Гулкий перезвон

Поезд несётся, шумит и стучит, разрезая тишину полей на несколько километров вперёд. Тело покачивает от движения машины. Винсент сидит в этом маленьком помещении около выхода, все остальные люди находились внутри вагона, опять же, за дверью. На юноше потрепанная одежда с пятнами. Он смотрит то на руки с ранками, то через небольшое окошко наружу, на ночное небо. Глаза слипаются и открываются вновь. Перестук становится реже и транспорт останавливается, и оборванец видит станцию, небольшую. Одноэтажный домик да табличка расписания, и немного объявлений на ней. Выходящие люди морщат нос, если Винсент проходит близко от них. Они спешат помахать рукой перед носом. Светит слабая лампочка, иногда мигая. Юноша стучит носком ботинка, пока рассматривает бумажки и, наконец, отрывает одну. "Помощник священника, предоставление еды и ночлега для работника". Крепко сжимает в руке и идёт по тёмным улицам. Редкие люди с поезда уже разошлись. Он заглянул в один из переулков: никого. Юноша сел, привалил голову к стене и сразу уснул. Он больше не мог держаться. Его разбудил мужчина, который тыкал его палкой и говорил: "Хватит спать около моей лавки. Хватит!". Едва проснувшись, он увидел перед собой заляпанный фартук, а чуть выше рассерженное лицо. Поднявшись, при этом чуть подкосившись на затёкших ногах, Винсент пошёл в сторону башен, что возвышались над невысокими постройками жилых домов. Церковь была тёмной, почти чёрной, смотрела на улицу перед собой высокими, узкими окнами с цветным стеклом. В некоторых местах сидели хмурые горгульи, сделанные настолько тщательно, что казалось: они сейчас расправят свои каменные крылья и взлетят. Огромные деревянные двери, поддавшийся не с первой попытки Винсенту. Внутри огромная зала, у противоположной стены небольшое возвышение на ступеньки три. По бокам огромные витражи с сюжетами, Одрии всячески помогают людям, дарят им всё необходимое, обучают их. Сами вытянутые и бледные, размашистые крылья за спиной, глаза без зрачков. Вся голова покрыта косами, на месте среднего пробора шипы, которые идут дальше по спине и завершаются хвостом с булавой. Человек на их фоне выглядит довольно маленьким и беззащитным. Перед изображениями стоят колонны, белые, на чёрном потолке расходятся будто ветками, формируя своды. У противоположной стены стоит мужчина, теряющийся в размерах зала. Винсент подходит осторожно. На человеке ряса. — Здравствуйте, я на должность помощника священника, — голос тих и дрожит. — Тогда хор мне найди, служба вот-вот начнётся, а их где-то носит, — священник махает в сторону дверей, ведущих глубже в храм. И юноша спешит туда. Новому помощнику священника пришлось почти бежать за этим, очевидно, самым важным звеном. Звеном в целочки отца Хитена, наиболее блестящей бусиной его чёток. Когда Винсент оказался в зале, хор поднимался на своё возвышение, прихожане заполняли пространство ривки. Главный вход закрылся с грохотом, свет приникал только с витражей. Один удар колокола и все замолчали, сложили руки у груди и устремили взгляды на священнослужителей. Парень затаился за не до конца закрытой дверью, ладони резко сцепил. — Мы собрались здесь, чтобы почитать тех, кто дал нам всё, — мужчина заговорил, как только звон стих. — Кров, пропитание, знания. Ряса пошла волнами от движения, он начал раздавать свечи, каждый из певчих получил свою. Они по очереди пошли к факелам, то клевому, то к правому. — Одрий, — сказали они, когда у каждого было маленькое светило. Святой отец поднял руку над книгой и повернул её, капля воска упала на страницу. Началось пение, звонкое, разносилось по храму и слышно было в каждом уголке. Это были просто звуки, никаких