How can you breathe on your own?

Past the point of rescuing, why'd I keep pushing my luck? The hole I wore into your soul has got too big to overlook One day, the only butterflies left will be in our chests As we march towards our death, breathing our last breath I thought we had a future, but we ain't got a chance in hell

Всё потеряло смысл. В голове и Черных Водах царила мертвая — ещё мертвые обычной, хотя, казалось бы куда ещё — тишина. В мыслях Хэ Сюаня не было ничего за что можно зацепиться. Все задумки, планы, идеи, что он так тщательно вынашивал все эти годы, рассыпались прахом — отгремевшие фейерверки, истаявшие в чернильных небесах за мгновение. Всё, за что он пытался зацепиться выскальзывало из рук склизкой рыбиной, отчаянно уплывающей на дно. Его тоже тянуло на дно. К иронии судьбы и насмешке жизни утопиться второй раз было невозможно. Тщетно было даже пытаться. Если его когда и тянуло на дно так сильно, то лишь в конце своей жалкой никчёмной смертной жизни. Наверное, будучи демоном чувства притупляются — сцеживаются в кувшин, полный злобы и тихой ярости и бродят там до поры до времени. Только вот, откупорив этот кувшин — пробка вылетела со свистом, неся за собой брызги и пролетая падающей звездой — он не почувствовал себя пьяным. От хорошего вина всегда тепло по телу и туман в мыслях — кое-кто из прошлого так говорил — только вот от этого конкретно он не почувствовал того самого дурмана. Или почувствовал, но на такой ничтожно короткий срок, что и запомнить не смог толком. После фейерверка толпа расходится, не удостоив взглядом небеса, что кажутся ещё чернее — не воронье крыло и не тушь художника, а деготь и ночные кошмары, — а те, кому хватает духа или глупости в эти небеса вглядеться, не могут разобрать ничего кроме пустоты. Хэ Сюань не мог разобрать в себе ничего кроме пустоты. И какой-то тянущей, глухой и ухающей боли в груди. От черных небес и чернильных вод неисправимо тянуло в сон. Может быть, ему хотелось не просыпаться. *** Ши Цинсюань жил. Просто жил — пытался не расклеиться как выброшенная в лужу бумажная кукла. Иногда смеялся, иногда горевал, в меру скорбел, но абсолютно без меры проваливался в кошмары. В чёрных водах отражение его и брата. В чёрных тучах — взгляд золотых глаз. На своих руках — кровь. На чужих губах — усмешка. А в душе — зияющая пустота, что нельзя было снова заполнить. Да он и не пытался особо. Как можно было? Вся судьба, на его долю выпавшая, была справедливой в той или иной степени — по крайней мере, он себя в этом убеждал. Хотя остаться живым, наверное, было всё ещё слишком жестоким наказанием со стороны хозяина Черных Вод. Но у того была своя справедливость. И юноша не осмелился бы оспаривать её. Он не тонул в кошмарах. Абсолютно точно не тонул в воде или небе. Не проваливался под землю и не витал в облаках. Он утопал в чём-то непонятном: смесь вины и отвращения, позднего понимания и слишком сильной любви к тому, что безвозвратно ушло. От кошмаров не получалось спать. А без сна в уставшую голову роем налетали мысли, что он не пытался отогнать. Мин И и Хэ Сюань. Его брат и демон Черных Вод. Молодой мастер Ши и Мин-сюн. Чего он не замечал раньше? О чём было время подумать сейчас. Может, о пустоте в чужих глазах — ни ненависти, ни интереса или мрачного ликования — пустоте и только, настолько всеобъемлющей, что не спрячешься, не позовешь никого на помощь — а звать теперь было и некого. Эта пустота мелькала то тут, то там столько, сколько они были знакомы. Но он — глупец — ни разу не спрашивал, хотя и замечал довольно часто поначалу, лишь тащил друга за руку в новую авантюру, грозящую появлением искр в чужих глазах. Оживший взгляд был чем-то, ради чего стоило рисковать и жизнью и всем остальным. Мертвый взгляд был тем, что необходимо — так же срочно и неотложно как дышать — исправить. Ши Цинсюань наконец