Пятьдесят восемь ночей

Сентябрь в Далласе был на удивление теплым и солнечным. Солнце все еще довольно рано вставало, окрашивая небо сначала в желтые, а потом в более холодные оттенки голубого. Но город оживает намного раньше солнца. Круглосуточные магазины, так и не закрывавшиеся; автобусы и такси, что, в принципе, тоже работают круглосуточно; многие склады и офисы, готовящиеся к официальному рабочему дню. В небольшой двухкомнатной квартире с большими окнами все освещено мягкими лучами солнца: стены, столы, одеяла и подушки. Пока что стоит мерная тишина, которую уже через пару минут разбивает громкий звук сработавшего будильника. Тонкая белая рука со второго раза нащупала телефон и одним легким движением отключила будильник. За этим последовал тяжелый вздох. Немного пошебуршав одеялами, девушка с огромной неохотой подняла свое тело от мягкой постели. Ее короткие белые, как мел, волосы были похожи на небольшое гнездо: спутанное и хаотичное. Ее сонные голубые глаза еще не до конца открылись, все еще отягощенные сном. Короткий зевок и потягивание спровоцировало хруст нескольких костей в теле, что принесло приятную боль в областях поясницы и шеи. Рядом, все еще лежа на кровати, что-то пробурчал себе под нос парень. Его черные, как уголь, волосы ярко выделялись на светлом постельном белье. Девушка мягко хмыкнула и потрясла парня по плечу. — Пятый, вставай, — ее голос был еще охрипшим, отчего пришлось прокашляться. Парень проворчал что-то невнятное и приоткрыл глаза. — Доброе утро, — девушка улыбнулась. — Доброе утро, принцесса, — в пол голоса Пятый. — А нам обязательно идти? — он был похож на маленького капризного ребенка, который не хотел просыпаться. Девушка усмехнулась. — Нет. Но тогда нас снова ждет разговор с директором, а это еще больше мешающих дел, — ответила она, и это вырвало из парня раздраженный стон. Он оторвал-таки свое тело от мягкой подушки и принялся зачесывать назад непослушные волосы, что так и лезли в глаза.— Пойду чайник поставлю, — девушка, чуть пошатываясь, встала с кровати и вышла из комнаты. Пятый слышал звук воды из крана. Потерев глаза, он проморгался из-за яркого света, и поднялся. По старой привычке сразу застелил кровать и взглянул на время. Без двадцати семь утра. Как и всегда, в общем-то. На относительно небольшой кухне было уютно. Весь дизайн был в основном светлым, но с редкими вставками темного дерева. Маленький прямоугольный столик, стоящий впритык к стене, и два рядом стоящие стула с мягкими спинками. Верхние шкафчики и ящики были сделаны из белого дерева с черными ручками. Под ними длинный угловатый стол с раковиной, плитой и духовкой. На свободном месте стояла микроволновка, возле которой находился чайник. Светлая тюль немного развевалась из-за открытого окошка, чтобы в квартире было не так душно. Девушка стояла возле чайника с закрытыми глазами, видимо пытаясь за пару минут еще отоспаться. Пятый подошел к ней сзади, кладя лоб на плечо, пока его руки упирались в край столешницы. Рука девушки сама легка ему на волосы, немного приглаживая их. Тишину кухни нарушал лишь кипятящийся чайник. Приятная ненапряженная атмосфера раннего утра расслабляла. Тихий щелчок оповестил о том, что вода достаточно вскипятилась. Девушка, даже не открывая глаза, на ощупь достала из верхнего ящика два стакана, почти пустую банку кофе и чайную ложку. Через пару секунд в обеих кружках был налит горячий кофе, от которого шел легкий пар. — Спасибо, Элизабет, — невнятно сказал Пятый и с огромной неохотой поднял голову. Элизабет просто кивнула, и вместе они сели на стол. Девушка притянула к себе небольшую вазочку с печеньями и конфетами. Если Пятый мог спокойно позавтракать одной чашкой кофе, то ей нужно было что-то съесть, иначе ее желудок начнет революция. Завтрак прошел в уютной тишине. Пятый и Элизабет все еще пытались проснуться, но окончательно взбодрились только после умывания. Вода действительно