слов. Свеча из руки переместилась в подставку, а её хозяин подошёл к большому барабану. С первым ударом некоторые из хора начали надрывно излагать древние тексты, восхваляющие мифы. Со вторым каждый из прихожан топнул ногой, так и продолжилось с каждым звуком ударного инструмента. Через некоторое время Хитен вернулся на своё место, но топот продолжался, никто не думал останавливаться. — О винограде молимся, о солнце, — перелистнув начал говорить священник. — О долинах, цветущих... Его слова терялись в шторме звуков. Они становились всё громче, казалось, витраж не выдержит. Каждый пытался выделиться. Грохот и молитвы. И когда происходящие уже напоминало ураган, всё резко стихло. Люди лишь делали глубокие вдохи и долгие выдохи. Казалось, прихожане и служители просто не выдержали и оглохли. Но вот начался колокольный звон, ритмичный, горожане открыли центральные двери и расходились под звук, который шёл за ними. А город с его улицами встречали всех тишиной. Неверующие не любили ни шум, ни тех, кому он посвящался. Зал снова тих и пуст. Преобразился за считаные мгновения. Хор улизнул в минуту суматохи. Винсент осторожно подошёл к отцу Хитену, который аккуратно обматывал свечи толстой нитей. — Это в шкаф возле двери, за которым ты прятался, — он дал юноше свечи и потянулся за книгой. — А эту святую святых оттираешь в своей комнатушке с табличкой "помощник священника". У меня дела по важнее есть. Молитвенник оказался тяжёлым, в руках мужчины он смотрелась в самый раз. Парень поплёлся в знакомый коридор. Полки свечей сливались со стеной. Связка оказалась на своём привычном месте, том начал опасно скатываться с рук. Несколько десятков тяжёлых шагов до лестницы. Справа окна до потолка, слева неизвестные двери. И не одной нужной надписи. А ступени из тёмного дерева были, к несчастью, высокими и узкими. Возле коридора второго этажа руки уже гудели от усталости. Множество дверей для людей из хора. И вот, рядом с "звонарь", нужная комната! Внутри стол, кровать, шкаф и светлые стены. Свет из окна льётся на столешницу. Книга падает с грохотом. На работу уходит весь день. Следы воска на каждой странице в огромном количестве. На полке обнаружены: пыльные инструменты, пастельное и лампа. Всё для помощника! Даже скребок для этих чёртовых пятен. Они были везде, у Винсента болели глаза, пока парень пытался при очистке не содрать текст с бумаги. Тело молодого служителя не выдержало и сон пришёл, не позволив доделать самую малость. Ранним утром к нему кто-то зашёл и взял увесистый том. А спящий только и увидел, что светлые пряди кудрявых волос. Помощник проснулся лишь к окончанию служения, завершающий звон был подобен грому. От быстрого подъёма стул падает на пол. Юноша собирает все углы по дороге к главному залу. Его покидают последние фигуры в полной тишине. Только Хитен стоял, листая том. Услышав шорох нерешительных шагов в его сторону, мужчина поднял голову. — Неплохо, - кивок на страницы. — Точно лучше, чем у всей этой деревенщины. Он свёл брови, приоткрыл рот и покосился на дверь. — Спасибо, — взгляд бегает по лицу собеседника. — Тебе нужно поесть, совсем забылся в работа, — ответ последовал с небрежным махом руки. — Но, чтобы к вечеру всё готово было. Строгие интонации стали для помощника толчком, он быстро скрылся в коридоре. Последовав за звуком и вот перед ним двери, почти такие же большие, как в Витражную залу. За ней слышались тихие разговоры. На скрип внимание обратил только светлый парень и поднял руку в пригласительном жесте. По обе стороны от Винсента большие столы из тёмного дерева и окна арочной формы. Его ждала миска рисовой каши, тарелка с яблоками и следящие синие глаза напротив. Присев