понял и причины такой тоски — скорее мертвой отстранённости — и напускное равнодушие к своей персоне, и дерзкие слова, что никогда — ровно до последнего — не совпадали с действиями. А ещё он понял, что всю жизнь гонялся за призраками. Не теми, что портили жизнь смертным, а теми, что никогда не существовали — а может и существовали, но лишь в чьём-то разыгравшемся воображении. От осознания не хотелось рвать последние волосы на голове или выть волком от всей глупости своей жизни. Но от осознания в душе почему-то стало ужасно тяжело. Что-то грузно трепыхалось и билось о рёбра — уродливые и переломанные золотые прутья клетки, в которой раньше пели райские птицы, а теперь завывала пустота. От неё было не сбежать и не скрыться. Оставалось лишь смириться. Смириться с дырой в душе, потухшим взглядом и переломанным телом. Смириться с тяжёлым дыханием. Как же он до этого дышал в одиночестве?... *** Судьбу никогда не волновало, чего он хотел. Проснуться пришлось. Одеяло давило на тело грузом в тысячи тонн, а тишина, не нарушаемая даже шелестом прибоя, смотрела миллионом глаз. В Чёрных Водах неоткуда было взяться звукам — ветер покинул эти места, унеся с собой последние крупицы жизни не так давно. Хэ Сюаню не нужно было дышать — демоны не дышат, мертвые не дышат. Но возникало необъяснимое чувство, будто он задыхался: горло стягивали верёвками, а в лёгкие влили ледяной воды. Не ощущение того, что он снова тонет — как жизнь медленно, не желая покидать измученное тело, ускользает из сжатых пальцев, оставляя невесомый поцелуй на лбу, — ощущение, что лёгкие вновь наполняются водой, разрываются и тяжелеют. Это чувство не преследовало его никогда. Но почему-то давно похороненные воспоминания о том, как он умирал, решили всплыть, тревожа зеркальную поверхность черного моря, пуская круги по воде. Он вышел к берегу, до боли щуря глаза, пытаясь найти в горизонте какое-то решение. Мысли продолжали мерзко смеяться в голове своего хозяина, ускользая — осыпаясь песком сквозь пальцы. Какой смысл был сейчас во всем этом? Все нестерпимые пятьсот лет он жил местью. Он жил ради мести. Мести, что так нелепо случилась. Можно сказать, он был даже доволен собой. Рука не дрогнула, а мысли не спутались. Противные и вязкие чувства не взяли над ним верх, позволив всему случиться. Демон не жалел ни о чём. Всё случилось так, как должно было случиться, а о другом исходе даже думать было глупо. Но ещё глупее было то, что мерзкое чувство тяжести в лёгких не пропадало. Горизонт, такой же мертвый и темный, не давал ни на что ответов. Он лишь смотрел в ответ, будто спрашивая: "Что ты хочешь услышать? Я не могу проронить и слова." Он не хотел услышать что-то конкретное. Тишина Черных Вод его устраивала более чем. Устраивала ровно до этого момента. Она никогда не была такой давящей. Виски сжимали чьи-то слишком сильные и грубые ладони. А когда-то они были в мягких и нежных руках, летним бризом, проводящим по волосам и забирающим, будто были и правда лечащими, всю боль. Руки легки как и смех, и ничего незначащие слова о том, что всё будет хорошо. Легки как вино, что лилось реками. Бордовыми и жидкими, вязкими и сладкими. Вино лилось практически кровью. Кровью он зачеркнул все эти воспоминания. Вычеркнул, разорвал на крошки. Вот только прах их по ветру не пустил — в Черных Водах не было ветра. *** Идти куда глаза глядят было гораздо проще, когда эти глаза не были помутнены усталостью и голодом. Идти всегда проще, когда обе ноги целы и легки. По бесконечным полям идти, слушая шелест придорожных трав и тихие смешки рабочих. Идти по неизвестным дорогам, слыша далёкое щебетание птиц. Останавливаться под случайным деревом, чувствуя невесомые касания друга-ветра — он ничего не забывал, ветер помнил человека, столь долго пользовавшегося его милостью. Ветер будто пел ему какую-то старую колыбельную, он