освежает. — До автобуса… — Элизабет взглянула на время в своем телефоне. — Тридцать пять минут. — Пойду поглажу одежду, — кивнул Пятый. — Моя висит на вешалке на двери. Спасибо! — ответила девушка и осталась в ванной, чтобы быстро помыть голову. Огромный плюс коротких волос в том, что их, во-первых, легко мыть, а во-вторых, быстро сушить. Так что пока Пятый гладил их рубашки, Элизабет успела высушить волосы феном. — Спасибо, — еще раз повторила она, оставив быстрый поцелуй на щеке парня, и ушла в комнату переодеваться. На ней была простая черная рубашка с рукавами в три четверти, черный галстук и такого же цвета джинсы. Это был ее привычный образ в школу — простой и удобный. Пятый же был одет в черный брючный костюм, в белую рубашку, темный галстук и жилетку. На его левой руке были его любимые наручные часы, а на галстуке — булавка в виде зонтика. За всеми этими, казалось бы, обычными вещами время пролетело слишком быстро, оставалось семь минут до автобуса. Пятый взял свой «дипломат» — довольно большую прямоугольную сумку на длинной лямке, в которой были все нужные ему учебники и тетради. Элизабет обходилась обычным черным портфелем. Обувшись и закрыв квартиру на ключ, они вышли из многоэтажного дома, в котором находилась их квартира, и направились к остановке, куда скоро подъедет их школьный автобус. До школы им ехать всего пятнадцать минут. — Мы сегодня до двух учимся, верно? — зевая, уточнила Элизабет. — Ага, — с кислым лицом ответил Пятый. На остановке так же было еще три человека, учащиеся в той же школе, что и Пятый с Элизабет, но в других классах. Эти двое учились в одиннадцатом, предпоследнем классе. Более умные, чем их одноклассники, их перевели из девятого, пропустив десятый. В их школе это довольно нечастная практика, но всех все устраивает. Последние два года в школе можно обучаться по обычной программе либо по повышенной сложности, которая после окончания с большей долей вероятности поступить в более престижные вузы и университеты. Элизабет выбрала английский язык, литературу и социологию. Она так же занималась физикой, но этот предмет был для нее чуть менее преимущественным, чем выше перечисленные. Пятый же, наоборот, больше времени уделял физике, алгебре и статистику. Но пока оба не особо знали, на какую именно специальность они хотят. Единственное, в чем они точно были уверены, что те предметы, которые они изучали углубленно, будут играть решающие роли. Вскоре подъехал типичный, прямо как из сериалов, ярко-желтый автобус. На его лобовом и заднем стеклах были наклейки с надписью «дети», а по бокам, на черных полосах, был номер школы, которой принадлежал автобус. Пятый, Элизабет и еще несколько ребят зашли внутрь и сели на привычные для себя места. Они не были подписаны или присвоены. Каждый просто при первой поездке сел на определенные места и больше не пересаживался. И всем было удобно. Элизабет проверяла, нет ли чего нового в их семейном чате Харгривзов. Ваня прислала место и время своего выступления с оркестром; Клаус снова жаловался, что у него нет денег; Эллисон писала о том, что очень волнуется по поводу прослушивания в эту среду, пока Лютер старался ее успокоить. В общем, ничего нового. Элизабет достала обычные проводные наушники, вставила их в телефон и передала один наушник Пятому. Тот, не отвлекаясь от учебника по физике, взял его. Пару месяцев назад они вдвоем составили плей-лист с песнями, что нравились им обоим, и добавили его каждый в свой телефон. Так что каждая их поездка в школу и из нее проходила с музыкой. Их школа была трехэтажной, снаружи покрытая белым цветом. Она была в виде огромной буквы «п» и с коридором, который соединял две «ножки» между собой. Огромное крыльцо сразу показывала, что школа была лучше, чем среднестатистическая. Рядом со входом висела табличка с описанием школы, ее номером и всей подобной информацией. Зайдя внутрь, человек оказывался перед