и не услышав не слова в свою сторону новоприбывший посмотрел на незнакомца, который уже ел, изредка показывая синеву зрачков. Вокруг же были только знакомые служители, замеченные ещё на первой службе. Он не видел только одного человека - того, кто неустанно звонил в колокол каждое утро. Брови на секунду поднимаются. Желваки начинают двигаться быстрее вслед за мыслями. Всё вокруг становится водоворотом тёмных ряс и безвкусной еды. Разум мутнеет, а картинка расплывается. И тут его тянут за руку и поднимают на неустойчивые ноги. Его вытягивают из черноты коридоров на воздух, местность за церковью. Поля и деревья, всё такое зелёное и цветущее. Звонарь ведёт его сквозь аллею и поворачивается, проверяя. Они останавливаются возле самых ярких бутонов всего на секунды. Взгляды шагают по белым или красным лепесткам и каждый раз в конце встречаются, после чего они продолжают идти, не отпуская друг друга. Дело шло к полудню, за ветвями яблони и черёмухи их ждали колючие иглы соснового непроглядного леса. Винсент уже хотел свернуть туда, как его дёрнули за руку. Обернувшись, он видит крутящуюся в отрицательном жесте светлую голову. Снова тянут и ведут в сторону церкви. Витражная зала вся в цветных отблесках, в середине дня, будто в цвету. Жан берёт книгу молитв, словно та ничего не весит. За спиной скрип главной двери. — Наш пострел везде поспел, — хохочут певчие парни и девушки. Из-за одежды они надвигаются угрожающей тенью. Они смотрят выше помощника священника, на лестницу, на звонаря. Он для них пустое место, огибает группу и тоже идёт наверх. Жан уже положил святую святых на стол и искал нужную страницу. Находя место, где работящий юноша вчера отключился, он оборачивается и выходит. Нужно сесть за работу, до конца около ста страниц. Комната залита закатом, на законченную работу падает задняя часть обложки, словно невзрачная сестра лицевой части. Вся в трещинах. Руки загудели от мысли, что нужно поднимать и нести её к пастору. Но где искать утреннего спасителя было не ясно. Лестница встретила его мертвенной тишиной, судя свет проникал совсем чуть-чуть. В помещения Хитена нельзя было пройти, не выходя из храма. Они стояли обособлено, в них вела дверь, которая находилась в тени величия и терялась на фоне больших витражей и сердитых горгулий. Сама церковь не хотела показывать своего хозяина. Неприметное «основание» веры, ушедший под землю корень. Откладывать было нельзя, книга незаменима на службе. Винсент двигался по ощущениям, тень будто открыла пасть и дальше, в глотке, только сгущалась. Дверь была считай за углом. Вдалеке слышалось, как служители готовятся ко сну, закрывались ставни, прачки несли дополнительные одеяла на второй этаж. Но тут за этим мирным шумом слышится чавканье и хлюпающие звуки. Осторожно подойдя к повороту, Винсент заглядывает. Видит безвольно лежащие ноги в грязных штанах. Далее порванная рубашка вся в крови и вывернутое наружу внутренности. Всё разорвано и брошено куда попало. Глаза и рот помощника широко открыты. А рядом со своим обедом сидит один из хоровых. Грызёт и рвёт руками на куски, которые сможет уместить в рот. Всё лицо в крови, а прекрасные вышивки на одеянии полностью испорчены. Его зрачки настолько ясные, будто всё время до этого он был в дрёме. Тяжёлая ноша падает из рук Винсента, и он срывается с места и бежит по тёмной траве, а вскоре по коридорам. Даже не пытается слушать бегут ли за ним. В слепой надежде, что дверь его комнаты или тонкое одеяло защитит от смерти, от участи лежать и не знать, что уже над тобой звёзды, а не светлые сумерки. Хлипкий засов и вот уже неконтролируемым шёпотом идут слова молитвы. Они приглушены тканью. Так он засыпает в