пытался слушать внимательно, но отчего-то смысл всегда ускользал. Идти было долго, далеко и тяжело. Но Ши Цинсюань решил, что во что бы то ни стало он должен был дойти. Раз некуда возвращаться, то какая разница куда и как идти. Везде ждёт одно и то же. Разве что, одна вещь, что всегда была рядом, могла придать немного блеска в его нынешнюю жизнь. Жизнь и её подобие. По крайней мере, ещё живая часть души надеялась на это. Он шёл к мору долго и упорно. Останавливаться приходилось часто и надолго — дышать было тяжело. В одиночку идти тоже было тяжело. В дороге слышался его голос, радостно щебечущий о какой-то сущей ерунде и чужие монотонные ответы. Они шли нога в ногу. Шаги раздавались по дороге — лёгкие невесомые как пёрышко. Пёрышком чувствовалось лишь желание действительно остаться здесь. Лёгким и прозрачным — дунь и оно улетит далеко-далеко. Улетит, наверное, к морю. К морю, куда он шёл. В дороге лишь тишина. Не с кем было поговорить — никто не слушал. Никого не было рядом в длинном и изматывающем путешествии без цели и смысла. Его не было рядом. И уже не будет никогда. Наверное не будет. Не было уже желания увидеть его, вопросы тоже не мучали. Лишь скребущее чувство под сердцем осталось. Чувство брошенной тряпичной игрушки. Игрушки, у которой отвалилась нога и жестокая рука ребёнка выбросила её на улицу — там ей самое место. Он тоже был выброшенным в какой-то мере. Только в отличие от игрушки у него ещё оставались какие-то шансы жить дальше. Он мог двигаться, сам себе пришить ногу, сам уйти от злополучного дома подальше. Но он был схож в одном с куклой — ни у кого из них не было воли. Поэтому он отчаянно уцепился — кошкой в бантик на ниточке — за мысль увидеть море. Может, ему нужно было это сделать, чтобы попрощаться с братом. Может, чтобы морской мягкий воздух позволил вздохнуть свободнее. Может, потому что кроме ветра и моря у него ничего больше не было. Дышать почему-то легче не стало. Оставалось лишь грустно посмеяться от несбывшегося детского чаяния. Золотой песок под ногами — тёплый от дневного солнца. Приятный. Цинсюаню некуда было торопиться. Возможно, он проведёт эту ночь здесь. На тёплом песке, убаюканный шумом прилива и далёкими криками моряков. Здесь он мог всё обдумать спокойно и без спешки. В большом городе ему не хватало свободы даже вздохнуть полной грудью — здесь же хотелось кружиться до изнеможения в теле и кричать до потери голоса, до лающего кашля и одышки. Здесь было спокойно, будто не произошло ничего ужасного в его жизни. Будто все, кого он любил, были ещё живы. Наверное, неплохо бы остаться здесь навечно. Закат у моря всегда переливался миллионом красок. В безоблачные дни фейерверком, застывшим в небесах. Красный румянец туч и розовое смущение горизонта. Золотой шар, отчего-то прячущийся по ночам, боящийся мрака, что разгонял своим сиянием, уплывал. Водная гладь зеркалом отражала всё, что видела, будто маленький ребёнок, повторяющий за взрослыми. В воде все краски были ещё ярче. Ши Цинсюань всё не мог насмотрелся на это ещё в детстве. А сейчас не мог тем более. Солнце скрылось окончательно, оставив после себя брызги ярких красок на стремительно темнеющем небосводе. Но вода ещё сохранила в себе и золото огненного шара, и персикового цвета закат. Море в этот вечер было спокойным. Цинсюаню нравилось, как в это мгновение вода чем-то напоминала его самого: такая спокойная, уже ничем не волнуемая, лишь отражающая дальние огни, она в скором времени утратит и их. Юноша устремил взгляд в небо. Ещё недостаточно тёмное, чтобы зваться ночным, оно не блистало миллионом звёзд. "Сегодня они и не покажутся," — одними губами прошептал он своим мыслям, продолжая бесцельно блуждать взглядом по пустому полотну неба. Вода колыхнулась, но Цинсюань не обратил на это особого внимания — он был занят созерцанием неба. Да и какая разница что там