турниками, через которые пройти можно было по специальной карточке, которая имелась у каждого ученика — именная и с определенным номером. После турников был огромный коридор, уходящий в левую, и в правую сторону в разные крылья. На первом этаже находились лавочки, раздевалки, столовая, медпункт, библиотека, два спортивных зала и немного кабинетов. Все остальные кабинеты находились на втором и третьем этажах. Если первый этаж был в белых и серых тонах, то второй в теплых желтых, а третий — пастельных зеленых. И на каждом этаже была целая куча горшком с растениями, которые не раз падали. Пока что на улице было тепло, так что никто не носил верхнюю одежду и не переобувался, поэтому в раздевалках редко, кто находился. Элизабет убрала наушники и проверила расписание. Их первых уроком была алгебра на третьем этаже. Учитель — Пого — давний друг семьи Харгривз. Их отец очень тесно общался с ним, они были друзьями и коллегами, так что Пого всегда был рад видеть Харгривзов. Но, несмотря на дружеские отношения, он был строгим учителем математики, так что на его уроках не было поблажки. В классе было немного народу. Пятый и Элизабет привычно поздоровались с Пого и обняли Ваню, Диего и Лютера, что сидели на своих местах. Все восемь братьев и сестер Харгривз ходили в одну школу, даже в одном классе, но кто-то из них жил в общежитии — Клаус, Бен, Диего и Ваня, а кто-то снимал квартиру на деньги отца — Эллисон с Лютером и Пятый с Элизабет. Элизабет и Пятый присели на свое место — третья парта первого ряда — и приготовили тетради и учебники. Ученики потихоньку подтягивались, а когда прозвенел звонок класс, как и всегда, вбежали Клаус и Бен, опоздавший из-за брата. Пого нахмурился, вздохнул, но пустил их в класс. Бен раз пять извинился и шикнул на Клауса, что притворно-грустно на него взглянул, словно побитый щенок. В школе, наверное, все знали про семью Харгривз. Не только потому, что их приемный отец — Реджинальд Харгривз — был директором школы, но и потому, что почти все из них были невероятно популярны. И хоть это и было не без основательно, но довольно сильно докучало. Многие пытались стать их друзьями, втереться в доверие, чтобы тоже стать «крутыми» и просить домашку. Но Харгривзы, хоть и ссорились много между собой, держались близко друг к другу, очень осторожно выбирая себе друзей и тех, кому они могли доверять. Как говорится, у всего есть обратная сторона. Братья Харгривзы были популярны в большинстве у девушек, сестры — у парней, но были, как всегда, и исключения. Но все понимали, что стать им хоть кем-то, кроме одноклассника или прохожего, невероятно трудно. Поэтому каждый выкоряживался ради этого как мог: девушки чуть ли не лезли на братьев, соблазняя их, а парни преподносили сестрам все, что у них было. И никого не смущало, что, например, Эллисон и Лютер явно симпатизировали друг другу, а Пятый и Элизабет и не скрывали своих отношений. Кто-то, конечно, осуждал их за это, но им, откровенно говоря, было плевать. И каждый из Харгривзов поступал с этими фанатами — другого подходящего слова не было — по-разному: Лютер очень сильно смущался, но робко отказывал девушка в свиданиях, всегда кидая при этом влюбленные взгляды на Эллисон, которая стояла всегда рядом и слушала все внимательно; Диего был более решителен, давая понять, что подружка ему не нужна, хотя сам же вздыхал то по Юдоре из параллели, то по Лайле из их класса; Эллисон всегда с особым удовольствием принимала все подарки, хвастаясь ими, и всегда с удовольствием отвечала поклонникам, что подумает над их предложениями, но ее братья и сестры прекрасно знали, что, как только очередной фанат отойдет, Эллисон тут же про его забудет; Клаус был популярен не в романтическом, но в дружеском плане. Клаус был всегда расслаблен, чем и привлекал других, ну, еще у него была травка, но это было известно в узких кругах. Но абы кому Клаус ее не давал, хотя знакомых у него