бреду и усталости, когда за окном уже светает. Он очнулся из-за качки, чуть раскрыв глаза он узнал эту вонючую повозку. Приподнимаюсь на руках, упираясь при этом в старое сено. Он посмотрел вперёд, куда его везут. Главная площадь, среди толпы возвышается помост, лично для него, за несколько дней сколоченный. В утреннем свете переливается лезвие гильотины. Конечности немеют, но вот его уже вытаскивают и фактически тащат к эшафоту. А Винсент лишь беспомощно дёргает руками и хватает ртом воздух. Его закрепили и перед тем, как человек отпустит верёвку остался только приговор. —За создание самой большой секты и служениям, которое только оскорбляет богов наших, Одрий. Верёвку отпускает и лезвие летит к нему. И вот, в тот момент, когда голова его должна полететь в корзину перед ним, он просыпается. Весь в поту и в мокрой от этого постели. За окном утро, он даже не думает идти в столовую, сразу направляется к прачкам. Куча шкафов, они заполнены белым пастельным бельём, отдельный шкаф для тонких и толстых одеял. Аккуратными стопками одежда работников, большая часть заполнена чёрной тканью для тех, кто занимается службой. Однотонные и свободные. На вешалках расшитые вещи для хора, чтобы ни одной складки. Все прачки что-то делали в суматохе. Вдруг одна огибает Винсента держа расшитую рясу. —Служба вот-вот начнётся! —кричала тучная прачка, что только махала полотенцем для общего дела. —Почему ему всё ещё не отнесли одежду?! Свет проникал в это помещение только через два высоких проёма окон. Винсент пошёл к одному из них, рядом бочки воды. Она активно брызгала каплями от усердия женщин. Подойдя, помощник увидел, муть вместо прозрачной жидкости. Она была розоватая, рядом корпела над красными пятнами прачка. Она останавливалась, чтобы сжать и разжать руки. Прикоснувшись к стенке бочки и чуть прижав на некоторое время, юноша одёрнул руку, больше невозможно, пальцы начинали неметь от холода. Рядом появилась ещё одна, чтобы тереть ткань без узоров. Она начала усердно избавляться от пятен, которые были незаметны на чёрном фоне, её руки начали краснеть и как только она заметила это. Всё, бросив, она достала что-то корявое и засохшее из кармана фартука и начала водить по поверхности, говоря при этом. —Куриная лапа по воде ходи, от беды убереги, — её никто не слышал, за шумом работы. Закончив, она убрала и вернулась к грязным тряпкам. Винсент не собирался выходить из комнаты, всё такое странное и не понятное. По дороги из прачечной он зашёл в хранилище и набрал рукописей, которые повидали разное на своём веку. В лучах летали пылинки, людей в этой части здания почти не было. Все заняты своими делами, и они никак не пересекаются с жёлтыми страницами текстов. Наверное, до его прихода это место нужно было только священнику Хитену. В любом случае служба прошла, никто к нему не заглянул, а значит священную книгу кто-то нашёл, возможно сам мужчина. Всё-таки был оставлена под самым носом. Сейчас все служители монастыря по идее должны спуститься в столовую. Есть крупы и овощи с фруктами, никакого мяса. Мясо. Юношу снова накрывают воспоминания, он зажмуривает глаза и хватается руками за голову и начинает давить. Пытается вытолкнуть кровавые картины из головы или просто отвлечься на боль. В дверь стучат, и помощник вздрагивает. Она приоткрывается слегка, и Жан проскальзывает в щель и подходит к столу. Он кладёт зелёные яблоки, которые принёс ровно в середину этого бумажного безумия, что устроил Винсент. Будто одним движением пробрался через крепость, которую здесь пытаются построить кучу часов. Не уходит, всё так же стоит рядом и смотрит на сидящего за столом. Следит за рукой, которая тянется к фруктам. Под беспрерывным