя мимо, слегка задевает его плечом об плечо: — Еще договорим, Шастун. Антон разворачивается и провожает взглядом его удаляющуюся по коридору фигуру. Договорят, конечно. Им же ещё в одной команде играть. ***** После встречи с Арсением звонит Алексей и экскурсию приходится свернуть, чтобы успеть заселиться в квартиру во второй половине дня. Дом и вправду располагается минутах в пятнадцати-двадцати от академии. Девятиэтажный, не новой постройки, но с уютным благоустроенным двориком и парковкой неподалеку. Квартиру Антону по его просьбе снимают однокомнатную — много места ему не нужно, а если приедет мама, то он с лёгкостью поспит на диване. В квартире высокие потолки, свежий ремонт и кухня с барной стойкой, о которой он давно мечтал. Половину стоимости его проживания здесь будет оплачивать клуб, и для него это тоже странно — он ведь всё ещё в молодёжной команде, не во взрослой. Но ему как будто бы заранее раздают много авансов и сильно верят. Подвести теперь не хочется особенно. Вечером по видеосвязи он звонит маме — они болтают больше часа, обсуждают прошедший день по минутам, и Майя Олеговна украдкой утирает слезу, когда смотрит обзор на квартиру. Антон никак это не комментирует — не хочет лишний раз смутить. Весь следующий день — до обеда он спит как в последний раз, проводит в прогулке по городу. Фоткается у Тарских ворот, кормит воробьёв в парке, а вечером зависает возле омской арены. Здание с клубной эмблемой крыла оказывается таким огромным, что он вдруг чувствует себя маленькой букашкой. Даже, знаете, не огромным, а… Монументальным, что ли? Будто всё рядом разом меркнет при его созерцании. Вокруг разбит небольшой уютный парк, стоят фонари, размечены бордюры, а вечернее солнце играет бликами на отполированных формах фасадов. И отвести взгляд от этой картины ему удаётся с трудом. На следующий день он встаёт в семь утра и едет в академию. Заходить в первый раз в раздевалку новой команды — страшно. Антон с самого детства играл в системе только одного клуба и всех пацанов знал с малых лет. Они возвращались после летнего отдыха как в школу после каникул — тот же состав, разве что кто-то мог переехать вместе с родителями, те же шутки и тренеры. Вместе с ними менялись лишь раздевалки — малышам отдавали ту, что поменьше, а они перекочевывали с баулами дальше по коридору. Сегодня же для него абсолютно новый шаг в профессиональной карьере хоккеиста. Когда он переступает порог раздевалки, та уже не пустует. Парни раскладывают из сумок вещи, переговариваются, хохочут. Обычный командный фоновый шум, не более. Но как только поднимают голову и видят его, замолкают. — Эм-м, всем привет! Я — Антон, ваш новый вратарь. Ещё один. В конце предложения он запинается: его разом осматривает с десяток пар глаз. Изнутри накрывает липкая волна страха. А вдруг они не подружатся? Не найдут общий язык? Вдруг новеньких здесь не то что недолюбливают, ненавидят. Совершенно один играть он вряд ли сможет — ему сложно без приятельского плеча. Но уже через секунду все опасения развеиваются: тишина разрывается одобрительными хлопками. Один из парней подскакивает к нему, приветливо протягивая ладонь: — Шастун, да? Приятно познакомиться. Я Дима Позов — капитан команды, для своих можно просто Поз. Если есть или появятся какие-то вопросы, то сразу ко мне. Ты давай, не стой столбом, кидай вещи — там тебе место уже подготовили, и я тебя с пацанами познакомлю. Позов, хоть и меньше его ростом на несколько десятков сантиметров, выглядит дружелюбно и авторитетно. Как и полагается по должности. Пока Антон сбрасывает сумки — над полочкой уже висит табличка с его именем, — тот, засунув руки в карманы шорт, вертится рядом и закидывает вопросами: — Как тебе вообще Омск? Привык к разнице во времени? Ты один или семейный? Надо будет забуриться куда-нибудь посидеть нормально всем вместе. Весь этот словесный поток Антона на удивление успокаивает, и он отвечает по порядку, без раздумий соглашаясь на предложение пообщаться. В раздевалку забегает еще несколько человек, и Позов ведёт его по кругу, представляя каждого: — Знакомься, это Серёга Матвиеныч — наш крайний нападающий. Как видишь, он у нас гуру стиля в причёсках, поэтому мы его зовём просто Косичка. — Это Заяц — наш центральный. По паспорту Максим — Загайский, но его так никто не называет. Икона вечеринок, тупых приколов и испорченных настроений соперника. — Серёга Горох — наш защитник. С кликухой, думаю, ты и сам понял. Гороха хер объедешь на подъезде к воротам. — Макар — гроза всей области в нападении. Отличный чекер и самый душевный в нашем отбитом коллективе. — А это… — Самая главная звезда нашей команды — Арсений Попов. И да, мы с Шастуном уже имели удовольствие встретиться, — Антон, только и успевавший обмениваться со всеми рукопожатиями и конспектировать в голове тонну свалившихся на него фактов, застывает с протянутой ладонью. Медленно поднимает голову вверх, уже зная, чьё лицо увидит. Конечно же, Попова. — Бля, Арс, завались, — Дима отмахивается от него как от назойливой мухи: — Арсений Попов — самая главная заноза в нашей команде. Но талантливая, и только поэтому мы его здесь все терпим. Парни вокруг хохочут, поддакивая, а Арсений дует губы и показывает им фак. Его непростой характер оказывается не слухом. Антон таких людей не то чтобы не любит — на длину и цвет все клюшки разные, но ему с такими тяжелее всего. Он сам — простой как деревяшка, и от этого сравнения даже не обидно. Обожает, когда люди вокруг счастливы, улыбаются и открыто разговаривают друг с другом. — Про занозу это я понял — мы с ним стабильно пару раз в год-два на чемпионатах встречаемся, — Антон понятливо хмыкает. Дима же рядом заинтересованно крутит головой: — Оу, у вас там какие-то личные тёрки? — Да, я просто единственный вратарь, которому он так и не смог забить. Попов моментально вспыхивает, привлекая внимание всех парней в раздевалке — кто-то навострил уши со своего места, а кто-то подскакивает и встаёт у них за спинами. — Неправда — я один тебе забил. — Его вообще-то отменили — ты не по правилам заехал во вратарскую. — Пиздёж — не было этого. Судья рядом просто в глаза долбился. — А может, не судья? Последний буллит на кубке в Сочи год назад действительно отменили по решению судьи — Арсений тогда решил затолкать шайбу в его ворота с мясом, за что и по делу оказался наказан. Кто-то из парней поблизости — Антон не запомнил по имени, поддакивает, припоминая этот случай. — А ты хорош, — Матвиенко от вида взбешенного Арсения буквально плачет от смеха. Смахивает костяшкой пальца выступившую на глазах слезу и хлопает его по плечу: — Нам такие нужны. За спинами раздаётся вежливое покашливание — Станислав Владимирович стоит там чёрт знает сколько, и все разбегаются переодеваться. Понимают, что надо собираться — первым по расписанию у них собрание в актовом зале. ***** Как пролетает следующая неделя, Антон не замечает. Все дни заполнены хождением по медосмотрам, собраниями, лекциями — в академии целая индивидуальная программа по разностороннему развитию игроков. В тесных медицинских коридорах поликлиники он окончательно знакомится со всей командой и выдыхает — ребята простые, компанейские. В какой-то момент он начинает в очереди ржать над шутками Джабраилова, а Матвиенко предлагает им сточить по конфете, припрятанной в кармашке его рюкзака. Позов в ответ на это треплет его по голове — говорит, что однажды его уберут из состава из-за перевеса. Перевеса у Матвиенко не находят, а самого Антона хвалят за отличные физические показатели. Тест Купера он сдаёт одним из лучших. Пару раз после тренировок они заваливаются всей командой в общежитие при академии — некоторые ребята такие же неместные, как и он, и варианту со съемом квартиры предпочли комнату в пяти минутах от льда. Они много болтают, играют в карты и пьют исключительно лимонад. Тот же Джабраилов пропускает намек на пару бокальчиков пива, но замолкает под грозным взглядом Позова. В команде по тренерским заветам на этот счет жесткая дисциплина. Первый предсезонный турнир намечен на пятое августа, и ровно за две недели до него они уезжают на сборы. База находится в городе Искитим под Новосибирском и ехать до неё примерно часов десять. То есть, провести в дороге придётся фактически весь день. Антон этой перспективе рад как обычно наполовину — в занятии хоккеем ему ещё безумно нравились многочисленные поездки и возможность посмотреть мир из окошка автобуса или иллюминатора самолёта. Однако ноги как обычно не скажут спасибо и по приезде придётся некоторое время уделить восстановлению. Иначе завтра он умрет на первой же тренировке. — Так, я спать, — Матвиенко первым протискивается к открывшимся дверям автобуса и, качнув идеально собранным на голове хвостиком, взбегает в салон. Очевидно, даёт понять, что в следующие десять часов занят. Серёжа — простой, иногда как пять пальцев, но такой уютный, что Антону почему-то сразу вспоминаются посиделки на кухне у мамы и запах свежеиспеченного пирога. Наверное, с ним прикольно сидеть вот так за кружкой чая, болтать о жизни. Собственные догадки кажутся такими правдивыми, что он даже ставит мысленную галочку пообщаться с Матвиенко наедине поближе. В конце концов, обзавестись друзьями было бы неплохо. Пока парни, зевая, утрамбовывают свои сумки в багажный отсек, Антон быстро разделывается с погрузкой, поднимается в салон и занимает ещё свободное место у окна в первом ряду. Там чуть больше пространства за водительским сидением, а из тренерского штаба с ними всё равно поедет только кто-то один. Для остальных забронирован отдельный микроавтобус. Он уже даже успевает достать наушники из кармана, чтобы подрубить любимый дорожный плейлист, как над головой неожиданно раздается недовольный вопль: — Какого хрена, Шастун, это моё место. Недовольно пыхтит над ним, конечно же, Арсений — только он может так громко высказывать своё недовольство. Антон непонимающе хмурится: — А тут что, подписано? — А ты что, слишком дерзкий? Не подписано, но я всегда здесь езжу. Давай, поднимай свою тушу и пересаживайся. — Не буду. В воспоминаниях у Антона всплывает первая поездка в лагерь — ему тогда было десять, и они с пацанами из отряда выясняли, кто поедет на экскурсию у окна подальше от вожатых. Сейчас ему девятнадцать, вместо вожатых — тренера, но тем глубоко фиолетово на их детские разборки, а вот голубоглазый мальчик со злобным взглядом всё ещё стоит над душой. Уходить Антону не хочется чисто из принципа — ну он ведь вправду сел первым, какого хрена? Причем будь на его месте кто-то другой, Арсений бы так не взбесился. За две недели он успевает чётко понять одно — Попов временами та ещё сука, но с пацанами из команды общается хорошо. С Матвиенко так вообще корешится с детского сада, а тот никак не похож на жертву дружеского абьюза. Все недовольные взгляды, закатывание глаз и сказанные как бы вскользь комментарии предназначаются ему одному. Антону даже немного обидно — ну вот что он не так сделал? Подойти спросить не поворачивается язык — он не боится разговоров, но долго думает о том, что ему вполне могут откусить башку. Поэтому как настоящий взрослый человек выбирает путь игнорирования проблемы. — Арсений, ты сядешь уже или нет? — в проходе появляется голова Станислава Владимировича, которому, видимо, выпал несчастливый жребий пасти их во время поездки. — Ну Станислав Владимирович, тут Шастун… — Знать не хочу, что там Шастун. Он в отличие от тебя уже спокойно сидит. Давай, поедешь со мной рядом у окошка, раз тебе так приспичило. Попов смотрит на тренера настолько убийственным взглядом, что Шаст округляет глаза — нихрена себе, что это у них за взаимоотношения? Шеминов же лишь меланхолично приподнимает козырёк кепки, вытирает проступивший на лбу пот и подпихивает того в сторону сиденья: — Арсений, ну ты что как будто тебе пять. Садись уже. Будем по дороге кроссворды отгадывать. Попов скукоживается в лице, но пролезает к сиденью, бросив на Шеминова недоуменный взгляд: — А вам как будто шестьдесят. Серьёзно, кроссворды? — Ну, есть ещё судоку. Будешь? Заползающие последними в автобус парни тихонько над ними посмеиваются. Тихонько — потому что иначе Шеминов разозлится и будет десять часов читать им лекцию о культуре этикета. А потом все рассаживаются, Станислав Владимирович проходится по салону, пересчитывает их и, убедившись, что никто не потерялся, даёт водителю сигнал трогаться. Антон даже как-то забывает о случившемся только что диалоге — внутри уже всё бурлит от предвкушения поездки. Правда, через какое-то время ощущает на себе пристальный чужой взгляд. Даже убавляет звук в наушниках прежде чем развернуться — вдруг кто-то подошёл, но встречается взглядом лишь с Поповым. Тот же почему-то вдруг тушуется и отворачивается к окну. Странный он какой-то. С нюансами. Температура на улице быстро поднимается до плюс тридцати, на полях за окном колосится свежая трава, а в автобусе, к всеобщей радости, работает кондиционер. Парни предупреждают, что связь на базе ловит через раз, поэтому Антон скидывает маме предварительное расписание сборов и просит не беспокоиться, если вдруг не будет отвечать на сообщения. Мама в ответ отправляет стикер с сердечком. Заезжают на базу они действительно вечером — к тому времени все успевают вздремнуть, поиграть в дурака на телефоне, посмотреть фильм и начать ныть от скуки. Григорий Михайлович собирает их возле автобуса полукругом и зачитывает списки расселения. Домики на территории — маленькие одноэтажные, из дерева крупного спила. Комнаты в них рассчитаны в основном на двоих, и, к приятному удивлению Антона, его заселяют вместе с Позовым. Из всех возможных вариантов для него Дима, пожалуй, самый лучший. Он не такой шумный, как Игорь, не ищет приключений на задницу, как Заяц, и не каламбурит через слово, как Горох. Пусть последний его и забавляет. А ещё Дима — не Попов, и это даёт ему сразу плюс сто очков в копилку. Остаток вечера отводится им под заселение и восстановление после дороги. Павел Алексеевич скидывает в общий чат напоминалку с режимом дня на время сборов и грозит наказанием любому, кого не найдёт у себя в комнате после одиннадцати. Через пять минут от него же вдогонку прилетает мем с недовольным котом. Чат без тренерского состава через три минуты гудит сообщением от Гороха — тот предлагает порубиться у них с Шевелевым в комнате в привезённую из дома приставку. Антон в этот момент уже лежит на кровати поверх заправленного одеяла и перечитывает заманчивое предложение на экране со сложным взглядом. — Пойдешь? — Позов на соседней кровати блокирует телефон. — Не знаю… Вроде хочу, но завтра так вставать рано, а я что-то замудохался по этой жаре ехать, — даже в относительно прохладном салоне автобуса с него успело сойти семь потов и сейчас не мешало бы найти ближайший душ. Дима заталкивает спортивную сумку ногой под кровать: — Бля, то же самое. Слушай, ну пацаны часто собираются, успеем ещё насидеться. А ты это, если не надумаешь, тут же пока будешь, да? А то я хочу сходить девушке позвонить, думаю, брать ключ от комнаты или нет. — Да, пока тут, вещи разберу. — Супер. Я ненадолго тогда отскочу. Он поднимается с кровати, уже напяливает кроссовки на ноги, когда Антон переворачивается набок и решается полюбопытствовать: — А ты… вы, ну, с девушкой… Вместе давно? Позов приглаживает короткий вихрь волос на голове и расплывается в улыбке: — Третий год. Познакомились, когда я ещё за юниоров бегал. Катька у меня в группе поддержки выступает. Она чудесная. Счастья в нём в этот момент столько, что будь у них под рукой прибор для его измерения, тот бы обязательно сломался. Антон не может сдержать лицо и улыбается тоже — прекрасно, когда человек любит и любим в ответ. Ему самому эти чувства пока не знакомы. Да, это немного странно для парня хоккеиста в девятнадцать — вокруг вьются толпы девчонок и многие из его знакомых так успели обзавестись жёнами. Вот только у него, в отличие от них, не складывается по конкретной причине. С девушками перестало клеиться ещё в школе. Он честно пытался построить отношения, но, когда понял, что не в силах обманывать ни себя, ни человека рядом, забил. Встретить же парня даже в мечтах, казалось, проблемно — во-первых, не совсем безопасно, а во-вторых, ну, где он возьмёт такого же отбитого, как и он хоккейного фанатика? Чтобы спокойно мог переживать его многочасовые тренировки, обеденный сон и выездные игры. — Класс, — несмотря на это, слова Димы его вдохновляют. — Ты же познакомишь нас? Кажется, она прикольная. — Она у меня в душе рокерша. Конечно познакомлю, Шаст. Кстати, она уже спрашивала про тебя — что за новенький, откуда. А ты же сюда вроде один переехал? — Да. Пока как-то мысли только о хоккее. Дима с усмешкой кладёт ладонь на дверную ручку: — У каждого своё время. Но, если что, мы тут тебе быстро половинку найдём. Девчонки капец как вратарей любят. Особенно высоких. Ладно, я погнал, не скучай. После его ухода Антон ненадолго выглядывает в окно — обзор у них всего-то на соседние домики. Затем он действительно разбирает вещи — складывает в стоящий у кровати шкафчик аккуратными стопками комплекты тренировочных шорт и футболок. В самом начале своего хоккейного пути он терпеть не мог этим заниматься. Было куда проще закинуть одежду на стул или сушилку для белья и не бегать с утра в её поисках. Однако годы спортивной дисциплины и выезды на сборы с иногда чересчур суровыми тренерами взрастили в нём любовь к порядку. Уже ворочаясь в кровати после похода в обнаруженный в коридоре душ, Антон прокручивает в голове посеянную Димой мысль. Каждому своё время. Может быть, его именно в Омске? ***** Первые два дня они втягиваются в тренировочный процесс. Тяжело, с потом и хотя бы без крови. Если не брать в расчёт стёртые с непривычки костяшки пальцев. Таскают железо под контролем Азамата Тахировича — тот по необходимости корректирует их технику выполнения и делится забавными, иногда до ужаса нелепыми историями из детства. А затем наматывают круги по стадиону. Бегать Антон не любит даже несмотря на длинные, будто рождённые для спринтерских дистанций ноги. Под конец забега хочется выплюнуть лёгкие и не встать с земли примерно больше никогда. Зато Попов, пока он проклинает весь свет, проносится мимо как Усейн Болт. К концу десятого километра у того не появляется и намёка на одышку. Не человек, а ведьмак. На третий день Антон наконец-то просыпается с желанием жить и вслед за Позовым идёт в столовую. В семь утра на завтраке все ещё сонные, но громкие. По окончании сборов ситуация наверняка поменяется, а пока Антон стоит в очереди с подносом и трет глаза, пытаясь вслушаться в разговоры. Горох с Шевелевым размышляют над допустимым количеством сырников — за переедание им вполне могут отвесить пиздюлей, Матвиенко же с Бебуром обсуждают, похоже, порнуху. Понять, смотрели они её по раздельности или вместе — в случае со вторым вариантом возникают вопросы, Антону не удаётся. За спиной раздаётся похожий на личное проклятье голос: — Шастун, если ты так же в рамке спать будешь, как в очереди, то мы далеко в этом сезоне не пройдём. Антон медленно оборачивается назад и скашивает взгляд на Попова. Тот опять свеж и бодр и выглядит так, будто за окном как минимум обед. На нём — белая тренировочная майка, чёрные шорты до колена с полоской на боку, а проникающие сквозь окно солнечные лучи играют на его волосах, иронично создавая над головой подобие нимба. На ангела он не тянет, но что-то дьявольское имеет от природы. — А если ты будешь так много говорить, то в графе твоей личной статистики так и останется висеть баранка. И вообще, мог бы хотя бы поздороваться ради приличия, — желание сделать ответный выпад даже в семь утра перевешивает мелькнувшее в голове подобие комплимента. Задевать Арсения как играться со ржавой мышеловкой — нет, нет, да схлопнется в самый неподходящий момент. — Ты просто переделал мою фразу? Не очень оригинально, знаешь ли. — Ты серьёзно? Хочешь на антиплагиат мою речь проверить? — Делать мне больше нечего на тебя свое время тратить. — Блять, вы оба вообще сдвинетесь с места или нет? — за спиной Попова недовольно прокашливается Позов с подносом в руках. — Из-за вас двоих вся очередь стоит. Антон спохватывается: действительно, пока они обменивались «дружескими» репликами, Матвиенко с Бебуром успели улизнуть, а Горох очутился в очереди за компотом. Виновато извиняясь перед работниками кухни, Шаст забирает свои тарелки с омлетом и сосисками, бросает на поднос приборы и спешит занять один из столиков у окна. Арсений же, будь он неладен, следует за ним — очень громко опускает поднос на соседний