закат империи

      "смерть" — слово, которое вызывает у всех разные эмоции.       у тех, у кого она сама забрала кого-то — боль. у кого-то она вызывает естественный, животный страх, а кто-то и вовсе не задумывается о ней. а зачем, собственно? вся жизнь ещё впереди.       реже людей о ней не задумываются разве что воплощения. у многих, безусловно, попросту нет на это времени, а у кого-то и банального желания. для них смерть всегда кажется чем-то далёким, недосягаемым.       японской империи тоже так казалось. ну, да, когда-нибудь настанет её последний день в этом мире, когда-нибудь она сделает последний вздох. а потом что? какое-нибудь небытие, ёми или вообще дзигоку? неизвестно. по крайней мере, ей.       однако теперь мысли о смерти заставляли всё нутро похолодеть, а ощущение, что скоро придёт её конец, не покидало уже несколько дней… да, лишь несколько дней, но они были по края наполнены нескончаемым страхом.       мало того, что слабость в теле и кашель кровью стали чуть ли не постоянными её путниками за последний месяц, так ещё и два дня назад на теле появился десяток-второй ожогов. почти все они были тёмными, будто обугленными, и жутко болезненными при прикосновении. наверное, обычный человек с трудом бы выдержал такое, — или вообще не выдержал — в отличие от воплощения. а всему виной была бомба, сброшенная американскими военными ранним августовским утром. если бы только люди не отнесли в список простых разведывательных три самолёта, что были замечены на радарах рядом с хиросимой…       с каких это пор самолёты противника, нагло летающие над вашими территориями вне зависимости от преследуемых целей, стали незначительными объектами?       именно когда её светлая кожа стала покрываться темными ожогами, а боль стала просто невыносимой, она впервые задумалась о том, что это последнее утро в её жизни. когда она кричала от этой самой боли, а слуги не могли ничего сделать. также, как и не сработавшая сразу регенерация.       за что ей всё это? что она сделала?       по крайней мере, ей казалось, что ничего такого.       да, использовала собственных людей, как пушечное мясо и рабочую силу на износ.       да, наравне с бойцами своего народа убивала китайцев. причём порой самым изощрённым способом.       да, закрывала глаза на эксперименты её людей над другими, что порой были не менее изощрёнными, чем убийства.       да вот только проблема: платит теперь за это не столько она сама, сколько её народ. уже погибло более пятидесяти тысяч. а что будет дальше?       уже было обсуждение вопроса, даст ли союзничество с ссср и его участие в переговорах как посредника что-то, кроме капитуляции. а сдаваться просто так она не собиралась, даже не взирая на то, что из главной тройки оси осталась одна.       королевство италию убил собственный сын.       третий рейх застрелился, предварительно выпив яд.       она не уйдёт так низко, нет. будет держаться до последнего. и акт об капитуляции уж точно не подпишет. зачем ей это? да и тем более передавать бразды правления ещё маленькой дочери уж точно не было бы хорошей идеей.       впрочем, ночью она меньше всего хотела думать об этом, однако заодно вспомнила и о харуми, с которой не виделась уже относительно долгое время. только она хотела пойти проведать её, когда неожиданно дверь в покои с тихим скрипом отворилась, а детский голос позвал её. и едва старшая японка обернулась, как в комнату забежал слуга, пролепетав:       — простите, госпожа, мы не уследили за ней. она очень скучала по вам, — тут же он взял за руку только что вошедшую девочку, собираясь увести её, однако морико жестом останавливает его, произносит:       — пусть останется.       на что слуга уже ничего не отвечает, после несколько секунд помешкавшись, однако по итогу лишь поклонившись и через мгновение покинув покои женщины.       харуми тут же бросается к матери, обнимая её.       — мама, что с тобой? — после девичий взгляд цепляется за слои марли на лице, руках и шее женщины, что закрывают уродливые ожоги. в то время как маленькая ручка тянется к щеке, желая потрогать столь пугающий и одновременно привлекающий внимание бинт. — я так скучала по тебе.       — я по тебе тоже, — морико улыбается, осторожно наклонившись к дочери и обняв её в ответ, при том медленно поглаживая её по спине, однако в какой-то момент ощутив боль в левой скуле. скорее всего из-за ожога, находившегося рядом, а также прикосновений дочери.       — почему их так много? что под ними? — теперь она непонимающе смотрит на мать, которая как раз осторожно убрала её руку со своей щеки, явно давая понять, что забинтованные места лучше не трогать.       — под ними раны… но не волнуйся, они скоро пройдут и повязки снимут.       — выглядишь болезненно, — констатирует харуми, на несколько секунд задумавшись, однако после вновь посмотрев на мать и добавив: — А можно с тобой сегодня поспать?       — можно, — империя берет дочь на руки, там и неся её к футону, на который укладывает её, после ложась рядом и укрываясь тонким одеялом.       последние пять лет морико уделяла ей не так уж и много внимания, так как была вынуждена контролировать ситуацию на фронте, да и курс внешней политики в целом. часто она даже забывала о ней. харуми же всё это время проводила с детьми других знатных семей, будучи под присмотром слуг. и даже завтра хотела предложить матери провести несколько часов вместе, однако проснулась уже одна в постели.       «она опять занята… "       хотя… а что ещё она могла ожидать?       спокойным этот день быть уж точно не обещал. ссср объявил войну японской империи.       как не вовремя.       что, наверное, ещё хуже, она была объявлена ещё вчера вечером, а наступление началось уже в полночь, о котором узнали лишь четыре часа спустя, да и то через перехваченную радиопередачу. морико и сама хотела было отправиться на фронт, однако её отговаривали все, кто только мог.       «вы не в том состоянии, чтобы сражаться».       «вам стоит поберечь себя. вы ещё слишком слабы».       и по итогу империя была вынуждена согласиться остаться… всё же, при должном усилии сейчас её можно было и убить. пока она не оправится, будет контролировать ситуацию на фронте отсюда. собственно, как это и делало её правительство, наравне с этим занятое постоянной борьбой за власть на протяжении всей войны…       в это же время над нагасаки пролетают три стальные птицы, хотя, их не принимают во внимание.       тотальная ошибка.       скорее всего, американские разведывательные.       а уже через десять минут прогремел взрыв.       распустился второй лотос в истории империи. чёрный лотос. такой же чёрный, как и смерть. с каждой секундой он раскрывался всё больше, попутно унося за собой и калеча тысячи жизней.       в первые же секунды не меньшую боль ощутила и морико, что, казалось, вновь была на пороге смерти: её кожу словно выжигали огнём, и порой даже в тех местах, где ожоги уже начали проходить. она кричала от боли. это было почти эквивалентно сжиганию заживо.       она не знала, что с этим делать, куда деть себя, как спрятаться от этой боли, однако невольно упала на колени, а потом и вовсе на спину, начав кататься по полу, при том закрыв лицо ладонями. прозрачный хрусталь смешался с темно-алой жидкостью, называемой кровью, что тонкими струйками стекала из карих очей с лопнувшими сосудами.       очень быстро на её крики сбежались слуги, среди которых была и её дочь.       — мама, мама, что с тобой?! — девочка пыталась протиснуться среди толпы, а сердце обливалось кровью, слыша истошный крик собственной матери и стараясь поскорее добраться до неё, дабы быть рядом и помочь.       однако через несколько минут морико затихает, после чего её куда-то уносят…       — мама! — младшая японка хотела пойти вместе со всеми, однако её тут же останавливает один из слуг, удерживая за руки.       — отпустите меня! что с ней произошло?! — она пытается вырваться, однако безрезультатно.       — госпожа, вашей матери сейчас плохо, вы сможете увидеться с ней позже…              — если ей плохо, то тем более мне нужно быть рядом с ней!       на это ей ничего не ответили, но лишь крепче схватили и понесли прочь. в итоге же её заперли в собственных покоях, однако харуми ещё долгое время пыталась выбраться из комнаты, пытаясь сломать дверной замок.