зрительным контактом делается первый укус. Жан наблюдает ещё буквально несколько секунд. Убеждается в чём-то своём, кивает непонятно чему и удаляется. Голод приходит очень внезапно. еда исчезает со стола очень быстро, а огрызки выкидываются в окно. Помощник священника долго смотрит перед этим через стекло, чтобы точно убедится, что никто ничего не заметит. Хочет, чтобы все забыли, что эту комнату кто-то населяет. Что-то в его голове не давало, ему до конца запереться в комнате. Очищенные рукописи пропадали из его комнаты по утрам, когда он, утомленный работой, спал и его сон не могло прервать ничего. На месте гор бумаги появлялись чистые вещи из прачечной. Но он был уверен, что сварливые прачки не могли так просто уйти, не пытаясь его разбудить. Как?! Кто-то в этом монастыре и без работы?! Проверяя запасы свечей, пока все были, по обычаю, на послеобеденной прогулке. Винсент обнаружил, что они на исходе. Нужно идти за новыми и этим никто кроме него не займётся. А возможно, когда обнаружатся пустые полки, нашедший придёт к нему, в его маленькое убежище. С желанием его проучить, возможно обойтись так же, как с тем мужчиной. Нельзя. Он впервые за долгое время выходит за пределы территории церкви. Каменные постройки, в большинстве своём двухэтажные. Костлявые ветки деревьев, всё это частично скрыто туманом. Всё одинаковое, кажется, он проходит все эти дома уже несколько раз. Одни и те же окна и двери. Редкие люди на улицах. Неважно тёмное пальто или лохмотья с рваньём, дымка закрывает всех одинаково, словно окутывает. Наконец начинается улица с более частыми магазинами и лавками, Винсент всё ближе к центру, но площадь ему сегодня не увидеть. Вывеска со свечами. Вот оно. Скрип двери и юноша окутан запахом ладана. Деревяные полки полны товара. Вещи окутаны мягким светом огня. Он ведёт рукой по выступу с сосредоточенным взглядом. Продавца не видно, дверь вглубь помещения приоткрыта. Уголки губ Винсента приподнимаются, он набирает полные руки. То, что нужно — толщиной с палец зрелого мужчины и длины его же ладони. Он видел их в руках мистера Хитена, будто он рождён, чтобы поджигать и держать этот светоч, видя людей через мглу. Погрузившись в воспоминания и пропустив приход продавца обратно на своё место за прилавком. Его вырывает другое. — Не подходи ко мне, хоть даром забирай всё, что взял, только не убивай! — следом грохот с каким спрятались вновь за дверь. Винсент поворачивается на своё отражение в стекле и видит себя тёмным пятном в этом тёплом доме света. И он бежит по этим мутным улицам с ладонями, из которых пытаются выпасть свечи. Будто боясь, что они не загорятся, побывав в таких холодных руках. Ему без разницы заметил ли его кто-то из служителей. Винсент наспех кладёт всё в специальный шкаф. Так и не притронувшись к своей обычной работе он забывается сном в ранний вечер. Его разбудил хлопки от чистых простыней, что развешивали прачки на улице. Тут он услышал легкий перезвон, призывающий новый день и людей на службу. К Винсенту пришла идея, для её воплощения осталось не так много времени. Сейчас в колокольне был не Жан, а простой ветер. Но он скоро там появится. Проскользнув в коридор и заглянув в щель соседней двери. Звонарь ещё в своей кровати, его грудь поднимается и опускается в спокойном темпе. Полутень на лестнице, рассветные лучи ещё туда не добрались. Колокольня так же, как и место священника стояла рядом. Она была выше монастыря, но такой же тёмной. Постепенно сужалась к вышине и имела окна по всей высоте. Сквозные прорези на самой вершине и крестоцвет тянулся к небу своими лепестками. Зайти тихо не вышло, скрип отразился от стен, которые перекидывали его как мяч. Идти