столик, медленно отодвигает стул, скрипя им по полу, зачем-то натирает салфеткой и без того чистую вилку. Если бы пять минут назад они не затеяли в очереди перепалку, Антон бы подумал, что тот его сталкерит. Хотя… Кому он нужен-то? Тем более Попову. Ковыряясь вилкой в тарелке, Антон замечает скошенные на него через раз взгляды и пялится в ответ. Если убрать в сторону ужасно сучливый характер и способность залезать собеседнику под кожу, стоило признать, что Арсений выглядел как модель с глянцевой обложки. Длинные густые ресницы на зависть девушкам, тёмные пушистые волосы, ложащиеся мягкими волнами, голубые глаза — на такие явно западали представители любого гендера, и довольно мило приплюснутый на кончике нос. Антон встречал разных парней и сейчас точно мог сказать, что Арсений красивый. У него наверняка был в Омске личный фан-клуб. Который таскал на игры плакаты с его именем, пилил видосы под романтическую музыку и караулил всем составом у чёрного хода ради фоток. В абсолютно каждой команде был такой парень. Вот только, может быть, у него была девушка и всё это он обходил стороной? Хотя Арсений скорее выглядел как человек с недотрахом. Эта мысль Антона внезапно вынесла настолько, что он не сдержал смешка и начал давиться омлетом прямо под равнодушным взглядом Попова. Вот же гавнюк, мог хотя бы дёрнуться помочь, а не смотреть, как он тут возможно умирает. — Шаст, ты в порядке? Можно к тебе? — очень вовремя к нему за стол подсаживается Макар, и до конца завтрака они обсуждают предстоящие сборы, забывая о существовании Арсения. Илья с искренним воодушевлением делится историями с прошлого года и расспрашивает его об игре в Подольске. Сам он, как оказывается, в Омск переехал с родителями лет пять назад и теперь не представляет свою жизнь без хоккея и их команды. — Душой прикипел, понимаешь, — говорит он, и Антон понимающе кивает после его приложенной к груди широкой ладони. За две прошедшие недели у него пока нет поводов в этом усомниться. Во второй половине дня они впервые выходят на тренировку на катке. У Антона от предвкушения всё аж зудит — ничто не сравнится с ощущением льда под ногами. Ни модная пара кроссовок, ни новая навороченная игровая консоль. Лёд — особенная стихия со своими законами, характером. Её надо ещё суметь приручить, подстроиться. Тогда и только тогда, Антон уверен, у тебя начнёт получаться абсолютно всё. Артём — его сменщик — выкатывается следом и начинает без умолку трещать. Видимо, тоже перевозбуждён. Для него в молодёжке это второй полноценный год, и им предстоит работать в одной вратарской связке. Слава богу, никаких недовольств по этому поводу у того нет. Кто лучше себя покажет, тот и встанет в рамку. Ледовая коробка на базе кажется совсем крохотной, но для тренировок её им более чем достаточно. Сначала они просто катают по кругу — чтобы снова почувствовать лёд, вспомнить заложенное в физическую память, а затем делятся. Антон с Артёмом и Ваней — последнему недавно стукнуло шестнадцать, и он еще играет за юниоров, но на сборы вызван к ним, катят к Сергею Евгеньевичу. Тот их особо не загружает — они больше разминаются, выполняют упражнения на координацию и баланс, но после тренировки Антон снимает прилипшую с непривычки к телу амуницию. Жарко, тяжело. Артём подсаживается к нему на лавочку, заталкивая в рот мятную жвачку: — Как тебе Сергей Евгеньевич? Антон пожимает плечами: — Вроде хорошо. Но непривычно. Сергей Евгеньевич — не просто выдающийся тренер, ещё немного и психолог. Шаст слышал такое о нём раньше, но только сегодня понял, что все имели в виду. Тот разговаривал с ними на лекциях, на тренировках на земле, а сегодня — и до начала упражнений и отдельно после. Очень вкрадчиво объяснял пользу от того или иного вида занятий, уточнял после каждого об их самочувствии. В Подольске у Антона тоже были хорошие тренера, но там он просто выходил на лёд и выполнял их указания. Хорошо, плохо, без разницы. Здесь же наконец-то почувствовался индивидуальный подход. После тренировки по графику ужин — он сидит за столом с Шевелевым, Зайцем и Гаусом, и Максим показывает им карточные фокусы до момента, пока одна из карт не падает в картошку. Проходящий мимо Павел Алексеевич отвешивает ему подзатыльник и, называя его аферистом, забирает карты и показывает фокус уже сам. После ужина же Антон намеревается доползти до комнаты и как следует отлежаться, но не успевает дойти даже до двери — у той его уже поджидает Матвиенко: — Шаст, а погнали в футбол через пятнадцать минут. Нам нужен высокий опорник в среднюю зону. — А что, Попова уже кто-то застолбил? Матвиенко глупо хихикает: — Ты чего, этот душнила не любит футбол. Сидит там на трибуне книжки свои читает. Давай Шаст, пошли, там даже жара спала, будет кайф. Стоп. Что? Попов? Читает книжки? Антон не то чтобы думал, что тот не знает алфавит или чурается чтения, но представить, что он выбрал сидение с книгой вместо активного времяпрепровождения? Это больше похоже на Серёжин пранк. Какое-то мгновение желание провести вечер в положении лёжа борется с любопытством, и он мнётся перед ожидающим ответа Матвиенко. И сдаётся. — Ладно, Серёга, ок. Дай только переодеться. — Кайфы. Давай я тебя тут подожду, вместе пойдём. Футбольное поле располагается прямо за жилыми домиками, и когда они выходят к его кромке, парни уже стоят в кругу и гогочут над видео в чьём-то телефоне. Серёжа оказывается приятно прав — по дороге из столовой он не успел заметить, как спал зной. Вечерний же ветерок ерошит волосы и обдувает приятной прохладой щёки. Вот в такую бы погоду тренировки. — Эй, пацаны, я Шаста привёл, — Матвиенко машет рукой, и пацаны оборачиваются и с радостными лицами прячут телефон. Наконец-то можно погонять мяч. Дима с Бебуром кидают монетку на то, кто первый начнёт отбирать себе команду, а потом все довольно быстро разбиваются на две кучки. Позов сразу столбит Антона, Серёжу и Макара с Горохом, а Бебур забирает Джабраилова, Гауса и особенно радуется почему-то Зайцу. Вот футбол Антон любит даже несмотря на необходимость бегать. Как вид спорта — он чуть менее зрелищен чем хоккей, но как для хоккеиста, в особенности после тренировки — лучший вариант, чтобы расслабиться. Пока парни на камень-ножницы выбирают ворота, Антон наклоняется подтянуть повыше носки и замечает Попова. Он не заметил его сразу, но теперь понятно почему — тот сидит на верхних рядах старенькой, потрескавшейся синей краской трибуны. Кепка на голове перевёрнута козырьком назад, а ноги элегантно вытянуты на спинке впереди стоящего сиденья. Так себе из него интеллигент. На нём нет тренировочных гольфов, и впервые вот так полностью видно его щиколотки. Они у него настолько тонкие, что Антону кажется, что он мог быть обхватить их одной рукой. Затем он переводит взгляд выше и замечает, что тот действительно читает книгу. Рассмотреть издалека название обложки невозможно, но точно видно, что та розовая с крупными наклонными буквами. Антону становится ещё любопытнее — что может читать Арсений Попов? Роман? Фэнтези? Или это книжка о том, как быть сукой и не жалеть об этом? Каким-то седьмым чувством Арсений снова ощущает его внимание — приподнимает взгляд от книги и смотрит привычно надменно. Ну вот опять. В Антоне даже разгорается чисто спортивный интерес — что нужно такого сделать, чтобы он посмотрел на него по-человечески? Он не собирается перед ним извиняться — за что бы там ни было, но и ссориться не хочет тоже. Даже дружить не обязательно, хотя бы просто общаться, говоря друг другу больше, чем «привет» и «пока» за день. Задача определённо под звёздочкой. Когда начинается игра, Антон про Арсения забывает. Он борется за мяч с Джабраиловым, выбивает мячи со штрафной головой, тяжело дышит, пробежав через всё поле, и хватается за колени руками. А потом несколько раз всё-таки замечает взгляд Арсения — уже другой, где-то растерянный, изучающий. И вдруг улыбается сам себе. Может быть, Раиса Петровна в школе была не права и задачи со звёздочкой вполне решаемы? ***** Из Искитима они уезжают через положенные десять дней — немного выдохшиеся, придавленные физическими нагрузками, но довольные. После пары месяцев отдыха такое состояние для хоккеиста — абсолютно нормально. Нормально проклинать пищащий по утрам будильник, две тренировки в день и товарища по команде, который после лета забыл, как правильно держать в руках клюшку. Проклинать, но любить настолько, что, когда выходишь на лёд, за спиной будто вырастают крылья. Через пару дней после приезда у них первый предсезонный турнир, и Антон забывает обо всём, что не связано с хоккеем. Единственная для него сейчас и самая важная задача — зарекомендовать себя перед тренерским штабом. Да, ему пообещали место первого вратаря в команде, но если играть как дырка и пропускать шайбы, то тебя без зазрения совести посадят на лавку. А он переезжал в Омск не для этого. Следующую неделю он живёт по одному режиму — подъем в семь утра, завтрак, утренняя тренировка, дневной сон дома, вечерняя тренировка или же непосредственно игра. Когда хватает сил, болтает с мамой по телефону или режется в доту по сети. Компьютерные игрушки — одно из любимых развлечений. Из пяти игр на турнире они выигрывают четыре. Три из них Антон проводит в рамке весь матч. Артёму тоже дают шанс, и справляется он неплохо, но уже после крайней игры Сергей Евгеньевич просит остаться Антона на разговор и сообщает, что начнёт сезон первым номером именно он. Это коллективное решение тренерского штаба, и Антон с трудом сдерживается от желания прыгать до потолка. Неужели он справился? Когда же Сергей Евгеньевич с улыбкой хлопает его по плечу и интересуется, нужно ли ему чем-нибудь помочь, он думает недолго — просит разрешения иногда кататься на льду вечером. Первый матч сезона уже в начале сентября, и было бы неплохо привыкнуть к новой площадке. Сергей Евгеньевич обещает что-нибудь придумать, а через два дня на тренировке сообщает, что договорился по этому поводу с охраной и персоналом команды. Тем же вечером, Антон собирает дома сумку и возвращается в академию третий раз за день. Он обожает хоккейные дворцы вечером. Когда после финальной сирены команды расходятся по раздевалкам, а несколько тысяч болельщиков выливается единым потоком к парковкам и поджидающему их на автобусных остановках общественному транспорту. Когда гостевая команда пакует баулы и отправляется в аэропорт, а свои — обсудив матч, очередные проблемы с судейством и, подстёбывая друг друга по поводу явно запоренного момента, уставшие, но довольные, разъезжаются по домам. Он любит, когда в коридорах гаснет свет, а под сводами хоккейной коробки остаётся лишь постоянное освещение над верхним ярусом. В этом была какая-то особая магия — когда место, еще несколько часов назад наполненное музыкой, кричалками фанатов и голосом диктора, враз замолкало. Оставался лишь блестящий, залитый после матча лед и тишина. Завораживающая до мурашек. Завтра у команды выходной и Антон плетётся на лёд, чтобы полюбоваться лишний раз этой атмосферой. И потренироваться, конечно же — спасибо, что дали ему на это зелёный свет. Кто-то может справедливо заметить — зачем самостоятельные тренировки вратарю? Это полевым можно и бросок отработать, и набить себе любимую точку в круге вбрасывания. Но это не совсем так. Антон здесь ещё новенький и хочет покататься на льду в полной амуниции, чтобы освоить лёд — да, он прямо вот настолько идиот и нескольких турнирных игр ему кажется недостаточным. Посмотреть борта, часто становящиеся причиной нелепых вратарских шайб, приноровиться к воротам — они хоть и все стандартные, но пока чужие, не заколдованные вратарскими заговорами. Именно поэтому он выходит из раздевалки с ведёрком шайб в руке — покидать самому тоже будет неплохо. Однако все его мечты на час уединения с безмолвной ареной рушатся — на льду катается ещё один игрок и понять, кто перед ним, не составляет труда. Попов. Кто еще, если не он, будет тренировать бросок в девять вечера после замечаний от Григория Михайловича после крайней игры. Антон хмурится, на секунду даже думает уйти — он так и не понял уровень их взаимоотношений. Потом, правда, понимает, что это не дворовая коробка и места им обоим хватит. Но стоит ему звякнуть калиткой, как Арсений его замечает. Разворачивается, приподнимает под визором в удивлении брови, хмыкает — Антон даже отсюда видит его взметнувшиеся краешки губ, и вдруг выдаёт: — Ты потренироваться, Шастун? Может, объединим усилия? Буллиты-то тебе точно стоит подтянуть. Антон закатывает глаза, но катит навстречу: — Как и тебе, зазнайка. Арсений громко цокает — делает это так филигранно, что ненароком всплывает мысль, не брал ли тот где-то уроки актёрского мастерства. Слишком уж заточено до автоматизма у него это действие. Пока Антон опускается на щитки и разминается, Попов наворачивает круги по площадке, подкидывая крюком шайбу. Делает он это не менее изящно, чем нудит — кисть изгибается под нужным углом, пружинит, когда шайба, подпрыгивая в воздухе, опускается на черенок клюшки, а взгляд его, удивительно серьёзный, скользит за ней неотрывно. Арсений вдруг кажется в этот момент другим — не тем громким, фырчащим и разгоняющим вместе с Матвиенко каламбуры. Он сейчас как вдруг застывший вечно бушующий океан — пугающий своей энергетикой, но завораживающий до бегающих по коже мурашек. Удивительно спокойный. И Антон на нём залипает. До момента пока этот океан не возвращается в привычную стихию: — Не передумал позориться, Шастун? Антон опускает на лицо маску: в следующий раз, когда он решит засмотреться на этого человека, то ударит себя по голове. — Ещё чего. Только давай начнём просто с бросков? Арсений решает не спорить и едет к вываленным на лёд из ведёрка шайбам. Сколько они так тренируются, никто из них не засекает. Арсений перемещается из одной зоны в другую, настреливает шайбами по углам и пытается закатить под щитки, напряженно сжимает губы, когда пару бросков получаются откровенно плохими. Он к себе явно критичен, и Антону даже хочется сказать ему на этот счёт пару слов. Что далеко не каждый торчит вечером на льду ещё до начала сезона и требует от себя стопроцентного результата. Но в последний момент передумывает — вдруг он сейчас своим душевным порывом всё испортит? А ведь ему такое времяпрепровождение даже начинает нравиться. Сохраняя молчаливый паритет, Арсений ещё несколько раз меняет зону вбрасывания, а потом выпрямляется и, стягивая с головы шлем, поднимает на Антона вдруг совершенно нечитаемый взгляд: — Я на сегодня всё, пожалуй. — А буллиты? — это не Антон тут первый упомянул о них в разговоре, а теперь вдруг сливается в последний момент. Попов молча катит к калитке, тормозит возле неё, вытирая локтем пот со лба, и оборачивается: — В следующий раз. И пропадает в подтрибунном помещении, оставляя Антона в замешательстве пялиться на разбросанные под ногами шайбы. Что только что сейчас было? Он что-то не так сделал? Снова? Хотя, если не брать в расчет приветственную речь, они друг с другом даже словом не обменялись. Чёртовая загадка, а не Попов. ***** Вечером на льду они с ним больше не пересекаются. Антон даже думает, что у Арсения это было разовой акцией, но потом он едет с Матвиенко в автосервис за машиной. Пока сотрудники просят подождать минут двадцать и предлагают им бесплатный кофе, они разговариваются, и Серёжа выдаёт друга с потрохами. — Арса не бывает вечером на льду? Реально? Странно. Этот сумасшедший там обитает весь последний год. Может, вы по времени не совпадаете? Несостыковки по времени у них быть не может, и Шастун чувствует накатывающую из ниоткуда вину. Честно не вдупляет, что происходит, но как будто бы прикладывает к этому всему руку. Неприятно. Может, им стоило обсудить подобие графика? Составить расписание по дням, раз они оба такие пришибленные. Но Арсений начинает так упорно игнорировать его присутствие где-либо вне льда, что он на эту мысль забивает. Тому, в конце концов, давно не пять и у него есть язык. Как и у него, но он не первый начал. Азамат Тахирович же, как назло, ставит их вместе во все парные упражнения. На возмущенный взгляд Попова он со смешком отскакивает в сторону, словно защищаясь, и поясняет: — Арсень, ты один подходишь Антошке по росту. Так что не бузи и иди отжиматься. Арсений оглядывает спортивный зал — парни уже устраиваются на коврики для растяжки. Видит, что подходящих по росту кандидатур в команде действительно больше нет, и смиренно плетётся за Антоном. Они не разговаривают даже там — Арсений всем видом даёт понять, что не хочет, а Антон его игру поддерживает. Но отвести взгляд теперь не может совсем. В мозгу отпечатывается картинка с ним с единственной совместной тренировки. Почему-то тот образ не даёт ему покоя, и он периодически возвращается к нему, прокручивая в голове. Арсений для него — ребус без разгадки, и ему хочется облазить все углы, чтобы наконец-то понять, есть ли к нему ключ. Потому что головоломки не давались ему ещё в детстве, а тут прямо… Хочется. Довольно быстро начинаются первые игры в сезоне. В залах днями репетирует группа поддержки — Катя машет им с Димой из-за приоткрытой двери, пока остальные парни шушукаются и обсуждают девчонок. Проводятся творческие конкурсы для болельщиков, в коридорах вовсю шумят младшие классы. Город начинает жить хоккеем, с упоением обсуждая расписание матчей всех команд вертикали. Антон убеждается, что у Попова реально настоящий фан-клуб. Девчонки караулят его у входа, заваливают комментариями посты и скандируют его имя с трибун. Арсений на все эти проявления внимания отвечает взаимностью — фоткается, присылает под комментами эмодзи, выставляет в личный аккаунт снимки без футболки. Но домой почему-то убегает обходными путями. Когда Позов зовёт Антона погулять вместе с ним и Катей — им очень быстро удаётся найти общий язык, она рассказывает ему занимательный факт. У Арсения нет девушки, а от любых попыток склонить его к отношениям, он бежит как от огня. Хотя периодически флиртует с поклонницами, а половина группы поддержки писает от него кипятком. К концу сентября похожая волна внимания вдруг накрывает и его. Он искренне удивляется, когда после домашней игры встречает трёх переминающихся у ворот девчонок лет шестнадцати. Они окружают его, просят сфоткаться и очень долго строят глазки, поздравляя с очередной победой и интересуясь о планах на вечер. У Антона из планов — полежать на диване, и он спешит как можно скорее оттуда убраться. Правда, через пятнадцать минут в инстаграме вылезает сразу несколько фотографий с его отметкой и подписью «кажется, в молодёжке появился новый краш». Пацаны начинают над ним подшучивать — скоро ли покупать костюм на свадьбу, а Дима предупреждает о строящихся на него кем-то планах ещё и со стороны участниц группы поддержки. Антона эта информация пугает до чёртиков — во-первых, ему сейчас не нужны отношения, а во-вторых, его действительно не вставляют девушки. Даже любящие хоккей. Первый месяц пролетает как по накатанной, и к началу октября он решает вернуться к самостоятельным тренировкам. Не хочется терять форму, да и, будем честны, надеется, что караулящие у ворот девушки разъедутся по домам. В первый же такой день Антон оставляет сумку в раздевалке и идёт в столовую на ужин. Мария Станиславовна — самая позитивная из всех сотрудников академии и напоминающая ему по типажу маму — мягко треплет его по волосам и протягивает тарелку с ещё дымящимися котлетами. А после гуляет по территории и, лишь когда темнеет, возвращается в здание. В коридорах тренировочного блока — тихо. Мальчишки в основном галдят либо на улице в парке, либо в общежитии. Антон вешает куртку в раздевалке у входа и поднимается на второй этаж. Здесь — панорамные окна в пол и в сгустившемся вечернем сумраке как на ладони видно переливающуюся по другую сторону Иртыша огоньками арену. В этом было что-то символическое — построить детско-юношескую академию через берег от одной из главных хоккейных арен страны. Через берег от места, куда мечтал попасть каждый местный учащийся. Развести по разные стороны конечную мечту и место, в котором и ковался к ней путь. Каждый день волей-неволей ровно здесь останавливался хотя бы один из ребят — смотрел во все глаза, прилипая к окну, и шёпотом делился с другом своими мыслями. А каково этого — играть по другую сторону берега? Очень страшно? Видеть мечту, жить буквально на расстоянии вытянутой от неё руки — вдохновляло больше любой встреченной на стене мотивационной цитаты. Грустная правда же крылась в том, что попасть туда смогут единицы. Кто-то перерастёт хоккей ментально — решит стать