может быть? Демон или человек, он никому не был способен навредить, да и убежать бы не смог, так что лучше просто оставаться в прежнем положении, не беспокоясь по пустякам. Из воды показался чей-то тёмный силуэт. Тёмный силуэт смерил сидящего на берегу мрачным взглядом, стоя в воде примерно по пояс, и помотал головой. Он вышел из воды тихо — движения и плавность кошачьи — и также тихо сел на песок рядом с юношей. Никто не проронил ни слова. Цинсюань узнал этого человека сразу же. Скорее даже почувствовал, нежели узнал. Он старался не смотреть на него, полностью отдавшись созерцанию неба, впрочем, всё ещё не показавшему ни единой звезды. В голове бывшего божества промелькнула тень страха, когда силуэт приблизился, но также быстро она пропала, уступив место мрачному безразличию. Демон Чёрных Вод не убьёт его — сам же клялся, что не убьёт, — а до всего остального ему дела уже не было. Вообще, за всё время, проведенное в одиночестве, он будто во сне видел всё пережитое ими. Он думал, будто Мин-сюн, а на деле Хэ Сюань, всё же не могут быть такими разными, как ему показалось. А может, он был просто поразительным глупцом всё это время. Но кем бы он ни был прошлого не изменишь, а своих действий не вернёшь. Вот так и оставалось думать о том, что для когда-то близкого человека он теперь никто. Был ли он никем в прошлом? В прошлом это должно и остаться. В настоящем были он — смертный с поломанным телом, Хэ Сюань — демон Чёрных Вод, и море. В настоящем они были друг другу никем. Ши Цинсюаню нечего было сказать конкретно этому незнакомцу, но что-то внутри подсказывало, что ничего говорить и не нужно. По крайней мере пока. Может, они больше и не близки, но странное ощущение кого-то рядом действовало на его измученную мыслями голову успокаивающе. На него небесной карой снизошло смирение — теперь он примет что бы то ни было от судьбы. Он всё ещё не мог опустить взгляд на рядом сидящего. Воздух стал холоднее. Хэ Сюань был абсолютно без понятия, что натолкнуло его явиться на этот пляж. Может, Ши Цинсюань слишком близко подошёл к воде, впервые на его памяти, после шумного окончания этого спектакля в пятьсот лет. Какая-то частичка остатков его души сказала, что просто так этот человек к морю бы не притащился, да ещё и больной, и покалеченный. А ещё что-то внутри очень хотело увидеть кого-то знакомого — увидеть кое-кого знакомого. Что же, других планов на эту ночь у него всё равно не было. Он увидел перед собой обычного человека. Возможно, немного несчастного человека, смотрящего в небо как-то слишком пристально. Черновод увидел юношу со спутанными волосами в обшарпанной одежде — вид обычного нищего с городских закоулков. От увиденного на мгновение захотелось развернуться и уйти. Уйти навсегда и бросить наконец этого идиота. Но упрямство ему уйти не дало. Вместо этого он молча сел на песок рядом. Мозг упорно отказывался работать, а слова, крутящиеся в голове, так и не смогли найти путь к языку — слишком много их было и слишком сильно они перепутались между собой. Они сидели молча. Оба глядели в небо, буравя темные облака взглядами. Слышалось лишь тихое и сиплое дыхание Ши Цинсюаня, почти сливающиеся с шуршанием волн о песок. Хэ Сюань повернул голову в сторону рядом сидящего. Раз никто пока не собирался говорить, то может хотя бы посмотреть было неплохим решением. Он отвернулся почти сразу же, шумно вдыхая. Взгляд чужих глаз был пустым, пустым абсолютно — пересохший колодец и черная дыра. Когда-то яркий, горящий словно бенгальские огни, взор погас, оставив помутненные серой дымкой очи, безэмоционально смотрящие в такое же пустое небо. Полные жизни и чего-то неуловимого глаза опустели настолько, что не будь они знакомы так долго, Хэ Сюань мог бы подумать, что перепутал этого человека с кем-то другим. Ему стало дурно. — Так дышать тяжело, ха... — внезапно произнёс Ши