Мой господин

      Я никогда не забуду нашей первой встречи. Тот причудливый, страшный миг, который одним острым ударом рассек мою жизнь на две половины, одну из которых я не задумываясь поднесла тебе, как залог своей любви и преданности. Я не вспоминала о прошлом, не думала о правильности происходящего. Никогда, — ни в момент слияния наших тел, ни во время кровожадной охоты, — я не думала о том, что когда-то у меня была иная жизнь и я была другим человеком. Я была человеком. Я узнала о твоем приближении еще до того, как увидела. Моя мама говорила, что подобные тебе двигаются бесшумно, подобно ночной тени, сотканной из самых жутких кошмаров. Но я слышала, как твои острые ногти царапали каменную кладку старых руин; слышала странный хрип, покинувший твою грудь, и хруст гравия под твоими ногами. Ты в одно мгновение оказался передо мной, возник из ниоткуда, но я знала, что ты наблюдал за мной все то время, пока я находилась в абсолютно жалком состоянии. Наблюдал и совершенно не спешил помочь. Ты наклонил свою голову, словно в изумлении, глядя, как потный, пьяный водитель берет меня рваными толчками, готовый вот-вот свалиться на меня, будучи не в состоянии более находиться в сознании. Ты, точно завороженный, смотрел на застывшие в моих глазах слезы, на разорванную одежду и разбитые в кровь губы, и тогда я увидела улыбку на твоем лице, говорящую о том, насколько тебе было по нраву это ужасное зрелище. А в следующую секунду ты уже разорвал водителю горло, отбросив его в сторону, как ненужный мешок с мусором, вновь обратив свое внимание лишь на меня. Страх пробежал по моему позвоночнику ледяной струйкой, заползая под кожу и парализуя сознание. Но я не смела бежать, завороженная твоим взглядом, в котором вместе с похотью и азартом также читался вечный, неутолимый голод, который пугал больше всего. — Люди — жалкие существа. Хрупкие и ничтожные. — Сказал ты, глядя на только что убитого тобой водителя. — Я предлагаю тебе возвыситься над ними. Никто не посмеет сделать тебе больно, пока ты будешь со мной. Прими мой дар и меня, как своего хозяина, и все, что является моим, станет твоим. Мое женское естество саднило, жгучая боль тянулась внизу живота, пульсируя и разгораясь с новой силой от каждого неверного движения. Я была обесчещена и унижена. Ты взял мою руку своими холодными, точно мрамор, пальцами и поцеловал запястье, нежно мазнув юрким языком по контуру едва выступающих вен. — Стань моей ученицей, раздели со мной вечность, и я дарую тебе силу, способную как разрушать, так и созидать. Я не понимала даже половины того, что ты мне говорил. Туманная пелена опустилась на мое сознание, и я абсолютно добровольно подписалась на то, что теперь считаю своим проклятьем и вечным роком. Я полила кровью свою прошлую жизнь, приняв то, что ты именовал великим даром. Острые клыки погрузились в мою шею резко и глубоко, вспоров вены, дабы живительная влага наполнила тебя, утекая из моего собственного тела. Ты пил меня медленно, с упоением, а в то время твои пальцы ласкали меня снаружи, раздвинув нижние губы и массируя чувствительный бугорок между ними. Возбуждение, страх смерти, боль и наслаждение смешались в единое целое тогда и сопровождали потом меня всю мою жизнь. Я не представляла одно без другого, и иные удовольствия стали для меня пресными и пустыми. А потом ты отнес меня в свой замок. Прекрасные руины какого-то старого поместья, но я видела в них настоящий дворец, который ласково обнимал туман, розовеющий под лучами заходящего солнца. Я проспала в твоих объятиях весь день, а потом и ночь, просыпаясь лишь для того, чтобы испить твоей крови. Ты обнажил свое горло для меня, поделился самым сокровенным, и постепенно все остальные чувства притупились, сотавив место лишь для слепого обожания. Да, я полюбила так, как никогда в жизни, и была готова ради тебя на все. Мой хозяин, повелитель, господин. Ты стал для меня путеводной звездой, и я отказывалась представить хотя бы мгновение своей жизни без тебя. Ты просил лишь верности, а я дала тебе гораздо больше. Я предложила тебе себя, как только стала сильнее. Мое тело медленно перестраивалось, трансформируясь в нечто абсолютно неживое с одной стороны, но более