художником или бизнесменом, кто-то, наоборот, не дорастёт физически — переходный возраст скажется на габаритах и скоростях, кто-то очень горько и досадно травмируется и больше никогда не сможет выйти на лёд. Антон знал таких пацанов, дружил с ними и старался не думать, что такое может случиться с каждым. Даже с ним. Потому что без льда он свою жизнь не представляет совсем. Сейчас в коридорах пусто и он тормозит у одного из таких окон. Медиафасад омской арены впечатляюще переливается красной подсветкой. С этого ракурса, вечером, она напоминала ему маяк, призывно зовущий вперёд к мечте. Именно там царила жизнь — взрывалась враз двенадцатью тысячами голосов, ударами барабанных палочек местной музыкальной кавер-группы, баннерами фанатского сектора. Антон тоже хочет там играть. Как и все местные мальчишки. Он не просто так подписал контракт — не из-за денег, хотя это абсолютно точно было отличным подспорьем, но ещё он хотел именно играть. Там, где это любили так же, как и он сам. Мысли о будущем поглощают его настолько, что он не сразу замечает, что стоит в коридоре не один. Вздрагивает от неожиданности, стоит знакомому, чуть хрипловатому голосу разрезать тишину: — Тоже любишь здесь постоять? Развернувшись вполоборота, в нескольких метрах левее от себя он замечает Арсения. Тот стоит у окна, засунув руки в карманы спортивных штанов. Смотрит вперёд, прикусывая в задумчивости внутреннюю сторону щеки. — Да. Когда хочется подумать. Да и… красивый отсюда вид. — Согласен, — Арсений сухо кивает. — Я каждый день отсюда смотрел, как арену строили. Как сваи возводили, фасад клали. Смотрел и думал, как клёво будет там сыграть. Ходить на матчи болельщиком это одно, а вот игроком… Он замолкает, устремляя взгляд ещё дальше. Удивительно, но, кажется, Антон впервые разделяет его чувства. Даже несмотря на то, что в отличие от родившегося здесь Арсения и впитавшего в себя любовь к омскому хоккею ещё с пелёнок, живёт здесь совсем ничего. Но он тоже чувствует это — трепет в грудной клетке от одной лишь мысли «а что будет, когда…». Впервые за свою пусть пока и не длинную, но относительно стабильную хоккейную карьеру, он чувствует этот мандраж. Им уже не пятнадцать, у обоих — последний год в молодёжке и пристальное внимание со стороны тренеров по обе стороны берега и даже других городов. Стрельнет ли на взрослом уровне? Или забуксует, как многие, не оправдав звание молодой звезды? Облажается? Подведёт болельщиков, команду? Самого себя? Или же возьмёт кубок? Об этом всём Антон старается не думать — лучше играть, чем задавливать себя грузом пустых мыслей. Но Арсений сейчас рядом словно чувствует именно это, и он не может оставить его наедине с самим собой. — Хочется, но колется так, что готов от страха спрятаться в шкафу? — он предполагает окончание фразы, и Арсений усмехается, бросая на него искоса короткий взгляд: — Типа того. Не думал, что будет так… М-м-м, очково. За шаг до мечты. — Знаешь, это нормально — бояться. Я теперь хотя бы знаю, что ты человек. — Ну спасибо, Шастун. А ты что тут так поздно делаешь? Антон замирает: вот он идеальный момент для разговора. Может быть, поздновато, но лучше, чем никогда. — Потренироваться пришёл. А ты… Почему не ходишь? Серёга сказал, что ты вечером часто катаешься. — Серёга — трепло. Не знаю, просто не хотелось. — А сейчас не хочешь? Антон понимает, что сказал, только когда слова вылетают изо рта. Господи, тот сейчас подумает, что он сумасшедший. Силясь сделать вид, что ничего странного в его предложении нет, он переводит взгляд с Арсения на раскачивающееся под окном от ветра дерево. Как будто бы смотреть на него сейчас интереснее всего. — Шастун, — Антон не видит, но слышит, как тот улыбается: — Откуда ты такой взялся? — Из Подольска. — Дурачина, я же не об этом. А вообще, мог бы просто сказать, что один не справляешься. Или подожди, тебе одному на льду ссыкотно? Антон в возмущении краснеет и даже забывает про объект своего наблюдения: кому тут ссыкотно? — Ты офигел, Попов? Я сейчас заберу своё предложение обратно. Падающая от уличного фонаря тень ложится на лицо Арсения и подсвечивает его вздёрнувшиеся в улыбке края губ. Антон в этот момент по ощущениям куда-то стремительно летит. — Пошли, Шастун. Потренирую тебя. ***** Их вечерние совместные тренировки становятся постоянными. Два раза в неделю либо же один — в зависимости от графика выездных игр — они встречаются на том же месте у окон в обозначенное время и вместе идут в раздевалку. При этом их странные взаимоотношения никуда не пропадают — Арсений больше не молчит и не смотрит из-под нахмуренных бровей, но начинают новую ветвь словесной пикировки, за которой с интересом наблюдает вся команда. В эту его игру Антон включается охотнее, чем в месяц молчанки. Тем временем, сезон набирает обороты — они ездят в Тюмень, Новосибирск и Казань, спят в гостиницах и тренируются в городах с другим часовым поясом. Стабильно набирают очки, забираясь в первую тройку в турнирной таблице. Антон на играх стоит увереннее, чем годом ранее — за плечами уже больше опыта, а в нынешних партнеров по команде он верит сильнее, чем во всех предыдущих. Говорят, полевые спокойнее чувствуют себя с уверенным за спиной вратарём. Но не все знают, что работает эта фраза в обоих направлениях. Несколько игр ему дают отдохнуть — Артёму тоже нужна игровая практика. Именно тогда, в первых числах ноября, он впервые читает о себе сразу в нескольких журналистских телеграм-каналах. Все беспокоятся, нет ли у него травмы, и называют «молодым, вселяющим надежды». Антон же чувствует, как растёт с новым тренером — они исправно работают над его слабыми сторонами и обсуждают прошедшие игры подетально. В Казани, когда выездная серия подходит к концу, а из восьми возможных очков они везут домой шесть, Григорий Михайлович врывается в раздевалку уже в момент сборов. Пробегает взглядом по удивленным лицам парней и указывает пальцем на них с Арсением: — Шастун, Попов — вас вызывают в главную команду. В основе эпидемия гриппа, слёг вратарь и несколько полевых, так что летите в Уфу на подстраховку. Самолёт у вас через три часа, в аэропорту там вас встретят. У Антона от неожиданности даже выпадает сумка из рук. Как в главную команду? Уже? Нет, конечно, такой новости счастлив был бы любой — даже с учётом того, что вынудившие к этому обстоятельства были не из весёлых. Но вот так, с корабля на бал, и, скорее всего, сразу в игру. Он к этому не совсем готов. Встречаясь взглядом с Арсением, Антон понимает, что в своём ощущении не одинок — у того в глазах мечущиеся всполохи испуга, которые он всеми силами пытается погасить. Лишь кивает главному тренеру и принимается собирать баул чуть оперативнее. Антон тоже кивает, уточняет по поводу билетов — у кого забирать, довезут ли их или вызывать такси, и точно также решает заняться сбором вещей. Любая физическая деятельность отлично помогает отвлечься. До аэропорта им в итоге вызывают микроавтобус — они прощаются с пацанами перед отъездом, выслушивают добродушные смешки по поводу инициации для взрослых в основной команде, отбивают выставленные на удачу кулачки. Парни за них действительно рады. Позов так вообще светится как-то особенно по-отечески. Регистрацию они проходят молча, также молча ошиваются в зале ожидания, поглядывая на электронное табло с расписанием рейсов. Мозги после матча варят плохо, тело слушается с трудом — хочется уже поскорее лечь. Радует одно — лететь им всего полтора часа, а там их точно ждёт тёплая кровать в гостиничном номере. Места у них на борту рядом, и когда бортпроводницы, заботливо предложив что-нибудь из напитков, проходят дальше, Антон с крайнего у прохода сиденья поворачивает голову к Арсению. Тот сидит, почему-то крепко зажмурившись. — Арсений, ты в порядке? Пару секунд он молчит, а потом кивает: — Да. Не переживай, не умру. Тащить моё бренное тело тебе не придётся. Антон возмущенно сопит: — Вообще не смешно, идиот. Я же не от балды спросил — вдруг тебе плохо. Женщина у окна драматично вздыхает — явно намекает на их не интересующие её разговоры. Арсений, приоткрыв один глаз, понижает голос: — Переживаешь за меня, Шастун? На его усталом лице появляется знакомая тень ухмылки. Удивительно, как даже отыграв два полных матча за два дня, а до этого после перелёта ещё два, скрючиваясь точно так же, как и он в позе креветки в самолётах и автобусах, Попов умудряется оставаться идеальным. С взъерошенной копной волос, залёгшими под глазами едва заметными синяками и полопавшимися сосудами. Господи, ему не мешало бы поспать. — Делать мне больше нечего, — Антон думает о том, что сам сейчас похож максимум на бомжа. К нему такому не подойдёт ни одна фанатка. — А ты спать собрался? — А ты пообщаться хочешь? — Уже не особо. — Молодые люди, — женщина у иллюминатора всё-таки не выдерживает и разворачивается к ним с таким видом, что они оба моментально затыкаются. На них — клубные куртки с эмблемой, не хватало, чтобы потом где-нибудь накатали статью об игроках-грубиянах. Но оба давят смешки — вышло забавно. Больше они не разговаривают — Арсений демонстративно достает из кармана кейс с наушниками, трясёт ими в воздухе, намекая Антону поступить точно так же, и до конца полёта если не спит в самом деле, то искусно притворяется. К Антону же сон не идёт, даже несмотря на усталость. Внутри вертится плотно сплетённый клубок эйфории и нервозности. В аэропорту их встречает персонал клуба — помогают забрать вещи, везут до гостиницы, куда уже заселилась команда, и добавляют в чат, где болтается расписание на завтрашний день. Утро им по желанию разрешают пропустить, а вот вечером — стандартная обязательная тренировка на льду и командное собрание. Заселяют их с Арсением в одиночные по соседству номера — роскошь игры во взрослой команде, и Антон тут же валится на кровать. Мыслей в голове куча, но разбираться с ними сил нет. Пропускать утреннюю тренировку он даже не думает — всё равно успел на выезде перестроиться под другой часовой пояс, да и что подумает о нём команда? Молодой, а уже филонит? А тренеры? Вызовут ли в основную команду в следующий раз? С этими мыслями он встаёт и утром. Неспешно умывается, собирается на завтрак и застывает почти у порога. А куда, собственно, идти? К счастью, в дверь через секунду стучат, и он с облегчением бежит её открывать. Наверняка это Арсений — кому еще нужна с утра пораньше его физиономия? Может быть, решил забрать у него свои документы или тоже подумал, что вдвоём разбираться легче. Антона мысль увидеть лицо Попова за дверью неожиданно воодушевляет. И как они до этого докатились. Вернее, докатился он. Попов, скорее всего, до сих пор не горит желанием лицезреть его так часто. На пороге в итоге оказывается один из тренеров. Мужчина интересуется его самочувствием, узнаёт, как они добрались и удалось ли поспать. А после утвердительного кивка на вопрос о тренировке предлагает проводить до ресторана. Антон соглашается: всё равно бы сам искал его целую вечность. За завтраком с ним здороваются сразу несколько игроков и у него, как у пятилетнего мальчишки, позорно потеют ладони. Он вида не подаёт — представляется, обменивается с ними дежурными фразами и улыбками, а сам под столом вытирает руки о ткань шорт. Всё ещё кажется, что он просто задремал после матча и его вот-вот растолкает Позов. Но пробуждения не происходит, завтрак заканчивается, и все дружно уходят готовиться ко льду. В раздевалке его встречают дружелюбным гулом. Снова рукопожатия, расспросы о последних матчах за молодёжку и Омске. Половина команды — стабильные игроки уровня плей-офф, обладатели кубка Гагарина, даже чемпионы мира. Антон за некоторыми ещё пару лет назад следил через экран телевизора, а сейчас стоит с ними в одной раздевалке, пытаясь не выдать дрожащие коленки. Благо почти следом появляется Арсений, и всё внимание переключается на него. Антон говорит ему мысленное спасибо — минутка наедине с собой ему была катастрофически нужна. У Попова, в отличие от него, на лице ни капли волнения. Он тут же включается в разговоры, рассказывает, как забил дубль позавчера в Казани, и смеётся над чьими-то шутками. И то ли он искусно прячет волнение — Антон же видел его глаза вчера в раздевалке, то ли ему действительно спокойно. День в тренировочной суете пролетает быстро — вне льда они разбирают соперников и их последний матч, а на льду занимаются чуть интенсивнее, чем обычно. Антону с этим явно попроще — у вратарей не особо меняется цикл упражнений. Разве что требовать могут в два раза больше, но как воспитаннику Сергея Евгеньевича ему делают поблажки. Несколько свободных часов между тренировками они отдыхают — сначала Антон пишет маме, мониторит соцсети клуба — там уже выложили пост о их временной командировке в главную команду и пожелали удачи, а затем засыпает. И снится ему, как назло, Попов. Сон какой-то дурацкий, сюрный. Он в нём почему-то натирает сливочным маслом лыжи, а Арсений пытается забросить шайбу в баскетбольное кольцо с отметки в пять метров. Уже вечером, когда до игры остаётся меньше суток, его накрывает паника. Маленький Антошка внутри бегает по комнате, топает в истерике ногами и ноет. Он не знает, чего завтра ждать и за что хвататься. Справится ли он? Не подведёт? В такие моменты Антону обязательно нужно с кем-то поговорить — заземлиться за разговорами о простом. Думает он над этой мыслью недолго — надевает тапки и выходит из комнаты. В коридоре гостиничного этажа непривычно тихо. Привыкший к гаму на выездах — сначала в составе юниорской команды, а после — молодёжной, он немного удивлён. Но оно и понятно — здесь спортсмены главной лиги страны и игрушки они давно переросли. Игроки больше времени уделяют сну и восстанавливающим процедурам — тому, к чему их приучают в системе сейчас. Ведь как бы ты не хотел играть, главное, чтобы этого хотело твоё тело. Антону же, как назло, именно сейчас хочется кого-нибудь увидеть. Даже не обязательно говорить, просто помолчать за компанию. Не чувствовать давящие на него со всех сторон четыре стены. Попереживать он еще успеет. Но в коридоре он стопорится — а к кому, собственно, идти? Здесь нет готового выслушать Позова, Матвиенко, заваривающего за рассказом самый вкусный в жизни чай, или Гороха. Последний его бы сейчас накормил чем-нибудь вкусным. Потому что думать на пустой желудок — грех. Парни здесь в команде вроде бы все приветливые, в раздевалке чувствуется приятная семейная атмосфера, и он точно мог зайти к любому из них. Его вряд ли прогонят, даже выслушают, дадут какой-нибудь совет с высоты своего опыта. Но это всё не то. Идти к тренерам тоже не вариант — вдруг засомневаются в его психологической готовности, не выпустят на игру. Да и будут правы — чего он распереживался-то. Однако нужный ответ в голову всё же приходит. Сделав глубокий вдох, Антон проходит три комнаты прямо по коридору, останавливается у двери и, замерев на секунду с вытянутой рукой, всё-таки стучит. За дверью через секунду слышится копошение. Ещё через несколько она распахивается и перед ним предстаёт растрёпанный и очень сильно удивленный Попов в трениках и клубной футболке. — Шастун? Неожиданно. Что-то случилось? К его огромной радости, Арсений недовольным не выглядит. Захотел бы его выгнать, уже бы наорал. Это он умеет. Может, прийти сюда было не такой уж плохой идеей. В конце концов, они всё-таки сокомандники. — Нет, я просто, — он чешет затылок и воровато оглядывается по сторонам. — Скучно одному. — И ты решил осчастливить меня своим присутствием? Ладно, проходи, — вопреки собственным словам Попов отходит в сторону, пропуская его, и прикрывает дверь. Номер у него точно такой же, как и у Антона — тёмные бордовые шторы, большая двухспальная кровать с белоснежным комплектом постельного, тумбочка у изголовья — на ней уже лежит кейс с наушниками, какая-то книжка, бумажник и телевизор на стене напротив. Всё в меру лаконично и просто. Антон усаживается на краешек кровати и осматривается по сторонам: — Я не помешал тебе? Ты ещё не спал? Может, я невов… — Шастун, — Арсений с грозным видом обходит кровать с другой стороны. — Если бы я собирался спать, я бы тебе даже не открыл. Ну, или открыл, чтобы послать в недалёкое пешее. Не думаешь же ты, что я ради тебя жертвую своим личным пространством? — Недалёкое пешее? Это ты так «нахуй» завуалировал? — Я сейчас передумаю насчёт своей гостеприимности. — Ладно, прости, — Антон вскидывает вверх руки, признавая поражение. Не очень хочется быть выставленным за дверь, да еще и Поповым, только что его сюда впустившим. У того вообще на этот счёт был какой-то бзик. К примеру, никто из парней до сих пор не знал его точный домашний адрес. Дима сказал, что, возможно, дело в поклонницах — встречаются и совсем странные, готовые ночевать на лавочке у подъезда, поджидающие с включенными камерами телефонов прямо в кустах. Антон в это не особо верит — скорее Арсений что-то скрывает. Что-то очень мало кому понятное или же наоборот известное всем. Типа секрета Полишинеля. Арсений скидывает гостиничные тапки, забирается с ногами на кровать и, как ни в чём не бывало, щёлкает пультом от телевизора. На первых двух каналах идут новости, на следующих — мультфильмы. Антон даже успевает выцепить взглядом серию Смешариков, как Арсений заговаривает: — Я когда нервничаю, люблю смотреть бессмысленные шоу по телику — здорово помогает разгрузить мозг. А ещё вспоминаю каникулы у бабушки в деревне — она любила смотреть всякую чепуху, а я не мог отлипнуть от экрана, пока не узнаю, чем закончится серия. — А сейчас бабушка… — Живая, — Арсений предугадывает его мысли, снимая повисшую в воздухе неловкость, и продолжает щелкать пультом. — Просто у меня меньше времени и не получается долго оставаться в деревне. О, кажется, что-то нашёл. Антон жадно ловит каждое сказанное им слово и даже не сразу понимает, что можно отвести взгляд к телевизору. Он впервые слышит от Арсения что-то помимо саркастических реплик. Это странно и удивительно хорошо одновременно — оказывается, тот может быть не просто красивой истеричкой, но и вполне себе нормальным собеседником. — А вы что делаете обычно? Когда нужно настроиться? Ну, вратари. — По-разному. Нет какого-то, как все любят говорить, вратарского заговора — кто-то книжки читает, кто-то медитирует. Я обычно сплю. Это ты, наверное, уже понял. Арсений к нему наконец-то оборачивается — в глазах его пляшут смешливые чёртики: — Сложно не заметить, когда ты обслюнявил уже половину автобуса. В общем, не знаю, как ты, а я лягу и посмотрю эту шнягу на федеральном канале. Если хочешь, можешь присоединиться. Он действительно взбивает за своей спиной подушку и с громким вздохом облегчения вытягивает ноги. Антон с секунду медлит — именно сейчас почему-то охватывает неловкость. Хотя сколько раз за свою жизнь он тусил в номерах партнеров по команде? Бывало, они заваливались на кровать и впятером, громко ржали, обсуждали чей-нибудь идущий в моменте по телевизору матч. Однако ноги требовательно гудят — вместо дня отдыха на диване в Омске он подсунул им еще несколько тренировок, и если не ляжет прямо здесь, то до номера придётся ползти. Поэтому он берёт себя в руки, считает про себя до пяти и неловко забирается на кровать, ложась в сантиметрах двадцати от Арсения. По телевизору идёт «Мужское/женское» — Антон знает только потому, что видел в тиктоке нарезки с цитатами ведущего. Судя по крикам одной из женщин в зале и общей актерской игре — в очередной раз решают, кто настоящий отец чьего-то ребёнка. Показавшаяся вдруг глупой поначалу идея действительно затягивает. Антон не замечает, как начинает сопереживать бабушке семейства, а Арсений с громкими вздохами недовольства пародировать главную героиню. Получается у него забавно — брови смешно вздымаются вверх, глаза будто вот-вот выпрыгнут из-под бровей, а голос отдаёт фальцетом. — Сейчас она ещё скажет, что ничего не помнит, — секунд через десять после реплики Арсения женщина на экране разражается цитатой слово в слово, и они заливаются приступом смеха. Голова постепенно перестаёт идти кругом от тревожных мыслей, а внутри будто кто-то аккуратно расправляет все его зажимы. Становится тепло и спокойно. Сознание же концентрируется в одном конкретном моменте — в том, в котором они с Поповым лежат на кровати и хохочут над дурацким шоу. Вытирая проступившую от смеха в углу глаза слезу, он украдкой смотрит на Арсения. Между ними одна на двоих тревога и, как теперь кажется, довольно много общего. Антон до этого момента не задумывается, а теперь понимает — им обоим важно личное пространство, оба избегают отношений, и оба до одури влюблены в хоккей. И