Цинсюань, будто ещё витая в своих мыслях. — Подумал: может у моря воздух будет легче? Хэ Сюань молчал. — А вот нет, снова ошибся, — грустно усмехнулся он и поднялся с песка, — лучше так и не стало. Он медленно, явно устав после долгой дороги, направился ближе к воде. Хэ Сюань смотрел на это ровно два мгновения перед тем, как встать самому. Он протянул руку, чтобы Цинсюань мог об неё опереться. Мысль внезапная и абсурдная, но он не успел её как следует обдумать: его руки аккуратно коснулись. А затем и навалились уже тяжелее. Хотя тяжестью это было сложно назвать. Ши Цинсюань почти без колебаний принял его помощь. Не то чтобы это действительно походило на неё, но всё же. Почему-то, сам Цинсюань этому никак не удивился: "Терять мне всё равно нечего, даже если он сейчас убьёт меня, у меня не будет никаких сожалений." Вода мягко омывала ступни, облизывая лодыжки, приятным теплом окутывая ноги. Цинсюань улыбнулся, но Хэ Сюань не увидел в этой улыбке ничего искреннего — лишь отголосок прошлой реакции организма. Цинсюань продолжил: — Знаешь, вот ты сейчас рядом и мне кажется, что, — он остановился и глубоко вздохнул несколько раз, — мне лучше. Наверное. Хотя может я это всё себе надумал и мне кажется. Мне много что кажется в последнее время, ха-ха! Может у меня даже и не болело ничего! А может мне даже ты кажешься. Ты ведь настоящий, да? Хэ Сюань не знал, что на это ответить. Мысли снова наводнили его голову. Его точно спрашивали не о том были ли он когда-либо настоящим, как много он врал и сколько претворялся, но именно об этом он задумался. Его руку сильнее сжали — жест цепляющегося за тростинку утопающего, — он слишком долго не отвечал. — Да даже если и нет, настоящее вот море, — Ши Цинсюань шаркнул ногой по воде, вызвав смешные брызги, — оно всегда настоящее. И упасть туда можно тоже по-настоящему. Как думаешь, Хэ-сюн? Хэ Сюаня передёрнуло: по спине предательски пробежал холодок. Он сам сейчас будто упал в ледяную воду, осознанием ударившую его в затылок. Сейчас рядом с ним стоял такой же мертвец, как и он сам. Это ощущалось неправильно, так быть не должно. — Давай отойдём от воды, — выгнул он брови и попытался оттащить человека от воды, но тот внезапно решил упираться. — А что не так? — Цинсюань наконец посмотрел на него. Прямо в глаза. Столь пустой взгляд, не отражающий ни звёзд, ни Луны. Хэ Сюань не выдержал и отвёл глаза на воду. — Ты упадёшь, — как можно твёрже попытался сказать он, но голос предательски дрогнул. — А-а, — задумчиво протянул Цинсюань, — я упаду, а ты не будешь меня ловить. Точно. Я буду мокрым и холодным, и ты снова уйдёшь. — Ты утонешь, если упадёшь в воду, ну-же, пойдём, — он снова потянулся к берегу, на этот раз Цинсюань расцепил ладонь, до этого державшую его. Руки человека беспомощно повисли. — Утону? Потому что я теперь слабый? — слабо произнёс он, делая в воду ещё один шаг. Хэ Сюань неосознанно шагнул за ним. Цинсюань медленно покачал головой. — Да какая уже разница: утону — не утону? Кому вообще есть до этого дело? Только не говори, что тебе есть. — О чём ты... — что-то внутри демона точно знало, почему он начал говорить об этом сейчас. Ему не нравилось, куда всё шло. — Тебе же теперь, наверное, на всё наплевать. И на меня, и на всех остальных. Так не говори, что тебя это заботит, —Цинсюань смотрел на море, куда-то за горизонт, — а я помню, что тебе было не всё равно. Как-то по ощущениям очень давно это было. Я же не такой идиот, каким меня считаешь. Видел, как ты жил, хоть и бубнил что-то, хоть и думал, что никто не видит. Понимаешь, у тебя был живой взгляд, и ты... Ха... А сейчас что? — Что... — Черновод тихо выдохнул. — А сейчас нет. И это моя вина в какой-то мере. И брата. Мы перед тобой очень виноваты. Бедная твоя семья, — он снова покачал головой, — бедный ты человек. — Что за чушь ты начал нести. Это холод тебе в голову