***
Куро с трудом выползает на кухню утром, выпутавшись из одеяла, которым кто-то заботливо укрыл его доЧасть 1
2 июля 2023 г. в 22:00
Куро плотно закрывает за собой дверь квартиры. Не сходя с порога, стягивает плащ, вешает на крючок, стараясь не вытряхнуть много пыли — это бы на улице делать, но сил не особенно много.
Дверь в душ ближе всего, поэтому он раздевается уже перед ванной, минуя привычный обход комнаты и кухни — сегодня слишком устал, — и распускает волосы, вступая под струи ледяной воды. Опять горячую отключили… А, все равно. Это делается настолько часто, что он снова привык к подобным купаниям, от которых отучал себя после смерти Мивы-самы. Да и постоянная пыльная горечь каменных джунглей порядком осточертела.
Куро моется быстро. Так же быстро растирает покрывшуюся синеватыми пятнами кожу, с отвращением смотрит на кучку грязной одежды и оборачивает вокруг бедер влажное полотенце, планируя дойти до комнаты и завернуться в одеяло.
В квартире приятная темнота, только с улицы бьются отсветы фар и фонарей.
Только эти отсвет заставляют встрепенуться и дернуться обратно в коридор, когда на его кровати обнаруживается мирно смотрящая в окно фигура, укутанная в легкий плед.
Светлые волосы обрамляют голову и шею, торчат в стороны, будто их намочили и взъерошили, очертания скрадывает пушистая ткань, небрежно накинутая на плечи.
Куро не чувствует угрозы в присутствии внезапного гостя, а потому озвучивает в темноту смутно оформившееся за секунды предположение:
— Широ?
— Ну, почти, — бархатисто смеется неожиданно низкий голос с моросью знакомых нот. — Широ немного занят в данный момент. Пытается подавить мое сознание и запихнуть подальше в себя, туда, «где мне и место».
Куро не понимает — не понимает до тех пор, пока фигура не меняет положения, а белокурая голова не разворачивается к нему лицом.
У Широ — у его тела — отросли волосы, раздались в развороте плечи, заострились черты. Но цвет глаз измениться не мог. Вместо привычного янтаря светло-карих радужек вся зимняя стужа в выцветшем голубом.
Куро видел Адольфа Вайсманна лишь единожды, но эти глаза он не перепутает уже ни с чем. Льдистые, едва не прозрачные, с белесой поволокой. Идеальный хрусталь, обожженный паром холода до мутного блеска. Мерцающая в темноте сталь.
— Что вы здесь делаете?
— Видишь ли… — искаженное чужими эмоциями лицо Широ кривится в легкой улыбке. Бескровные губы гнутся росчерком пера, причудливо ломая откровенно детскую мордашку Исаны. На щеках снова отсветы и колкие тени. — Милый Яширо так хотел увидеть тебя где-то с день назад, что немного не рассчитал с силами, и мне пришлось ему помочь. А поскольку он пока не в состоянии управлять этим телом… Что же, мне редко выпадает такой праздник жизни. Сидеть взаперти, знаешь ли, во многом утомительно. Особенно если иногда тебя кидает в чужое тело. Я и раньше бывал в нем, он, правда, не осознавал этого, думал, что видит сны. Так что можешь не переживать. Вреда мой маленький фокус ему не причинит. Проверено.
— Зачем вы пришли? — не услышав ответа на интересующий вопрос, повторяет упрямо Куро. Пальцы нервически подергиваются — невозможность дотянуться до катаны, оставленной в ножнах в прихожей, коробит сильнее обычного. Под взглядом светлых глаз он чувствует себя неожиданно беззащитно. Еще бы. В одном полотенце на бедрах и без оружия.
— Нетерпеливый мальчик, — улыбка старика в нежном теле становится чуть шире. Морозный хрусталь чужих глаз пронзает тысячей иголок, касается обнаженной кожи почти ощутимо. — Знаешь, я обедал в столовой и гулял по городу. Выпил хорошего вина. Даже попал под дождь, давно хотел. Я чувствовал запахи цветов и дороги. Я наблюдал за детьми на площадках. Я побывал в местном онсене. Я общался с людьми. Мой дух преисполнился энергией за эти часы. Для полноты картины мне не хватает только удовольствия тела… А поскольку это тело мое лишь временно, мне приходится учитывать его желания.