ещё с десяток причин, но ему достаточного и последнего. Потому что уж кто смотрел на лёд поистине влюблёнными глазами, так это Арсений. Удивительно. Когда последние музыкальные аккорды передачи сменяются рекламной заставкой, они оба откидываются на подушки. — Я тоже переживаю, — молчание не кажется неуютным, но Арсений спустя время заговаривает. — Никогда как сегодня не нервничал. Пиздец какой-то. Хотя объективно если и сыграю завтра, то всего пару смен. — А мне кажется, ты выйдешь играть в основе, — Антон поворачивает к нему голову и упирается взглядом в уходящую под ворот его футболки россыпь родинок. Он уже сотню раз видел Арсения переодевающимся, но почему-то замечает их только сейчас. Такие умилительно-крохотные. — С чего ты это взял? Это с вратарями беда, а полевых хватает. — Нельзя сажать на лавку такого классного крайнего нападающего. Если хочешь, можешь называть это вратарским чутьём. — Это, Шастун, называется не чутьё, а комплимент. Я удивлён и польщён. Спасибо. Антон чувствует, как пунцовеют кончики его ушей: надо же было сейчас такое сморозить. Хотя, по сути, он не сказал ничего кроме правды. Арсений — классный перспективный нападающий с хорошим катанием и затруднительным для вратарей кистевым броском. Они не зря сложно косились друг на друга с самых юниорских — тот не понимал, почему у него вдруг перестаёт получаться, а Антон каждый раз думал о том, что сейчас пропустит, но был чуть удачливее. Арсений всегда был разным — будто даже броски исполнял по одному ведомому ему настроению. Да и в команде, как недавно оказалось, уже существовала одна закрепившаяся примета: если Арсений Попов не в духе, то кому-то сегодня пиздец. И не факт, что сопернику. — А ты классно стоишь в рамке, — Арсений переворачивается на бок, укладывает голову на сгиб локтя. Теперь они чуть ближе, и Антон видит, как часто дрожат у того ресницы. — Хотя ты пиздец огромный и по всем законам логики должен быть неповоротливым. А ещё ты круто чувствуешь момент броска — это очень усложняет игру против тебя. И твоя растяжка, конечно, это пиздец. Ты прямо реально до конца садишься на шпагат? — Теперь, кажется, комплимент мне делаешь ты? — Тебе не кажется. Твои ноги — это пиздец. Арсений продолжает разглядывать его, усмехается коротко, заламывая кончики бровей. Антон же наверняка краснеет как варёный рак: такие комплименты ему раньше не делали. Вернее, вообще никогда не делали. — Эм-м, спасибо, — голос предательски хрипит. — Я, наверное, пойду. Спать пора. — Давай, — Антон встаёт с кровати, старательно пытается на Арсения не смотреть, но чувствует прожигающий его макушку взгляд. Он даже не подрывается в своей привычной манере с кровати, чтобы выпроводить за дверь. Продолжает лежать. Уже у порога Антон мысленно бьёт себя по голове — чего он как пятилетка вдруг засмущался-то, и оборачивается: — До завтра? Арсений кивает ему с нечитаемым взглядом: — До завтра, Антон. Внутри что-то гулко обрывается, и лишь у собственного номера Шаст понимает, что это было. Арсений впервые назвал его по имени. ***** На игру они выезжают в штатном порядке за три часа до начала. От гостиницы до арены по прямой минут пятнадцать и располагаться в автобусе поудобнее нет никакого смысла. Перед матчем команда предельно сконцентрирована — кто-то сидит, прикрыв глаза, медитирует, кто-то слушает в наушниках музыку и до начала игры к нему лучше не подходить, кто-то рубится в телефоне в стрелялки — тоже вполне себе антистресс. С задних рядов кто-то тихонько посмеивается — хохотуны есть в любой команде. Антон нервно ёрзает по сиденью и не сразу замечает подошедшего к нему Арсения. Он уже в наушниках — всегда слушает перед игрой любимые Prodigy. Обменивается с ним приветственным взглядом и молча садится рядом. Даже не спрашивая разрешения, как они обычно это делают. Оба переживают — уже одной ногой около мечты и облажаться становится в разы страшнее. Эта ситуация их странным образом сближает, и Шаст, приложив руку к сердцу, этому рад. Они никогда друг другу врагами и не были. Возле ледового дворца, который автобус объезжает по кругу в поисках заезда на территорию, уже бродят первые болельщики и среди них отчётливо выделяются свои. С красными флагами, шарфиками и барабанами на груди. Такое пристальное внимание даже в чужом городе греет душу: когда понимаешь, сколько людей за твоей спиной, хочется становиться лучшей версией себя день ото дня. Да и в Омске болели так, как Антон до этого нигде не встречал. Город действительно живёт хоккеем — он убедился в этом за несколько прошедших месяцев. От самого юного и до самого пожилого болельщика. Нельзя было пройтись по улице и неостаться незамеченным — кто-то непременно хотел пожелать удачи. Антона заприметили тоже, хотя, казалось бы, новичок, да и к молодежной команде явно меньше внимания, чем к главной. Но ему тоже улыбались на улицах, поздравляли на кассе с победой и делились впечатлениями от игры. Заставляя всё больше влюбляться в эту команду, людей. Охранник у проезда поднимает шлагбаум, и автобус заезжает на территорию дворца. Как только он притормаживает у входа для спортсменов, все начинают неспешно подниматься с мест. Антон, выпрямляясь, случайно ударяется головой о полку сверху, матерится, но даже после этого Арсений не ведёт и ухом. Неужели уснул? Игроки, идущие по проходу, по-доброму усмехаются, и он, склонившись, смущенно трогает Попова за плечо: — Эй, Арс. Мы приехали. — Я не сплю, Шастун, — он так неожиданно распахивает глаза, что Антон испуганно ойкает и хватается за спинку кресла: — Что, перебздел? — Да иди ты, придурок. Нашёл, когда пугать. Ты вообще выходить собираешься или мы с тобой игру из автобуса посмотрим? — Ну, если ты планируешь только смотреть, то можешь и отсюда. Лично я играть приехал, — на его губах расплывается довольная лисья ухмылка, и Антон закатывает глаза. Вот он знакомый, но уже не такой бесящий Арсений. Даже… Вообще не бесящий. Из автобуса они ожидаемо выходят одними из последних. Клубный фотограф тут же делает с ними на ходу несколько снимков, а сммщик отбивает кулачки, снимая историю в инстаграм. До раздевалки они так и идут бок о бок — не говорят ни слова, но это и ни к чему. Вчерашний короткий разговор в номере очень многое расставил по местам. Когда же они пересекают порог раздевалки, начинается обычная рутина. Персонал проводит последние приготовления перед матчем — проверяют клюшки, точат коньки, они же неспешно переодеваются и отправляются на разминку. Здесь уже у каждого свой индивидуальный набор упражнений. Кто-то, после общей разминки, например, крутит в коридоре велик, а кто-то, как он, раскладывает коврик и растягивается. Вратарю перед началом игры необходимо хорошо разогреться — они не бегают, как полевые, по льду, не нарезают круги вокруг чужих ворот и не дерутся у бортов, но в воротах зачастую вертятся как ужи. И, если где-то недоработать, можно легко заработать растяжение или даже травму. Пока парни недалеко от него пасуют друг другу мяч через волейбольную сетку, Антон занимает место в наиболее укромном углу и, достав несколько теннисных мячиков, начинает ими жонглировать. Одно из постоянных вратарских упражнений для разминки кистей и проверки реакции. Андрей, бэкап команды, но на сегодняшний матч ввиду череды болезней, основной вратарь — располагается неподалеку. Тоже тянется в шпагате, разминает спину и пару раз, пересекаясь с ним взглядом, улыбается. Ему вроде как двадцать пять, и играет он здесь с детства. Местный воспитанник, с детства мечтавший заиграть на основном уровне. Статистика за сезон у него неплохая, и вроде как именно с ним Антона и планируют попытаться наиграть в будущем. Антон не против — Андрей кажется неплохим парнем. На раскатку они выходят в не менее бодром расположении духа. Хоккей в Уфе — больше чем игра. Почти религия. Народу на трибунах набивается прилично даже на раскатку. Под сводами дворца играет что-то из «Linkin Park», и Антон, перемещаясь на щитках в разминке, наблюдает за своей командой. В молодёжке всё проще — больше атакующего хоккея, куража, шуток. Там еще можно ошибиться — простят за горящие глаза и неопытность. Не посадят в запас до конца игры осознавать ошибку. Наоборот, выпустят через смену её исправлять. Здесь же — даже шутки другие. На льду уже не просто влюбленные в хоккей люди — профессионалы с большой буквы. Антон в кучке игроков первым делом ищет взглядом Арсения. Он и раньше на него частенько поглядывал — просто так, без причины. Сейчас же понимает, что это уже даже не привычка, а реальность, в которой Попов притягивает его к себе невидимым магнитом. Вот он стоит, опёршись о клюшку, разговаривает с кем-то из нападающих. Даже больше слушает, косясь одним глазом в сторону ворот, а вторым на собеседника. Таким сосредоточенным Антон видит его впервые. Обычно Попов тот ещё комедиант — подначивает парней, каламбурит, дёргает за край свитера, пританцовывая после от удовлетворения своим коварством. Сейчас же он воплощение серьёзности, и эта картинка отпечатывается у Антона в мозгу следом за той первой, с тренировки. После раскатки они собираются в раздевалке — главный тренер озвучивает установку на игру, проговаривает состав, особенное внимание уделяет им двоим. Антона просят быть начеку — матч может сложиться как угодно, Арсения обещают выпустить на лёд чуть попозже и просят быть собой. А потом капитан озвучивает напутственную речь, и они выходят в подтрибунное помещение. Под сводами арены уже погашен свет — лишь мерцает яркими сине-зелёными огоньками предматчевая подсветка, а раскатистый голос ведущего просит встретить команду соперника. Они с Арсом оказываются на льду в числе последних и на пару секунд завороженно залипают у бортиков — домашний фанатский сектор пестрит огромным шутливым баннером, а их кричалки слышно, наверное, даже за пределами дворца. В этом всём и есть мощь взрослого хоккея, к которому они оба так стремятся — больше масштаб, болельщиков, выше ставки. Здесь другие скорости — упор, в основном, на позиционку, тактические наработки, но это не делает хоккей хуже. Он просто, в отличие от молодёжного, другой. Первый период проходит без чьего-то заметного преимущества. Обе команды катают на высоких скоростях, пытаются ловить друг друга на контратаках. Вратари действуют хорошо — Андрей совершает пару крутых спасений, а у соперников в рамке, кажется, стоит какой-то волшебник. Шайба только чудом не прошивает их сетку дважды. Весь первый период Антон стоит за защитным стеклом с планшеткой в руках — ведёт статистику по наставлению тренера. Эти простые знакомые действа его заземляют — всё уже не кажется таким страшным, незнакомым. Когда же во втором периоде выпускают Арсения, он засматривается. Наблюдать за его игрой со стороны ему вот так удаётся впервые — обычно он либо на льду против него, либо на воротах позади. Сейчас же отлично видно, как тот уверенно держит шайбу. Добавляет своей тройке скорости, расчерчивает на площадке вроде бы не хитрые, но стопроцентно удачные хоккейные кружева. У него правый хват клюшки, хорошая скорость для роста в метр девяносто и любовь к красивому хоккею. Он неплохо играет в пас — несколько раз отдает за спину не глядя и точно на клюшку партнёра по звену. А ещё он физически крепкий, хоть это и не совсем очевидно на первый взгляд. Соперники пытаются пробить его как самого молодого, но он прижимает их в ответ к бортам, будто говоря. Даже не пытайтесь. Наверное, зря они столько времени пререкались — тот отличный игрок. Как человек, может, вредный, но как спортсмен. Такого же горящего хоккеем человека найти трудно. Антон любовью к хоккею горит с детства и на всех, кто разделяет это, смотрит завороженно и с восхищением. С Поповым это срабатывает с опозданием, вот прямо сейчас. Потому что тот талантливый. И красивый. В хоккейном свитере с номером девятнадцать на спине и без него, вытирающий рукавом запотевший визор и подтягивающийся на турниках. Абсолютно дурацкое место для осознания этого факта — ну, дурак он, что поделать. Зато в углу скамейки его никто не видит, а значит не обратит внимание на покрывший щёки румянец. М-да. Неужели нужно было получить вызов в главную команду, чтобы уложить ощущения в голове в полную картинку? Его меланхоличные раздумья прерывает сирена, свидетельствующая об окончании периода. Он заносит ещё несколько чисел в планшетку и вздрагивает, когда рядом материализуется тренер вратарей и заявляет — третий период от начала и до конца в воротах проведёт он. И Антон тут же погружается в свои мысли. Настраиваться на игру он умеет профессионально. В голове все посторонние мысли как будто бы захлопываются в коробку и убираются моментально в ящик подальше. Перед ним остаётся лишь озвученная тренерским штабом задача — сохранить для команды преимущество в две шайбы. Говорят ему, конечно, не так, но Антон в этом максималист — если что-то и делать, то на высшую оценку. Уже в подтрибунном помещении, когда на плечо ложится чья-то ладонь, а через секунду он понимает, что это Арсения, он на мгновение возвращается в реальность. — Удачи, — у того блестят глаза, и Антон только благодарно кивает. Здесь и сейчас ему удивительным образом нужно было услышать это именно от него. Ступая на лёд, Антон катит к воротам. Суёт бутылку с водой в держатель, стучит в привычном ритуале клюшкой по раме. Лишь бы не подвела, сослужила хорошую службу. Рама не подводит — принимает в середине периода перекладиной один из опаснейших бросков и отдает металлическим звоном Антону в голову. Со всеми же остальными моментами он справляется сам — не без нервных ошибок, но разницу в счете сохраняет. Как и ворота за собой в полной неприкосновенности. Тренера хвалят — говорят, что молодец, мужики в раздевалке жмут руку, поздравляют с первой, пусть и не полной по времени, но всё же победой на взрослом уровне. Это все приятно до белых кругов перед глазами. У него трясутся ноги то ли от усталости, то ли от стресса, но об этом он никому не скажет. Потому что немного стыдно и потому что вряд ли хватит на это сил. А уже в автобусе до гостиницы, Арсений, сидя рядом, тыкает его пальцем в плечо: — С победой, Антон. Его слова отдаются теплом в грудной клетке, и он улыбается, возвращая ему в ответ ту же фразу. Кажется, он влип. ***** После возвращения в команду между ним с Арсением что-то неуловимо меняется. Они перестают язвить друг с другом, обмениваются улыбками при каждой встрече, а когда Загайский в прикол прячет Антонов моток ленты для щитков, Попов отвешивает ему смачный подзатыльник. Минут через пять после нравоучительной лекции Макс подходит к нему с понурым видом — протягивает на раскрытой ладони злосчастную ленту, извиняется, мол, это всё был тупой прикол, и они так часто друг друга пранкуют. Шевелев, заматывающий в этот момент крюк клюшки, закатывает глаза. Макса Антон прощает — сам не всегда был одуванчиком и на сборах пранковал с пацанами сокомандников. А встречаясь с Арсением взглядом, кивает ему с благодарностью. Если бы не тот, он бы ещё долго бегал по раздевалке в непонятках. Меняются и их отношения на льду — Арсений начинает больше отрабатывать в защите, помогая Антону подчищать пятак во время игр, а Антон прислушивается к его замечаниям на тренировках. Где он медленнее опустился в щитки, а где не очень хорошо подработал себе клюшкой. Несколько раз из академии они уходят вдвоём — неспешно идут через мост и болтают сразу обо всём. Антон впервые делится с ним подробностями своей жизни, рассказывает об оставшейся в Подольске маме, игре в юниорке и как выбил себе однажды зуб об бортик. Арсений конкретно о себе говорит мало — все факты слишком обобщенные, но слушает внимательно и, когда нужно, переспрашивает. Антон его слушает тоже — с ним внезапно оказывается интересно. Тот знает, кажется, обо всём в этом мире. Об олимпийских рекордах, детёнышах кенгуру и есть ли у Григория Михайловича дети. Последний факт относится скорее к сплетням, но обойти его стороной они не могут. Арсений играет здесь с детства и с многими тренерами знаком ещё со времён детского сада. Рос на их глазах и видел, как у тех самих стремительно развивалась карьера. Первым на их заметно потеплевшие отношения реагирует Позов. Они как раз едут на выезд — кстати, единственным минусом игры в восточном дивизионе Антон считал поездки по Сибири и Уралу в тридцатиградусные декабрьские морозы. И вот одним из ранних утр в гостинице к нему за столик подсаживается Дима. Сначала они обсуждают погоду — «ну и морозяка же» философски выдает он, выглядывая в окно, а после задумчиво подпирает голову рукой: — Слушай, Шаст, а что у вас с Арсюхой, если не секрет? — Ты о чём? — Антон аж давится от неожиданности кусочком сырника. — О глобальном потеплении между вами. Арсений сначала сожрать тебя был готов от злости, даже не переварив, а теперь на землю из-за вас того и гляди метеорит ёбнет. Уж в чем Поз был хорош, так это в словесных примерах. Шаст даже отвлёкся от еды и хихикнул, представляя, как они с Арсом становятся виновниками глобального апокалипсиса. И, если честно, на правду это немного походило. — Не знаю, Поз, оно само как-то, — он пожимает плечами. — Во время вызова старались друг друга держаться и вот разговорились. Дима хмыкает: — И всё? — Ну, да. А ты что-то ещё хотел услышать? — Да нет, просто поинтересовался. Я же ваш капитан, мне важен хороший микроклимат в команде. Молодцы тогда — нам нужно всем держаться вместе и дружить, а не эту всю херню пятиклашную творить, — на немой вопрос, проскользнувший в глазах Антона, приятель спешно добавляет: — Ну, когда в школе друг друга задирают, чтобы один из двух внимание обратил. Ты только не подумай, я просто для сравнения. Шастун кивает, но с головы его слова не выбрасывает. Возникшую тогда в автобусе мысль он прокручивает каждый день. Решает, что ему показалось, но тут же понимает — нет, не показалось. К Арсению его тянет. От того даже во время конфликтов-то было сложно отвести взгляд, а теперь, когда он знает, что ему за это не втащат как минимум без предупреждения, становится ещё сложнее. Не впадать в самоанализ ему помогает игровой тонус — большую часть своего дня он головой проводит на льду, а когда добирается до кровати, хочет только спать. Но иногда, как сегодня, они снова остаются наедине. Через три дня — последняя в этом году игра, и они решают занять вечерний лёд, чтобы потренировать броски. Решает, конечно же, Арсений — идеи в его голове фонтанируют с промежутком примерно в минуту, а Антон просто соглашается. Во-первых, потому что ему это не помешает тоже, а во-вторых. Потому что зовёт его именно Арсений. В воздухе уже вовсю витает новогодняя атмосфера — шелест подарочных упаковок, запах мандаринок. Коридоры академии украшены блестящей мишурой и гирляндами. Антон Новый год любит искренне и даже немного по-детски — за посиделки у телевизора, поедания салатов на скорость и возможность погонять на коньках на городском катке. Мама даже в не самые простые годы умудрялась притащить ему под ёлку подарок и устроить целый пир. Запекала курицу и обязательно покупала целую огромную банку его любимого мороженого. Именно благодаря маме ему удалось сохранить предновогодний душевный трепет даже в девятнадцать. — Шаст, — Арсений отбрасывает одну из шайб клюшкой к борту и подъезжает к воротам. На сетке сзади лежат две бутылки с водой, и он тянется к своей, делая сразу несколько жадных глотков. — Ты как, кстати, будешь Новый год отмечать? Антон приподнимает шлем и тоже тянется за бутылкой — во рту сухо как в пустыне. — Не знаю. Дома, наверное. Ко мне мама приедет — посидим вместе, позалипаем на новогодний огонёк. А ты? — Мама — это круто, — Арсений откидывает бутылку назад на сетку и цепляется пальцами за перекладину. — А я не знаю. Может, с Серёгой погуляем — он любит таскаться по новогодним вечеринкам. — А родители? Попов хмурится, и Антон даже успевает пожалеть, что задал вопрос — тема явно не самая приятная, но ответ всё же получает: — Да я как-то… В общем, повздорили мы, не уверен, что меня будут рады видеть за праздничным столом. — Что-то стряслось? Хотя ты не обязан рассказывать, прости. Антон раскидывает руки по обе стороны от себя и откидывается на ворота, переводя взгляд к потолку. Оказывается, видеть Арсения грустным ему не нравится. Внутри просыпается совершенно дурацкое желание сделать хоть что-то, чтобы ему помочь. Выслушать, обсудить, обнять, в конце концов. Антон косит на него взгляд: да, обнять было бы неплохо. Такое внимание к другому человеку и желание заботиться он чувствует в себе впервые. Мама не в счёт — она родной человек. С девушками же в подобных ситуациях