Сумеречные - Пигмалион.

      Что значит быть живым? Быть живым — это значит иметь функционирующее тело и быть способным выполнять различные жизненные процессы, такие как дыхание, сердцебиение и реакция на раздражители. Быть живым также означает, что организм способен расти, размножаться и поддерживать гомеостаз.       Мой создатель, подобно Прометею, даровал мне огонь жизни, собрал по частям из конечностей и органов разных людей и оживил уже не раз умиравшее тело. Мой отец сохранил лицо, принадлежавшее его дочери, а сердце он заменил на сердце своей жены. От жены он взял и один глаз, но вообще для построения идеальной структуры моего нового вместилища было использовано ещё два тела. Мой отец — великий учёный, которого окрестили безумцем, он и правда сошёл с ума от утраты, и им завладела невероятная идея вернуть себе утраченное даже таким бесчеловечным способом.       Это произошло ночью в самый ужасный шторм на небольшом острове Шотландии, куда он подался, чтобы воплотить свой замысел на маяке Бишоп-Рока. Морская вода безумными волнами разбивалась об острые скалы, порывистый ветер пронзал тело холодными иглами, а гром рокотал, как свирепый демон из недр океана, и все эти звуки, порождённые разъярённой природой, сливались воедино, в чудовищный гимн, знаменуя моё воскрешение. Молния ударила в центр маяка, концентрируясь на импровизированном чреве, из которого я и выпала, вся в липкой субстанции, крови и прочих жидкостях. Первым, что я услышала, был крик отца: «Она жива! Жива!» Он громко хохотал, и его голос, казалось, заглушал весь марш стихии. Он взял меня на руки и отправился в поместье, так как погода разрушила маяк, место моего создания. Позже отец его восстановит, но в ту ночь его заботило только моё рождение, ведь у меня было лицо его шестнадцатилетней дочери.       Быть живой… У меня было два сердца, иногда они бились вразнобой, остальные органы отец взял от разных людей, как и конечности, и только туловище и лицо принадлежали его ребёнку. Я могла дышать, видеть, но мои чувства были как оголённый провод, так что мне было больно сделать даже вдох. Мне было чуждо то, из чего я состояла, вкус и запахи — от всего мне было дурно, я лишь кричала, слыша его рыдания и тихий голос, которым он пытался меня успокоить, приговаривая: «Моя Френия, моё дитя».       Адаптация протекала медленно, я не знала ничего, кроме того, что была сильной и что моего создателя преследовал человек холода, он причинял боль моему создателю. Я спасла его от мучителя, но тот успел причинить вред моему отцу, и он стал таким же холодным светом.

***

      Я родилась в 1900 году. Время шло, я запоминала всё, чему учил меня отец. Он понял, что создал не просто жизнь, а воина, оружие. Мои инстинкты были сильнее меня, и в первые годы жизни я только впитывала всё, что мне говорили, тогда у меня не было воли, я была солдатом, беспрекословно выполнявшим все приказы. Но создатель догадался об этом и попытался пробудить меня, в итоге ему удалось достать мою душу, спавшую глубоким сном. Но у каждой части моего тела была своя история, поэтому мне не один десяток раз являлись видения и сны их прошлых обладателей, это были отголоски их жизней.       Сайман Дэлироуд Уикерсон, 36 лет, он был младшим ребёнком в семье и рано её покинул в погоне за знаниями. Он всегда тянулся к дьяволу — так говорил его отец. В 20 лет он встретил ту, что разделяла его взгляды. Этот брак был заключён на небесах, иначе не сказать, они будто делили одну душу на двоих. Прошёл год, и у пары родилась Френи, их единственная дочь, но спустя какое-то время случилось то, от чего Сайман сильно пострадал, — в город пришла эпидемия неизвестной болезни. Он пытался вывезти свою семью, но было слишком поздно: умерла его жена. Он держался лишь благодаря тому, что его дочь выжила, но и этой последней ниточке его здравомыслия суждено было оборваться, что окончательно повергло его в безумство. Позже он поделился своей сумасшедшей идеей в дневнике, написав, что, возможно, всему этому суждено было случиться, чтобы дать ему шанс воплотить то, о чём он всегда грезил, — создание жизни, но не естественной, настоящую может дать лишь бог.       Он был готов верить во что угодно, если эта идея вернёт ему тех, кого он так любил, но рядом не было никого, так что он мог рассчитывать только на своё усердие. Но он погрузился в пучину страданий, поняв, что от его семьи остался лишь призрак воспоминаний. Он не смог вернуть свою дочь и жену. Он пытался вернуть жену, но всё, что осталось от неё, были сердце и её голубой глаз. Когда я очнулась, начала дышать, криком подала первые признаки жизни, как любой новорождённый, он был на вершине счастья, его окутала безграничная радость, эйфория.       Когда мой создатель увидел, как я голыми руками разорвала тело вампира, это причинило ему боль, и он осознал, что я не просто его дитя, а монстр с нечеловеческой силой, хоть мой рост был тогда невелик, а моё тело больше напоминало детское. Но я росла, хотя и не так быстро, как обычные дети, что и радовало, и немного пугало мастера — сначала я звала его именно так, потому что так же к нему обращался тот, кто всегда казался холодным камнем. Потом же я стала называть его создателем, но он боролся за то, чтобы я звала его отцом, ведь как ни крути он породил меня и я состояла из частей дорогих ему людей.       Только спустя 60 лет я выросла до 176 см, к этому времени у меня наконец появилась грудь. Что касается моих половых органов, то они не хотели развиваться, а значит, я была бесплодна, и это было логично, ведь мёртвое не может порождать жизнь. Радовало только то, что теперь я выглядела чуть взрослее. В те времена замуж выдавали рано, но вскоре 18 лет стало нормой, однако я ещё не выглядела на этот возраст. Еда мне не особо была нужна.       Мои чувства притупились, и Сайман никак не мог определить причину этого. Я была больше похожа на совершенное оружие: я была красива, молода и невероятно сильна, но на местах, где я была когда-то сшита и вспорота при вскрытии (от ключиц до пупка), всё так же красовались шрамы, которые не хотели заживать. Из-за этого мне приходилось носить закрытую одежду — не то чтобы я комплексовала, тут было нечто иное, но я ещё поняла, что именно.       Сначала Сайман нарёк меня Евой, но появившийся в нашей жизни вампир однажды сказал, что мне больше подходит имя Лилит. Когда его не стало, Сайман решил, что меня будут звать так, как он хотел изначально. Увидев моё лицо и глаза, один — небесно-голубой, его жены, другой же — серо-зелёный, его дочери.       — Френни, — так ласково он назвал меня, когда подхватил моё тело с пола маяка.       Он произнёс это имя мысленно, но вслух сказал Ева, ведь я первая женщина, которую он создал, и из-за этого его распирало от гордости, он чувствовал себя богом, но это тщеславие ему ещё долго будет отдаваться эхом.       Мой отец был хорош собой, наверное, поэтому на него и повёлся тот вампир, он точно увидел в нём бога, лелеял и спонсировал его, давал всё, чтобы Сайман полностью сосредоточился на своём божественном замысле. Тогда он ещё не знал, что продал свою душу дьяволу, которым являлся тот холодные камень. Можно ли сказать, что он был одержим Сайманом? Возможно, для него он был Прометеем.