нужно было под самую крышу. По ступенькам тёк свет. И вот он уже смотрит на церковь сверху вниз. Маленькие колокольчики раскачивались из стороны в сторону от порывов. На небольшом куске ткани лежала буханка хлеба. Большую часть пространства занимали колокола. Через некоторое время к зданию начали тянуться люди. А Жана всё не было. Когда уже из здания начал раздаваться грохот служения, Винсент проследил его светлую голову, которая всё время вертелась по сторонам. Были слышны его спешные шаги. И при виде юноши глаза звонаря расширились, а брови поднялись ко лбу. Но грохот внезапно перестал звучать и Жан начал свою работу, дёргал за верёвки. Из-под его умелых рук выходила звучная мелодия. Лицо его в это время было спокойным. Но он слегка хмурился если брался за те колокольчики, недалеко от которых находился Винсент. Помощник священника лишь смирно стоял возле проёма, сжимался слегка от сквозного ветра. Прятаться здесь было негде. Аккуратные своды с лепниной только давали держаться за себя. Но это его не заботило. музыка грела его изнутри, разливалась в груди. Этот звон был одним и тем же всю его жизнь. Словно погружение в детство, легкое напоминание о том, что любовь Одрий всегда будет одной и той же, опекающей. Всё стихло, Жан скинул с себя кофту и положил её на плечи Винсента, который нахмурился от тишины после громких звуков рядом. Они сидели на каменном полу, среди облаков летали стрижи, пели свои песни. Служители, по обыкновению ушли есть и в это время Жан проводил юношу до комнаты, оставив всю еду, которую смог стащить из столовой по пути и ушёл. Помощник священника работал до вечера, перед этим перекусив. Рукописей поднакопилось и их нужно было нести обратно в хранилище. Все служители должны были к этому времени разойтись по комнатам. И решив, что более подходящего времени не будет, он берёт в руки стопку. Нужно было спуститься по лестнице, пройти мимо дверей в главный зал и миновать часть коридора на первом этаже. Пока Винсент спускался никто не шёл рядом, всё было спокойно и тихо. Он издалека заметил, что огромные двери раскрыты нараспашку. Юноша приостановился, но покачав головой пошёл дальше. Винсент аккуратно заглядывает внутрь и в ужасе роняет всё, что нёс. В темноте залы виднеется светлая голова. Она поворачивается и на него смотрят светлые глаза Жана. Его зубастый рот искривлён в рыдании. Слюна, кровь и слёзы смешались. Над ним нависают витражи и Одрии смотрят вниз, прямо на него. В темноте кажется, что их спокойные лица приняли отстранённые и брезгливые гримасы. На дрожащих ногах он пошёл к ужасающей тени человека, который единственный заботился о нём в этом холодном месте. Подойдя, юноша протянул руки, а Жан сам бросился к нему. Плач, разносившийся по всей зале, стал приглушатся тканью рубашки. Они осели на пол, в метрах двух от трупа. Пахло холодным мясом и, конечно же, кровью. Винсент чувствовал, как его пропитывает этот запах, его скоро начнёт тошнить. Вдвоём кое как поднявшись и направившись в прачечную, как в ближайшие место с водой. И держа руки друг друга на протяжении всего пути. Как только они закрыли дверь за собой послышался грохот. Остальные служители наконец почуяли запах и побежали, сломя голову, искать его источник. В это время звонарь пошёл к огромным бочкам и сняв с себя запачканные вещи и кинув их в корзину. Начал усилено тереть лицо и руки. Винсент взял полотенце и начал ему помогать со следами у рта, делая это намного бережней. Зубы и кожа ещё в зале приняла человеческий вид. Вытянув чистую одежду из заполненных полок. Вышли и тихо направились к лестнице. "Счастливчики" перетащили тело в столовую, положив на огромный стол, давно не видевший на себе