он чувствовал в основном только неловкость. А что делать? А как? Уместно ли? — Знаешь, почему-то сейчас только тебе я и готов рассказать, — Арсений хмыкает и отталкивается лезвием конька от льда, начиная нарезать вокруг него небольшие по радиусу круги. — Мы с отцом повздорили на тему хоккея. Опять. Молчим с ним уже неделю. — А что не так с хоккеем? — Он против этого всего. Говорит, лучше бы пошел на юриста учиться. — Ты серьёзно? Мне казалось, в Омске любой мечтает увидеть своего сына в команде. — Любой, кроме моего отца. Даже сейчас, прикинь? Когда меня в главную команду поднимали. У него даже доводы никакие не поменялись — только что это всё несерьёзно. Арсений злится так, что того гляди сведёт от напряжения скулы. У него даже взгляд мрачнеет — там, внутри, за пеленой голубой радужки, плещется отчаяние вперемешку с разочарованием. То ли на себя, то ли на отца. Антон решается быстро — зря, что ли, натренирован принимать решения на льду за секунду. Стаскивает с рук ловушку с блином, кладёт возле ворот и, подъезжая ко всё ещё наворачивающему круги Попову, хватает за запястье. Арсений замирает — переводит взгляд с него на руку и обратно, хлопает своими длинными ресницами точно потерянный котёнок. — Арс, всё наладится, обязательно, — жар чужой кожи ощущается даже под рукавом тренировочной майки. — Сейчас же новый год будет, а там все желания исполняются. Я уверен, если ты захочешь… — Ты серьёзно веришь в новогодние желания? Антон не знает, от чего краснеет больше — от удивленного устремлённого на него взгляда или того факта, что он так и держит Арсения за руку, а тот вовсе не спешит вырываться. — Верю. А ты нет? — Перестал где-то лет в пять, Шаст, когда отец криво нацепил бороду Деда Мороза. — А ты попробуй. Зуб даю, оно сбудется. Вопреки ожиданиям Арсений смотрит на него не как на психбольного. Пробегается взглядом по лицу, усмехается задумчиво и накрывает его ладонь своей в перчатке: — Ты дурак, Шастун, но я попробую. Правда. Антону для счастья большего и не надо — он видит, как тот светлеет в лице и улыбается. ***** Мама прилетает в Омск только тридцатого. Дико расстраивается, что не смогла попасть на последнюю в году игру, но обещает остаться до первой домашней — у неё, как и у любого взрослого работающего человека затяжные новогодние праздники. Они идут вместе по магазинам, закупаются продуктами — встречаются в Ашане с Горохом, носящимся в поисках колбасы для оливье, а под конец пересекаются с Матвиенко. Майя Олеговна уговаривает забежать его на днях к ним в гости и поболтать, на что Серёжа с энтузиазмом кивает, обещая притащить торт для чайных посиделок. Тридцать первого же они наводят уборку, нарезают салаты под «Иронию судьбы» и наряжают прикупленную там же в гипермаркете небольшую ёлочку. Заниматься этим самому Антону было некогда и немного лень. Другое дело, когда тебе есть с кем поспорить, куда лучше повесить блестящий новогодний шар и стоит ли включать гирлянду до вечера. Дом сразу наполняется забытым уютом. Антон даже успевает взгрустнуть — когда мама уедет обратно, перестанет шуметь телевизор, исчезнут разговоры за кружкой чая на кухне — потому что разговаривать ему будет банально не с кем, а тишина начнёт давить по нанесённым ностальгией ранам. В двенадцать часов, когда они открывают бутылку шампанского под бой курантов — Антон сам выпивает лишь бокал, его телефон вибрирует входящим сообщением. Он думает, что это кто-то из команды или общего чата, но через пару минут наконец-то смотрит в экран и видит там сообщение от Арсения. Арс 00:01 «С новым годом, Шастун)» «Я как дурак сейчас сжигал бумажку с желанием в бокале шампанского. Пепел на вкус дерьмовый. Если оно не сбудется, я тебя покусаю)))» — Чего это ты там улыбаешься? Девочка какая пишет? — Майя Олеговна задорно стреляет глазами, отпивая из тонкого хрустального фужера за другим концом стола. Антон краснеет: — Ты чего, мама, нет. Это просто… товарищ по команде. Шутку смешную написал. — Ну товарищ так товарищ, — женщина слегка разочарованно пожимает плечами и отворачивается обратно к телевизору. Антон же действительно лыбится как придурок. Неужели он на той стадии, когда от одного сообщения внутри ворочаются бабочки? Он долго пялится в экран — в окошке сверху даже начинают всплывать поздравления в командном чате, несколько раз пишет и стирает текст. Сказать, что он не против про покусать — это как-то слишком кринжово. Вдруг Арсений подумает, что он извращенец. Или написать что-то про собственное желание? Антон, кстати, загадал. Слишком обобщенное — вложил туда сразу несколько смыслов, понадеявшись, что хотя бы один из них стрельнет. В итоге сходится на одном из вариантов и, нажав на кнопку отправления сообщения, прикусывает язык. Шастун 00:04 «И тебя, Арс» «Я уверен, что оно сбудется. Чуйка, помнишь, да?)» Я, кстати, тоже загадал. Может быть, потом расскажу. До встречи на тренировке)». ***** Первого января Антон, как и полагается, проводит на диване — за лежачий день он давно был готов отдать душу, а второго мчит на утреннюю тренировку, чтобы вечером погулять с мамой по украшенному городу. Парни с утра ожидаемо на взводе — рассказывают, кто как провёл время и куда успел съездить. Большинство встретили новогоднюю ночь в Омске — с родителями, девушками, друзьями. Бебур хвалится знакомством с какой-то красоткой и утверждает, что впервые так кайфанул от чисто платонического общения. Арсений же вбегает в раздевалку взмыленный, подлетает к переодевающемуся Антону со спины и, хватая за руку, разворачивает к себе лицом: — Прикинь, мы с отцом помирились. Он даже извинился, что наговорил мне тогда полного бреда. Признал, что был не прав. — Поздравляю! Видишь, я же сказал, что желания, загаданные в новогоднюю ночь, исполняются. — Да, но… Я не это на самом деле загадал. Арсений резко тушуется и оглядывается — вдруг кто решил их подслушать. Но Антон сидит в углу, а Шевелев неподалеку слишком увлечен развязыванием новогоднего кулька — сказал, что подарила поймавшая на улице болельщица. — А что? О-о, — Антон испуганно округляет глаза — только сейчас осознаёт, что стоит перед Арсением всё это время голым по пояс. Так и не успел натянуть до конца термобелье, потому что тот не дал опомниться, метеором влетев в раздевалку. Он начинает на автомате прикрываться руками, в особенности пряча живот — у него, в отличие от остальных, нет красивых кубиков пресса. Краснеет, силясь натянуть костюм повыше. Арсений наблюдает за его неудачными попытками и коротко усмехается. Тянет за рукав костюма сам, ждёт, пока Антон смущенно просунет в него руку, и только тогда продолжает: — Если сбудется, ты узнаешь первым. С этими словами он ещё раз пробегается по нему мучительно долгим по мнению Антона взглядом, поворачивается на пятках и уходит к себе переодеваться. Шаст в ступоре — что значит первым? Они же даже не друзья (или уже да?), потому что бы очень хотелось быть не только друзьями, чего уж скрывать. Не Серёжа, с которым те дружат с пелёнок, не Позов, который абсолютно философски относится ко всем его загонам. Вот прямо он? Ему настолько интересно, что он даже порывается подойти уточнить, но тут же сдувается. Арсений всё равно ему не расскажет — загадочность его второе имя и наверняка прописано даже в паспортной строке. Да и давать повод парням поржать не хочется. В следующие дни они проводят две подряд игры с магнитогорской молодёжкой. Первую после коротких новогодних каникул выигрывают всухую со счётом четыре-ноль, а вот в следующую Антон пропускает всё, что в него летит. Такие дни, увы, тоже бывают. Его меняют после четвёртой шайбы и следующие три в их ворота, которые теперь защищает Артём, он наблюдает со стула за стеклом. В такие моменты хочется одного — чтобы всё побыстрее закончилось. Игра, разбор полётов в раздевалке, день. Антон чувствует себя беспомощным и даже не уверен, где это ощущение сильнее — здесь, за стеклом, когда от тебя не зависит уже ничего, либо там на льду. Одна из камер прямой трансляции наверняка несколько раз проезжается по его унылой физиономии — он всегда усмехался над тем, как показывали на лавке запасных вратарей, а теперь попал в эту ситуацию сам. Грустно и невкусно. Им эта игра не особо принципиальна — и так идут в таблице своей конференции на втором месте. Но позорный, разгромный счет семь-один от среднего по меркам сезона соперника абсолютно всегда бьёт под дых. После такого непросто перестроиться психологически — желания исправиться много, а головой так или иначе зависаешь в прошлом матче. Григорий Михайлович особых разборов им не устраивает ни сразу после игры в раздевалке, ни через сутки на тренировке. Они по стандарту смотрят нарезки с ошибками, обсуждают, а потом переодеваются на лёд. Всё, как и всегда, и это как-то успокаивает. За годы в Подольске Антон успел привыкнуть к тому, что матчи с подобным счётом разносятся тренером до иногда дребезжащих от злости в его голосе стёкол. Здесь же — абсолютно спокойное принятие ошибок и доверие в вопросе их разрешения. Но легче после не становится совершенно. Через сутки у них ещё одна домашняя серия, на этот раз с молодёжкой из Альметьевска, и уже в перерыве после раскатки в раздевалку влетает взлохмаченный Заяц и хлопает глазами: — Пацаны, это пиздос. У меня кореш из Спутника, он сейчас подошёл сказал, что им дали установку на игру ебашить нашего вратаря. Антон, торчащий в этот момент у кулера с водой, сжимает руку на стаканчике с такой силой, что часть воды выплёскивается на пол: — Чего? — Да, да, я серьёзно! — Максим нервно подпрыгивает и подлетает к… Позову, заглядывая к тому, не менее удивлённому, в глаза: — Типа, им очки кровь из носу нужны, а вы же знаете, что они подраться не прочь. Вот тренер им их и сказал, что надо сначала Шастуна из игры вывести. Дима, что делать-то блять? У Антона ухает сердце в пятки. У него бывало, что игроки перебарщивали на пятаке и не особо чурались в борьбе с ним, плевав даже на возможную травму и последующее за ней удаление, но целенаправленная охота… Он с таким ещё не сталкивался. Ладони снова начинают потеть, и он вытирает их об майку, чувствуя на себе взгляды парней. Злые и сочувствующие. — Играть, Макс, — Позов кладёт руки ему на плечо, трясёт легонько, приводя в чувства. Оглядывается на парней. — Сегодня мы будем играть, пацаны, в свой обычный хоккей. Но будьте все начеку, особенно в защите — Антона и, если вдруг что, Артёма, опекаем вдвойне усиленно. Всем ясно? Парни кивают, и Дима чешет подбородок: — Надо только тренерам рассказать. Пошли Макс, вместе дойдем до тренерской. Они вдвоем выходят из раздевалки, а Антон выбрасывает несчастный смятый стаканчик в мусорку и встречается с соболезнующим взглядом Артёма. — Может, нас поменяют в рамке? — предложение Гауса звучит, мягко скажем, так себе. Во-первых, заявку на матч тренера подали уже давно, а во-вторых, даже если его сразу снимут и поставят Артёма, то для игроков соперника всего лишь поменяется мишень. Ситуация, откровенно говоря, дерьмовая, как ни крути. Но сделать с ней они ничего не могут — чужому тренеру в голову не залезть, и Антон бредёт к месту, чтобы включить в наушниках музыку. Тыкает по кнопкам, пролистывая плейлист из стороны в сторону. Ему ничего не нравится — то какое-то слишком весёлое, то заунывное. В районе шеи ощущается пристальный чужой взгляд и какое-то седьмое чувство подсказывает, что он знает его обладателя. Он даже замирает перед тем, как поднять голову — угадал, нет? Угадал. Арсений сидит на месте, прокручивая в руках шлем. Смотрит в открытую, не моргает даже. Будто у них сейчас войнушка в переглядки — кто кого пересмотрит. Антон не сдаётся, смотрит в ответ. Так тупо прямо в полной пацанов раздевалке. И это неожиданно помогает расслабиться. В раздевалке первым появляется Шеминов — он, судя по хмурому взгляду, уже в курсе истории. Бывший защитник за такие инициативы чужого тренерского штаба готов идти пиздиться сам. Именно его речь заставляет Арсения прервать зрительную дуэль и вернуться мыслями к игре. Антон крутит башкой — может, у него сейчас были галлюцинации? К сожалению, если даже его взгляд и был выдуман запаниковавшим подсознанием, то вот донос Зайцу оказывается чистейшей правдой. Спустя пять минут после начала первого периода игроки Спутника резво взвинчивают скорости и начинают давить на ворота с разных углов площадки. Все парни там рослые, крепкие, и даже играющий во второй тройке Макар выглядит рядом с ними максимум наравне. Антона грязно заталкивают в ворота вместе с шайбой, падают на него сверху, настреливают с разных углов с такой силой, будто всерьёз собираются пробить в нём дыру. И если с этим их ждёт неудача, то вот выжать из него все силы им получается. К третьему периоду он помнит разве что порядок проведения дыхательной гимнастики. Сергей Евгеньевич обнимает его перед выходом на лёд и говорит, что по одному его сигналу заменит на Артёма. Но Антон так не может — это по-детски, сбегать, и поэтому не успевает понять, как в него летит та самая злополучная шайба и как в последний момент кто-то из игроков закрывает его собой. Только после свистка Антон поднимается со щитков и, подъезжая к окружившим лежащего на льду игрокам, понимает, что это Арсений. Арсений, который редко так близко откатывается к воротам и не любит защищаться. Ахуеть. Матч они всё же выигрывают со счётом три-один — единственная пропущенная шайба всего лишь глупый рикошет, и в раздевалку он почти вползает. Такого тяжелого матча у него не было давно. Тренера и парни из неиграющего состава отбивают им кулачки, а его особенно горячо похлопывают по спине и шлему, который к голове, кажется, прирос намертво. Он принимает от каждого поздравления и с громким вздохом плюхается на свое место, первые несколько мгновений не двигаясь. Тяжело не то что дышать, думать. Но пока в раздевалку под победные возгласы и начинающую заливать помещение музыку из колонки заваливается остальная команда, Антон всё же откладывает в сторону ловушку с блином, стягивает шлем и джерси, отстегивает нагрудник. Все эти манипуляции за годы в хоккее настолько отточены, что он делает их, даже не глядя — ищет взглядом среди рассаживающихся Арсения и почти сразу удачно. Тот от него сидит по диагонали — откинулся лбом на стенку и аккуратно вертит в воздухе ушибленной рукой с приложенным к ней пакетом со льдом. Какой же дурак, боже. Только сейчас, оставив игру на льду, в которой их пытались уничтожить на протяжении всех трех периодов, до Антона начинает доходить — Арсений закрыл его собой от шайбы, летящей со скоростью как минимум сто километров в час. Арсений, который никогда не лез за словом в карман, берёг себя как зеницу ока, а у своих ворот играть не особо любил. Он не дурак — самый настоящий кретин. Возможно, спасший его от травмы. Задуматься над масштабом развернувшейся драмы дальше Антон не успевает — в раздевалке собирается тренерский штаб, и Григорий Михайлович, задумчиво потирая седую бороду, прокашливается. — Пацаны, сегодня вы все красавчики. Вы не просто бились, вы сражались как волки все три периода от первой и до последней минуты. Вас натуральным образом уничтожали — оставлю эти моменты на усмотрение судей и чужую совесть, — после паузы по кругу прокатывается довольный смешок, и мужчина с усмешкой засовывает руки в карманы брюк. — Но вы показали им, что вы — одна большая сплоченная семья, готовая сражаться друг за друга. А именно так и завоевываются награды. Шаст — ты сегодня наша непробиваемая стена, красавец, Поз — крутой третий голешник был, Попов — удивил, молодчик, но так опрометчиво под шайбы больше не ложись, ты нам еще живой нужен. Арсений неоднозначно пожимает плечами, а раздевалка взрывается одобрительными аплодисментами. Одна из традиций победных речей. После вручают победный шлем — для Антона сегодня лучшими были все, но от Макара он принимает его с огромным удовольствием. Кажется, вот сегодня его игрой точно могли гордиться. А затем в раздевалке воцаряется послематчевая суета — кто-то скидывает с себя форму и отправляется в душ, кто-то ожидает своей очереди, залипая в телефоне или потягивая протеиновый коктейль, Бебур с Джабриком как обычно дурачатся, пританцовывая под музыку из колонок. Антон чаще всего тот, кто уходит одним из последних, и сегодняшний вечер не исключение. Скинуть форму в корзину для стирки белья, собрать амуницию, сходить на заминку, порастягиваясь с парнями на ковриках, почитать в группе команды комментарии болельщиков и наконец-то дойти до душа. Пока он поливает себя горячей водой, слышатся прощальные голоса Поза и Матвиенко — второй снова потерял ключи от машины, а первый стебёт его за это и называет дедом. Правда звучит это настолько тепло, что Антон тонет в собственной улыбке. Клёвый у них всё-таки состав. Когда кожа на пальцах скукоживается, он решает, что пора закругляться. Выключает душ, вытирается полотенцем и, обмотав его вокруг бёдер, выходит в раздевалку. Внутри у выхода копошится один Горох — роется в кармане перекинутой через плечо спортивной сумки. Но он, к удивлению Антона, не самый последний — на своем месте с полотенцем на плечах сидит Арсений. Обычно он так долго не задерживается — убегает по вечным делам. Сегодня, очевидно, что-то идёт не так. — Ну ладно, пацаны, я погнал, хорошего выходного завтра! — Горох разворачивается, машет напоследок и уходит, оставляя их наедине. Раздевалка вмиг становится непривычно тихой — кажется, что это помещение вообще не может существовать без бурных выкриков. Антон начинает нервничать то ли из-за этого, то ли из-за оставшегося вместе с ним Арсения. В голове всё не укладывается его сегодняшний поступок. Зачем он это сделал? Давно ли стал проворачивать на льду такие манёвры? Едва различимый внутри голос подкидывает ему кажущуюся единственно верной версию — Арсений сделал это ради него. Принять её Антону сложно. С чего ему так поступать? Другое дело, если бы они поменялись местами. Закрыл бы он Арсения собой, угрожай тому опасность? Да. Ему не нравилось, даже когда тот грустил, о чём вообще могла идти речь, когда дело касалось потенциальной травмы. Он на Арсения залипал — давно, в этом хоть и не признаваясь, с любопытством сначала обычного наблюдателя, а позже — потерянного и… Влюблённого. Да, точно. Но Арсений же чем-то руководствовался тоже. Именно поэтому он вытирается, поглядывая за ним боковым зрением, собирается с духом — говорить страшно до ужаса, и идёт подсаживается рядом. У того туго перебинтовано запястье — док постарался на славу, и он первым делом смотрит на него: — Как ты? Попов блокирует телефон в руках и хмуро смотрит туда же на руку: — Вроде ничего. Док перестраховался, сказал походить сегодня с повязкой. Завтра посмотрим. — Это хорошо, — Антона немного отпускает — он переживал. Весь сегодняшний сыр-бор частично случился из-за него. — Арс, а можно вопрос? Арсений откладывает телефон и поднимает голову, зачёсывая назад ещё мокрые прядки волос: — Попробуй. — Зачем ты меня закрыл на игре? Не в плане, что не нужно было — спасибо тебе огромное, может, ты меня самого от травмы спас, но это как будто бы… Немного на тебя не похоже. — Ложиться под шайбы? — Да. Антону искренне интересно, что сегодня пошло не так. Да и не только сегодня — как будто бы с самой первой встречи. Висящее между ними очень долго напряжение в какой-то момент сошло на нет. Зато появились робкие улыбки, странные переписки и забота. Арсений больше не хотел конфликтовать, а Антон хотел его слушать и слышать. Быть рядом не только на тренировках. Не трястись от осознания растущих к нему чувств. Не быть тычущимся в неизвестность слепым котёнком. Арсений с глухим стоном потирает правый висок: — Не знаю, Антон. Вернее знаю, но это сложно. Поверь. — Вратари не такие тупые, как тебе кажется. — Я уже так не думаю. Не в этом дело. — Ладно, не хочешь не говори — я не собираюсь тебя пытать, — Антон разводит руки в стороны, давая понять, что пыток не состоится. Арсений имеет полное право не объяснять свой поступок как бы ему не было интересно. Он тоже живой человек, в конце концов. Однако Арс набирает в грудь побольше воздуха — словно готовится к прыжку с высотки, и одним предложением выбивает у него из головы всё: — Я хотел тебя защитить. Антон шокировано зависает. Первые пару секунд он прокручивает последние слова в голове на повторе, еще несколько торгуется сам с собой — мог ведь сейчас всё неправильно понять, еще три — принимает. С тем самым смыслом, который буквально орал собственный внутренний голос. Теперь он смотрит на Арсения, нервно покусывающего нижнюю губу, сидящего рядом коленка к коленке, иначе. Это всё тот же