Раздражает

      Аббакио не понимает, что он чувствует, и это его неистово злит. Даже привыкший к его характеру Буччеллати подмечает, что Аббакио раздражительнее, чем прежде. Наранча на пару с Мистой мерзким голосом подшучивают, что это всё потому что Джорно — этот сопляк-сиротинка — оказался на вершине всей пищевой цепочки, которую выстроил Дьяволо. Аббакио их нещадно желает поколотить, даже пытается исполнить это своё желание, но чёртов Буччеллати со своим чёртовым стандом мешает это сделать. Самое отвратительное, что нараспашку Аббакио способен раскрыть лишь пиджак, но душу — нет. Да и кому? Инвалиду одноглазому, который пиздит без умолку? Буччеллати, который в омерзевшей с недавних пор родительской манере начнёт разжёвывать всё так, будто Аббакио не способен на хоть какие-то мыслительные цепочки? Про остальных и говорить нечего, их Аббакио и вовсе не хочет видеть, один другого хуже.       Ночной Неаполь становится его единственным товарищем. Как бы не хотелось этого признавать, но Джорно в качестве босса мафии справляется идеально. От этого спокойнее не становится, даже наоборот — теперь все знают, кто именно столкнул Дьяволо с его насиженного места. Вокруг Джорно стало опасности ещё больше, и это вызывает в Аббакио тревогу за жизнь мелкого мерзавца. А тревога вызывает ещё больше злости. Он мнёт какую-то сигарету в зубах, пачкает белоснежный фильтр помадой. Та даже не подожжена. Аббакио не зависим от никотина, но сигареты для него являются особенным ритуалом. Набирать в рот дым, который дерёт глотку с непривычки; глядеть на тлеющий кончик; стряхивать пепел на мостовую, а в конце кидать бычок, потушенный об перила, себе под ноги. Аббакио беспрерывно смотрит в точку горизонта, хмурится так, что кажется, словно эти мимические морщины никогда больше не покинут его лица.       Джорно Джованна, этот мелкий идиот, спас его жизнь.       Спас жизнь Буччеллати и Триш.       Спас жизнь Наранчи.       Спас жизнь по-идиотски выряженного француза.       Спас, чтоб его, всю Италию от самого крупнейшего наркотрафика, который Аббакио только известен.       И он, еби Дьяволо его задницу, на этом не хочет останавливаться.       Аббакио пинает пустую бутылку от вина, которую оставил на земле возле скамьи какой-то алкоголик. Потом пинает ещё раз и ещё, пока не разбивает об стену.       Во всём нём, в каждом миллиметре его тела, бушуют эмоции. Огромнейший вихрь, разрастающийся, словно Ноториус.       Эти золотые волосы, закрученные в причудливую причёску, некогда ярко-розовый костюм (Джорно однажды рассказывал, как спустил на него все свои накопления), ясные глаза с длинными ресницами. Всё во внешности и манерах этого юноши тянуло Аббакио, но вместе с этим и отвращало, как кетчуп добавленный в спагетти.       Рядом с ним Аббакио ощущает себя слепым котёнком. Этот котёнок не знает, с какой стороны ждать опасность, не сможет дать отпор. Только ответственная мама-кошка укроет его от этого мира, вцепится зубами в глотку любому, кто посмеет обидеть её дитя.       Аббакио не хочет быть кем-то, чью задницу необходимо спасать. Это он по гроб жизни обязан спасать чужие задницы, но из-за ебучего Джорно не способен.       «Джорно такой крутой! Слышал, Аббакио?! Он перебил ещё одну банду придурков, которые лижут зад уже дохлому Дьяволо!»       «Джорно анонимно пожертвовал деньги, вырученные с драгоценностей Дьяволо, в фонд борьбы с наркотиками. Я им очень горжусь.»       Джорно то, Джорно сё. Аббакио сплёвывает под ноги, шумным шагом возвращаясь в свою одинокую конуру.       Он воет в подушку и разбивает пару пустых бутылок вина, раскидывает по кухне осколки. Ярость в нём кипит. Он не понимает, почему сердце так тянется к этому идеальному обмудку. Ещё хуже от того, что завтра уже надо быть на Сицилии по какому-то очевидно благородному дельцу этого убожества.       Утро, как и любое другое, ужасно. Аббакио прекрасно знает, что если выпьет сверх меры, то его ждут отёки. Ни ледяной душ, ни массаж лица, ни наспех сделанный макияж человеческого вида ему не возвращают. Впрочем, это не самая большая проблема, особенно сегодня. Опять радостные лица Наранчи и Мисты, опять сдержанно-довольный Бруно и, самый святой сейчас для Аббакио человек, Фуго. То ли из-за своего страха пойти против босса, то ли из-за иных намерений, что для Аббакио не имеют значений, Фуго ведёт себя куда спокойнее обычного. В разговоры и душу не лезет, кое-как, через стыд, перекидывается фразами с неугомонным Наранчей, беспрекословно выполняет все поручения. Послушный как собака, но Аббакио стыдится его осуждать за это. Сам не лучше.       — Я очень рад, что вы решились мне помочь, друзья.       Голос Джорно до тошноты благодарный. Хоть на нём и надет строгий костюм, а сам он сидит в резном кресле, вся та ядовитая розовизна его прошлого образа так и сочится из всех щелей. Аббакио, кажется, и вправду рискует вот-вот запачкать ковёр содержимым желудка. То ли из-за похмелья, то ли из-за того, что Миста и Наранча не могли поделить штурвал вертолёта.       — Так сложилось, что доверять я могу исключительно вам.       Фуго опускает взгляд в пол, на что Аббакио, незаметно для себя, закатывает глаза. Как хорошо, что все заняты более важным делом, чем доёбываться до него, поэтому данный жест остаётся без лишнего внимания.       — Мною с господином Польнареффом были обнаружены порядка сорока семи смертей невинных граждан. Причины гибели не похожи ни на одну из тех, которая только может быть возможна. Трупы были полностью обескровлены, похожи на мумий, как то значится в записях судебно-медицинской экспертизы.       — Это не похоже на действия станда. Убийств слишком много и они разбросаны по всему острову, за одну ночь находят порядка шести трупов, также тридцать человек числятся пропавшими...       Аббакио до пизды эти пропавшие, эти убитые, ему до пизды этот напыщенный Джорно, так важно рассказывающий эту муть, ему до пизды этот инвалид с тупорылой причёской, подхватывающий рассказ. Аббакио уже понимает, что от него требуется — показать мультик и вернуться в Неаполь к своей привычной деятельности. По крайней мере Аббакио мечтает о том, чтобы так оно и случилось.       — Если это не станд, то что это тогда может быть, б... Джорно?       Аббакио слышит, как Бруно в очередной раз осекается. Ему тяжело не называть Джорно боссом, а тот лишь легкомысленно просит продолжать неформальное общение, когда посторонних нет рядом. В Аббакио это вызывает неприятное возмущение, ему кажется, что так ни в коем случае не должно быть, иерархия придумана не зря. Но он бы нагло солгал, если бы сказал, что не хочет называть Джорно мелким ублюдком вместо вычурного «босс».       — Я понимаю, как это может звучать, но вы должны мне верить, — смурно отвечает Польнарефф, забирая эту возможность у Джорно. Наверно не так уж и плох этот лягушатник... — Больше десяти лет назад мне пришлось столкнуться с вампиром. Он один был способен за ночь убивать десятки, если не сотни, людей.       — Чё? Вампир? — не сдерживает удивлённого смешка Наранча.       — Всё гораздо серьёзнее! — переходит Польнарефф на крик. Это заставляет Аббакио напрячься, прежнее безразличие отступает на задний план. — Тот монстр уже мёртв, но он был способен порождать таких же тварей. Много моих товарищей погибло в тот день.       Польнарефф затихает и опускает взгляд. В воздухе висит гнетущая тишина, которую никто не решается нарушить.       — Мы не можем быть уверены, что нападающий вампир, но всё сейчас указывает на это, — подаёт Джорно голос. — Мы не можем позволить им спокойно существовать. Аббакио, мы срочно должны пойти на одно из мест, где нашли труп час назад. Только твой станд способен пролить свет на всё происходящее. Остальным необходимое расскажет господин Польнарефф.       Этот серьёзный, но всё ещё детский голосок Джорно заставляет сердце так сильно сжаться, что Аббакио кажется, словно он либо сам умрёт, либо убьёт кого-то. Оставаться наедине с этим поганцем абсолютно не хочется.       — Я буду снаружи.       Его голос громкий и холодный. Он быстро покидает помещение и не менее быстро спускается вниз, выходит на свежий воздух. Солнце бьёт в глаза, оставляет жар на голове и плечах. Неприятно. Сердце начинает биться как когда-то очень давно, в беззаботном детстве, при виде симпатичной девчонки. Аббакио мерзко с себя, он не понимает, как может чувствовать такое к Джорно. Злость в груди скалится на сердце, скалится на этого недоделанного босса, скалится, в конце концов, на самого Аббакио.       — Не волнуйся, днём вампиры не нападают, они плохо переносят солнечные лучи.       Аббакио оборачивается и озадаченно глядит на вышедшего Джорно, который словно и не понимает, какую чушь сейчас сморозил.       — Ты уверен, что тому человеку объясняешь такие элементарные вещи?       Джорно смущается от такого риторического вопроса и решает промолчать, неопределённо качнув головой. Приглашает его в машину, уже было открывает дверь, чтобы сесть за руль, но Аббакио его опережает, бросив пренебрежительное:       — Я сам поведу.       — Это место находится в получасе езды, на пересечении...       — Ага.       Джорно на время затихает. Он и не знает, что говорить. Что вообще говорят в таких случаях? Что может сказать человек, испытывающий новые для себя чувства к тому, кто ведёт себя холодно и отстранённо? Это его делает ещё более потерянным, чем до вступления в банду. На месте босса Пассионе Джорно чувствует себя превосходно, словно рыба в воде. Любая проблема решаема, любые покушения на его жизнь выглядят как нелепая попытка уличных хулиганов ограбить хорошо охраняемый особняк. Но вся эта влиятельность и чувство собственной силы меркнет перед сбитостью, появляющейся в компании Аббакио.       Он не ведает, что такое любовь. Родная мать отмахивалась от него как от назойливой мухи, отчим и того хуже. Везде, где бы он ни был, к нему относились с долей недоброжелательности. Только в банде Бруно он понял, что такое быть необходимым и нужным не только себе. И любовь, о которой пишется в глупых романах, долго ждать не заставила. Вот только Джорно её и знать не знает. Он уважает и беспокоится обо всех, кто его окружает, и кто наделяет его тем же уважением и беспокойством. Но к Аббакио эти чувства сильнее и многограннее. Джорно этого не понимает. Объятия, ласковые слова, нежные прикосновения к плечам и лицу — это то, что он когда-то бессознательно желал от матери, а сейчас сознательно желает от Аббакио. С трепетом вспоминает тот миг, когда пальцы сомкнулись на его подбородке, когда чужие губы были ближе, чем должны были.       — Здесь направо, — оповещает Джорно, вместо хоть какого-то ответа получая лишь выполнение инструкции.       Эти минуты казались вечностью, и Джорно очень рад окончанию поездки, которая длилась в кромешной тишине.       — Здесь ещё куча полицейских, — слышится злобное ворчание Аббакио, покидающего машину.       — Они нам не помешают, — многозначительно проговаривает Джорно.       Аббакио прослеживает взгляд офицера, который взволнованно оглядывается на их компанию. Челюсть сама по себе сжимается, зубы издают скрежет — псина продажная, а не офицер. В глубине души Аббакио всё прекрасно понимает, но раны прошлого это понимание рубят на корню.       Джорно улавливает очертания явившегося Moody Blues и отчего-то ненадолго уводит взгляд в сторону, помня о том, как когда-то Аббакио не желал раскрывать своего станда перед ним. В любом случае наблюдательность сейчас важна как никогда. По станду гуляет рябь, он издаёт ностальгический скрежет и писк, словно старая кассета или какой-то приёмник. Много времени для этого не надо, и уже совсем скоро высокая пёстрая фигура становится куда ниже, приобретая облик, который с трудом можно называть человеческим. Вампир оказывается на голову меньше Джорно, широкоплечий и пузатый, с горбом на спине. Аббакио даже хмурится — никогда бы не подумал, что его станду придётся принимать настолько уродливую форму. Куцая борода мышиного цвета волочится по брусчатке, а мелкие розовые глазёнки вот-вот вылетят из орбит, настолько они кажутся выпуклыми.       — За ним, — указывает Аббакио, следуя за фигурой уродца, который прыжками забирается на крышу веранды какого-то ресторана.       Когтистые руки держатся за самый край, глазёнки начинают бегать по улице, явно выслеживая жертву. С очередным прыжком вампир приземляется в центр места преступления, и Джорно замечает крошки черепицы под своими ногами. Пока Аббакио пристально следит за тем, как монстр расправляется с незримой жертвой, Джорно осторожно собирает черепицу платком, в надежде обнаружить хоть какой-то ДНК-материал позже.       — Его кто-то зовёт... — подаёт беспокойный голос Аббакио, оборачиваясь и замечая Джорно копошащимся у бордюра. — Эй, ты вообще следишь за ним?!       — Извини, — коротко отвечает тот, подходя ближе. — Хочешь сказать, что он не один?       — Очевидно же, что нет.       Проекция, показанная Moody Blues исчезает, как только вампир очередным прыжком перебирается на крышу жилого дома. Аббакио сразу же бежит в подворотню, осматривается, после чего забирается на крышу с помощью обнаруженной пожарной лестницы.

***

      Джорно не считал, сколько часов они провели, высматривая проекции вампиров. На их счастье то горбатое чудовище стлело — на одной из крыш был обнаружен его прах. На их сожаление численность вампиров в этих местах не закончилась на двух экземплярах.       — Пора возвращаться, Аббакио. Уже вечереет.       — Боишься, что эти твари покусают твою шейку?       — Нет, твою, — вырывается у Джорно, и Аббакио сразу наделяет его смущённо-злобным взглядом.       — Чего ты там вякаешь?       — Не бери в голову, просто беспокоюсь за твою жизнь.       Аббакио хмурится пуще прежнего, отворачиваясь от Джорно и следуя к тому месту, где они в последний раз припарковали свою машину.       — В любом случае сейчас нам стоит быть осторожными. Мы не могли оказаться полностью незамеченными, что ставит нас всех в огромную опасность. Вам придётся провести какое-то время в моём поместье, пока не удастся понять, как обеспечить личную безопасность каждому.       — Отвратительная новость.       Минует час, как они добираются до поместья Джорно на Сицилии. Или это бывшие владения Дьяволо? Аббакио из любопытства проверит это, если выдастся время, но сейчас единственное, что ему хочется — наконец-то поужинать и, желательно, выпить чего-нибудь в больших количествах. С заходом Солнца на территории всего поместья загораются фонари с ультрафиолетовыми излучениями, и Аббакио раздражённо подмечает в мыслях то, какой Джорно предусмотрительный.       — Эти светильники точно способны хоть кого-то защитить?! У меня от них башка раскалывается! — с набитым ртом возмущается Миста.       — Эй, эй, а может ты — вампир?! У меня вот ничего не раскалывается! — лыбится ему Наранча, следом подставляя указательные пальцы ко рту так, чтобы спародировать клыки.       — Заткнись! Никогда я не буду тварью с двумя парами клыков!       — Миста, у людей тоже две пары клыков, — встревает в их перепалку Фуго, заставляя Мисту беситься пуще прежнего.       Аббакио чувствует, что у него и самого начинает голова трещать от неугомонного визга двух идиотов, но в груди трепещется настолько приятное чувство ностальгии, что даже странно становится. Он чувствует себя безумно уставшим, но вместе с этим довольным, что все успели добраться в целости и сохранности. Аббакио смахивает эту внезапную теплоту на то, что слишком вымотался за день — недосып, беспрерывная работа станда, нахождение наедине с Джорно в течении нескольких часов.       