Капитан

      — Господин капитан готов принять вас, — сообщил массивный, туго перетянутый ремнями мужчина. От его серого колета сильно пахло мылом.       «Вероятно, это кто-то из прислуги», — решил для себя Леон. Он промаялся в ожидании у широкой мраморной лестницы более четверти часа. Всё это время любопытство немилосердно ело его и скреблось под кожей, но он так и не осмелился неприлично озираться по сторонам.       Стоило переступить порог кабинета, как двери за его спиной тут же закрылись. Сидящий за столом капитан, с которым Леон и не думал остаться наедине, только поднял на него взгляд из-под густых бровей и указал всем своим подвижным лицом на кресло. Леон, памятуя о недавних уроках, остался стоять навытяжку.       Сколь бы мерным не было тиканье больших напольных часов, оно всё никак не успокаивало. Когда же часы принялись бить восемь вечера, Леон и вовсе, не удержавшись, вздрогнул всем телом. Будто почувствовав, как он дал слабину, капитан мушкетёров поднял от бумаг голову и вперился в него чернющими опасными глазами с добрым прищуром.       — Господин Кольбер всячески намекал мне на вашу исполнительность и прочие достоинства, — начал он, когда часы отбили своё. За окном завывал ветер, и Леон невольно поёжился. — А также рекомендовал на должность лейтенанта. Как, вы говорили, вас звать?       — Леон, Ваше Сиятельство, — коротко поклонился юноша. Ладонь его сделались влажными и холодными.       — И что же, всё? — удивился капитан. — Так вы не дворянин, чудно-чудно… - заметив взгляд Леона, мужчина охотно пояснил: — Видели бы вы столько же баронских сынков, сколько повидал их я, и вы бы радовались обычному человеку! Так вот, Кольбер всячески просил за вас, Леон. Вы либо выиграли у него в карты, либо спасли жизнь, — и господин капитан расхохотался собственной шутке. — Впрочем, он утверждает, что он лишь друг вашей семьи. Вы знаете об этом что-нибудь, Леон?       — Не имею чести знать, Ваше Сиятельство, — отозвался Леон сквозь зубы. Кольбер с самого первого дня их знакомства только и делал что дразнил его этой тайной. Капитан же глядел на него так, будто ему было известно всё на свете.       — Так что же, Леон, Кольберу вы не друг, не сын и не поверенный? — насмешливо уточнил тем временем мужчина. Леон, уже вскипевший от злости, медленно и тихо ответил ему:       — Нет, Ваше Сиятельство.       Капитан глядел на него, потирая теперь подбородок.       — А вы мне нравитесь, юноша, — сказал он через какое-то время, когда Леон уже отчаялся было что-то ещё от него услышать в этот вечер. — И вы, и этот ваш дебош… Глаза у вас наглые, а вы всё «Ваше Сиятельство»! — передразнил мужчина. — Невозможно наглые хитрые глаза. У одного моего доброго друга точь-в-точь такие, уж можете поверить. Когда мы были молоды, не проходило и дня, чтобы мы не оказались в какой-нибудь забавной неприятности рядом с хорошеньким винным погребом. Но и вы молоды, я понимаю вас. В вас кипит горячая кровь, и прятать её под мундиром вам, должно быть, невыносимо.       — Я не совсем понимаю, Ваше Сиятельство, — толкнув вязкую слюну в пересохшее горло, произнёс Леон. Злость с него схлынула так же внезапно, как и появилась. Вернулось недавнее напряжение.       — Мне известно, — добродушно сообщил ему капитан, — что не далее как вчера вечером в кабаке, что у площади, вами была учинена безобразнейшая драка, в которой было побито немало знатных рож. Каюсь, быть может, побито не вами. Но не вы ли разукрасили парой замечательных синяков благородное лицо своего командира? Так скажу вам ещё, что он сегодня с самого утра проедает мне плешь, Леон. Уж почти проел к обеду, насилу выставил его на службу.       — Очевидно, — осмелился вставить Леон, когда капитан замолчал, — господин лейтенант серьёзно пострадал.       