Попов, что встретил его с лукавой ухмылкой в коридоре академии, тот, который спрятал на тренировке его бутылку с водой ради смеха. Но также тот, что помогал на льду с бросками, хвалил после игры и делился с ним своими страхами в тесном гостиничном номере другого города. Это всё и был Попов — разный, иногда очень сложный и вредничающий, но любящий людей рядом, остающийся после матча ради автографов для болельщиков, улыбающийся так ярко после очередной победы, что его улыбкой можно было смело осветить целый маленький город. Это был Попов, который заставляет его впервые чувствовать что-то особенное, трепетное. — Арс, я… Закончить он не успевает — Арсений неожиданно прислоняется к нему и целует. Губы у него тонкие, чуть сухие. Он не лезет языком в рот, скорее мажет по губам как-то загнанно, нервно. И Антон даже тут не успевает отреагировать — уже через мгновение тот отстраняется, в панике подхватывает вещи и, скомканно прощаясь, вылетает из раздевалки. В помещении повисает оглушающая тишина, а внутри у Антона что-то отчаянно рвется. Кажется, им нужно поговорить. ***** Арсений ожидаемо гасится — не появляется вечером в чатах, не отвечает на звонки и даже выключает в какой-то момент телефон. Антон знает, потому что успел набрать ему двенадцать раз. И это немного злит, потому что им давно не пять, и есть что обсудить. Неужели Арсений ничего не видел? Как изменилось их общение, разговоры? Даже Позов перестал шутить на их счёт, отпуская только правдивые реплики. Неужели он не понял, что чувствует это не один? Хотя Антон вот не понял, а значит они оба друг друга стоят. Прекратив еще одну безуспешную попытку дописаться до него в соцсетях — городского адреса всё равно никто не знал, кроме Матвиенко, а тот никому ещё с ним не прокололся, он откидывает телефон на диван и падает лицом вниз в мягкую обивку. Во всём, что касалось отношений, он был полным профаном. Пока одноклассники звали девчонок на свидания, он бегал кросс и тренировался на льду. А прибаутка про «штанга — подруга вратаря» приобрела вполне реальный смысл — более близкой женщины, естественно, кроме мамы, в его жизни не было. Нет, свидания у него тоже были — всё-таки хоккеисты пользовались популярностью у девчонок, но до длительных отношений у него не доходило. Всё это было не тем, от чего хотелось… Ну, парить, что ли? Чувствовать бабочек в животе, думать о человеке. А сейчас вот хотелось. Но объект внимания решил сгинуть со всех радаров, уже который по счёту раз ломая созданный о себе в голове стереотип. Подложив под голову одну из диванных подушек, Антон переворачивается на бок. А если Арсений не захочет с ним говорить? Попросит забыть этот чёртов поцелуй и сошлётся на помутнение рассудка? Как им тогда существовать в пределах команды, расположение которой покидать оба не планировали? У Антона наконец-то появились реальные перспективы на игровую практику в серьезном чемпионском клубе, а Арсений, помимо тех же причин, был еще и жутким патриотом своей малой родины. Не контактировать совсем им не получится — у них тренировки, игры, лекции и тренинги. Да и никто не отменял совместные посиделки с пацанами за пределами академии. Антона от всех этих мыслей тошнит и в прямом смысле, и в переносном — стрелки часов подползают к обеденному времени, а он не запихнул в себя ещё ни кусочка. Скажи ему кто-нибудь полгода назад, что он будет стрессовать из-за парня, он бы нервно посмеялся. В животе, однако, урчит так, что встать с дивана всё же приходится. В холодильнике находятся контейнеры с готовой едой и оставленный мамой борщ. Долго раздумывая, он останавливает свой выбор на салате и усаживается с ним за барную стойку у окна. На улице — привычные минус двадцать два, солнечно. Если посетить Омск впервые, то палящими даже зимой солнечными лучами можно обмануться. Снег блестит так, что больно бьёт с непривычки в глаза, стоит лишь выйти из подъезда. А если пробудешь на улице дольше пятнадцати минут, щёки покроются морозным румянцем и придётся кутать нос под десять слоёв одежды. Но даже несмотря на это, Омск Антону нравится — есть в нём какая-то особенная магия. В дверь неожиданно звонят, и он чертыхается на стуле. Кого вдруг к нему принесло? Курьера? Но он вроде ничего не заказывал. Могла учудить мама и прислать ему посылку, но она только от него уехала. Может, решил заглянуть Матвиенко? Он обещался ещё раз зайти в гости. Возникает эгоистичное желание притвориться мёртвым, но человек по ту сторону продолжает упорно звонить, и приходится всё же дойти до двери. И как же удивляется Антон, когда видит за ней Попова. — Арс? У Арсения растрепанные волосы со следами снежинок, распахнутый ворот командного пуховика и шарф, завязанный набекрень. Красивый такой, что хочется стиснуть в объятиях примерно на вечность. Он топчется на пороге, поднимая на Шастуна взгляд лишь через пару мгновений, и смотрит смущённо. — Шаст, прости меня — я дурак. Наворотил дел и сбежал как последнее ссыкло. — Зайди в квартиру, пожалуйста, — Антон отступает на шаг назад. Он уже знает, что давить на Арсения бесполезно — тот назло начнет делать иначе, поэтому старается говорить размеренно. Ждёт. Вот прямо сейчас пусть всё и решится — нужно ли им говорить, или остаться плыть по течению. Арсений смотрит на него с прищуром — наверняка обсуждает происходящее с живущими в голове тараканами. Даже оглядывается на лестничную площадку, прикидывая пути отступления, но всё же делает шаг вперёд и переступает порог. Доверяет. И у Антона в голове что-то щелкает. Вот он — его зелёный свет. В голове иронично проскальзывает аналогия с хоккеем — они сейчас как вышедшие друг против друга игроки, и это, наверное, единственный момент, когда он может атаковать сам. Не прятать головы, выгадывать, ждать нападения. А взять в свои руки и сделать. И он делает — вдавливает Арсения одной рукой в стену и целует. Напористо, жадно, не давая тому опомниться. Вторгается в его рот языком, кладя вторую свободную руку ему на затылок. Попов в первые секунды мелко дрожит, но не сопротивляется. Приходит совсем скоро в себя и отвечает. Пытается если не перехватить инициативу, то быть на равных. У Антона от ощущения чужого тела под руками начинает кружиться голова, и он отстраняется, запечатлевая напоследок на его подбородке короткий поцелуй. — Пиздец, не думал, что надо было затупить, чтобы ты, вот это самое, — Арс загнанно дышит, потирая рукой раскрасневшуюся шею. — Я настолько хорошо целуюсь, что у тебя язык с мозгами отказал? — Ой, иди нахрен, — Арсений закатывает глаза чуть ли не до стратосферы. Сердце Антона от этой успевшей стать родной реакции заполошно бьётся в грудной клетке, и он тихонько смеётся. Это то, с чего они начали — все эти диалоги и перепалки. То, без чего оба уже не смогут. Как и без разговоров. — Поговорим? Или ты только извиниться пришел? — Шаст кивает в сторону кухни и ожидающе замирает в коридоре. Арсений же молча скидывает куртку, кроссовки — только такой модный дурак, как он, гоняет по улице в лёгкой обуви, и проходит мимо него в указанном секундой ранее направлении. Правда, заговорить на кухне они не спешат — Арс устраивается за барной стойкой, оглядывая обстановку и оставленный на столешнице обед, а Антон без вопросов ставит кипятиться чайник и прибирается. Выкидывает упаковки в мусорку, убирает контейнеры в холодильник — уже как-то и не до еды. — Чай? Кофе? — он лезет в кухонный стеллаж, утыкаясь взглядом сразу в несколько упаковок и первого, и второго. — Давай чай. И если есть, то с лимоном. — Окич. Передвигаться по кухне спиной к Арсению легче — как будто если они не встретятся сейчас взглядом, то разговора ещё можно избежать. Одно дело — поддаться эмоциям и засосать человека в коридоре, другое — обсудить это словами через рот. Антон тянется рукой за упаковкой чая и украдкой мажет большим пальцем по губам. Пиздец. Он от себя такого не ожидал. Поговорить он хочет, но понятия не имеет, с чего начать. Не умеет, не доводилось как-то. Все, кто в детстве ему говорил, что у взрослых просто не бывает, оказывается прав. Даже самые простые вещи даются иногда с титаническим трудом. Однако прятаться от Попова, который, к слову, всё это время терпеливо молчит за спиной, не получится. Он наливает в кружки черный чай, кидает в одну из них дольку лимона и, разворачиваясь, ставит на стойку и садится сам. Арсений благодарно кивает, дует пару раз на стакан и делает глоток: — Я думал, ты меня прямо с порога пошлёшь. Антон хмурится, грея руки об чашку: — С чего это? — В смысле? Я же тебя… поцеловал. Хотя это уже тупой аргумент. — Если бы я тебя и послал, то не из-за поцелуя, а из-за того, что ты сбежал. И то потому, что нам в этом городе друг от друга все равно не спрятаться. Он тоже делает глоток, прокатывает по рту горячую жидкость перед тем, как проглотить. Чай приятно обжигает нёбо, мгновенно согревая изнутри. Арсений снова о чём-то думает, уставившись в чашку. Щурится подозрительно: — Ты как-то слишком спокойно реагируешь на поцелуй. От парня. Что здесь не так? Антон пожимает плечами: — А есть разница? После того, что произошло сейчас в коридоре? — Да, Шастун, мы с тобой всё ещё в России — разница есть. Ну, так что? — язвительность Попова напоминает о себе, и он в ожидании подпирает подбородок ладонью. Смотрит своим пронзительным взглядом, от которого у Антона непроизвольно бегут мурашки. Глаза у него такие красивые-красивые. — Я не встречался с парнями, если ты об этом. — И.…? — И вообще ни с кем серьезно не встречался, так что мне без разницы. Я не гомофоб. — Ого, — Арс удивленно округляет глаза. — Только не говори, что шутки про вратарей девственников не беспочвенны. — Ты можешь хотя бы сейчас не иронизировать? И нет, я не девственник, если это тебя так заботит. — Прости, это привычка. На какое-то время они замолкают, нарушая тишину лишь постукиванием пальцами по стаканам. Арсений по-хозяйски залезает с ногами на стул, крутит что-то у себя в голове, потягивая остывающий чай. Антон впервые видит его таким — размеренным, мягким, домашним каким-то. Без пропеллера в заднице, с которым он носится на льду и вне его, частенько раздражая окружающих. Сейчас он самый обычный человек — ошибающийся, рефлексирующий и не умеющий говорить напрямую. Умел бы, не то чтобы не сбежал с раздевалки — сказал обо всем еще до. Антон же умеет ждать. — Отношения — самая проблемная часть моей жизни, — Арс заговаривает, когда за окном начинает медленно кружиться снег. — Когда ты спортсмен, да ещё и на слуху, за тобой следят как под микроскопом. Куча девчонок на улице, желающих сфоткаться. Тебе часто присылают в директ интимные фотки и просят встретиться? Наверняка да — ты красивый очень. Вот мне тоже пишут, а я… Не хочу. Антон чувствует, как краснеют кончики ушей, но кивает — ему это знакомо. Нюдсы ему не присылали, но просьбы сфотографироваться или оставить автограф прямо на груди, прилетали. Он всегда после таких сообщений стыдливо краснел. Не потому, что стеснялся, а потому что его это всё мало привлекало. Он был безумно влюблен в хоккей и из-за него не успел вовремя в себе разобраться. — Ничего не ёкает? — подсказывает, и Арсений напряженно кивает: — Угу. Я много раз пытался, но все заканчивалось одинаково никак. Равнодушно как-то. А потом ты на этих юниорских сборах три года назад. Ты так резко повзрослел, что я сначала тебя не узнал. — Стоп. Три года назад? — Да, — Арсений смущённо наклоняет и водит пальцем по ободку кружки. — Ты не просто красивее стал, ты ещё играл как хрен знает кто — тащил в воротах всё что можно было и нельзя. И я так злился из-за этого. Мол, у меня с тобой и в жизни-то никогда не получится, а теперь ещё и на льду. — И ты из-за этого до меня докапывался? — Антона осеняет догадкой. — Выходит, что да. Меня впервые так кто-то зацепил. Я ужасен в своих чувствах, прости. Везде применяю девиз «лучшая защита — это нападение». Потом этот вызов в главную команду, — Арсений сгорбленно вздыхает. — Я жутко переживал перед игрой, не знал, куда себя деть. А потом ты постучал в мою дверь как загнанный котёнок. И мы просто сидели рядом, что-то смотрели, а мне так спокойно стало, что я… Понял, что это всё было глупо. Конфликты эти. Антон согласен с ним в этом на все сто процентов. Но не злится — теперь понимает причину абсолютно каждого его поступка. Претензии, косые взгляды, неудачные буллиты. Ответы находятся на все вопросы, выстраивается полная картина. Он понравился ему аж три года назад? Пиздец. Он ведь даже предположить тогда подобное не мог. Видел лишь злого, смотрящего на него взглядом убийцы Попова и думал, что дело исключительно в хоккее. Но нет. — А тренировки, Арс? — он ёрзает на стуле, вспоминая начало сезона. — Помнишь, ну, первую, когда мы вечером на льду столкнулись? Ты из-за этого какое-то время не приходил? Взгляд Арсения полон смиренного отчаяния: — Да. Я бы не вывез тогда пересекаться с тобой так часто. А теперь не ебу, что с этим делать. — Я тоже, Арс. Я тоже. Может, ничего делать и не будем? Арсений возмущенно выпрямляется: — А какого хрена это всё тогда было? Если злой Антон Арсения забавлял, то злой Арсений его самого до ужаса умилял. В такие моменты он становился похожим на взъерошенного воробушка, готового напасть на человека, зажмотившего кусок хлеба. — Я про другое, не бузи, — Антон поспешно накрывает его лежащую на столе ладонь своей, и тот замирает. — Имею в виду, зачем что-то делать с тем, что нам обоим понятно? Не будем форсировать, пусть всё идёт своим чередом. Мы и так проводим с тобой кучу времени вместе на льду, а вот вне его — нет. Я знаю, какой у тебя хват клюшки, сколько ты пьешь протеиновых коктейлей после матча и статистику в сезоне, но понятия не имею, какой твой любимый цвет, с какими оценками ты закончил школу и в какой позе ты любишь больше всего засыпать. Мы с тобой друг друга совсем не знаем. К сожалению. Может, просто начнём с этого? У него руки уже потные от волнения — дурацкая палящая его привычка. Арсений переворачивает его ладонь, накрывая своей, и уточняет: — Так ты что… Не против этого всего? А то я тут знаешь, уже все карты перед тобой выложил… — Ты мне нравишься, Арс, — Антон чувствует сжимающиеся на ладони чужие пальцы. — Не так давно, конечно, уж прости — думал, ты меня грохнуть хочешь. Но не первый день. Так что, ты не против моего предложения? Арсений расслабляется и отвечает робкой улыбкой: — Не против. ***** На следующее утро фактически ничего не меняется — Антон встаёт во всё те же семь утра, готовит завтрак, периодически сонно тупя в одну точку, топает до академии, здоровается в коридоре с пацанами. Но что-то меняется внутри него самого. Когда Арсений заходит в раздевалку, он не может скрыть улыбку. Хочется подбежать к нему, обнять, сказать, что рад видеть. Наконец-то действительно по-настоящему. И не просто как сокомандник. Как-то иначе. Тот словно думает о том же, разворачивается на пятках, выискивая его взглядом возле кулера. Дёргается навстречу, но в последний момент неловко убирает назад поднятую руку и машет. А глаза светятся. Настолько, что когда они собираются на тренировку в зал и идут толпой по коридору, переговариваясь, явственно слышится изумленный вопрос Матвиенко: — Арс, ты чего такой довольный сегодня? Антон вовсю вострит уши и пытается не заржать с запнувшегося после вопроса Арсения. — А что, нельзя, что ли? Что за вопросы, Серёга? — Да нет, просто… — Матвиенко незадачливо чешет макушку. — Ты так сияешь, как будто мы уже матч выиграли, а ты хет-трик оформил. — Или ты с кем-то хорошо вчера поебался, — Заяц, как всегда, без комплексов встревает в разговор, за что тут же получает от Арсения пинок под задницу. Антон же покрывается красными пятнами смущения. Он, конечно, думал об этом раньше, но только сейчас, после вчерашнего, его накрывает осознанием. Они же, ну. Чёрт. Решили попробовать. Никто из них не обличил это конкретным словом, но остаток дня они провели вместе. Смотрели фильм, разговаривали, пока разрешивший себя обнять Арсений по итогу не переполз к нему на колени. Антону стоило догадаться заранее, что у того в голове, помимо обычных идей, ещё и целый сундук сексуальных. Но Арс пообещал не форсировать и двигаться согласно предложенному им плану. Постепенно, шаг за шагом. ***** — Собираемся сегодня у меня в общаге, — сообщает на весь спортивный зал Заяц, имитируя на коврике растяжку. Пусть ноги у него худые и длинные, до полноценного шпагата ещё далеко, и без грозного взгляда Азамата Тахировича над душой он, в основном, паясничает. — Вот это по-нашему, — Горох напротив него спохватывается первый. — Карты брать? — Да, тащи. Тёмыч, захватишь эти свои невъебенные настолки? Гаус, стоящий неподалеку в планке, с выдохом опускается животом на коврик и воодушевленно кивает: — Конечно. — Супер, — Максим выглядит довольным. — Порубимся в приставку. Пацаны, кто придёт? На приглашение отзывается большинство — у них еще несколько дней не будет игр до начала плей-офф, только тренировки, а значит можно чуть дольше посидеть с друзьями, погалдеть на весь этаж, обсудить последние новости. Импровизированная перекличка доходит до Шастуна, и он, уже было согласившись, застывает с открытым ртом — они же собирались с Арсом погулять. Арсений, прекрасно помня об этом, сверлит его выжидающим взглядом с другого конца зала. Погода для середины марта в Омске космическая — где-то еще лежит снег, но, в основном, под ногами уже асфальт. Спасибо солнцу, что слепит, не переставая вторую неделю. А воздух прямо весенний-весенний — хочется гулять, дышать, наблюдать за пробуждающимся после зимней спячки городом. — Ой, не, пацаны, у меня на сегодня планы. Там надо что-то сестре двоюродной помочь, мама звонила… Короче, точно нет. — Ну ок, Шаст, — Макс понимающе кивает в ответ на его несуразную отговорку. — Если что — наши двери всегда открыты. Антон слишком часто машет головой и тянется за валиком под спину, чтобы сменить упражнение и не смотреть на Арсения лишний раз. Ему начинает казаться, что он пялится на него так часто, что их скоро спалят. Если не уже. Не смотреть не влюбленным взглядом он не может — за полтора месяца в плотном расписании игр они находят окошки друг для друга и понимают, что зря так долго тупили. Арсу очень нравится его веселить — когда он понимает, что Антон раскалывается с каждой его шутки, то начинает делать это в два раза чаще и обязательно ловит взглядом каждую реакцию. Антон же осознаёт, что обнимать другого человека — приятно. Особенно когда тот сонно морщится в кровати или пыхтит ему в ухо, грозя, если он не поднимется завтракать, облизать его с ног до головы. И он не то чтобы против такой угрозы. Арс отказывается от сходки в общаге тоже — якобы пообещал отцу помочь дома. До окончания тренировки они друг с другом стараются не пересекаться слишком часто, а из здания академии выходят с разницей минут в пятнадцать. Антон выскакивает первым и вызывает такси до «Зелёного острова». Чтобы их не спалили пацаны, и чтобы, ну. Он ждал его там, как и полагается на свидании. Встретиться они договариваются у входа в парк аттракционов — пока те еще не функционируют полностью, но там можно погулять, посмотреть на город с новёхонького колеса обозрения — парк открыли год назад, или поесть реально вкусную пиццу под льющиеся из колонок хиты радиостанций. Переступая с ноги на ногу в ожидании, Антон вдруг понимает, что волнуется. Они уже вместе, но еще ни разу не выбирались куда-то вдвоем как полагается паре. Конечно, их отношения не вписывались в понятия среднестатистических — два парня, еще и на слуху в городе, но это точно не должно было становиться причиной закрываться в четырех стенах и только и делать, что опасливо озираться по сторонам. Антону хотелось делать что-то, что вызывает у Арсения улыбку. На одной из подъездных дорожек тормозит такси, и он поспешно поправляет выбившиеся из-под кепки на голове кудряшки. Арс же, выпорхнув из такси грациозной походкой, что-то напоследок с улыбкой отвечает водителю и, прикрыв дверцу, шагает к нему. — Наш болельщик, — поясняет он, оглядываясь вслед отъезжающей машине. — Пожелал удачи в плей-офф. — В этом городе не скрыться, да? — Антон нервно ковыряет носком кроссовки землю под ногами. — Абсолютно. Ты что, нервничаешь, Шастун? Только после этой фразы Антон понимает, что всё это время глупо пялился в землю и виновато улыбается. — Есть немного, если честно. А ты разве нет? — Нет. Я пришёл хорошо провести время с человеком, который мне нравится. Кстати, хочу прокатиться на колесе обозрения. Давай, пошли. Арсений с ухмылкой тянет его за рукав за собой на территорию парка. На будущих газонах всё ещё лежат комья