Между ними — сталь

— Ты — больная, бешеная сука, ты знаешь об этом? — спросил Барабус, глядя то в потолок, то склонившееся над ним девичье лицо, белое, словно луна. Пудра была наложена неаккуратно и неравномерно, больше было похоже, что девушка упала лбом в кучку кокаиновой пыли. От туши ресницы слиплись, тени размазались, как и темно-вишневая помада; улыбалась девушка широко, приподняв верхнюю губу так, что обнажились сероватые десны. Темные волосы собраны в высокий хвост, не на макушке, а ближе к виску; бархатная резинка, оборчатая, ярко-розовая, казалась цветком фуксии; бледные ладони, разогревшиеся после пары пакетов крови, казались раскаленными для Барабуса, под которым кровать проседала и скрипела. В канализации сыро, даже самая дорогая мебель начнет приходить в негодность, не говоря уже о подушках и матрасах. От простыней пахло затхло, хотя Носферату позапрошлой ночью пробирался в прачечную, чтобы постирать не только наволочки, но и футболку, джинсы, носки; перед девушкой нужно быть при всем параде, так еще мама ему говорила. Мамы давно нет, а Холли — совершенно отбитая, шалая деваха, которая может добрую половину ночи орать на дорожный знак. — Психованная, — ласково проурчал Барабус, гладя напряженные бедра Малкавианки; она сидела над ним, упираясь ступнями, обутыми в поношенные кеды, в матрас, и ее безволосая промежность со сдвинутыми в сторону белыми стрингами, была прямо над пахом Носферату. Член был ему под стать: такой же уродливый, как и все остальное: темный, перевитый проступающими венами, будто проволокой, с острой головкой, прятавшейся под капюшоном из складчатой кожицы. Глядя на пухлый лобок, темную родинку внизу живота, задранную юбку и прорехи на чулках, Носферату задышал хрипло, через рот, хотя и не нуждался в кислороде. На трусиках Малкавианки искрилась стразами надпись «Sweet pussy». Барабус сглотнул, ощущая сухость во рту и в глотке, как перед первым укусом. Она приходила далеко не первый раз, а Носферату все не мог поверить, что девушка это всерьез, что она действительно его хотела. Это все можно было объяснить ее сдвинутым чердаком: каждый из клана Малкавиан по-своему сходил с ума, но Барабус, несмотря на лицо монстра из фильма ужасов, продолжал засматриваться на длинноногих полногрудых девчонок с мягкими шелковистыми волосами и нежной кожей. Наверное, он еще слишком человек, и стояло у вампира крепко, как у озабоченного подростка, но Носферату был достаточно сыт, чтобы его тело наполнилось жизнью, а Холли, совсем юная Малкавианка, чьего сира обезглавил сам цепной пес ЛаКруа, позволяла Барабусу трогать ее грудь, не стесненную лифчиком, с торчащими сквозь тонкую кофточку сосками. Было так хорошо гладить, мять, сжимать, щипать за соски, аккуратно, чтобы случайно не поранить когтями; пока Барабус тешился с ее грудью, Холли запрыгнула на стол и широко развела ноги; там Носферату тоже не прочь был пощупать. — Побудешь моим пленником, Варавван, — прошептала она, ловко поймав шею вампира ногой в захват и притянув к себе, чуть ли не впечатывая лицом себе между ног. Барабус зашипел прямо ей в промежность, готовый разозлиться, но Холли начала гладить и мять его заостренные уши, щекотать ногтями затылок, массировать лысую голову, покрытую серой кожей, шелушащейся, с россыпью струпьев и пигментных пятен. Барабус знал, что его лицо едва ли краше задницы Шерифа, но мало ли, может, Малкавианка видела его охереть, каким красавцем; сама-то она как конфетка, даром, что ебнутая. Носферату цинично решил воспользоваться тем, что само плыло ему в руки, а именно задницей, щелью, ртом Холли, ее грудью и руками; девочка она отвязная и трахалась с отдачей, особенно напившись досыта. Когда Малкавианка скакала на Носферату верхом или стояла перед ним на четвереньках, пока он активно долбил ее в зад, Барабус чувствовал себя если не неотразимым, то простым парнем, не проклятым на вечное безобразие. Хотя его покрытые язвами руки контрастировали с фарфоровой кожей Холли, но когда они целовались, все это как-то отходило на второй план. Подумать только, такая цыпочка — и хочет его. Настолько, что ей не противно брать за щеку член Барабуса. Проведя ладонью по ногам Малкавианки, вампир потянулся к ее груди. Холли расправила плечи, подставляясь его рукам, откинула голову назад, взмахивая пушащимися волосами. Пахло от девушки текилой, порохом, сигаретным