— Что? — Куро теряется лишь на секунды, сделав неосторожный шаг назад уже не в попытке добраться до верного меча, с которым была связана его сила, а в простой мальчишеской ошарашенности, но ледяные пальцы уже впиваются в подбородок.
— Лучше не сопротивляйся, — флегматично хмыкает будто соткавшийся из задрожавшего пространства прямо перед ним Вайсманн. Холодные щупальца силы, исходящей от хрупкого теперь лишь с виду тела опутывают сознание, подчиняя и пуская снопы мурашек по коже. — Твои желания меня не слишком волнуют. В конце концов, не все же тебе властвовать над этим мальчиком. Побудь немного на его месте…
Все же это Яширо, его Яширо.
Его губы, его тонкие пальцы, его руки, его светлая кожа и его мягкий стан.
Яширо.
И не Яширо одновременно.
Нежные губы ощущаются жесткими и хранят на себе легкий привкус горького шоколада, который в несколько секунд переполняется кислотой железа — острые зубы на удивление аккуратно закусывают самый край губы, лишь слегка. Пальцы, до этого всегда подрагивающие от возбуждения, держат, будто железные тиски, не дают и малейшего шанса на сопротивление. Тонкая, кажущаяся слабой ручка жестко притягивает за талию и прижимает, острые ноготки царапают кожу. Кажется, даже более высокая теперь фигура наполнена неестественной силой.
Куро сжимают за плечи и разворачивают, толкают на кровать, и он, на секунды избавившись от морозного оцепенения, успевает собраться, но тяжесть чужого тела уже придавливает к матрасу.
Полотенце с влажным шлепком падает на паркет. Вайсманн усаживается на его бедра, нависает сверху.
Холодные пальцы успокаивающе поглаживают по щеке, пока Куро тонет в темных волнах паники — он не может шевелиться от одного давления чужой ауры, только комкает покрывала, распахнув широко глаза. Вайсманн кривит губы в улыбке; худой, тонкий, но будто отлитый из дорогого крепкого металла.
Ладонь ведет от острой косточки таза вверх, сжимается под ребрами, потом у плеча. Боль прошивает от загривка к вискам, когда его голову грубовато оттягивают назад. Куро завороженно наблюдает за четкими тенями на его лице и каким-то потусторонним блеском выстуженных глаз.
Вайсманн припадает губами к открывшейся шее, прижимает языком тонкую жилку, бешено пульсирующую в такт сердцебиению. Целует подбородок и лицо, ведет вверх острую коленку.
Куро, задыхаясь, закатывает глаза, дергаясь и пытаясь собрать мысли в кучу, но растекается расслабленной лужицей от прохладных прикосновений и поцелуев. Тонкая ручка снова оглаживает его бедро, зажмуренных век касаются легким поцелуем. Куро от этого прикосновения прошибает будто током. Оно почти нежное, но в нём столько власти, что выворачивает внутренности. Вайсманн не просто Король, он — Дьявол. Дьявол в теле Широ. И этот Дьявол сегодня благоволит псу.
— Я почти не садист, но это все же мера предосторожности. Помни, навредишь мне, навредишь и своему Широ, — шепчут на ухо, тут же влажно зализывая. О чем говорит мужчина, Куро понимает только когда руки заводят за голову и плотно стягивают старым галстуком.
Вайсманн смеется, заметив дрожь, мгновенно прошивающей жилистое тело, мягко, покровительственно похлопывает по щеке и неспешно расстегивает рубашку. Куро хочет сказать хоть слово, но горло сжимается, извергая только тихий полухрип. Холодные руки в каком-то своем темпе оглаживают грудь, пронзительные глаза смотрят задумчиво.
— Я распущу тебе волосы, не против?
Его дозволения, разумеется, не ждут, и резинка летит куда-то в сторону, а темные влажные пряди аккуратно ерошат и оттягивают вверх. Куро, будто завороженный, неловко приподнимается, опираясь на лопатки, и под пристальным взглядом сам приникает к бескровным губам. Сознание мутится нехорошей пеленой. Между их подбородками повисает влажная ниточка слюны, когда Вайсманн мягко отстраняет его от себя. Чужой шепот холодит губы:
— Хороший мальчик.
