Пауза

Даби хотелось сдохнуть. Последние лет пятнадцать, если быть точным. Однако сегодня – особенно. Потому что кто-то вчера вечером решил, что жизнь – дерьмо, а алкоголь – то немногое, что делает ее лучше. Поэтому, недолго думая, этот кто-то купил бутылку дерьмового виски и, выжрав ее досуха, пошел отрываться в как-то задрипанный гей-клуб, рассчитывая развести каких-нибудь извращенцев на пару коктейлей и потрахаться в туалете. Миссия была провалена с самого начала. После третьей стрельнутой сигареты Даби накрыло. В памяти отложилось только как он долго и нудно блевал в туалете, ловя вертолеты и истерично хихикая с расплывчатых надписей на стенах, потом как его кто-то куда-то (очевидно к себе домой) тащил, а потом – раздевал, материл и обещал убить к чертовой матери (классика). Даже удивительно, что его после всех этих манипуляций так и не трахнули, это же вау ви какое достижение – выебать члена Лиги Злодеев. После такого можно сразу в топ-10 лучших героев с ноги залететь, сместив антропоморфных уродов и поехавших на спасении человечества героев из серии «чуть за тридцать», Энджи Тодороки, если быть точным. Ладно, чтобы сместить почти-что-заслуженный номер один с вершины горы, нужно что-то посолиднее, чем скучный трах на пять минут. Вот что-то типа часового порнофильма, где угашенного Даби пустили бы по кругу, а после бросили в центре Токио на потеху простому народу – уже другое дело. Впрочем, у того, кто любезно предоставил свои апартаменты, чтобы встретить похмелье с распростёртыми объятиями, стояло лишь на две вещи – кучерявую зеленоглазую мечту любителей «хороших мальчиков» и героизм наилучшего качества. Даби, увы и ах, не подходил ни под одну из этих категорий. – Ну доброе утро тебе, уеба. Злодей поморщился. Тон ему не понравился – слишком резкий, отдающий тупой болью в висках. Чем-то напоминает истеричные вопли Шигараки по утрам. – Спасибо, что его испортил, – осипший голос звучит почти дружелюбно. Ключевое слово – почти. В нем яда столько, что даже Даби блевать тянет. Или это похмелье так передает ему привет из недр утомленного алкогольными приключениями желудка. Скорее – второе. – Облюешь мне кровать – убью тебя нахуй. – Как мило, – коротко резюмирует Даби, хитро щурясь. Хотелось бы ему добавить ещё что-нибудь мерзкое, чтобы юного героя передернуло всего от отвращения, однако подступающая тошнота и звон в ушах вынудили отложить все издевки-подъёбки в долгий ящик. Пирокинет, конечно, конченный, но вот получить по лицу «Гаубицей» с утра пораньше ему что-то не очень хотелось, поэтому он медленно сел и, низко свесив голову, сдавленно прохрипел: – Бля, Шкет, тащи ведро. Пол перед глазами плывет, скручиваясь в замысловатые фигуры. Желудок сводит и весь богатый внутренний мир Даби с желчью напополам является на радость восхищенной публики. Маты и ругань он слышит будто сквозь толщу воды.

***

К вечеру Бакуго уже жалел о том, что вообще притащил злодея к себе домой. Надо было закинуть это полумертвое тело в ближайшее отделение полиции и помахать ему ручкой, желая успехов в суде, а после – в одиночной камере метр на метр где-нибудь в глубинах «Тартара». Но ебучее чувство долга (мутное воспоминание о том, как Даби где-то полгода назад так же тащил его, пьяного в дюпель, к себе на квартиру, шпилькой колит меж ребер, не давая спокойно жить) на пару с возбужденным алкоголем желанием помогать всем и вся сказали: «Не, парень, все хуйня, тащи его к себе», – и вот они здесь: Даби в обнимку с фаянсовым другом, и он раком в спальне с тряпкой в зубах, а потом – на диване в наушниках, чтобы не слышать душераздирающую симфонию из уборной. Легче этому обгоревшему убожеству стало только к вечеру, когда он в наглую растянулся рядом, бездумно уткнувшись в телевизор. – Тебе ваще норм? – решает уточнить Бакуго, даже не надеясь услышать в ответ что-то вразумительное. То, что Даби поехавший, он понял еще в нежном подростковом возрасте, когда его за шкирку утащили в подпольный бар – тогдашнее пристанище Лиги. – Бля, – хрипло тянет пирокинет, – ахуенные у тебя ляжки. Лежать удобно. Кацуки делает глубокий вздох, как учил его психотерапевт, затем выдох. Нихуя не помогает. Ярость кипит в венах так, что на лбу выступает испарина, а на ладонях искрятся тусклые вспышки. За самообладание он сегодня получает твердую «двойку», потому что оно летит к херам. – Тихо, Петарда, – небрежно, даже как-то по-хозяйски, хлопает его по колену Даби, – учись принимать комплименты. – На хуй пошел с такими комплиментами. – Надеюсь, что на твой, – хриплый смех режет по ушам бритвой. – У тебя ниче такой, большой. То, что Бакуго все еще не пришиб ублюдка, а тихо-мирно сидит и пытается убедить себя в том, что убийство – это грех и к убогим, как говорила мама, надо относиться с пониманием – самое настоящее чудо, где-то наравне с пирамидами Хеопса и висячими садами Семирамиды. Он медленно выдыхает, в который раз за день напоминая себе, что Даби – наглухо ебнутый и о нормах приличия слышал лишь краем уха, да и то – не факт. Правда, помогает это мягко говоря так себе, со скрипом. С каждой секундой желание убить пирокинета без суда и следствия растет в геометрической прогрессии. Но он все еще держится. Возможно, что с выставлением оценки за самообладание поспешили, тут явно «пять с плюсом», учитывая, что квартира и злодей все еще целы. – Всемогущего ради, Даби, завали ебальник. И съеби уже в туман. – А что если нет? – в циановых глазах пляшет недоброе пламя, а кривая усмешка пропитана змеиным ядом. В каждом хриплом вздохе пирокинета слышится провокация и вызов. Но Бакуго закрывает глаза и считает до десяти. В висках гудит, гнев не уходит, но становится легче. – Нахуй пойдешь, – чуть погодя огрызается он. – Славно, – мурчит Даби под боком, потираясь носом о мускулистую ляжку.