мяса. Придя к Винсенту в комнату, они легли вдвоём на его кровать и уснули довольно быстро. Винсент проснулся один, от шума с улицы. Точно, предпраздничный день без службы. Гудел весь монастырь, прачки носились с расшитыми тканями, подбирая каждому костюм по размеру. Повара стучали кастрюлями на кухнях, хоровые бегали среди своих комнат, их крики и смех добилась до комнаты помощника священника. Юноша только слушал из своей комнаты, сам же садясь за работу. Это был его вклад, это то, за чем его сюда наняли. Он как раз занимался историей завтрашнего события. Иллюстрации служителей, несколько отдельных рисунков показывающих ритуальные косы певчих. Другие молитвы, посвященные земле и урожаю. Целая глава для прошения нужной погоды. Так и проходит полдня, а лучи солнца очертили пол комнаты. В помещении раздаётся стук, Винсент вздрагивает. Он оборачивается и видит Жана, который уже приоткрыл дверь и машет в зовущем жесте. Звонарь тянет его за руку к колокольне, они поднимаются на самый вверх. Помощник смотрит в одно из сквозных прорезей. Поодаль, среди домов люди танцуют, звучит музыка. Струнные, барабаны и духовые играют в оркестре. Всех затягивает в хоровод, он полон красок от нарядов. От того серого городишки не осталось и следа. Где же те туманные улице, по которым ходил Винсент? К его плечу легко прикасаются и при обороте юноши встречаются взглядами. Жан берёт его под руку, а другую кладёт на спину и тянет на себя, ступает неуверенно. Его шаг стал намного меньше, будто сомневается куда ставить ногу и аккуратно делает следующий шаг. Винсент вспоминает время, когда ещё был в городе. Это ему точно никогда не забыть. И он начинает вести, глаза звонаря слегка округляются от неожиданности, на что городской улыбается. Они кружат, осматриваясь, чтобы не наткнуться на колокола. На их лицах играет тёплый свет с площади. Что-то внизу скрипит и раздаётся грубый женский голос: — Где вас носит?! — это была прачка. — Быстро идите на примерку в прачечную! И вот они уже в нужном месте, на виду висят расшитые рубахи. Красные с жёлтыми и зелёными нитями кружатся вокруг ворота. У зеркала сидит одна из хоровых. Им даже не дали на себя посмотреть, как только костюмы по размеру были найдены, юношей отправили помогать с косами девушке. Они покрывали только половину её головы. Тонкие словно ручейки среди океана её тёмно-русых волос. В три пары рук дело пошло быстрее. Винсент сосредоточено хмурился, но руки двигались легко и быстро. — Ау, не тяни так, — на Жана злобно посмотрели через зеркало. Звонарь виновато спрятал глаза, пряди, которые он взял, были не равномерны и по всей длине выбивались волоски. Помощник священника отвлёкся от работы и потрепал успокаивающе за плечо и быстро доплетая переключился на чужую работу. Светлоликий наблюдал из-за плеча внимательно следил за чужими пальцами. — Какие косы завтра с утра будут такой и урожай взрастёт, — задумчиво сказала прачка. Синхронно посмотрев в небо, через окно, все закрыли глаза и прошептали пару строк молитвы. Как только вся голова с горем пополам была закончены, хоровая подскочила со стула и направилась к выходу, где её ждала другая девица, чтобы под локоть пойти в столовую. Прачка также ушла по своим дела. Винсент смотрит на своё отражение, не замечая куда уходит Жан. Мешки под глазами выделяются ещё сильнее на бледной коже. Юноша подходит ближе, бегает взглядом по лицу, за время проживания здесь жизнь из него будто выпели, щеки чуть впали. Рот приоткрывается в удивлении. Его зубы теперь похожи на заостренные пики. К нему возвращается звонарь, встаёт рядом у зеркала, такой же мертвенный и блеклый, протягивает руку. Винсент без раздумий тянется к нему.