Это не первый раз, когда он занимается сексом вообще, но первый, когда не он ведет в процессе.
Он никогда не бывал снизу. Никогда. Никогда не позволял никому взять верх над собой в полной мере. Широ его Король, но он не приказывает ему. Дьявол же не планирует спрашивать разрешений.
Это страшно. Не столько сама ситуация, сколько потеря контроля над ней.
Вайсманн встает, чтобы стянуть с себя брюки, проходится по ковру в сторону тумбочки и безошибочно находит там тюбик смазки, оставшийся с прошлого визита Исаны. Куро все еще пытается вдохнуть глубже, но давление чужой силы никуда не девается. В полумраке тело Широ непривычно крадущейся походкой приближается к нему и снова нависает сверху. Как большая кошка. Снежный барс. Куро отрывисто дышит, цепляясь за плотную полоску галстука. Сердце заходится в агонии. Низ живота скручивает до боли и мути в глазах. Это чары, всё чары…
— Возможно, следовало бы и тебе немного выпить, — тихо тянет Вайсманн. Хмыкает каким-то своим мыслям и снова отходит в сторону.
Куро слышит скрип дверцы шкафа, звон стекла и короткое чпоканье неплотно засевшей в горлышке бутылки пробки. Смаргивая темные круги перед глазами, он с трудом заставляет себя повернуть голову, чтобы увидеть, как бокал наполняется темной жидкостью.
Когда теплое почему-то стекло приставляют к губам, он лишь послушно делает глоток за глотком, ощущая вяжущую терпкость красного вина на языке, пока не выпивает все. Он присягал Королю-Широ, но власть в руках Дьявола-Вайсманна.
На голодный — почти что — желудок в голову жаром бьет мгновенно. Куро чувствует, как щеки багрятся от румянца в считанные минуты.
Вайсманн ждет, только отходит раздвинуть шторы, чтобы впустить в комнату еще больше света и бликов. Его фигура в полутьме идеально светлая. Фигура Широ.
Алкоголь будто прочищает горло, и Куро, наконец, справляется с тяжестью и делает полноценный вдох. Сердце колотится в груди в разы быстрее. Того и гляди выскочит.
Он опускает веки, выдыхая снова рвано, но распахивает их почти мгновенно, когда боков касаются холодные руки. Вайсманн нависает над ним почти в той же позе, что и до этого, только теперь на губах у него не улыбка, а тонкий оскал. Куро сглатывает горечь послевкусия вина и пытается унять разыгравшуюся кровь.
Чужие ладони оглаживают кожу на удивление бережно, с совершеннейшей лаской, чуть сжимают ребра и тянут вбок. Куро ощущает дрожь своего собственного тела будто со стороны, утыкаясь лицом в матрас и снова подставляясь против одурманенной будто воли. Он не знает, вышло бы у него избавиться от чужого давления, ведь он годами тренировал тело и дух, но Вайсманн и не даёт ему ничего выяснить.
Поцелуи ложатся на загривок, лопатки и выступающие позвонки, острые зубы мягко прикусывают кожу за ухом, и Куро тихо стонет, хрипло вдыхая. Кажется, Широ тоже любит целовать его именно там. Нравится реакция?
Вайсманн запускает длинные пальцы ему в волосы, поглаживает, а потом тянет на себя, заставляя далеко запрокинуть голову. Ловит несдержанный стон, целует, посасывая податливые губы. Куро хрипит, чувствуя, как от концентрации чужой сгустившейся ауры греется воздух вокруг них. Сопротивляться не выйдет. Без шансов. Зубы крепко смыкаются на плече, и длинные пальцы, пробравшиеся по живот, сжимают член. Острый край ногтя царапает головку, отодвигая кожу.
Когда узкая ладонь ползет вниз по спине, а потом исчезает на несколько секунд и возвращается влагой между ягодиц, Куро все же пытается вынырнуть из марева дурноты. Алкоголь достаточно распространился по его крови, чтобы путать мысли сильнее любых гипнозов. Ему нельзя пить. Категорически.