Аббакио совсем не может уснуть. Он вообще, кажется, забыл, что такое сон. Бессонница одолевает беспрерывным потоком негативных мыслей, страха, ненависти к себе и всему, что находится в его инфополе. Поместье, в котором они вынуждены оставаться для собственной безопасности, огромно. Аббакио уже раздражает это синее свечение на каждом его углу, он кое-как находит дорогу к балкону, широкому и длинному, соединяющему несколько комнат. Сигарет в пачке не так много, и он жалеет, что посчитал утром это задание слишком мелким, чтобы взять с собой запас побольше.       — Не спится?       Голос лягушатника пугает, даже заставляет мелко вздрогнуть, но Аббакио старается не подавать вида.       — Как видишь.       — Мне тоже.       Колёса со скрипом подъезжают ближе.       — Знаешь, иметь дело с Джорно на удивление спокойно.       — Чё?       — Я думал, что всё будет хуже. Ты знаешь, кто его отец?       — Его семейное древо меня мало интересует.       Польнарефф усмехается, глядя в даль.       — Его отец был вампиром. Тем самым монстром, унёсшим жизни моих товарищей и породившим это бедствие.       Аббакио впервые за последнее время испытывает не столько раздражительность, сколько изумление при общении с Польнареффом.       — Что?..       — Когда-то мне пришлось работать на Дио. То было не по моей вине, но осознавать это ужасно. У меня не было выбора, но я знал того, кто смог противиться этому, и...       — У нас у всех иногда не бывает выбора, — жмёт плечами Аббакио. — С этим остаётся только мириться.       Они вдвоём молчат какое-то время, пока Аббакио не решает сам завести разговор. Странное желание, но противиться ему не хочется, как и упускать возможности нормально поговорить с кем-то.       — Значит, его отца звали Дио?       — Хочешь поговорить о Джорно?       — Что? — хмурится Аббакио. — Нет, просто пытаюсь поддержать диалог.       — Брось. Я не в том возрасте, чтобы не видеть очевидного.       — Ты не сильно старше Дьяволо.       — Эй! — возмущённо вскрикивает Польнарефф.       — Ладно, господин Я-Вижу-Очевидное, что ты такого очевидного разглядел своим единственным глазом?       — Брось, Леоне, ты ведёшь себя как влюблённый придурок!       — Чего?!       Аббакио резко поворачивается лицом к Польнареффу, смотрит в его глаза, не понимая, что чувствует сейчас. Страх, что тайные желания раскрыты? Смущение? Неопределённость всего происходящего? Сердце начинает биться пуще прежнего, и Аббакио чувствует, как горит сейчас лицо от волнения.       — О чём я и говорил! — издаёт Польнарефф весёлый смешок. — Не будь я прав ты бы так не отреагировал!       — Заткни свой лягушкоприёмник, говна кусок, — скалится Аббакио в ответ, из всех сил сдерживая себя, чтобы не выкинуть Польнареффа за перилы балкона прямо на его коляске.       — Да ладно тебе, Леоне! Всё не так тухло! Джорно ты тоже нравишься! Вы так смотрите друг на друга, он так спрашивает о тебе у Бруно, что я даже начинаю завидовать вашей молодости!       Аббакио вцепляется пальцами в те самые несчастные перила, в его голове крутится куча мыслей. Эта мелочь правда расспрашивает Бруно о нём? Правда его чувства взаимны? Приходится мотнуть головой, чтобы откинуть эти глупые мысли. Ничего он не влюблён в Джорно! Абсурд какой-то, как можно любить его?       — Тебя Джорно подослал?       — Нет, я сам решил поговорить с тобой, раз так вышло.       — Понятно.       Аббакио тяжело вздыхает и движется обратно с балкона, в просторный холл. Хватит с него свежего воздуха.       — Eh bien, merci pour votre aide. Bonne chance dans ton amour!       — Я не говорю по-круассаньи.       — Да пошёл ты!       Прежнее спокойствие и умиротворение Аббакио улетучивается так же быстро, как и когда-то пришло, оставляя власть привычной раздражительности. Он даже пинает ногой какую-то колонну, лишь бы выместить бушующую агрессию. Отвратительно. То есть по нему, нахуй, видно, что он влюблён в этого мелкого ушлёпка? В эту наваниленную приторность, которая так и рвётся помочь всему миру? Аббакио пинает колонну в очередной раз, после чего глубоко вздыхает. Кого он обманывает? Себя? Польнареффа? Кого? От правды не убежать, ему ведь всерьёз нравится Джорно, как бы безрассудно это ни было. Леоне устало облокачивается о стену и замечает дверь напротив неё. Кажется, это спальня Джорно. Аббакио почему-то уверен, что он спит. Ничего страшного не случится, если он заглянет внутрь просто посмотреть на объект своего вожделения как последний идиот. Зато честный идиот.       Дверь тихо открывается и Аббакио, сквозь полнейшую темень комнаты, пытается разглядеть хоть какой-то силуэт, похожий на спящего под одеялом Джорно, но нет. Нет его в кровати вот вообще. Может, Аббакио перепутал комнаты? Или Джорно тоже мучает бессонница? В любом случае, это не его дело. Нет и нет, значит, не в этот раз.       — Тебе что-то нужно?       Теперь Аббакио дёргается по-настоящему, когда слышит до боли знакомый и всё ещё несколько отвратительный голос. Лёгок на помине, чтоб его.       — Просто заплутал, не бери в голову, — старается сдерживать он свой холодный вид, быстро разворачиваясь чтобы вернуться к себе.       — Твоя комната не в той стороне.       — Я знаю, — рявкает Аббакио, оглядываясь через плечо.       — Погоди! Мы...       Ему приходится остановиться. Он может идти дальше, но просто не хочет. Во-первых интересно, что же будет дальше, а во-вторых в груди теплится надежда, что сейчас произойдёт нечто желанное.       — Мы можем, ну... Я бы хотел поговорить с тобой, Аббакио.       — Почему именно я? — он цепляется взглядом за Джорно. Тот одет в какую-то тупую шёлковую пижаму, а волосы светлыми волнами лежат на плечах. Очень непривычный вид.       — Пойдём.       Он заходит в тьму комнаты, и Аббакио ничего не остаётся, как зайти следом. Запирает за собой дверь, чтобы им точно никто не помешал. Лёгкий жёлтый свет от прикроватной лампы хоть как-то озаряет помещение и, если честно, делает Джорно ещё более красивым в глазах Аббакио.       — Так и почему всё-таки я? Не Бруно, не француз этот? Вы с ним, смотрю, породнились.       — Мне нужен взгляд со стороны. Твой взгляд. Бруно будет меня успокаивать, а господин Польнарефф, он...       — Начинай уже.       Джорно тяжело вздыхает и падает спиной поперёк кровати, смотря в потолок. Аббакио даже предположить не может, о чём сейчас пойдёт разговор. О вампирах? В такой-то обстановке? Или Джорно в любви начнёт признаваться? Тогда причём тут взгляд со стороны?       — Мой отец, он... Знаешь, я никогда не говорил о нём...       — Ты и про мать болтал не больше, — вздыхает Аббакио, позволяя себе сесть рядом. — Так что?       — Польнарефф мне рассказывал о нём. Он его знал лично. Отец...       — Был тем самым вампиром, которого вы утром упомянули?       — Откуда ты знаешь? — удивлённо спрашивает Джорно, приподнимаясь на локтях. — Твой Moody Blues?..       — Мой станд тут не причём, — сердится Аббакио. — Я не из таких, между прочим. А вот твой Польнарефф не самый надёжный человек для хранения секретов, если тебе придётся изображать собственную смерть, то ему об этом точно знать не стоит, ясно?       — Ясно, — тяжело выдыхает Джорно. — И всё же... Я просто чувствую себя из-за этого так, словно виновен за грехи своего отца, если его вообще можно назвать этим словом. Он убил стольких невинных людей своими и чужими руками, что даже страшно думать об этом. Я всегда мечтал, что когда-нибудь смогу повстречать его, и что он окажется честным, благородным человеком.       — Джорно, — Аббакио слабо хмурится. Прежняя сердитость сменяется на раздражительность. — Мы не властны над тем, что творили наши предки. Ты отдельный от него человек. К счастью именно человек, а не отродье, горящее на солнце. Благодари судьбу, Бога, во что ты там веришь? Разницы не имеет, благодари эту хрень за то, что ты и на четверть не схож с ним своими умыслами.       Аббакио, по мере объяснения, сбавляет гнев на милость. Даже он, одновременно ненавидящий и обожающий Джорно, не может сказать, что тот свят во всём. Да, этот говнюк очевидно хочет нести идею мира во всём мире, а также он очевидно хорошенький, но это не умаляет того, что он мафиози. Более того — он, к сожалению, босс, а не какой-то проходимец, коим был неделями ранее. Ему предстоит лишить жизни гораздо больше людей, чем сейчас. И нелюдей в том числе. На его совести будет уйма душ, всяко меньше, чем у горе-отца, но тем не менее.       — Спасибо, — на лице Джорно появляется сдержанная улыбка. — Кстати, а Польнарефф... Он тебе больше ничего не говорил?..       Хоть Джорно и пытается казаться максимально спокойным и даже чуть-чуть сердитым на болтливость Польнареффа, но на самом деле он чувствует сейчас самую настоящую панику. Чувства, испытываемые к Аббакио, кажутся абсолютно неправильными для человека, занимающего пост босса. Да и Аббакио... Он точно его отвергнет, на что вообще можно надеяться? Джорно уверен, что это признание лишь сильнее их раздорит, поэтому стоит просто переждать.       — Говорил, что ты в меня втюрился по уши и не знаешь, как теперь жить, — усмехается Аббакио оглядываясь через плечо.       Он видит, как лицо Джорно стремительно краснеет, а взгляд становится испуганнее. Интересно, а ему Польнарефф говорил о том, что Аббакио к нему испытывает то же самое?       — И что ты думаешь по этому поводу?..       — То есть ты даже оправдываться не будешь?! Господи, Джорно, ты неисправим! — Аббакио хмурится, активно жестикулирует, после чего тяжело вздыхает и падает на постель рядом с Джорно. — Это правда?       — Если да, то что?       — Если да, то это правда и для меня. Если нет, то я тебя ненавижу настолько, насколько только возможно.       — Меня или свою любовь ко мне?       — Вас обоих, придурок.       Джорно выжидающе смотрит в лицо Аббакио, которое сейчас выглядит настолько обречённым, что кажется, будто тот готов уйти прямо сейчас, и дай Бог только из комнаты.       — Если то, что говорил о тебе лягушатник — наглый пиздёж, то я пошёл. Считай, что этого разговора не было.       Аббакио поднимается на локтях, но дальше встать ему не даёт Джорно.       — Я ничего с ним не сделаю, сдался мне этот инва!-       Договорить Аббакио не успевает. Джорно вцепляется в него настолько сильными объятиями, что рискует вот-вот задушить. Зато с груди Аббакио спадает самый настоящий булыжник. Он обнимает Джорно в ответ, незамедлительно целует его в губы, возвращаясь в прежнее положение на кровати. Волосы Джорно приятно щекочут лицо, но целоваться тот не умеет от слова совсем. Ничего, научится ещё.       — Фиолетовая помада тебе ужас как не идёт, ты знал? — вздыхает Аббакио, когда Джорно ненадолго отстраняется.       — Теперь знаю, — тот слабо улыбается, забираясь ладонью под пиджак.       — Так быстро? — на лице Аббакио появляется самодовольная усмешка. — После такого-то дня и разговора?       — Думаешь, не стоит торопить события? — Джорно отстраняется, садясь на постель и смотря Аббакио в глаза сверху вниз. Он полностью уверен, что никто из них совсем не против такой спешки, но очень уж хочется поглядеть на реакцию Аббакио.       — Ты даже не знаешь, как эти события должны проходить.       — А научишь?       Аббакио возбуждённо вздыхает, приподнимаясь на локтях и заглядывая в глаза Джорно. Вот же гадёныш, ни в чём не колеблется, даже в этом.       — И всё-таки ты бесишь меня, ты хоть в чём-то бываешь неуверенным?       — Я не был уверен в том, что мои чувства окажутся взаимными.       — И всё равно ты получил желаемое — меня! — усмехается он, расставляя руки в презентующем жесте. — Говорю же, бесишь.       — Мне загладить свою вину? — Джорно старается звучать игриво, хоть и выходит у него так себе. — Или ты правда не хочешь?       — Заглаживай сколько влезет, только не подавись, — Аббакио издаёт смешок, мягко похлопав Джорно по щеке.       Тот смущённо кивает, понимая, что от слов всё-таки придётся перейти к действиям. Нет, он, конечно, очень этого хочет, причём давно, но волнения от этого меньше не становится. Спускается ниже, к поясу брюк, осторожно расстёгивает ремень.       — Если что ты не обязан, Джорно. Как бы ты меня не раздражал, я всё равно не хочу, чтобы ты делал это через силу.       — Я хочу, — спешит уверить он. — Просто... Это для меня немного непривычно.       — Для меня тоже. Мне ещё никогда не отсасывал босс мафии.       Джорно несдержанно хихикает, не без помощи Аббакио стягивая с него нижнюю часть костюма вместе с бельём.       — Ого, ты бреешься?       — Во-первых это не обязательно подмечать, во-вторых да, бреюсь. А ты нет, что ли?       — А у меня и нечего...       — Я уже говорил, что ты бесишь меня?       — Ты за минуту это сказал так много раз, что я окончательно убедился в том, как сильно тебе нравлюсь.       Аббакио слабо улыбается и поглаживает Джорно по голове. Наверное, стоит ему как-то... Помочь?.. Понимал бы он ещё как именно.       — Главное не спеши, ладно? Если тебе страшно, то не стоит. И если в процессе твоё желание пропадёт, то не нужно продолжать, отвратительнее этого ни для тебя, ни для меня ничего не будет.       — Нам столько пережить пришлось, что твой член сейчас явно не самое страшное, что может со мной произойти. — в последний раз отшучивается Джорно.       Ему, на самом деле, даже стыдно как-то смотреть Аббакио между ног. Он старается смотреть куда-то выше, влажными ладонями оглаживает бёдра. Аббакио ждёт, не торопит — первый раз всё-таки. Губы касаются лобка только спустя минуту. Несмело, совсем легонько, словно Джорно пытается понять, точно ли он хочет этого. Точно. Поцелуи опускаются на гладкую кожу раз за разом. Аббакио чувствует, как периодически Джорно касается уж очень горячей щекой, это начинает казаться милым, как и открывшийся вид. Наконец-то решительности у Джорно прибавляется, он осторожно приподнимает член ладонью. Обхватывает его, проводит вверх и вниз, постепенно чувствуя, как тот твердеет. Губы опускаются на головку лёгким поцелуем, после же Джорно ведёт языком от верха и до основания. Посчитав, что уже достаточно привык к новым ощущениям, он обхватывает головку губами и неглубоко заглатывает, практически сразу упираясь в свою щёку. Он немного подаётся головой вперёд, языком старается словно перекатывать член от одной щеки к другой, слабо хмурясь каждый раз, когда немного его задевает зубами. В любом случае Аббакио, наверное, сказал бы, испытывай он от этого болезненные ощущения? Определённо. Самому Аббакио сейчас очень даже хорошо. Он не помнит, когда в последний раз бывал с женщиной, а уж когда ему отсасывали в последний раз так тем более. То ли у него давно не было секса, то ли Джорно явно где-то этому научился, но ничего приятнее он не испытывал давно. Обычно в постели Аббакио максимально тихий, но сейчас может позволить себе вздохнуть громче обычного. Кладёт широкую ладонь на макушку Джорно, бережно того поглаживает и старается убрать пряди волос со сосредоточенного лица, чтобы те не мешались.       — Только не заглатывай глубоко, а то ещё подавишься, — не удерживает себя Аббакио от кажущегося необходимым сейчас совета.       Джорно что-то согласно мычит, заставляя усмехнуться. Да уж, у него сейчас не самое лучшее положение для беседы. Тот ненадолго приостанавливается, чтобы выровнять дыхание, после чего несколько раскрепощается. Берёт слегка глубже, головой двигает быстрее, хочет сделать приятнее. Пальцы Аббакио сильнее сжимаются на светлых волосах, вызывая лёгкую россыпь мурашек по голове Джорно. Ему очень нравится то, что сейчас происходит, он даже и подумать не мог, что доставлять кому-то удовольствие может быть настолько приятным занятием. Аббакио несколько напрягается, чувствуя, как близится к оргазму. Слегка выгибается в пояснице, приоткрывает губы, выстанывая бессвязный звук. Джорно приходится отстраниться, вернуть ладонь на член — пока что не очень хочется чувствовать во рту вкус спермы. Погадать момент выходит удачно, через несколько секунд его рука оказывается запачканной в семени, а дыхание Аббакио становится глубже и медленнее.       — Хорошо... Для первого раза очень даже неплохо... — с трудом выговаривает тот, опуская взгляд на Джорно. — Или это не первый раз?       — К чему ты клонишь? — озадаченно спрашивает Джорно, отстраняясь, чтобы найти в прикроватной тумбочке влажные салфетки.       — Наранча как-то говорил, что видел, как вы с Мистой-       — Да не было у нас ничего, я ему рану на животе регенерировал! — с долей раздражительности спешит ответить Джорно. — Ты у меня первый, вот и всё, ясно тебе?       — Ясно, ясно, успокойся. На тройничок с Gold Experience я пока не согласен.       — Слушай, а...       Аббакио ловит себя на мысли, что Джорно его бесит и своей отходчивостью.       —... выходит ведь, что я у тебя не первый?       — А хочешь быть?       — Ну...       — В чём-то ты точно можешь быть у меня первым. Смазка есть?       — Есть.       — Откуда? — опасливо удивляется Аббакио.       — Ну, я её использую, чтобы рука легче по члену скользила. Во вре-       — Боже правый, ты со смазкой дрочишь? Может, ещё и салфетки накрахмаленные используешь чтобы в них кончить?       — Мне не хватало твоей язвительности, — с долей теплоты проговаривает Джорно, доставая вышеупомянутую смазку. — Ты никогда никого не?-       — Трахал в задницу? Трахал. И тебя трахну. Но мы же говорим о первом опыте, а подобного у меня ещё не было ни с женщинами, ни с мужчинами.       — У тебя и мужчины до меня были?       — Я же не дева Мария, — закатывает Аббакио глаза, поднимаясь с кровати. — Сядь удобнее. Не в позу лотоса, Джорно, кто ебётся в позе лотоса? Мы что, индусы? Вот так лучше. И штаны сними с бельём.       Если Джорно ещё и легко отходит от мелкой раздражительности, то Аббакио после, наверное, лучшего минета в своей жизни, заводится всё также быстро, как и всегда. Главное, что это не мешает ему раздеваться — пиджак элегантно спадает с его плеч, обнажая смугловатое тело, на котором редкими вкраплениями виднелись шрамы различного происхождения.       — Я всё ещё не понимаю, в чём я у тебя первый, — Джорно опять старается казаться невозмутимым, но от нетерпения он буквально сгорает. — В стриптизе? Зачем тогда смазка?       — Джорно, главное правило хорошего секса — не торопиться в прелюдиях. Просто наслаждайся моим видом, от тебя ничего виртуозного не требуется.       Ладно, это я умею. — проносится в мыслях Джорно, который пытается расслабиться хоть немного, облокачиваясь спиной на мягкие подушки. Аббакио перед ним полностью голый, абсолютно спокойный и явно уверенный в том, что собирается делать. Неосведомлённость Джорно волнует, но он по какой-то причине отодвигает все возможные сомнения в сторону. И не зря. Кровать ощутимо проминается под весом Аббакио, когда тот встаёт на неё коленями, подбирается ближе к Джорно. Ладонями обхватывает его лицо, вновь целует в губы, игнорируя то, что они вытворяли несколько минут назад. Аббакио на это абсолютно всё равно сейчас, все мысли абсолютно в другом. Кто его вообще за язык тянул? Ещё и смазка у Джорно оказалась так кстати! Остаётся только надеяться, что размеры его члена во многом уступают собственному, иначе придётся несладко, а удивить этого наглеца своими возможностями уж очень хочется. Аббакио скользит ладонями вниз по шее, расстёгивает пару верхних пуговиц ночной рубашки, чтобы следом забраться под неё ладонями и легонько сжать плечи Джорно. Тот старается не быть слишком безучастным, расстёгивает оставшиеся пуговицы, наклоняясь вперёд, чтобы теснее прижиматься к Аббакио. Мысли о собственной неопытности уходят на задний план, от чего целоваться становиться приятнее и, можно сказать, интереснее. Губы Аббакио мягкие, упругие, и даже очевидный факт того, что он курит, не меняет того, насколько поцелуй приятный. Неприятной разве что ощущается только текстура помады, слишком вязкая, но это сейчас совсем не важно.       — Что... Что ты хочешь делать сейчас? — выдыхает Джорно, когда Аббакио отстраняется.       — Догадайся, — усмехается тот, беря в руки смазку и немного отодвигаясь. — Гибкий ум это то, что тебе необходимо на новом месте.       — Надеюсь ты первый и последний человек, с кем мне придётся спать, будучи боссом, — Джорно наконец-то выравнивает своё дыхание после столь долгого поцелуя и может сфокусироваться на том, что делает Аббакио.       — Пока смерть не разлучит нас? — его губы растягиваются в шутливой усмешке.       