Bleeding heart

Дазай провел пару раз по запястью маленькой металлической штучкой; лезвие, которое он выкрутил из бритвы, быстро надрывало кожу, именно так, чтобы тот даже не успевал закричать от боли, всего то шикнуть, и кровь брызгами отпечатывалась на плитке ванной комнаты. Чуи еще долго не будет, как он думает. Но, увы, мечты. У двери кто то копошится с ключами. Слишком долго. Должно быть, Чуя опять надрался. Сколько можно? Его смешивание лекарств с наркотой не пойдет на пользу. Да и характер становится все более...Агрессивный, а потом он просто еще будет ходить около двух суток дерганый, словно с луны свалился. Полезет, конечно же, сразу обниматься, а потом... Впрочем, Осаму нравилось, когда Чуя был глубоко в нем, он не жаловался. Когда долбился так, точно хотел впихнуть член по самый желудок, довольно-таки сильные руки сжимали шею, пока он не начнет задыхаться и терять сознание. О, должно быть, то самое чувство в моменте эйфории от вида собственной засохшей крови на руках и бедрах действительно понесло последствия. Он ебаный мазохист, не скрывает. Ему, блять, нравится, что Чуя буквально насилует его каждый раз, объязательно позаботившись о нем после– достаточно хорошо, дабы чувствовать себя лучше. Если порошок недостаточно сильно подействовал на рыжего, он будет в приемлемом состоянии, чтобы превратить его в месиво: слезы, слюни, кровь и безумное, сносящее крышу, удовольствие. Ну а пока что Осаму лишь откладывает лезвие и смотрит на себя: сидит в одной белой майке, что уже покрылась пятнами от немного неаккуратного движения рукой возле живота, его бинты совершенно размотались и свисают вниз, как ненужные тряпки. Тоже в крови– ещё очень старой, но свежей значительно больше. Шершавая поверхность ванны незначительно холодит кожу ягодиц. Шатен резко подскакивает, когда слышит громкий, угрожающий голос где-то в глубине дома: «Осаму!». Его начинает трясти, а дыхание спирает. Накахара не умеет контролировать свой голос, когда в таком состоянии. Либо шепот, либо крики. Но никогда не угроза, она никогда не была адресована Дазаю из этих уст. Он зол? На что? «Я опять сделал это»– проносится в его голове, и эта, как бы мелкая мысль, сподвигает к действиям. Дазай судорожно и в торопях пытается хоть немного убрать комнату, прежде чем его найдут. Хотя какой смысл, если Чуя стоит там, уже понимая? И он в ярости. Парень быстро снимает футболку, включает воду и мочит её, чтобы протереть керамику быстрыми круговыми движениями, а потом выжимает и кидает в корзину для грязного белья. –Осаму? Ты там!?–Чуя стучит в дверь кулаком, создавая громкий и тяжёлый звук. Нет. Тарабанит. В чем действительно Осаму мог даже позавидовать, так это физическая форма его возлюбленного, сам-то был худющий. Тростиночка, как выражались люди. А вот кто беспокоился– карлик, всё откормить хочет, да никак. Но с другой стороны –было приятно чувствовать нечто на подобии безопасности, когда эти руки окольцовывают его, а теплое тело жмется ближе, закрывая своей спиной от всех на свете. Верно. Потому что только Чуе можно его трогать. И только Чуе он позволит сделать себе больно; лишь потому, что он потом объязательно поцелует ранку и наклеит пластыри с Хеллоу Китти. И если интересно, то он предпочел бы умереть, пока его крепко держат на руках. Даже если Чуя и будет причиной его кровоточащего тела и сердца, что захлёбывается в своем последнем блаженном удовольствии, это будет всегда он. –Заходи, Чуя. Открыто.