было полно в школе; Пятый был самым желанным кусочком среди братьев: холодный, грубый, немного загадочный — мечта для многих подростков. Пятый держался особняком, в принципе не желая заводить каких-либо друзей или знакомых — ему его семьи вполне хватало. Каждый раз, когда ему приносили подарок, он показательно его выкидывал, если это были конфеты — отдавал кому-то из братьев или сестер. Пятый даже сладкое особо-то и не любил. Именно к нему его фанаты подкатывали… довольно решительно и откровенно: кто-то, не стесняясь, приобнимал, кто-то нагибался слишком низко. А его игнорирование только заводило; Бен для многих казался слишком стеснительным, хотя Харгривзы хорошо знали, каким наглым и дерзким мог быть их брат, но его репутацию не портили. Из-за такого образа «стесняшки» у Бена были милые и вежливые фанаты, которые сразу понимали, что нет — это нет, но хотели хотя бы быть друзьями. Бен не был особо против, так он единственный из Харгривзов, у кого было так много друзей. Настоящих друзей; Ваня всегда ярко смущалась, когда очередной парень с коробкой конфет пытался сделать ей комплимент. Все знали, что Ваня играет на скрипке и пытались на этом завязать диалог. Если из братьев стеснительным был Бен, то из сестер — определенно Ваня. Она хранила каждую открытку, каждый подарок, еще никому не ответила то заветное «да» на предложение о свидании. Никто, кроме семьи, не знал, что Ваня была тайно влюблена в девушку из одиннадцатого класса — Сиси Купер, которая испытывала то же чувство в тайне; С Элизабет, на самом деле, такая же ситуация, как и с Пятым: многие парни похабно хватали ее, притягивали к себе. Кто-то пытался поцеловать. Иногда одного холодного и угрожающего взгляда хватало, чтобы от нее отстали — прозвище «мисс Страх» все-таки не просто так было ей присвоено; но были через чур наглые и самоуверенные индивидуумы, которые в открытую пытались полапать ее. Тогда их останавливал либо Пятый, вовремя заметивший это, либо хороший такой удар по лицу или между ног, что выбивал всю дурь из мозга. Но также как много было фанатов, было много и завистников. Один ненормальный, которому как-то раз отказала Эллисон, попытался разрушить всю школьную жизнь Харгривзов, теревшись в доверие к Ване. Того парня — Харальда Дженкинса — по итогу просто выгнали из школы, так что он не смог больше докучать Харгривзам.  Многие, кому отказывали, потом становились самыми большими ненавистниками тех, кто именно им отказал. Многие парни в открытую кричали сестрам Харгривз, что они шлюхи, раз отказали им, так же поступали девушки, которым отказали Пятый и Лютер. Ваня переносила это острее всего, принимая все близко к сердцу, зато Эллисон и Элизабет не сдерживали себя, не боясь прилюдно унижать обиженок по фактам. И какое же они все удовольствие получали, когда у ненавистника не было ответа на их слова. Парни вели себя более сдержанно, хотя Диего не против был подраться с одним из парней, который обидел его сестер. Пятый и Лютер тоже подключались, но крайне редко, в особых случаях, которые каждый раз становились самыми громкими новостями в школе. Они просто знали, что их дамы смогут за себя постоять, но, если кто-то был слишком наглым или не понимал после миллионов «нет», и они вступали в эту игру. Отец не особо лез в эти разборки, давая детям возможность самим со всем разобраться. Даже в самых крайних случаях. Он, конечно, не собирался исключать своих детей из школы, но если их и наказывали, то строже всех: отстранение на неделю, а то и на две, что каралось отметкой об этом в личном деле; дополнительная работа по замене учителя начальных классов, отчего не хватало времени на свои уроки и подготовку к контрольным и экзаменам; бывало, что им давали по четыре проекта всего на два месяца, отчего количество работы увеличивалось в десять раз. Так что, на самом деле, никто не завидовал Харгривзам в том плане, что их отец был директором школы.