дымом и фруктовым драже, а еще духами: аромат напоминал лилии в перце и апельсиновом соке. В прикиде под чирлидершу Холли выглядела так, что ее каждый встречный захочет, но только до тех пор, пока она не откроет рот. Болтовню Малкавиан порой не могли выдерживать даже церемонные Вентру и манерные Тореадоры. Барабус уже привык; пусть себе болтает. Случалось, что Холли говорила занимательные вещи; непонятные, зато с ней никогда не скучно. — Мертвое тело любит сладости. Красный сок, белый сок. Его можно слизывать как молоко, — нараспев произнесла Малкавианка, соблазнительно вращая бедрами; член Носферату нетерпеливо дернулся, сочась густой, клейкой влагой. Опустив голову, Холли безумно округлила глаза. — Твой леденец тает, — заметила она; Барабус с кривой ухмылкой похлопал ее по бедру. — Мой леденец хочет в твой ротик. Верхний, нижний — без разницы. Могу и с черного хода зайти. — Ночные кошмары ходят через окно, — важно поправила Малкавианка и дернулась, слегка приподнявшись, как только Барабус цепко ухватил ее за талию. — Ну, и где твое окошко? Мне не терпится войти, — эрекция у не-живых могла длиться долго, все зависело от сытости, а Носферату был полон, будто сточная канава после ливня. У них впереди еще середина ночи и весь день, как раз успеет вытрахать весь запас; только нужно вести себя потише, иначе стерва Ималия опять примется вопить и жаловаться Гэри. Сучка просто завидовала: сорная крыса и то привлекательнее ее; а Гэри… Гэри, похоже, понимал, хотя и с самого начала предупреждал, что с Холли может быть непросто. — В ее хорошенькой головке голосов больше, чем торчков в клубном сортире, малыш. Готов делить ее с этими трепачами? Барабус был готов дарить Холли цветы и прочие девчачьи штучки, лишь бы она навещала его почаще. Вампир считал это взаимовыгодным сотрудничеством, захлебывающаяся ядом Ималия — бредом и пустой тратой времени, а Гэри вдохновленно вздыхал: — Если любить, то только молодым, дружок. Старикам вроде меня хватает потрясений с Шабашем и Камарильей. Носферату не считал себя влюбленным или состоящим в отношениях; секс для вампиров вроде катания на велосипеде: вроде умеешь и удовольствие получаешь, но можешь свободно рассекать на Ferrari; но до чего охеренно смотрелся чуть искривленный член Барабуса, прижимаясь к набрякшим складкам между бедер Холли! Словно дьявольский таран у ворот рая. — Проторенная дорога наслаждений, — выдала очередную белиберду Малкавианка, оттягивая пальцем кожицу и сплевывая на блестящую головку, — мы пройдем ее вместе. — Детка, в такие моменты я готов пойти с тобой куда угодно, — поклялся Барабус, подергивая кончиками ушей. Улыбка Холли вышла дикой, оголяющей маленькие аккуратные клыки; у Носферату же пасть была уродливее, чем у крокодила, но зато длинный вытягивающийся язык оказался весьма кстати; орудовал ртом Барабус, а голосила Холли, так звонко, что Ималия от ярости принималась швырять посуду в стены. — Идем со мной к вершине, подъем на которую утомителен и сладок, а падение — стремительно и пьяняще, — придерживая член у основания, Малкавианка присела, нанизываясь на крепкую плоть промежностью, тугой и влажной, совсем как у живой женщины. Половые губы порозовели, ее нутро опалило жаром, словно сама Геенна, Барабус глухо зарычал, вцепившись в щиколотки Холли, сотрясавшейся бедрами. Напрягая живот, она вздрагивала, смыкая гладкие мышцы вокруг его члена, после чего откинулась назад, оперевшись на руки, и раскачала не то, что кровать — всю комнату, всю чертову канализацию. Будто судно попало в шторм, в ураган по имени Холли, чьи ягодицы шлепались о бедра Носферату, а створки, облегающие его член, живописно блестели, будто отражение звезд в мазутной луже. Вампир не мастак говорить комплименты, однако то, что его не-мертвое тело отзывалось на Малкавианку стояком, кое-что да значило. Барабус мог бы заводиться из-за ВиВи и ее девочек, или передергивать на Жанетт Воэрман, или заманивать проституток в переулки, но нет, он, возможно, хранил верность Холли, потому что у нее не просто вагина, а туннель в Страну чудес. Барабус просунул руки ей под ягодицы, взял девушку за зад, с силой опуская ее на себя. Малкавианка подчинилась, только свела колени и снова сплюнула на член Носферату, размазывая по нему влагу собой. Глаза Холли были затуманены, голова моталась из стороны в сторону, грудь