– Подленно спокойным голосом приглашает Осаму, бегло осматривая окружение на наличие чего-то мерзотного, и тут же ручка двери ведёт вниз, распахивая дверь. Чуя стоит некоторое время у порога и смотрит оценивающе, а потом проходит, прикрывая за собой дверь, но его взгляд кажется более менее нормальным, никакой дымки или пошатываний при ходьбе. Накахара сразу же, прямо в одежде, нелепо плюхается в воду к Дазаю, выключая кран, и липнет к нему, обвивая змеёй торс–сильно, но не до хруста костей,–и ложит голову ему на грудь, выдавая расслабленный громкий выдох. Кудри–отросток у плеча и у виска–тут же мокнут, погруженные в воду самыми концами и прижимаясь ухом к мокрому торсу. Вода чистая– кровь Осаму смыл, когда убирался, и она остановилась. Они сидят так молча некоторое время, обнимая друг друга, а потом Чуя осторожно отрывает со своей спины любимые руки и нарочито внимательно оглядывает со всех сторон одно запястье, легко ведёт большим пальцем выше, к локтю, потом снова вниз к кисти, очерчивая последствия минутного порыва; ничего не говорит. Всё-то понимает. –Ты сегодня был на работе?–Спрашивает он и дует на ранки. Теплый воздух, перетекающий в холодное дуновение, чуть охлаждает кожу и поубавляет боль. Щипет. –Да.–Помедлив, отвечает Дазай и смотрит вниз.–А как там лесопилка? Концерт же был, верно? –Так точно. –Так точно? Я что, пират или твой лейтенант?–Хихикает чуть приглушённо Дазай, но замолкает, когда замечает, что на него смотрят. Уголки губ резко, по какой-то причине, плывут вниз, принимая усталое выражение лица.–Молчи, Чуя. Не надо сейчас. –Почему? –Знаешь, мне даже больше нравится, когда ты пьян или вроде того. Твой мозг хоть немного затуманивается и мне не нужно отчитываться!– Голос делано позитивный и надутый, будто с ним не беседу о его мании хотят провести, а урок хороших манер. Впрочем, Чуе ли судить? Сам иногда вон, чем балуется. (Чуя, конечно, не говорит, но и Осаму не заметил пока что– тот пытается бросить и уже несколько раз подряд приходил не то, что не под кайфом, а даже не пьяный, домой с выступлений.) Чуя медленно поднимается и начинает раздеваться, выжимая и кидая в ту же корзину–все таки мокрая одежда доставляет некоторый дискомфорт–а потом вылазит и наклоняется к Осаму, протягивая руки в качестве приглашения.– Пойдем, вода холодная уже...Я занесу. Осаму от последней фразы аж засиял, быстро приподнимаясь и окутывая чужую шею, а сильные руки переместились к сгибу коленей и на его спину, вынимая из воды. Чуя несёт аккуратно, бережно, если угодно, огибая углы квартиры и проходя боком, чтобы не ударить груз головой об косяк. А тот уткнулся в шею и улыбается, засранец, совсем невесомо целует. И, может, Чуя все же забудет, если... Осаму начинает действовать уже более вызывающе и смелее, кусая, всасывая совсем чуть-чуть кожу, чтобы оставить синяки. Это, по крайней мере, всегда работало, почему не сейчас? –Дазай, нет. Ты не запудришь мне мозги сейчас,–И насмешливо добавил, пародируя чей-то мультяшный голос:– Сожалею о вашей утрате, сэр. Тариф окончен. Шатен в неверии отстранился, захлопал по совиному глазами и нахмурился, снова утыкаясь в шею, но на этот раз принимая свое поражение. Чуя относит его в спальню и укутывает в теплое одеяло, наплевав на то, что они оба ещё не обсохли, а потом дезинфецирует и перевязывает руки Осаму, и долго-долго и нежно целует, обнимает и тянет вниз, укрываясь и сам частью одеяла. И его сердце болит и сжимается. Оно будет кровоточить так же, как и эти несчастно прекрасные руки. Но эта ночь спокойна и тепла, как и Дазай рядом, окутывающий его ленивцем.