чем живучее — с другой. Ты взял меня возле стены со всей присущей тебе страстью, накрыв мои губы не тем целомудренным поцелуем, которые дарил мне доселе, но с хищной свирепостью, кусая их в кровь и вылизывая мой рот изнутри. Я чувствовала тебя внутри себя, просила, умоляла, чтобы ты двигался еще быстрее, еще жестче, потому что именно так мне казалось правильным. Чтобы наслаждение было обагрено кровью. Точно дикое животное, ты брал меня глубокими толчками, царапая мою грудь ногтями, отчего я кричала, но просила не останавливаться. Слизывая кровь с моих затвердевших сосков, ты стонал от наслаждения, требовал, чтобы я сомкнулась внутри вокруг тебя, и тогда двигался еще ожесточеннее. Твоя кожа, похожая на гладко отпалированный камень, покрылась чередой острых царапин от моих нотгей, но я знала — на следующий день от них не останется и следа. Я никогда не находила тебя пугающим или страшным. Я не испугалась даже в нашу первую встречу, а став твоей лишь полюбила твой образ всем сердцем, надеясь, что когда-нибудь ты также полюбишь мой. Ты делился со мной едой, приводя все новых и новых жертв; делился планами, в которых я играла отведенную мне роль покорно и беспрекословно; нашел для меня лучшие наряды и даже украшения, чтобы ночью, когда я буду лежать нагая для тебя, драгоценные камни блестели на моей бледной коже, как слезы, которые проливали наши жертвы, прося о пощаде. Мы вместе охотились, вместе убивали. И твоего отца мы тоже убили вместе. Захватив замок, ты был преисполнен восторгом. Я чувствовала себя хозяйкой на новом месте, хотя ты никогда не давал мне повода так думать. Я помню, как объездила тебя на троне твоего отца. Испив из Кровавого Камня, ты пришел в редкое неистовство, и мы пировали, наслаждаясь друг другом всю ночь напролет. Тогда, держась за спинку трона, возвышающуюся над твоей головой, и ощущая твою плоть в себе, я думала лишь о том, какое счастье обрела вместе с тем, кого любила всем сердцем. Но тебе было мало меня и моих признаний. В городе появились иностранки, и ты возжелал себе новых невест. Гадко о том думать, но я вспомнила о существовании матери лишь когда ты обратил первую из них. Мне стало вдруг одиноко и грустно, а воспоминания о прошлом как назло полезли в голову, потревожив устоявшийся покой. — Навести ее. Наверняка твоя родительница скучает по тебе. И я послушалась твоего совета, впервые отправившись куда-то без тебя, совершенно одна. Отправилась, хотя до этого не пила крови около суток, ведь ты учил меня всему, в том числе терпению и воздержанию. Научив меня передвигаться как ты, — бесшумно и молниеносно, — ты также хотел преподать мне урок иного рода, и я послушалась тебя, как верная ученица. До сих пор в моих ушах звенят крики матери и сестры, которых я испила до дна в ту ночь, не сдержав кровожадный, звериный порыв утолить голод, будто ничто человеческое уже не властвовало надо мной. Я очнулась только когда на моих руках лежала уже мертвая сестра, и осознание совершенного преступления накрыло меня, точно штормовой вал. Вернувшись к тебе, в слезах и агонии, бросившись к твоим ногам, дабы получить утешение и поддержку, на деле я заимела лишь холодную отстраненность и нравоучительный тон. — Ты должна была избавиться от смертных привязанностей. Я знал, что рано или поздно ты о них вспомнишь, а потому посчитал необходимым избавить тебя от человеческих слабостей. Ты знал, что я не сдержусь, и не ради терпения ты велел мне не охотиться в те ночи. Это был первый раз, когда я почувствовала укол ненависти к тебе, но ты даже не заметил перемены чувств во мне. У тебя появилась новая цель, ты пресытился мной, и теперь жаждал заполучить одну из тех иностранок, которая пришлась по нраву твоему брату. Она, а не я, должна была стать госпожой в этом замке. Сколько дней я провела в месте, которое считала своим домом, словно жалкая тень твоего величия? Сколько я стерпела, безмолвно глядя на то, как презирающая тебя и твой дар женщина становится повелительницей твоего черного сердца? Ты полюбил ее своей искаженной любовью, сделал ее целью своего существования, в то время как я стала ненужной, а вскоре и позабытой. Ты учил ее также, как меня, радовался ее одаренности. Когда же я осмелилась подать голос, воззвав к твоему рассудку, ты впервые сделал мне больно, причем не сколько физически, сколько морально. Мои чувства трепетали, униженная и оскорбленная я попросила тебя отпустить меня, надеясь и тайно уповая на то, что именно оказавшись перед выбором, ты предпочтешь меня. Но ты дал мне уйти, спокойно перечеркнув все то, что нас связывало. Я скрылась в полночной дымке и стала изгоем, пока не нашла свое второе забвение, тоже оказавшееся роковой ошибкой.       