снега, но асфальтные дорожки чисты. Из динамиков льётся заводная музыка, открыты вагончики с едой — запах горячих хот-догов сшибает с ног, а люди неспешно прогуливаются по дорожкам, подставляя с удовольствием лица под тёплые весенние лучики. Работают тиры — кучка пацанов лет тринадцати облепляет один из таких, поддерживая прицеливающегося в мишень товарища. Какая-то девочка рядом кидает дротики в шарики — там, вроде как, нужно успеть лопнуть все на время. Сбоку их обгоняет молодая пара, в которой девушка тычет пальцем на колесо обозрения. Они направляются туда же. Арс бежит к очереди вприпрыжку, пока Антон идёт покупать им билеты. Откуда в человеке столько энергии после силовой тренировки — перед плей-офф обязательно дают дополнительную нагрузку, он не в курсе. У Арсения, по ощущениям, внутри если не бесконечная батарейка, то маленький генератор. Ему только скажи, как он двинется в путь. Садятся в кабинку они не сразу — людей, желающих подняться на высоту в шестьдесят восемь метров, оказывается достаточно, но, когда парнишка в синем жилете сажает их внутрь и закрывает за ними дверцу, Антон выдыхает. Наконец-то. — Блин, какой кайф, — Арсений перелезает на сиденье напротив и почти прижимается носом к стеклу. — Сейчас весь город увидим. Красиво. Ему по уровню любознательности сейчас примерно пять — хочет увидеть и узнать всё и сразу, и Антон зачарованно им любуется. И как он не заметил этого в нём сразу? Любознательность вкупе с очаровательной отбитостью. Совершенно горячая комбинация. — Ты тоже красивый, — они наконец-то вдвоем, и Антон позволяет себе сказать то, что крутится на языке. Арсений разворачивается, смотрит на него смущенно из-под козырька кепки. — Ты что, собираешься нагло меня отвлечь от поездки? — Нет, просто констатирую факт. Смотри на свой город сколько влезет. Арс на секунду хмурится, переворачивает кепку козырьком назад и пересаживается на сиденье к нему. Места там для них обоих катастрофически мало, поэтому они соприкасаются друг с другом бёдрами, что немного туманит Антону мозг. — Я на тебя смотреть хочу тоже, вообще-то, — Арсений коварно сокращает расстояние между их лицами, облизывая мимоходом нижнюю губу. Какой подлец. — Арс, нас могут увидеть… — Но не когда мы окажемся на вершине. Давай, смотри на город. Он с совершенно хладнокровным выражением лица достает телефон, начинает делать снимки, попутно чем-то восхищаясь и на что-то показывая, а у Антона внутри всё замирает. Это что, был намек, что они поцелуются? Колесо едет медленно — словно назло растягивая момент ожидания. Он даже все-таки достает телефон и сам, чтобы сделать пару снимков маме. Омск в марте ещё не самый красивый — серый, местами грязный, но такой уже свой, что даже эти все недостатки заставляют конвертировать их в плюсы. Когда кабинка над ними съезжает чуть вниз, а их, наоборот, подходит к самой высокой точке, Антон от неожиданности роняет телефон на колени. Арсений припадает к его губам с поцелуем. У них навскидку с десяток секунд, даже меньше, и они пользуются ими всеми. Арс целует его жадно, сталкиваясь с ним языками, посасывает, проходится по нёбу, дёснам, впивается в бок ногтями. Антон плавится от этой комбинации до состояния желе и сам не понимает, за что именно в нём цепляется руками. К сожалению, секунды пробегают слишком быстро, и Арсений, запыхавшись, напоследок совершенно извращенно мажет языком ему по скуле и с коварной ухмылкой отстраняется: — Чёрррррт, Арс, — из него выходит какой-то животный рык, на что виновник безобразия лишь невинно хлопает глазами, одёргивает футболку и пересаживается напротив с просьбой сфотографировать. — Ну не смотри ты на меня так, мне просто нужны новые фотки для профиля. — А мне, кажется, штаны, потому что в этих видно мой стояк. Арсений, закидывая ногу на ногу для позирования, хихикает: — Не переживай, пока доедем — спадёт. Подумай о дохлых котятах. Антон делает ему несколько снимков — на удивление что-то выходит даже хорошо, и действительно думает о раздавленном голубе, которого увидел на прошлой неделе на дороге. К счастью, это работает, и выбираются из кабинки они почти обычными людьми. Вот только головой он остаётся там, на вершине круга, где несколько секунд не было никого, кроме них двоих. Как будто перед ними очутился сразу весь мир, а не отдельно взятый Омск. Арсений же либо не думает об этом, либо, что скорее всего, не подаёт вида. Кивает в сторону ряда с аркадными аттракционами, предлагая посоревноваться в меткости. Мысли в голове даже от невинной формулировки не самые приличные — Антону будто снова пятнадцать, и он идет провожать до дома понравившуюся девочку. Там, правда, ничего не срослось, а тут приходится силой перестать об этом думать. В месте, где куча детей, его точно не поймут. Арсению немного не хватает до того, чтобы сбить все банки с подиума мячиками, а вот Антон укладывается по времени и победоносно вскидывает вверх руки. Хозяин аттракциона добродушно им улыбается, хвалит за меткость — установили новый рекорд, и, желая такой же удачи в играх — еще один их болельщик, отдает Антону в руки приз. Кремового плюшевого мишку с синим бантом. Шастун довольно сжимает его в руках, а когда они отходят достаточно далеко от места, протягивает медведя Арсу: — Это тебе. — Мне? — Арсений от удивления даже притормаживает. Его реакция не совсем понятна, Антон даже испуганно хлопает глазами — может, он перегнул с игрушкой и это чересчур. Но спустя еще пару секунд на лице напротив расцветает благодарный румянец. — Спасибо, Антон. Я поставлю его на тумбочку у кровати. Шастун краснеет в ответ: оказывается, видеть счастливыми глаза человека, который тебе нравится, приятно. — Ты не голодный? Может, пожуём чего? — желудок работает как часы, напоминая о необходимости восполнить баланс сил после тренировки. Есть они привыкли плюс-минус по расписанию, и сейчас как раз подбиралось время для ужина. Арсений крутит головой по сторонам и находит ряд фудтраков: — Если честно, от хот-дога я бы не отказался. — Тогда один момент, сейчас всё будет, — Антон довольно вскидывает вверх указательный палец — наконец-то можно побыть еще и добытчиком еды. У них уже далеко не каменный век и нет нужды охотиться на животных с палкой, но инстинкт кормильца периодически дает о себе знать. Хот-доги благо готовят быстро и вручают ему в руки, щедро заправив, по его просьбе, один из них горчицей. Ему безумно нравилось, а вот Арсений подобные извращения не любит. Долго порадоваться еде у них обоих не получается — как только они отходят от фудтраков и вгрызаются в горячую лепёшку, сзади слышится голос с очень знакомой им обоим интонацией: — Арс? Шаст? А вы тут что делаете? Блять. Позов. Антон, конечно, слышал, что он отказался от посиделок в общаге, но меньше всего мог подумать о том, что они встретятся в парке на другом конце города. Внутри на мгновение разгорается паника — а что говорить-то? Арсений успокаивает его взглядом и разворачивается первым — проигнорировать Диму они точно не смогут. Позов не один — за руку с Катей, машущей им с широкой улыбкой. Ясно, свидание здесь не только у них. — Ээ, Поз, привет. Какими судьбами? Гуляете? — Арсений сжимает мишку под рукой и нацепляет одну из своих самых обходительных улыбок. Так со стороны посмотреть и не подумаешь, что еще полчаса назад именно он засосал его в кабинке на колесе обозрения. — Типа того. А у вас же дела вроде были домашние? Мне послышалось? У Димы цепкий всезнающий взгляд из-под линз, и Антону кажется, что он знает не то что про них, а про все масонские заговоры. Он проходится по ним обоим взглядом, останавливается на игрушке у Арса под рукой и расплывается в улыбке. У Антона в голове бьёт набатом мысль. Он точно понял. — Да они отменились, а погода что-то хорошая, решили развеяться, — он паникует, но пытается держать лицо, по которому наверняка всё видно. — Я так и подумал. А что, на колесе катались? Катя хочет, а я что-то ссыкло. — Дима, ну там невысоко, ты чего, — девушка с улыбкой перехватывает его за плечо. — Давай, пошли, не будем ребятам мешать гулять — еще на тренировках наболтаетесь. — Действительно, что это я. До завтра, пацаны, — он машет им на прощание и уходит с Катей туда, откуда они сами недавно пришли. Какое-то время они с Арсом молчат — встречи с Димой они не ожидали. Правда, из всех возможных вариантов он, пожалуй, самый лучший. Позов — тот человек, который по дружбе сохранит твой самый страшный секрет и не пойдёт трепаться с ним по сторонам. Но вопросов в подвешенном состоянии всё равно куча: поверил ли он им, раскусил ли, и если да, то что он об этом думает? Расскажет ли Кате или та, как девушка, наоборот заметила больше его? — Мне кажется, нет поводов для беспокойства, — Арсений выводит его из транса, пожимая плечами. — Это Диман, он никому ничего не расскажет. — Думаешь? — Уверен. Но даже если и да, ты пожалеешь? Антон и слышит, и видит в глазах напротив вопрос. Спросить напрямую для Арса слишком прозаично — ему ближе загадки, и какая-то иногда чересчур невъебическая таинственность. Они наверняка еще помучаются с этим — с попытками услышать друг друга, но сейчас они говорят, и Антону есть что сказать в ответ. — Никогда. Пойдём дальше? Там, кажется, не все аттракционы пройдены. Голубые глаза загораются теплом: — Пойдём. ***** Свидание в парке в тот день остаётся чуть ли не последним свободным от хоккея воспоминанием. Правда, потом еще случается последний выходной, и они проводят его вдвоем у Антона в квартире, пересматривая спортивные драмы и целуясь до ноющих искусанных губ. Так хорошо, что аж плохо. На следующей тренировке, когда пацаны обсуждают посиделки в общаге, они снова что-то врут о домашних делах, а Дима не ведет и глазом. И Антон, выдыхая окончательно, с головой уходит в подготовку к играм. Первую серию они играют в Магнитогорске до трех побед и уезжают оттуда домой так и непобежденные — у него самого в активе даже сухарь, а Арс с Позовым настреливают шайб на первые два места в бомбардирском списке чемпионата. Тренерский штаб дает один выходной — времени до второй серии с головой, и они этот день все дружно спят. Присылают в чат фотки с вытянутыми ногами у телевизора или из массажного кабинета с парилкой в академии. Кому-то нужнее расслабиться именно так. Вторая серия с Уфой — и в ней они немного вязнут. Уфимцы быстрые, хорошо играют на контратаках, и у них чуть ли не лучшая линия защиты в чемпионате. Первый матч они неожиданно проигрывают — не ожидали такого напора, но перестраиваются и, уже в гостях в Уфе, берут оставшиеся игры и снова летят домой с победным настроением. Каждый их день становится похож на предыдущий, и это не плохо. Нормально в условиях плей-офф, когда ты играешь с одним и тем же соперником до трёх побед. Вы изучаете друг друга, ищете слабые стороны, пытаетесь воспользоваться моментами. Антону эти две серии даются легко — он чувствует, что физически подготовлен, внутри у него — кураж и желание победить, а целующий в висок украдкой в конце автобуса Арсений добавляет еще двести очков к стимулу становиться лучше от игры к игре. Иногда, в перерывах между матчами, Арс остается у него с ночёвкой. Родители наверняка думают, что он кого-то себе нашел и не задают лишних вопросов. Только просят не забывать о хоккее. В одну из таких редких ночей Антон сдаётся, и они пробуют совместную дрочку. Немного неловкую для обоих, но так сильно контрастирующую по ощущениям с унылой одинокой, что он готов отдать всё, чтобы сохранить этот момент в памяти. В той же копилочке со всеми сохраненными образами Арсения до этого. А потом начинается полуфинальная серия с ярославцами — два проигрыша, три победы и один овертайм, в котором Антон чуть не зарабатывает себе растяжение, но отбивает шайбу в каком-то футбольном прыжке ногой. «Хоккейный Акинфеев», напишут потом про него в СМИ. В городе и во всех тематических пабликах начинается настоящая хоккейная эйфория. До финала молодежной хоккейной лиги Омск не доходил вот уже десять лет, а в прошлом остановился на стадии полуфинала, увезя домой бронзу. Директ в инстаграме вдвойне сильнее начинает ломиться от сообщений болельщиков, желающих удачи и благодарящих за игры, и отдельной категорией — девчонок фанаток, иногда витиевато, а иногда чересчур прямолинейно предлагающих встретиться. Антону в паузу перед финалом кто-то даже впервые присылает нюдсы. Он полчаса тупит в одну точку с горящими от стыда щеками, а когда Арс спрашивает, что случилось, долго мнётся, но приоткрывает завесу тайны. Нависающий над ним у лавочки запасных Попов задаёт лишь один вопрос: — От девушки? — Ну, да. — Тогда забей — мне такие стабильно пару раз за сезон шлют, — ответ его явно устраивает, потому что он тут же расслабленной походкой отправляется за лентой для перемотки клюшки. Своего соперника по финалу они узнают через сутки — нижегородцы вырывают победу у прошлогодних чемпионов из Питера, и совершенно неожиданно вырисовывается финал команд Восточной конференции. Нижегородская «Чайка» — команда атакующая, быстрая, а еще заняла второе место по результатам регулярного сезона сразу за ними. Но две игры из двух в регулярке по очкам остаются за Омском, и это вселяет какую-то уверенность. Однако серия с «Чайкой» складывается совсем не так, как Антон предполагал. Было бы глупо думать, что их — таких же, между прочим, финалистов, удастся вынести в серии всухую четыре-ноль, но те вгрызаются в каждую игру так, словно это их последний день в спорте. С самой первой домашней игры — у них больше очков по регулярному сезону, а значит преимущество домашней площадки, нижегородцы вылетают на лёд и ломают всю их систему. Давят, толкают у бортов, заставляют нападающих вязнуть в средней зоне. Дима пытается подбодрить пацанов на скамейке, Арсений психует — его полностью перекрывают их оборонцы, а с самого Антона сходит семь потов, пока он пластается на ленточке в попытках выцепить шайбу. Первая игра уходит в овертайм с равным счётом один-один, а на седьмой минуте добавленного времени он пускает себе за спину не берущуюся с нулевого угла шайбу. Сергей Евгеньевич сжимает его плечо, говорит, что его вины не было, а обстановка в раздевалке остаётся боевой, даже несмотря на поражение. Завтра есть прекрасная возможность отыграться. Домой с Арсом они возвращаются ещё в приподнятом настроении — анализируют игру, обсуждают буквально каждого из состава соперников, смеются над тем, как завтра вынесут их с разгромным счетом. Так и происходит: вторая победа со счетом пять-два, и они летят в Нижний Новгород, готовые сделать еще несколько шагов навстречу победе. Но дальше в их игре опять не ладится. Макар выбывает на две игры с растяжением — ничего серьезного, но врач сажает его на лавку, говоря, что колоть обезболивающее бесполезно, Зайцу дают большой штраф до конца игры за удар в голову — Антон со своей половины площадки видит плохо, но парни раздраженно пытаются вразумить арбитров. Судья, конечно же, не слушает, даёт удаление, и им вколачивают за пять минут сразу две. Антона на скамейку не сажают, но в нём что-то ломается. Пройденные на кураже три этапа плей-офф уже кажутся не закономерным результатом, а везением. Может быть, ему просто улыбнулась удача? Как когда-то в буллитах с Арсением. Он не из тех вратарей, кто замыкается после поражений и проводит часы в самокопании в тёмном углу комнаты, но эта серия, этот конкретный матч идёт вразрез со всеми возможными вариантами и ему больно. И физически, и морально. Потому что эти парни вокруг него — они заслуживают только победы. Он не особо понимает, как доигрывает уже проигранный матч — разницу в четыре шайбы не отыграть, даже если в нападение поставить сразу пять Овечкиных, только смотрит поникшим взглядом на трибуны гостевого дворца и жмурится. Там люди радуются, танцуют — ещё бы, их команда разносит фаворитов сезона, уже хватается одной рукой за кубок, а ему здесь невероятно больно. Он даже не приподнимает шлем — хочется спрятаться от чужих глаз, но стоит, пока один за одним к нему подъезжают парни, треплют по маске, говорят что-то подбадривающее. А кто-то, как и он, заметно сдерживает слезы. Арсений остается стоять чуть в стороне и подъезжает только когда в тянущейся до выхода со льда цепочке игроков они остаются последними. По его лицу на удивление ничего не понятно. Обычно чрезвычайно эмоциональный — злой, недовольный или же наоборот счастливый до одури, сейчас он выглядит безэмоциональным. Но хватает его ненадолго — через пару коротких мгновений краешки его губ вздрагивают, а в глазах отражается сожаление. — Антон, это не твоя вина. Каким-то образом он считывает его мысли, и Шастун, усмехаясь, отталкивается коньком ото льда и катит в сторону бортов. Не его полностью, но отчасти точно. Можно было бы сказать, что сегодня «просто не мой день», но в плей-офф, когда каждая игра может стать последней, это не более чем нелепые отговорки. Когда они входят в раздевалку, в воздухе повисает напряжение. Григория Михайловича задерживают на интервью, Станислав Владимирович переговаривается где-то в коридоре, а остальные люди из тренерского состава и персонала мельтешат неподалеку. Антон опускается на свое место, стягивает наконец-то шлем и чувствует, как по лбу течёт пот. Все парни тупят в пол, и еще несколько секунд висит тишина, пока первым не взрывается Джабраилов: — Если бы не эти две ебучие пропущенные в меньшинстве шайбы. У Антона внутри сил на реакцию ноль, и он просто вскидывает в его сторону голову, уже зная, что услышит дальше. Может, Игорь действительно прав. — И что тогда? — Позов вытирает полотенцем шею и смотрит на него исподлобья. — Что у нас был бы шанс зацепиться, но Шаст же их не взял. Спасибо ему, кстати. Антон даже не успевает усмехнуться — выдать единственную реакцию, на которую сейчас способен, Дима только и открывает рот, чтобы что-то сказать, как воздух раздевалки рассекает непривычно ледяной голос Арсения: — Извинись. — Что? — Игорь подскакивает с места, наплевав на появившихся на пороге тренеров. Он взвинчен после поражения, переживает, как и все они, но единственный, кто выплескивает эмоции вот так. Через злобу. Арсений, сидящий через четыре человека от него, поднимается с места под удивленное перешёптывание остальных ребят. Делает шаг к нему и складывает на груди руки, не моргнув и глазом: — Извинись перед Антоном. — За что? За правду? Антон бы рад вмешаться, но не уверен, что свяжет и два слова в предложение. К ним же подскакивает Дима, Бебур — мало ли, чего надумают сгоряча, но Арсений не шевелится даже. Продолжает с Игорем зрительную борьбу, из которой заведомо выходит победителем: — За то, что сказал не подумав. Сегодняшнее поражение — наше общее. Моё, твоё, Димино. Нас всех. Кубок берет команда, а не те, кто собачится с однокомандниками. И если бы не Антон, счёт на табло был бы в два раза больше. У Антона ноет где-то в районе грудной клетки: Арсений за него заступился. Его Арсений, который может раздраженно кинуть на лёд клюшку во время тренировки, когда что-то не получается, а дома льнёт к нему, целуя в солнечное сплетение. Его Арсений, который еще в августе смотрел на него волком, а теперь не скрывает робкую смущенную улыбку, когда Антон берёт его за руку. Игорь под его взглядом потухает. Опускает голову и виновато вздыхает: — Простите, что-то нервы сдали. Шаст, я не должен был этого говорить. Извини. Он будто боится посмотреть на него, хотя еще минуту назад хорохорился. Но Антон всё понимает без взгляда. Прощает. Знает — Игорь не со зла. Они не то чтобы прямо друзья, хорошие товарищи, скорее, просто тот сам по себе такой. Прямолинейный до одури, с собственным видением тактичности — или скорее полным её отсутствием, но добрый, душа нараспашку. Тем более, доля правды в его словах есть. По крайней мере, сейчас и сегодня точно Антон думает так. — Попов молодец, — непривычно суровый голос Павла Алексеевича прокатывается по раздевалке и парни, наконец-то заметив тренера, быстро рассаживаются по местам. — Кубки выигрывают команды, а не сборище эгоистов. Те, кто выходят на лёд умирать за команду. Откуда такие антиутопические настроения, а? Мы сейчас с вами полетим домой, заберём две игры и вернёмся сюда на финал. Разве нет? У меня у одного такие планы? — Нет, — парни дружно тянут, вытягивая в его сторону головы. Павел Алексеевич — не менее прекрасный мотиватор, чем Григорий Михайлович. Наверное, один из лучших тренеров, которые встречались Антону. Строгий, сдержанный в работе, любящий дисциплину и порядок, но в тоже время человечный, умеющий разрядить обстановку, найти к каждому подход. Он засовывает руки в карманы и проходится