— Потерпи, — насмешливый голос кажется сладким. Вайсманн прикусывает его загривок снова у самого основания шеи, и в тело скользит его холодный палец. Легко, почти — почти — без сопротивления расслабленных мышц. Первый. Куро дрожит, чувствуя, как горячее нутро раздвигается, как быстро в него проникает второй. — Такой мягкий, — чужой голос ласков. И третий… Тело не сопротивляется. Тело принимает. Тело прогибается под руками. Тело исторгает стоны, когда подушечки пальцев сжимают еще совсем немного затвердевший сосок и пока что легко, нежно потирают самую вершинку. — Мой мальчик.
Вялый всполох здравого смысла в голове задавлен возбуждением.
Боли воспаленный мозг уже не чувствует.
Четвертый палец обозначается громким хриплым стоном. Куро упирается лбом в покрывало, тяжело дыша открытым ртом, ведёт бедрами навстречу, шире расставляя колени и прогибаясь, когда ногти слегка царапают его живот у самого члена, но больше не прикасаются.
Пальцы уходят, лишь на секунды унося заполненность. Куро чувствует, как что-то тонкое и твердое — черт возьми, носик тюбика со смазкой! — почти нежными, круговыми движениями проникает достаточно глубоко — Куро с трудом вспоминает злополучную баночку — почти на полпальцы внутрь. Теплый язык скользит по ушной раковине и медленно проникает в слуховой проход лишь самым кончиком.
Куро сипит рвано, когда там, внутри, показывает мгновения холодом от смазки. Воспалённое стыдом и разгоряченное алкоголем сознание отказывается воспринимать хоть что-то.
Длинные пальцы давят на поджавшуюся дырочку, когда порядочно опустошенный тюбик покидает его тело. Куро чувствует, как смазка тонкой струйкой льется на копчик и в ложбинку между ягодиц.
Шлепок звонкий, болезненный и неожиданный. Горячий. По телу от наверняка розовеющего следа чужой ладони расползается змейками мурашек мутящее удовольствие.
Ягодицы обхватывают, сжимают и мнут, будто оценивая, а большие пальцы легко проникают во влажное отверстие и растягивают нежную кожу в стороны. Вайсманн играется не слишком долго, оглаживая округлости мышц и снова приподнимая ладонь для шлепка, уже по другой ягодице. Сминает кожу, гладит и щипает, а после отпускает.
Чужое тело замирает сверху, демон прижимается к его спине и ведёт теперь по его груди рукой. Щеки пылают вместе с шеей от осознания, что грудные мышцы сминаются пальцами в то же движение, что и ягодицы, так, будто прикосновениями ласкают девушку.
Аккуратный член погружается в него едва ли не на половину, а потом все глубже и глубже; сильные пальцы крепко выкручивают уже припухший и плотный от дразнящих игр сосок, отвлекая одной болью от другой.
Дьявол заполняет его собой полностью, и Куро бы никогда не подумал, что у Яширо такой большой член.
— Прекрасно, — комментирует Вайсманн, награждающе целуя его в шею, когда их бедра, наконец, соприкасаются. Куро вымученно стонет в покрывала, чувствуя, как дрожат его руки в тугой петле галстука. Измученный отсутствием внимания налитый член влажно хлопает по животу, и юноша предпринимает бессознательную попытку выгнуться так, чтобы потереться бордовой крупной головкой хотя бы о простынь. Не выходит. Хватка не слабеет. Вайсманн посмеивается, лаская пальцами его грудь, пропустив на секунды руку.
Кровать пружинит под ними, когда мужчина приподнимается и снова входит на всю длину, упираясь в матрас по обе стороны от плеч Куро. Вжимает его грудью в постель, вздергивая бедра выше, удобнее для себя.
Куро ведет коленом, поджимая пальцы на ногах, и трется о грубую ткань каменно твердыми сосками. Вайсманн тихо одобрительно хмыкает, и не думая помогать ему, только продолжает неспешно толкаться в податливое тело, упиваясь, кажется, одной только покорностью. Наклоняется к нему.
Куро запрокидывает голову, ища прикосновения, и чужой язык легко оглаживает его губы, раздвигая, и дразнит, все же даря неторопливый поцелуй через некоторое время.
Вайсманн чуть приподнимается с него, просовывает между их телами руку и аккуратно погружает пальцы в растянутое отверстие вместе с членом. Куро хрипит, подаваясь бедрами навстречу щиплющей мышцы боли.
