Тающим снегом

Сколько Дейдара себя помнит, он всегда считал, что именно весна исполнена смертоносной тоски — не осень, а то самое раннее время, когда жалкие, измученные, потемневшие от сырости деревья плачут талой водой, и та слезами и усталым потом скатывается по обнаженным ветвям в рыхлый снег. Тяжелые капли оставляют рубцы на изъеденной глади, и та покорно проседает под ними, принимая свое уродство. Черное на белом — на грязно-белом — и серое небо сверху; именно тогда кажется, что вся природа умирает, и ты тонешь в обреченном отчаянии вместе с ней. Он взрывает этот лес с особым упоением. Деревья стонут под грохотом взрывов, роняя последние ошметки снега, а глаза Дейдары загораются счастьем, когда в них отражается ослепительно яркая вспышка. Итачи возникает на развороченном поле ярким пятном. Он приближается тихо, так, словно под его ногами вовсе не хлюпающее сырое месиво, а легкий песок. Внезапно Дейдара понимает, что его собственные ноги промокли насквозь — открытые пальцы леденит грязная слякоть, которая заменяет теперь на этой поляне снег, и на один миг в его мыслях мелькает горькое сожаление, что ее уже не взорвать. — Ты опять не бережешь глину, — отстраненно оглядывая вывороченные деревья, произносит Учиха — тем же безразличным, негромким голосом, который больше подходит нежному подростку, чем вырезавшему свой клан нукэнину. А его глаза сейчас — мягкие и темные, и не скажешь сразу, что в них за долю секунды может вспыхнуть такая презираемая Дейдарой алая гибель. — Не твое дело, — бросает Дей, а в его голосе подтаявшим снегом звучит пустота. В самом деле, Учихе ли беспокоиться о том, что будет с его… Даже не любовником. Человеком, которому он отдался несколько раз, не произнеся при этом и лишнего слова. — Как знаешь. Итачи кажется охваченным глубокой скукой и почти философской невозмутимостью. По его спокойному, без единого проблеска эмоций лицу видно, что для него нет никакой разницы, даже если подрывник истратит сейчас всю глину и останется потом в бою с пустыми руками — никакой разницы для них обоих, и взгляд Итачи остается таким же равнодушным, когда Дей делает к нему первый шаг. Это лето станет для Дейдары последним. Он просто знает это; знает так же, как и то, что он сейчас трахнет Учиху — посреди еще теплых трупов осин и ледяных потоков талого снега. Изувеченные, изломанные деревья молчаливо ждут вокруг, напоминая о том, что умереть гораздо проще, чем можно подумать. Умереть потому, что кому-то так захотелось, даже не потому, что ты мешал ему жить, а просто из-за того, что ему было скучно. Жизнь — это вспышка взрыва, ослепительная и яркая, разгорающаяся на глазах и так же быстро гаснущая — за одно мгновение. Дейдара разворачивает Учиху к себе спиной и толкает в сторону дерева — черной трещины на израненном снеге. Тот делает к ней несколько невольных шагов, и Дей небрежно прижимает его грудью к мокрому стволу. Итачи только поднимает ладонь к лицу, впивается пальцами в отсыревшую кору, чтобы она не царапала бледную щеку, позволяет прижаться к своей спине — но не выдыхает ни звука, лишь молчаливо отдавая себя в руки Дея. Дейдара знает, что Учихе все это нравится. Нравится то, что происходит между ними — насчет силы любовника Дей иллюзий не строит; Итачи сам к нему сейчас пришел, чтобы тот его трахнул, сам захотел быть прижатым к растрескавшемуся дереву, оставляющему на коже влажные черные полосы. С ветки падает холодная капля, скатывается по бледной шее, скрываясь за воротником — Дейдара видит, как она расплывается между лопаток темным пятном, и жадными руками стягивает с любовника плащ, и касается горячего тела — ладонями, только ими, чертова нежность — это не к нему. Хотел ли Итачи чего-нибудь другого? Дею плевать; он будет делать то, чего хочет сам, даже если это станет последним, что он совершит в этой жизни. Чертова весна — других для него больше не будет, но никто не знает, умрет ли Учиха раньше него. Снег под ногами — ледяной и мокрый, и Итачи тоже мокрый, но до боли горячий; толкаясь в его тело, Дейдара думает почему-то о том, что это похоже на пир на могиле — на могиле зимы и несчастных деревьев, к которым он не чувствует жалости даже сейчас, а еще — на могиле их самих. Последний глубокий вдох перед тем, как скрыться под водой, а может, и не последний, и будут еще десятки вдохов — кто знает? Жизнь — это вспышка… Под животом Дейдары — покрытая серой сеткой кожа; под этой сеткой — Учиха, теплый и живой, и впервые тихо стонущий вместо напряженного дыхания, которое ловило отсыревшее дерево. Этот стон до боли напоминает плач умирающего от взрывов леса, но Дей все равно не жалеет. И не жалеет Итачи, вжимая его в мокрую осину с шершавой корой. Наверху — серое небо, придающее оргазму привкус тоски. Мертвые деревья смотрят на них, и Дейдара прижимается к горячей спине, не задумываясь, зачем ему это нужно. Просто хочется, просто тепло. Просто рядом живой человек, который равнодушно позволяет ему прикасаться к своему телу. Зетсу вырастает из поваленного обломка дерева в десятке шагов от них. Его не волнует то, как он застал своих товарищей; даже изломанные осины вокруг имеют больше чувств, чем он. — Пейн зовет, — Дей слышит его тихий голос, но не отстраняется, продолжая обхватывать Итачи со спины — почти нежно, почти бережно, но не чувствуя при этом ничего. Нечеловек скрывается, передав указание, и только тогда Дейдара разжимает руки. Он всегда был рад, когда появлялась возможность размяться, но теперь… Изувеченные деревья смотрят осуждающе и печально, и грязь громко хлюпает, заливаясь в давно промокшую обувь. Итачи натягивает свой плащ, не оборачиваясь и не говоря ни слова — и Дею удивительно все равно. Это лето станет для него последним, а пока… Пока он убьет стольких, скольких сможет убить — только это придаст последний отголосок смысла его потухающей жизни.