Он не имел наглости что-либо отрицать. Ему было известно, что в той драке пострадала кроме господина лейтенанта и парочка близких знакомых его покровителя Кольбера. Тому доложили, вероятно, даже не дожидаясь утра. Леон знал это. Знал так же и то, что с первого синяка на лице господина лейтенанта рискует лишиться вской поддержки Кольбера, и если капитану вздумается вздёрнуть его или похоронить в тюрьме за саботаж, никто и слова против не скажет.       — Вместе со сломанным носом вы значительно травмировали его гордость, — доверительно сообщил капитан. Он не выглядел рассерженным, и страшные чёрные глаза его смеялись. Но Леон не позволил себе обмануться. — А вы знаете, он, этот лейтенант, ведь требовал разжаловать вас в солдаты. Но не бледнейте, юноша, не бледнейте. Я убедил его, что сумею подобрать вам более подобающее наказание. Что же поделать, если вас некому было научить выбирать себе покровителей? Господин Кольбер о вас сегодня не справлялся, — капитан прищурился. — Но вы выглядите так, будто не удивлены.       — Господину Кольберу нет до меня дела, — отчеканил Леон без выражения. Он всё ещё стоял, вытянувшись во фрунт, и смотрел теперь поверх головы капитана в стену. — Он имеет ко мне интерес, исключительно когда испытывает какую-нибудь нужду. Но я, Ваше Сиятельство, решительно не понимаю, как господин Кольбер относится к моему делу.       — Совершенно никак, — согласился капитан. — Это, юноша, мой праздный интерес. Надеюсь, вы мне его простите. Что же до вашего дела… Мне всего-то полагается вас выпороть.       Леон вскинул глаза.       Выражение лица капитана не изменилось, он всё также наблюдал за Леоном с простецким добродушием, но хитрые глаза следили из-под бровей необычайно внимательно.       — Ваше Сиятельство, я, вероятно, расслышал вас неверно, — медленно произнёс Леон.       — Не беда! — легко отмахнулся капитан. — Выпороть, юноша, вы-по-роть. Уж теперь расслышали?       Леон сглотнул погустевшую слюну. Тяжёлый язык еле ворочался, будто стал каменным:       — Вам лично? — голос прозвучал тише положенного.       — А вы прикажете пороть вас прилюдно на заднем дворе, как солдата? Плакало же ваше лейтенантство, неужто вы не понимаете.       — Не понимаю, — сухо обронил Леон.       — Какой непонятливый юноша! — воскликнул капитан с преувеличенным возмущением. А потом вдруг спросил, устремив на него свой пристальный взгляд: — Что же вы упрямитесь? Я вам помочь желаю, а вы упрямитесь.       — То есть, — сквозь зубы уточнил Леон, — вы предлагаете выдрать меня, как мальчишку, и я останусь вам должен.       — Вы утрируете, зачем же как мальчишку, — капитан покачал головой. — Желай я выставить вас мальчишкой, вы бы стояли сейчас не здесь, а в подчинении того идиота-лейтенанта. Нет, выставлять вас мальчишкой я решительно не желаю, хоть здесь большой науки и не требуется. Вы, Леон, присягали служить Его Величеству королю Франции. У нас с вами один бог. И мне вас принижать нечего, мне известны и ваши таланты, и ваши достоинства, и ваши недостатки. Это вам ясно?       — Ясно, Ваше Сиятельство, — ответил Леон через силу. Руки его снова сжались в кулаки.       Капитан, кажется, удовлетворившись беседой, хлопнул по столу ладонями.       — Ну что ж! Долой камзол. Я прошу вас, юноша. Можете встать к стене, если угодно. Но я бы порекомендовал вам…       Леон, чеканя шаг, прошёл к дальней стене кабинета капитана и встал вплотную. Руки его остались вдоль тела, и весь он словно превратился в большой восклицательный знак.       Капитан за его спиной хмыкнул в усы и пробормотал неразборчиво «Ну как знаете!», а после подошёл к Леону и остановился на довольно почтительном расстоянии.       Леон не имел понятия, что у него в руках, но не слышал лишних передвижений у себя за спиной. Выходит, орудие наказания лежало на столе. В судорожных попытках вспомнить его мозг отвлекался от нарастающего напряжения в теле.       Он бы мог облегчить себе задачу и обернуться, но это стало бы позором. Это означало бы, что он боится наказания. «Как мальчишка».       — На вашей излюбленной площади вам бы выдали десять плетей, — задумчиво произнесли за плечом. — Так и я, знайте, обозначу вам ровно десять, и ни ударом меньше. Пусть это очистит вашу совесть хотя бы перед законом.       Леон вспомнил за мгновение до того, как поверх его рубашки ожёг плечи чудовищной силы удар. От неожиданности Леон качнулся вперёд и упёрся в серый камень носом.       Хлыст. Там, рядом со шпагой и плащом, лежал хлыст, какой используют в кавалерии для работы на корде.       Впрочем, когда боль от первого удара скатилась со спины вниз, она уже была вполне терпимой. Сцепив зубы, Леон зарёкся выстоять всё, что его ожидает, без единого звука.       Признаться, его не пороли никогда.       В бытность свою ребёнком он слушался учителей беспрекословно. В приюте его наказали лишь раз — воспитатель отлупил его линейкой по ладоням за плохо написанный урок. В армии же он быстро поднялся по карьерной лестнице, и за жалкий год без звания ни разу не навлекал на себя гнев начальства. Он знал, что если станет лейтенантом, займёт место палача с кнутом в руке, но это событие казалось необозримо далёким…       Множество раз он видел, как полосуют других. Его однокашников, его товарищей и, наконец, его подчинённых. Оказалось, его представление о порке было целиком и полностью ложным.       Он пропустил момент, когда капитан отсчитал ему половину, и очнулся лишь тогда, когда спокойный голос милостиво сообщил: «Вам осталось два».       Когда последний удар ожёг под лопатками, Леон подался вперёд. Ему показалось, что он лишь слегка пошатнулся, но, придя в себя, он обнаружил, что упирается обеими ладонями и лбом в стену перед собой.       Капитан стоял у стола спиной к нему и, казалось, совершенно ничего не заметил.       — Я могу быть свободен? — от собственного голоса зазвенело в ушах. Леону он показался ровным, но чересчур сдавленным. — Ваше Сиятельство, — через силу добавил он запоздало.       — Идите-идите, у меня на сегодня ещё полно работы, — кивнул капитан, провожая его одними глазами до двери. Добавил вдогонку: — И будьте впредь осторожнее, затевая драки, юноша!       Отсутствие камзола, оставшегося на столе у капитана, Леон обнаружил уже на пороге его дома, когда ветер ударил в горящую огнём спину. Всё тело единовременно заледенело и затряслось.       С трудом он обернулся и больными глазами взглянул на подступившего к нему слугу.       — Ваш мундир, — слегка склонил голову он. И протянул Леону чашу на маленьком подносе: — А вот это выпейте на дорогу. Гостям хозяина всегда полагается выпивка.       Леон хотел отказаться. Уже даже открыл рот, но лёгкие не пустили воздух. Слуга помог ему натянуть камзол на задеревеневшие плечи и почти силой втиснул чашу в руку.       Металл был тёплым и кисло пах. Леон предпочитал не пить, но слуга следил за ним так пристально, что в этот раз отказаться было бы невежливо. В отличие от трактирного поила и терпкого вина, содержимое чаши лишь согрело горло, оставив на языке вязкий сладкий привкус ореха.       — Благодарю.       — Лёгкой дороги, — слегка поклонился слуга, забирая обратно его чашу.       Уже отойдя на приличное расстояние и выйдя на широкую дорогу, Леон нащупал оттягивающую карман маленькую аптечную баночку. Раньше её там не было. Вытащив её и рассмотрев в тусклом свете, Леон открыл неожиданное приобретение. Густо запахло мятой и чем-то горьким, а убористая подпись на крышечке исчерпывающе разъясняла, что данную мазь рекомендуется применять после разного рода травм.       Кто из этой странной парочки всунул гостинец Леону в карман, он не знал.       Подкинув баночку в воздух, Леон поймал её и легко сжал в ладони. Повёл ноющими плечами и представил на секунду, как было бы мерзостно оказаться объясняющимся перед тем смазливым лейтенантом или висеть на столбе под кнутом.