Между широко разведенных ног вниз стекает струйка смазки.
Член сменяется узкой ладонью полностью, мужчина над ним держится на одной руке, другой размеренно толкаясь в мягкие мышцы. Большой палец давит на уздечку изнутри.
Потом матрас снова гнется, и Куро оттягивают с силой за волосы, грубо насаживая на чужую руку. Он чувствует себя тряпичной куклой, которую решили перекроить перед выступлением. Что это такое, он представлял раньше лишь смутно, а сейчас захлёбывается воплем, когда пальцы внутри сгибаются и давят на мягкие стенки.
— Ну-ну, тише, — смеётся Вайсманн, выпуская его волосы и массируя кожу головы медленными плавными поглаживаниями. Замирает, и Куро накрывает волной теплейшей благодарности. Сила Дьявола окутывает плотным коконом и его рука внутри тела Куро повторяет движения пальцев в волосах. Как же хорошо…
Хрипы сменяются вскриками, ладонь исчезает, и член снова скользит глубоко, полностью. Чаще, грубее, но все ещё слишком медленно.
Влажные поцелуи раскрашивают спину и плечи саднящими метками. А потом губы сменяются зубами, и по коже цветут полукружия жёстких укусов. Текущий член снова остаётся без прикосновений, зато мужчина находит удовольствие в новых терзаниях забытых на время сосков.
Пальцы сжимают, растягивают и щиплют кожу вокруг. Царапают и быстро растирают то сразу оба, то каждый поочередно. Оттягивают с силой вниз и в стороны, вырывая стоны и вынуждая ёрзать под членом. Куро жмуриться, прикусывает губы и переступает коленями, сжимает пальцы на ногах и руках, но сознание плывет от возбуждения и ловких рук.
— Какой умница, — урчит довольной пантерой в самое ухо Вайсманн, тут же впиваясь в выступающую нелепым крылом вверх лопатку «умницы» зубами. — Ну же, мой мальчик, ты собрался лежать тихо? Будь громче.
Куро скулит от стальной хватки на рёбрах, и его с силой ссаживают с члена, а потом натягивают до упора одним движением.
Ладонь Вайсманна скользит между его бедер, минуя влажный член, оглаживает готовые вот-вот разорваться от возбуждения аккуратные яички, потирает и тянет налитую мошонку. Другой рукой мужчина поддерживает Куро под грудь.
Тот стонет и скулит, ерзая под чужим телом, но не чувствует обычно приходящей достаточно быстро разрядки. Наоборот, все горит, а возбуждение лишь усиливается.
Только когда холодная рука щекочет живот ленивым прикосновением, а острые зубы особенно крепко сжимаются на загривке, глубоко прокусывая, давно измученный член извергается семенем на простыни в стальной хватке быстро двигающихся пальцев.
Куро дрожит, сжимаясь всем телом, ломается в прогибе под чужими руками, замирает, сипя и пытаясь стереть алые пятна оргазма под веками. А потом сползает из ослабшей хватки на кровать, порывисто вдыхая нестерпимо горячий воздух.
Вайсманн лениво зацеловывает его шею, устроившись чуть сбоку. Внутри влажно хлюпает, когда он выходит из сочащегося смазкой отверстия и нежит кожу между ягодиц тонкой ладонью, собирая капли влаги. Надавливает, раскрывая податливую плоть. По коже щекотно течет.
Длинные пальцы глубоко проникают внутрь снова, оглаживают, будто в желании собрать со стенок все до последней капли. Нащупывают бугорок простаты, и Куро дрожит, чувствуя, как к не до конца опавшему члену снова приливает кровь. Так не должно быть… Но всё ощущается до болезненной ясности правильно.
Это ярко, это горячо, это расплавленной сталью по венам, это почти убивает. Куро дергается, но его прижимают к кровати, не давая особенно шевелиться. Он привстает на четвереньки, когда согнутые пальцы тянут его вверх, и другая ладонь Вайсманна снова крепко сжимает подрагивающий налитый член, трет самую головку, кружит вокруг уретры, грубо сдаивая второй оргазм. Он, как и первый, не торопится наступать, и Куро скулит себе в плечо, переступая коленями. Это позор. Смертельный позор. Отдаться врагу, пусть и в теле любовника, и позволить, опоив себя, делать с собственным телом, что вздумается.