задорно подпрыгивала, торча напряженными сосками. От возбуждения у Малкавианки даже появился румянец; Барабус гордо оскалился: это ведь он ее так распалил, с ним Холли была такой горячей. Похер, что ее чердак стоит без крыши, она неплохая девчонка; настолько, что Носферату готов предложить ей разместиться у него, пока девушка будет решать свои дела в Даунтауне. Нужно только добиться разрешения у Гэри — и они с Холли могут жить вместе. А что? Это будет удобно; и Барабус будет спокойнее, зная, что Малкавианка рядом. А еще это выведет из себя Ималию — тоже приятный бонус. Сучка так и не излечилась от своего чванства, вот пусть и любуется на смазливую мордашку Холли. Которая подалась вперед, уткнувшись коленями в кровать, вжалась животом в живот Носферату, холодный, как снулая рыба, и выгнула поясницу, устраиваясь ягодицами в его ладонях. Вампир осклабился, глядя в осоловелое лицо Малкавианки: веки опущены, рот приоткрыт, волосы соскользнули на плечо. От увесистого шлепка по голой ягодице она беззвучно вздрогнула и совсем замерла, выпятив задницу, разрешая Барабусу охаживать ее по заду, аппетитному, округлому, упругому заду, свежему, как персик, сладкому, точно ванильное облако, которое раз за разом Носферату осквернял своим проклятым семенем. Холли могла ведь быть сейчас с другим; с Малком, который бы ее понял, или с накаченным Бруха, томным Тореадором или резвым Гангрелом. Зачем ей Барабус, который настолько облажался, что угодил в плен к людям? Малкавианка сама же его и вытаскивала; как только не побрезговала таким слабаком? — Твой леденец режет меня как нож, — простонала Холли; Носферату нахмурился. — Больно? Так давай помедленнее. — Режь сильнее, — попросила девушка, — колоти меня как кувалдой. Я буду твоей наковальней, и сталь между нами закалится. — Понятия не имею, что это значит, но звучит возбуждающе, — гортанно прорычал Барабус, сгибая ноги в коленях; Малкавианка охнула, задергалась, когда он покрепче ухватил ее за задницу, и тонко вскрикнула от того, что вампир грубо нанизал ее на свой член, при этом мощно толкнувшись бедрами. — Так тебе хочется, припадочная? — почти ласково спросил Носферату, пока Холли на нем трясло и подкидывало; девушка упиралась ладонями ему в грудь, покрытую шрамами и сухими язвами, взлетала к потолку и резко опускалась на бедра вампира, метались ее собранные в хвост волосы, кокетливо играл подол короткой юбки; Холли текла, но этого было мало; о смазке они оба забывали. Секс не принят среди Сородичей, однако все трахаются, Барабус был уверен. Даже Князь время от время скидывал свой нарядный пиджак, чтобы присунуть какой-нибудь Тореадор, нежной и легкой, словно бабочка. — Заебали орать! — проревела Ималия, лупя битой по стене, после очередного громкого стона Малкавианки; Барабус и сам рычал медведем, оскалив пасть, размашисто вбивался в девушку; член входил туго и плотно, сильные толчки распаляли и саму Холли, протяжно воющую на одной ноте; с ее нижней губы свисали нити слюны, опасно раскачивающиеся над перекошенным лицом Носферату, однако не ему, живущему в грязи, морщиться от такой мелочи. — Не по чину вампирам любить трахаться, но я люблю, — пыхтел Барабус; Холли ухватила его за щеки, оттягивая. — Ныряй в меня как в кровавое озеро, чтобы я могла омыть лицо твоего проклятия, — она мяла скулы, подбородок, нос Носферату, тянула его за уши, совала пальцы ему в рот; челюстям Барабуса хватило бы сил, чтобы откусить девичьи руки по запястья, но вместо этого он вылизывал ее ладони, и глотка вампира вибрировала от сдерживаемого рыка. — В своем Темном даре ты обнажен, — сбивчиво бормотала Малкавианка, — глаза сразу видят, что ты есть. Меня не видят, пока не поднесу к их шее соль и горчицу… — Ну, ты, конечно, извращенка, — хохотнул Барабус и поймал тонкие пальцы Холли ртом, шумно обсасывая, не прекращая насаживать ее на себя; девушка лихорадочно ощупывала изнанку его щек, небо, осторожно касалась зубов. Грудь Малкавианки от толчков дрожала аппетитно, будто желе; воздух хлопал между ее промежностью и пахом Носферату, а мутноватая влага оставляла на коже вампира скользкий след. В комнате Ималии за стеной что-то разбилось. — Как же вы заебали! — выла она, разъяренно прохаживаясь по осколкам подошвами туфель; Барабус, выплюнув пальцы Холли, голодно облизал ее шею, после чего снова с оттяжкой шлепнул ее по