Притупленные чувства, искаженная мораль, голод и одиночество, — именно с этим набором меня принял твой ученик, твой последователь — Эш, по прозвищу Меломан. Стоит ли говорить, что ему не доставало твоей масштабности и размаха, как и величия? Стоит ли говорить, что его ласковые слова и щедрое предложение остаться в его убежище я приняла как благословение небес? Он был иной, и с ним я познала иную форму страсти, все также обагренную кровью, но без боли, что огненным мечом полосовала изнутри, начиная от самого сердца. То была не любовь, но благодарность, желание быть важной и нужной, а потому я предложила своему новому благодетелю все, что могла, стараясь оставить конкуренток далеко позади. Они завидовали мне, потому что я смогла завлечь его в свои сети, и боялись, потому что ты, мой господин, последовал за мной и сюда скрытой тенью, но отнюдь не из желания вернуть. Я до сих пор помню сладкие ночи в объятиях Меломана. Мы испивали жертв медленно, смакуя, я потом предавались сладостным утехам прямо возле их обескровленных тел. Мой новый друг очень любил брать меня сзади, входя в мое жаркое лоно медленно, испивая с тем маленькими глотками мою кровь. Он насаживал меня на себя рваными толчками, оглаживая ягодицы и оставляя на них мелкие царапинки от своих ногтей, после чего слизывал собственное семя с моих бедер и ласкал меня языком между ног, порой орошая мои нижние губы собственной кровью. Я услаждала его холодными ночами, опускаясь на колени перед ним, как некогда перед тобой, и принимала до конца, доводя себя до кульминации на его глазах, когда потом, встав на четвереньки спиной к нему, ласкала себя дрожащими от волнения пальцами, пока любовник не выдерживал и не присоединялся ко мне. Но потом пришел ты, и даже это маленькое счастье было отобрано у меня во имя твоей прихоти. Тебе казалось, что ты непобедим. Я же терпеливо ожидала твоего конца. Глядя на твое изувеченное тело, когда твою голову насадили на изгородь и позволили солнцу ее испепелить, я подумала о небольшом возмездии и с удовольствием растоптала твои останки каблуками, втаптывая их в камень. Казалось бы, для меня должна была открыться дверь в новый мир, но вместо этого я получила лишь жалкую пародию на искомое счастье. Долгие годы работая на своего нового благодетеля, я помнила, что больше не имею хозяина, а потому жаждала равных прав и равных чувств. Но Меломан куда больше стал увлекаться музыкой и теми певичками, что услаждали его слух своей игрой или пением, нежели мной, и тоже охладел ко мне, когда на горизонте возникла новая жертва его страсти. Я была не одна, кем он пренебрег ради этой птички, но если остальные в открытую вели войну за внимание Эша, я же держалась в тени, ожидая конца этой истории. Я помнила твой финал, мой господин, и чувствовала — Меломан разделит твою судьбу. Так и случилось. Но удовольствия при этом я не испытала, оставшись одна. Абсолютно одна. Постепенно воспоминания о прошлом стали заполонять мой разум. Я видела убитых мною сестру и мать; слушала собственные жалкие речи, когда просила о твоей любви, мой повелитель; даже холодное безразличие Эша в момент его увлечения новой девицей больно резало по сердцу, которое почти разучилось чувствовать. Я не ведала боли душевной, не знала сострадания и не слышала голоса совести. Но теперь, глядя на восходящее солнце, я, кажется, понимаю, что нужно сделать для того, чтобы обрести свободу. Я заканчиваю эти строки и во мне нет сомнений. Моя жизнь была завершена там, возле старых руин, когда меня изнасиловал тот пьяный водитель. Теперь же мне необходимо покончить с тем, что даровал мне ты, мой господин. Пора заканчивать свою исповедь. Солнце уже взошло. Моя история подошла к концу.