— Говорят, раньше во время занятий сексом юным любовницам и любовникам вводили в причинное место очищенный корешок имбиря, чтобы раскрасить ощущения и усилить возбуждение, — усмехается тихо Вайсманн, сгребая в горсть его отяжелевшие яички. — Уж больно хвалили этот метод за отменные ощущения. Обычно эта дивная специя оказывалась между ягодиц, но случалось мне встречать умельцев, которые могли выстругать из имбиря тоненькую палочку и ввести ее прямо в член… Звучит неплохо, верно? Говорят, чувства незабываемы. Жаль, сейчас в магазинах и имбиря дельного не найдешь. Все гнилое…
Будничный тон хриплого голоса сводит с ума.
Кончать второй раз тоже горячо, и даже холод светлой кожи не спасает от почти нестерпимого жара. Пятно под животом Куро растет и влажнеет сильнее.
Мужчина выпускает его член и придирчиво осматривает раскрытый проход, после чего снова проталкивает пальцы, на этот раз и правда собирая следы извращенного действа.
Сильные руки подхватывают и тянут вверх, разворачивают, и Куро рывком усаживают растраханной задницей прямо в пятно собственной спермы. Раздвигают ноги, опрокидывают на сваленные в углу кровати подушки. Стянутые галстуком руки ноют. Чужие гибкие пальцы снова скользят глубоко внутрь, уже под другим углом. И теперь они лицом к лицу.
В глазах Вайсманна темный шторм. Он наклоняется к Куро, целует, властно сминая губы и покусывая нежную кожу. Пальцы внутри обследуют все с тройной тщательностью. С поцелуями мужчина спускается ниже, и багряные пятна цветут на ключицах так же ярко, как и на спине. Чувствительные соски в плену жаркого рта твердеют снова, и Вайсманн покусывает их, мучит, пользуясь возросшей после секса чувствительностью всего угловатого и довольно хрупкого тела. Куро мычит и бьётся по кровати, когда зубы сжимают за мягкий ареол, а язык ласкает зажатый выступающий бугорок быстрыми мазками, пока Дьявол оттягивает голову назад. Он вылизывает грудь, кусает кожу у левого плеча, оставляя последний след.
— Тише, мальчик. Надо сказать, любовник из тебя неплохой…
Куро послушно приоткрывает рот, когда на губу с силой надавливают ногтями. Язык прижимают вниз, и фаланги неприятно заполняют горло, проникая далеко вглубь. Он слизывает чужой вкус с холодной кожи снова и снова, тщательно, проходясь языком, пока Вайсманн не решает, что этого достаточно, и не прекращает изводить его, отпуская и похлопывая легко по острым коленям, чтобы привести в чувство.
Во рту солоно от выступивших слез и чужого семени, по подбородку течет слюна, мокрые волосы облепляют искусанную шею. Поясницу ломит, ноги дрожат. Спина сплошь покрыта багровыми синяками, ноют и зудят темно-алые влажные соски, запястья так и стянуты галстуком. Между ягодиц пожар, а под ними — липкая подсыхающая лужа из спермы и смазки.
В таком состоянии Куро отключается, забывая обо всем и ослаблено разметавшись по подушкам.
В таком состоянии Адольф Вайсманн оставляет своего временного партнёра на постели и выходит из комнаты, задернув поплотнее шторы и накинув рубашку.
Скоро Яширо сумеет подавить его сознание, и праздник жизни закончится. Ненадолго. Потому что будет новая слабость.
И он снова придет сюда.
После прогулки по любимому городу, конечно.
не самого приятного пробуждения.
Широ — его Широ, маленький, стеснительный и нежный — сидит на кухне, подобрав под себя ноги, и смотрит на него из-под светлых ресниц. Красный, с искусанными губами. Глаза прячет. Шепчет:
— Прости, этого не повторится больше! Я буду держать его в себе, обещаю.
Широ улыбается виновато, и Куро кивает и удаляется в душ — смывать с себя последствия слишком уж яркого вечера.
Оставленные Вайсманном — его губами и руками — метки горят, напоминая о том, что все не было лишь сном.
В ванной на полочке — новый тюбик со смазкой.