заднице. — А ты не завидуй! — проревел он, сминая ягодицу Малкавианки; Холли, опустившись на него до упора, поглотив собой целиком, часто задвигала бедрами, сжимая его член в себе. — Клеопатра ждет своего Цезаря, — выдавила она сквозь стон, — но Цезарь умер от сорока ударов ножом, и теперь ей даже не лакать его кровь с пола. Ее смыли брусничным соусом и вином… — Давай поговорим об этом потом? — предложил Барабус; девушка не ответила, свела глаза к переносице, замерла, видимо, отвлекшись на голоса в голове, чем Носферату и воспользовался: приподнявшись, он ловко перевернул Холли, вжал ее спиной в кровать, взгромоздившись сверху. Подхватив ноги Малкавианки под колени, вампир практически согнул ее пополам; Холли восторженно округлила рот, закинула руки назад, цепляясь за изголовье, и потянулась языком навстречу рту Барабуса. Со свистящим шипением Носферату высунул язык, багрово-фиолетовый, жесткий и шершавый, о который Холли принялась увлеченно потираться своим языком, юрким и ласковым, как у кошки. Малкавианка обхватила голову вампира за затылок, привлекая ближе, ее грудь смяли его ладони, а член врывался в ее щель с неутомимостью бура. Задранные ноги бестолково болтались, матрас подбрасывал двух сплетавшихся телами вампиров будто на волнах, и Барабус, глядя на Холли, упоенно посасывающую кончик его языка, чувствовал себя лучше всякого напудренного Тореодора. Насрать, если трахаться с ним Малкавианку уговаривали голоса в голове, это здорово; когда Холли рядом, это здорово. Эх, жаль, что совместная жизнь у них возможна только в канализации, на свалке или же в каких-нибудь трущобах, было бы славно отыметь Холли у окна пентхауса или на заднем дворе с ровным зеленым газоном. Мечты человека, но не сына Каина, однако Барабус сейчас вел себя как человек, охваченный похотью. — Утоли мной голод своих чресел, — потребовала Малкавианка, грозно понизив голос, однако запищала, захныкала, уткнулась лбом в плечо Носферату, пока он облизывал ее ухо, маленькое, аккуратное, с вереницей сережек-гвоздиков из медицинской стали. — Чтоб вас рассвет застал посреди улицы! — пожелала Ималия, когда, кончая, Холли заверещала и впилась клыками в руку Барабуса, утробно ревевшего, изливавшегося внутри нее. Яички поджались, член сотрясался, орошая девушку струей подобно пожарному шлангу, и Малкавианка выгнулась дугой, свела запрокинутые ноги ступнями вместе, гладя оглушенного оргазмом Носферату по затылку. Вампир тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, отпустил Холли и медленно вытащил из нее член. — Я — как опрокинувшаяся бутылка, — засмеялась девушка и задрала юбку до самого живота, демонстрируя вампиру свою промежность; на простыни в самом деле капало. Холли забрала у Барабуса все, что могла, осушила его досуха; Носферату осклабился, шмыгнул носом, кулаком потерев скулу: это прямо диаблери наоборот. — Я когда за Блоховиками гонялся, так не выматывался, как с тобой. — Вкуси красного нектара — и наша гонка продолжится, — задрав ноги, Малкавианка стянула стринги и натянула резинку трусиков, через секунду отпуская и отправляя их в полет в другую сторону комнаты. Холли визгливо рассмеялась, повалившись на постель, и погладила свою промежность, томно прикусив ноготь указательного пальца. Барабус снова шмыгнул носом, качая вислый член в своей ладони. — Я полна, но не до краев, — искушающе продолжила Холли, — хочу быть мухой, захлебнувшейся в варенье. — Ты сама то еще вареньице, — хищно прищурился Носферату; девушка развратно вильнула бедрами, сбивая ягодицами простыню. — Так черпай же меня полной ложкой. Хочу, чтобы лик кошмара был замаран мной. Барабус по-звериному сморщил переносицу; разумнее не обольщаться, потому что он — Носферату, а мордашку Холли не стыдно печатать на плакатах «Везувия», но если им вместе более, чем неплохо, то разве это важно? Только вампира тревожило, что другие личности Холли со временем вытеснят из ее головы мысли о Барабусе, и Малкавианка о нем просто забудет. Значит, нужно почаще напоминать о себе, присматривать, чтобы девчонка не убилась, выполняя приказы ЛаКруа, иначе кто будет раскидывать стринги по комнате Барабуса и бесить вместе с ним Ималию? С этими мыслями Носферату сжал член в кулаке, кровожадно сверкнул глазами и повалился на азартно завизжавшую Холли, которая бесстыдно задрала кофточку, подставляя его языку свою грудь.