Джорно решает не отвечать. Знает же, что по собственному лицу всё и так прекрасно видно. Да и к тому же, если они продолжат, то до дела так и не дойдёт, а ему ужас как интересно. Сперва ничего, как казалось, необычного — Аббакио выдавливает смазку себе на ладонь, проводит ею пару раз не по своему члену. Джорно только сейчас понимает, как сильно возбуждён, и несколько удивляется, что пропустил этот момент. После же логическая цепочка, с таким трудом рождающаяся в его сознании, полностью ломается. Аббакио прижимается к нему грудью, выгибается, заводя руку за спину. Джорно не видит особых подробностей, но ему сейчас этого и не надо. Он прикрывает глаза, наконец-то сам целует в губы, обнимает. Проходит пара минут и, ничего не предвещающий в общей неге Джорно, ощущает, как Аббакио медленно опускается на его член, глубоко вдыхает, слабо жмурясь. На миг приходит осознание собственной глупости — буквально всё указывало на то, что такое сейчас случится, но Джорно словно и не верил в это.       — Аббакио... Боже, Аббакио, ты... — шепчет он, обхыватывая чужое лицо ладонями. — Тебе не больно? Всё хорошо? Может не стоит, может...       — Ты о себе слишком высокого мнения, — опять знакомый смешок. — Просто специфичные ощущения, не более. Привыкну.       Аббакио думал, что будет в разы больнее, но, к своему счастью, даже дискомфорта он не ощущает толком. К своему сожалению и приятного мало. Разве что реакции Джорно, вот они точно стоят особого внимания. Беспокойный взгляд ясных глаз цепляется за лицо, мягкие ладони заботливо водят по телу, словно пытаются загладить несуществующую вину. Аббакио не припомнит, был ли у него когда-то более-менее нежный секс, но происходящее сейчас на это похоже. Вот только просто подниматься и опускаться на члене как-то скучно. Ладонь снова вплетается в светлые волосы, натягивает их на затылке сильнее, чем прежде. Джорно понимает, что такое ему нравится, на его губах появляется улыбка, которая сразу же рассеивается в страстном поцелуе. Аббакио его покусывает с долей агрессии, свободной рукой хватает за запястье, сжимает почти до синяков. Никакие протесты поступать не спешат, что даёт ему полную волю. Аббакио двигается быстрее, резче, укусами спускается к шее и ключицам. Ни его, ни Джорно сейчас совершенно не волнует то, как завтра будет выглядеть его кожа.       — Аббакио, я... Я сейчас...       — Заткнись и получай удовольствие, Джованна. Я не такой неженка, как ты.       — Ладно...       — Хороший мальчик.       Аббакио довольно скалится, садится до упора настолько, насколько это возможно. Джорно не обманывает — он и впрямь был на пределе. Жмурится, что-то мычит сквозь сжатые губы, дыхание ненадолго задерживает. Аббакио испытывает моральное удовольствие от его вида, бегло целует в губы, прежде чем подняться и прилечь рядом.       — Боже, Аббакио... — с трудом произносит Джорно, закрывая лицо ладонями и глубоко вдыхая.       — Знаю, — он самодовольно улыбается, шарясь по внутренним карманам лежащего рядом пиджака. — У тебя, случаем, зажигалки не найдётся?       — Что?.. Нет.       — Жаль, я думал у тебя в тумбочках побольше добра спрятано.       Аббакио встаёт с кровати, лениво натягивает одежду, продолжая:       — Я пойду, а то так и не усну до утра, ещё в ванную комнату надо будет заскочить.       — Да, давай. А то было бы странно, если бы утром увидели, как мы вдвоём из одной спальни выходим, — лицо Джорно озаряет шутливая улыбка. — Кстати, как эту помаду оттереть с лица теперь?..       — Я мылом тру, — Аббакио пожимает плечами, наконец-то подвязывая свой чёртов пиджак поясом. В такие моменты он находит свою одежду самой неудобной. — Без меня уснёшь хоть? Не нужно сказку на ночь читать?       — А что, прочитаешь? — он хитро склоняет голову в бок, но сразу же легонько машет рукой, мол, "иди давай". — Пока без этого, но в следующий раз это будет твоим персональным заданием от босса.       — Спокойной ночи, босс недоделанный.       Аббакио наклоняется, чтобы напоследок поцеловать Джорно в губы. Тот хватает его за ворот, притягивает ближе, какое-то время не желая отпускать. Наконец-то освободившись Аббакио покидает комнату, тяжело вздыхает, осознавая, в какую странную затею сам себя втянул час назад. И что делать теперь? Будут ли они говорить об этом остальным? Придётся ли скрывать чувства? Самое главное сейчас ни на кого не натолк...       — Блядь, Наранча! — пугается Аббакио, отворачиваясь от двери и сталкиваясь с товарищем. — Какого хуя ты забыл тут?!       — Чё ты орёшь, придурок?! Я комнату свою ищу! А ты чё в комнате Джорно делал?!       — Я просто перепутал наши с ним комнаты, в этом блядском поместье все коридоры одинаковые, — рычит Аббакио, спеша достать сигарету из пачки и зажать её между зубов. — Джорно сейчас зашёл и прогнал меня.       — Я не видел, чтобы он входил сюда, — начинает Наранча выдвигать свои подозрения, абсолютно не страшась злобного взгляда Аббакио.       — Не мои проблемы, — он толкает Наранчу плечом, чтобы пройти вперёд. Главное сейчас по-настоящему не заплутать в коридорах.       — Эй, эй, а не подскажешь где моя комната?!       — Я ебу что ли? Иди к Фуго спи раз потерялся.       — А где спит Фуго?!       — Блядь, Наранча!       — Я пойду с тобой, хорошо?! Кстати, а чё у тебя помада размазана и волосы растрёпаны?!       — Слушай, кажется, ты спишь здесь, — спешит Аббакио, открывая какую-то неизвестную дверь, чтобы затолкнуть туда Наранчу и сразу же запереть в комнате.       Знай он, что в комнате ночует не ожидавший такого происшествия Польнарефф, то очень бы пожалел из-за наличия прекрасной шумоизоляции в поместье.