по раздевалке, заглядывая в глаза каждому: — Тогда мы сейчас оставляем сегодняшнюю игру здесь. Всё, забыли. Было и было. Восстанавливаемся и едем в гостиницу отдыхать. Самолет в девять утра, разбор полётов устроим дома на собрании. Коллеги, что-то будет добавить? Он оборачивается к помощникам, но те противоречиво трясут головой. Сказал уже всё за них. Все негласно соглашаются и начинают переодеваться. Антон еще какое-то время сидит на месте, монотонно развязывая шнурки на щитках. Пальцы неприятно ломит — надо, наверное, подойти показать их доку. Вдруг что не так. Он не торопится на заминку и уж тем более не спешит занять очередь в душ. А когда ребята собираются на трансфер до гостиницы, сообщает о том, что доберется до неё сам. Хочет на дорогу покрутить велосипед. Только когда все выбегают из раздевалки и воцаряется относительная тишина, Антон поднимает с места голову и видит сидящего напротив Арсения. Он не удивлен, что тот не уехал вместе со всеми, но смотреть ему в глаза сейчас не хочет. Он как будто бы и его подвел тоже. — Антон, — Арс вопреки его желаниям поднимается с места, дергает по дороге на себя дверь раздевалки, прикрывая, и подсаживается к нему. — Ты как? — Хреново, — хотя бы с ним он может быть честным. — Эй, — он перехватывает его ладони и тянет на себя. — Иди сюда. — Арс, зайти же могут… — Это гостевая раздевалка, перестань. Антон секунду колеблется, но Арсений смотрит так ласково, что он сдается и пересаживается к нему на колени. Чувствует, как на его лопатки ложатся две большие ладони, и расслабляется, утыкаясь Арсу носом в шею. От него пахнет дыней — его любимый аромат шампуня, и в голове яркими отрывками проносятся воспоминания прошлого лета. Тогда для него сезон закончился слишком рано — главная команда не попала и в плей-офф, а молодежная вылетела слишком быстро. На руках еще не было контракта, а сам он грустно зависал в тренажерном зале, плохо представляя, куда его приведет жизнь. Сейчас он здесь, после четвертой игры финальной серии кубка Харламова, разочарованный после поражения, но с близким человеком и командой, которая успела стать для него за этот сезон родной. Интересно, у них получится что-нибудь? — Прекрати думать, — Антон чувствует, как Арсений усмехается ему в макушку. — Я слышу скрип в твоей голове. — Прости. — Думаешь о матче? Антон обвивает его шею руками — хочется еще ближе, и кивает: — Да. В голове только эти две чёртовы шайбы. Впервые не могу перестать о них думать. Его привычная собранность, вратарское хладнокровие даже, за которое так часто хвалили, впервые даёт трещину. Он и сам толком не понимает в чём дело — в счёте в серии, в первом серьезном кубковом походе в карьере или же в людях вокруг, перед которыми не хотелось облажаться. Знает, что соберётся — иначе никак, но именно сейчас может дать слабину и побыть самым обычным человеком. Благо рядом тот, с кем можно не сохранять на лице маску. Арсений последний раз гладит его по спине, отстраняется и, целуя в кончик носа, укладывает правую ладонь ему на щёку. В глазах столько щемящей нежности, что Антон на мгновение даже забывает о причине их нахождения здесь. Как же ему повезло с ним. — У нас у всех бывают не самые удачные игры, Антон. — Но не все они отдаляют тебя от золотой медали. Арсений кривит уголок рта в грустной усмешке и ведет большим пальцем по его щеке: — Да, но сегодня — неудачная игра для каждого из нас. А ты был лучшим из нас всех. Я, не поверишь, столько раз на скамейке замирал, когда ты там в рамке пластался. Думал, как ты вообще это делаешь — берёшь эти чёртовы шайбы. Это невероятно сложно. — Признаешь, что быть вратарём сложнее, чем нападающим? В голубых глазах напротив загораются лукавые огоньки, и он щиплет его за бок: — Ну уж этого ты не дождёшься. Но то, что ты делаешь, меня восхищает. Правда. На лице Антона расползается счастливая улыбка, и он не смеет ей сопротивляться. Кто бы еще летом сказал ему, что он услышит это от Арсения Попова — яркого амбициозного нападающего с непростым характером и острым на слова языком, он бы не поверил. А сейчас, сидя у него на бёдрах, может даже его поцеловать. Что, собственно, и делает. Арсений послушно приоткрывает рот — под пальцами на скуле чувствуется загоревшаяся ухмылка. Ластится под движениями перекочевавшей на лицо ладони, отвечает неспешно, подключая язык. Игриво царапает его зубами за нижнюю губу, не сильно — лишние вопросы им точно не нужны. Вопреки загорающемуся внутри желанию, приходится отстраниться. Здравый рассудок их обоих еще не покинул — они до сих пор в гостевой раздевалке чужого города. — Спасибо, — Антон благодарно улыбается и целует его в уголок рта. — Мне, похоже, легче. Три — один в серии — это не приговор. Да, будет тяжелее, но интереснее. В истории хоккея было множество случаев, когда команды переворачивали результат всей серии. А если кто-то и может повторить подобное — создать собственную историю победы с романтическим флёром, то это они. — Порвём эту Чайку? — Арсений сжимает напоследок ладони на его пояснице, смотрит снизу вверх своим лисьим взглядом. — Только если обещаешь забить пару-тройку шайб. — Мне льстит, что ты делаешь на меня ставку, но как-то неправильно списывать пацанов со счетов. Антон и не списывает: он просто любит. Это же так очевидно. — Я и не списываю. Просто надеюсь на твоё протеже. Ну, будем собираться? ***** Антон поднимает голову к медиа-клубу — посмотреть время до конца третьего периода. Пока их пятёрка копает у гостей на пятаке, там, над головой, идёт обратный отсчет. Пять секунд. Четыре. Трибуны взрываются раздосадованным вздохом — наверное, кто-то чудом не попал в ворота. Три. Две. Он задерживает дыхание. Одна. Конец. Чёрт. Антон очень хотел играть в финале молодёжной хоккейной лиги. Повесить на шею золотую медаль, приехать к маме с кубком — каждый из игроков победившей команды имеет право провести с ним один день, в конце концов, поставить галочку в этом пункте в своём последнем на молодёжном уровне сезоне. Но он точно не хотел, чтобы это была серия из семи игр, последняя из которых ещё и уйдёт в овертайм. Над сводами арены звучит финальная сирена, голос диктора объявляет о назначении дополнительного времени, и он со вздохом отталкивается ото льда и едет к скамейке. Четвертый овертайм из семи возможных и он, если честно, вымотан. Ему кажется даже, что когда они выиграют — он говорит себе, когда, а не если, потому что так правильнее и этому он учил еще два дня назад и Арсения, то у него не будет сил на радость. В раздевалку они заходят в тишине — нет разговоров, зато слышно тяжелое дыхание, чье-то покашливание, шуршание полотенцами. С первой тройки, только что ушедшей со льда, ручьями течёт пот — Позов снимает шлем и набрасывает полотенце прямо на голову, Арсений вытирает лицо, а Матвиенко, по ощущениям, готов умереть прямо здесь, на лавочке. Тренера что-то говорят, Антон слышит обрывки их фраз лишь фоном. «Продолжаем играть в свою игру, парни» «Отдышитесь, пока есть возможность» «Сейчас выйдем и заберем своё». Перед выходом с перерыва он кивает, кричит что-то вместе со всеми, когда Дима собирает их в круг и говорит, что здесь и сейчас — они семья, которая будет биться друг за друга до самого конца. Когда же выходит на лёд, выхватывает взглядом гостевую трибуну. Только там не давление, а поддержка. Бело-черно-красные свитера, стук барабанов, кричалки, которые он повторяет в голове на автомате. Во время матчей их не слышишь — ты с головой в игре, но слышишь на открытых тренировках или фанатских встречах, гуглишь вечером дома в интернете, чтобы узнать, что именно из слов ты не смог разобрать до конца. Макар подъезжает к нему, отбивает кулачок на удачу и катит к центральной зоне. Арбитр даёт сигнал о начале овертайма, и Антон делает глубокий вдох. У них получится, да. Нижегородцы ожидаемо действуют чуть аккуратнее, чем в основное время, но попытки продраться через среднюю зону не оставляют. Первые девять минут игра протекает с попеременным успехом — атакуют то соперники, то они. Антон старается не отрывать взгляда от шайбы — ищет её в хитросплетении чужих коньков и клюшек, скачущую вдоль бортов и изредка взмывающую вверх. Напряжение, висящее во всём дворце, он ощущает покалыванием в ноздрях. На десятой минуте кто-то из пятерки соперника хватает шайбу и на всей скорости мчится к нему навстречу в одиночку. Антон чуть выкатывается, чтобы, если что, сократить угол обстрела или же успеть поменять позицию, собирается, но не успевает. Джабраилов, бегущий за нападающим, цепляет его прямо на пути к воротам. Раздается свисток арбитра. По телу Антона пробегает мелкая дрожь — он знает, что это значит. Штрафной бросок. В плей-офф, а особенно в финальных матчах серии, такое дают редко. Судейская бригада понимает, что один бросок может решить судьбу кубка, и старается давать поиграть в равных составах. Но у Игоря так тупо соскакивает клюшка, а игрок, так удачно падает, цепляясь об неё ногой, что вариантов нет. Да и арбитр показывает на бросок под радостный гул трибун. Их скамейка недовольно гудит, Григорий Михайлович перескакивает через скамейку, подзывает к себе судей, что-то жестикулирует вместе с пацанами. Но главный арбитр, выслушав всё, непреклонно мотает головой — это Антон видит по разбитым лицам парней. По лицу Игоря, который в сердцах хватается за голову. Явно ругая себя на чём свет стоит. Пробивать буллит однозначно будет Кузнецов — лучший бомбардир команды, человек, который промахивается раз в пятилетку. За эти семь матчей они столкнулись с Антоном на бросках уже трижды — причем если первый буллит он не взял, то два других Кузнецову занести в сетку за собой не позволил. Пока тот выслушивает что-то у борта от тренеров, к нему, перед тем как покинуть лёд, подъезжает Арсений. Голубые глаза смотрят так подбадривающе, что Антон готов вцепиться ему прямо сейчас в руку и попросить не оставлять его. Арсений как будто бы думает о том же — Антон читает это на секунде в его взгляде, а потом наклоняется к нему ближе и шепчет: — Он будет бить в левый угол, будь начеку. — Почему? — Антон недоверчиво хмурится. — Он же кладет в правый обычно. — Потому что он меняет бросок после двух неудачных попыток. А ты ему такие уже устроил. Он любит обманные маневры, поэтому просто доверься мне. На этих словах Арсений разворачивается и уезжает к скамейке. Кузнецов же, десятый номер нижегородцев, тормозит у центрального круга, перехватывая поудобнее клюшку. Судья свистит, трибуны начинают улюлюкать, а Антон остается с ним один на один. Тот неспеша разгоняется от центра, перебрасывает крюком шайбу из стороны в сторону, улыбается смешливо из-под визора. Уверен, что проведёт его, станет героем и дня, и сезона. Антон прикусывает губу — сейчас ему не страшно. Кузнецов совершает пару обманных движений, пытается его раскачать, закладывает клюшку под бросок. Антон хочет инстинктивно двинуться вправо — потому что так логично, но помнит слова Арсения и доверяется ему. Стоит на месте и в последний момент передвигается на щитках влево, видя, как прямо туда же летит шайба. Вытягивает ловушку, пластаясь в шпагате. Закрывает глаза, сжимая её. Чувствует — шайба у него. Трибуны взрываются недовольным гулом, их скамейка, стоя замерев во время броска, вся стучит клюшками по бортам. У них всех груз спадает с плеч. Когда Антон распахивает глаза, Кузнецов отъезжает от ворот, сверля его раздраженным взглядом. Победной кульминации не состоялось. К нему подъезжает судья, и он, только передав тому шайбу, понимает, что какое-то время не дышал. И наверняка заработал себе парочку седых волос. К нему следом подкатывают парни — на лёд снова выпускают первую тройку. Дима благодарит его, треплет по плечу, Арсений же снова отъезжает последним, улыбаясь до ушей. — Ты лучший, — он шепчет это одними губами, но Антон понимает и так. Он лучший. Снова заваривается игра — несколько минут команды бегают друг за другом, тройки меняются на льду с космической скоростью. Кажется, проходит пару секунд, но он снова видит игровой номер Арса в центральной зоне. Шайба после подбора у него, и в голову, пока защитники раскатываются неподалеку, приходит мысль помочь полевым. Он ловит взглядом Арсения — тот смотрит за его действиями, и неожиданно для всех замахивается и пробивает шайбу прямо в центр. Этот пас, отрепетированный на десятках совместных тренировок, сейчас кажется уместным. Нужно дать своим чуть больше пространства на льду, пока полевые соперника будут озадаченно возвращаться к воротам. Арс принимает его шайбу у борта и на скорости мчит вперед. Всё, что происходит дальше, Антон воспринимает как в тумане. Экрана надо льдом, как у них на главной арене, здесь нет. Полотно игроков у ворот не дает ему разглядеть ничего, но через секунду их фанатский сектор взрывается воплями. На скамейке начинается движение — в воздух взмывают клюшки, краги, шлема. Он еще с секунду непонимающе хлопает глазами, пока до него не доходит. Звучит сирена об окончании матча. Они что… выиграли? То, что творится дальше — настоящее безумство. На льду оказываются все, летят как на крыльях в общий круг, радостно сшибая друг друга с ног. Антон в какой-то момент оказывается там же, всё еще не осознавая происходящее до конца. Пока над головой не раздается голос диктора. «С передачи Антона Шастуна, номер двадцатый, шайбу забросил Арсений Попов, номер девятнадцатый…» Они забили. Победную. Вернее Арс, но с его передачи. Его сразу же валят с ног пацаны, и он смеется прямо на льду сквозь слезы. Не смущаясь того, что даже одного Макара хватит нехило так его раздавить. Слезы в глазах не стоят, текут. Внутри же — счастье вперемешку с опустошением. Он выжат, как лимон, но счастлив как никогда за предыдущие двадцать лет. Не сразу, но в круговороте обнимашек, уже поднявшись на ноги, ему удается найти Арсения. У того в глазах тоже слезы и улыбка на всё лицо. Широкая, до милых трогательных ямочек. Такая, за которую Антон готов был бы отстоять еще семь матчей подряд. Арсений протискивается мимо Зайца с Горохом и, не говоря ни слова, обнимает. Чёрт знает, сколько они так стоят, но впервые это не может показаться странным при таком количестве народа, и они этим пользуются. Когда, если не сейчас. — Я знаешь, я, — Антон пытается сказать то, что накрывает его неожиданно с головой. Арсений ведёт рукой между его лопаток и шепчет на ухо: — Я знаю. Я тоже. Дальше проходит рукопожатие команд — нижегородцы темнее тучи, со слезами на глазах, но уже не от счастья. В спорте так бывает — кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. И с этим, если ты настоящий спортсмен, приходится мириться. Антон жмет им руки и благодарит за игру — сколько бы сил не выпила у него эта серия, она была достойной. Ещё позже — проходит награждение, вручение кубка и фотографирование. Они еще долго не уходят с гостевого льда — делают снимки с кубком и медалями, благодарят фанатский сектор, что остается на трибунах до последнего. Там тоже плачут и улыбаются, и это отдается таким теплом внутри, что хочется запечатлеть и этот момент на подкорке сознания навечно. Чтобы перематывать в памяти. В раздевалку на какой-то отрезок времени проскальзывают репортеры — снимают речь тренеров, победные кричалки в кругу, коробки с безалкогольным шампанским. Алкогольное будет дома и позже. У них в час ночи рейс до Омска, и на сборы вещей остается не так много времени. Уже в автобусе Григорий Михайлович сообщает им о том, что в аэропорту их встретят репортеры и представители клуба, а на послезавтра назначили церемонию чествования чемпионов. Где-то в центре города и с болельщиками. Антон все слушает вполуха — всё равно инфу скинут в общий чат. Успевает только созвониться с мамой, похвастаться ей по видеосвязи медалью и познакомить её ещё и с Позовым. Дима беспечно влезает в кадр, решив познакомиться с мамой их вратаря, и сразу же очаровывает Майю Олеговну. Поговорить с Арсением толком не получается — слишком много вокруг всего, да и тот скачет как ужаленный от одного игрока к другому. Шутит, болтает без умолку, даже зависает в аэропорту в личном разговоре с главным тренером. Они о чем-то серьезно общаются, а после тот по-отцовски треплет Арсения по голове. Явно благодарит за сезон. Антону даже немножечко из-за этого обидно — у них вроде бы и одна причина для счастья на двоих, но эмоции у каждого свои и ими хочется поделиться. Уже поднявшись на борт самолета, он уходит в самый конец, чуть задерживается у сидений, оглядываясь. Надеется, что Арс поймет. И тот понимает — плетется с рюкзаком вдоль прохода, хлопает по пути по плечу Матвиенко, и тормозит у последнего ряда сидений, обращаясь к нему с невинной улыбкой: — Тут свободно? Антон уже занял место у иллюминатора — кто первый тому и тапки, и слишком активно, кажется, машет головой: — Свободно. Арсений закидывает рюкзак наверх и, садясь рядом, поворачивает к нему голову. На голове у него непослушный вихрь из волос, нижняя губа поцарапана, а глаза с залегшими под ними мешками от усталости, озорно блестят. Арсению идёт счастье — он настолько органичен в этом состоянии, что Антон дико хочет поцеловать его. Но «не здесь и сейчас» всё же звучит в голове рассудок, и приходится довольствоваться лишь рассматриванием его лица, прислонив голову к спинке. — Как ты? Арс смотрит на его губы слишком очевидно, но вокруг них слава богу никого, пуст даже ряд перед ними — это их борт целиком, весь персонал с почти всем тренерским составом летят в бизнесе, а пацаны рассредоточились по передним рядам. — Устал, — неожиданно выдыхает он. — Думаю о том, как неплохо было бы провести недельку только в положении лёжа. Желательно недалеко от моря. — Так… Поедем? Сейчас не лучшее время для обсуждений, но… — Серьезно? — Арсений подается ему навстречу. Будто они сейчас обсуждают вселенский заговор и ни одна живая душа не должна их услышать. Мимо, кстати, проходит бортпроводница — с милой улыбкой проверяет их ремни, открытые шторки иллюминатора, багажный отсек и удаляется вперед. Антон провожает ее взглядом и снова смотрит на Арсения: — Вполне. Мне надо будет к маме в Подольск заехать, но на недельку я смогу вырваться. В груди разгорается огонь предвкушения: они же ведь и вправду могут провести лето вдвоем. Не всё, конечно — никто не отменял время с семьей, поездку по родственникам. Теперь-то, с кубком и поблескивающей золотом медалью на шее, уж точно. Но время для них двоих у них будет точно. И смотреться странно это не будет — многие ездят отдыхать с партнерами по команде, друзьями. Они смогут засыпать вместе, тюлениться в одной кровати, наслаждаясь отсутствием будильников, гулять по городу или вдоль пляжа, ловя очками блики солнечных лучей. — Тогда поедем, — Арсений тоже откидывается головой на спинку кресла и трет рукой затекшую шею. У него перемотаны два пальца на правой руке — еще вчера этого не было, а значит повреждения получил на игре. Когда самолет набирает высоту, гасят свет и наступает тишина. Как бы всех сильно не переполняла эйфория от победы, усталость берет свое. До Омска им лететь три часа, а так как встречать их будут в аэропорту прямо с камерами, стоит воспользоваться отведенным на полет временем максимально с пользой. Именно поэтому уже минут через десять раздается чье-то мерное похрапывание. Антон перехватывает ладонь Арсения своей и целует его перебинтованные пальцы. — Сильно больно? — тот отрицательно машет и с усталой улыбкой кладет голову ему на плечо. — Когда ты целуешь — нет. Спасибо тебе за игру. И за сезон. Ты — необыкновенный. — Я самый обычный, Арс. Высокий, несуразный, немного тупой. Просто чуть-чуть умею играть в хоккей. Арсений несильно бьёт его костяшками по лбу и возмущённо фырчит: — Ещё раз так скажешь, и я запихаю тебе клюшку в задницу. Ты лучший, запомни это пожалуйста. Спорить с ним бесполезно — тем более, может быть, он в чём-то прав. Арсений засыпает следом за остальным — быстро, размеренно дыша во сне. А вот Антону сон не идет совсем. Пустота внутри теперь какая-то приятная — будто на место поставили недостающий кубик от конструктора. Греет изнутри, пока он пытается подобрать своему ощущению название. Они с Арсом сцепляются пальцами, и когда он уже вовсю сопит, а в проходе вдруг появляется Позов — судя по всему, направляющийся в туалет, Антон даже не успевает вздрогнуть. Дима трет глаза, перебегает взглядом от их с Арсом рук ему на лицо. Подмигивает и идет дальше. В иллюминаторе пока не видно ничего, кроме сгустившихся облаков, но через пару часов из-за них покажутся вспышки ночного города, и он наконец-то формулирует засевшую в голове мысль. Вот теперь он летит домой.