***

      империя очнулась лишь через несколько часов. регенерация в последнее время работала совсем худо, что в этот раз даже дошло до болевого шока и потери сознания. хотя, ситуация ухудшалась ещё и из-за того, что некоторые ожоги были совсем рядом или буквально на прошлых. она медленно открыла глаза, что, видимо, были перевязаны марлевой повязкой, а на ней было ещё небольшое количество крови. с трудом, но она осторожно приподнимается на локтях, превозмогая тут же возникшую боль, по итогу и сев, а после стараясь нащупать кончики повязки на затылке. несколько минут спустя она наконец смогла снять её, а после и оглядеться. однако… левый глаз вообще ничего не видел. рядом стояли слуги, что, казалось, выдохнули с облегчением, когда их госпожа наконец очнулась, однако тут же попросили её лечь, а после спросили, нужно ли ей что-то, тогда как она попросила воды и позвать лекаря.       — ожоги глубокие, но в вашем случае пройдут за несколько дней. максимум за неделю. сейчас же вам лучше не вставать лишний раз, а в ином случае передвигаться осторожно.       — что с моим глазом?       — его буквально выжгло… он либо восстановится через несколько недель, либо его теперь вообще не будет, — а учитывая довольно хромающую ныне регенерацию, второе было наиболее вероятно.       — я поняла вас… можете идти.       лекарь поклонился, после покинув покои женщины.       сама же морико пролежала ещё где-то час, находясь в собственных раздумьях и пытаясь теперь понять, что всё-таки делать при её-то состоянии с последствиями двух атомных бомбардировок и войной с ссср…       она стала на шаг ближе к своему концу, а по совместительству и капитуляции… она потеряла единственного посредника в переговорах, а значит теперь о них не могло идти и речи. и как бы не хотелось ей закончить эту войну без капитуляции, надежды на это угасали с каждым днём… также, как и она сама. уже на следующий день она объявила о готовности принять постдамские условия капитуляции, однако прожила ещё до начала сентября, да и фактически должна была остаться жива, как и её дочь.       однако… она сама жить больше не видела смысла. штаты отверг оговорку в вопросе о сохранении неприкосновенности императора, а значит и её самой. её народ массово сдавался советским войскам, а к концу месяца и вовсе началась оккупация страны американцами.       едва ступил на порог сентябрь, она покинула этот мир. быстро, взявшись за собственную катану, не желая больше мучиться.       вместе с ней ушла и целая эпоха, залитая кровью невинных людей. но… люди не запомнят — не узнают —её деяний. для многих она ушла из этого мира только как жертва, а не жестокая убийца, никого не щадящая. какая жалость… обречь души других на вечные страдания и свою собственную — что может быть хуже?