ударил, говорю же выходить из воды, — ему было почти наплевать на эти слова. Почти. Он не хотел слушать дальше. В груди что-то скребло и отчаянно просило остановить этот разговор. — И я тогда был жив тоже... — послышался тихий смешок, и Цинсюань резко обернулся. Взгляд его стал пронзительнее — ледяной вихрь и буря — и больнее. Он будто и совсем не пытался даже придать ему напускной живости, что вызвало у Черновода дрожь в кончиках пальцев и ком в горле. — Бред, — выплюнул он, стараясь не сводить взгляда, хотя очень хотелось сбежать от этого бездушного и пустого взора, — Ты всё ещё жив. В ответ Цинсюань рассмеялся. Его смех раздался звуком ломающегося сухостоя. Такой же мёртвый, как и его взгляд, как и человек, стоящий перед Хэ Сюанем. У него не было никаких причин смеяться сейчас, но таким он был всегда – лёгкий и невесомый ветер, смеющийся всегда, вне зависимости от обстоятельств. Хэ Сюань не верил его смеху в половине случаев: он скоро понял, что тот смеялся ради того, чтобы хоть чем-то заполнить тишину. Сейчас заполнять тишину не нужно было. Ши Цинсюань закашлялся. Тяжело хрипя он опустил голову. Хэ Сюань продолжил стоять на месте, будто вросши ногами в мокрый песок. Всё ещё пытаясь отдышаться Цинсюань произнёс бескровными губами: – Не смеши меня, пожалуйста. Жив? Я ведь не ослышался? – Жив. Ты прямо сейчас можешь пойти и жить свою жизнь как нормальный человек. Не отрицай, можешь. Но сначала выйди из воды, – Цинсюань в ответ снова улыбнулся. На этот раз снисходительно. Тень усмешки пробежала по его измождённому лицу. Хэ Сюаню сейчас впору бы злиться, метать глазами молнии и махать руками от возмущения. Почему стоящий перед ним так смотрел? У него не было прав так улыбаться ему. Ши Цинсюань ведь знал, знал прекрасно весь его путь. Так почему он себя не потерял, почему он жил – нехотя, собрав в себе всё своё слепое упрямство, а Цинсюань стал таким. В большей мере Черноводу было наплевать, что с ним станет, но сейчас, стоя по колено в ледяной воде и улыбаясь настолько отчаянно, бывший владыка ветров заставил что-то в его груди болезненно сжаться. – Что с тобой стало? – Стало? – взгляд юноши подёрнулся серой дымкой. Казалось, ледяной ветер нисколько его не заботил. На самом деле ему было жутко холодно, но холод этот не казался ужасным. Внутри него самого сейчас была такая же ледяная вода. Всё стало как-то легко с появлением хозяина Черных Вод перед ним. А что было до этого уже не важно. – Разве это не то, что со мной сотворили? – Сотворили? – полушёпотом повторил Хэ Сюань. Он не мог злиться как бы ни хотел. У него ничего не выходило как он хотел. Не должно было всё так обернуться. Он не должен был сейчас стоять здесь, растерянно смотря на живого мертвеца, он не должен был чувствовать, что дышать – ему ведь это даже не нужно – становится тяжелее. Не должен был неуверенно тянуть руку. Цинсюань кивнул. Он смотрел на протянутую к нему бледную руку. Порыв ветра резко пронёсся по морю, взметнув чёрные рукава одежд Хэ Сюаня, взлохматив его собственные волосы. Он снова улыбнулся. На этот раз Хэ Сюань заметил в чужих глазах огонёк – крохотную звёздочку в чернильном небосклоне – не угасший через мгновение. В горле спёрло. А Ши Цинсюань поднял на него глаза. Он улыбался на этот раз по-настоящему. Но улыбка была полна боли – эмоции наружу, обнажая переломанные кости и уродливое, изорванное, полотно души. Он отошёл в воду ещё на шаг, но Хэ Сюань не заметил – он смотрел в его лицо, будто видел его впервые в жизни. Он не улыбался так никогда. Он не должен был. Был ли смысл в том мгновении, когда им стало легче? – Знаешь, я никогда не думал раньше, что дышать в одиночку так тяжело, – огонёк перед ним пропал внезапно – он даже не уловил этот момент. Чужой голос резко погас, сменившись всплеском воды. Звёзды мерцали над всё ещё не опущенной мертвенно бледной рукой.