Территория огня

      Вокруг всё горело, языки пламени поднимались вверх, чтобы исчезнуть в чёрном небе, рассыпали искры и скорчивали металл и пластик. Лопалось стекло. Начо казалось, что полурасплавленные и кипящие кусочки отлетают и впиваются в кожу, словно тот осколок черепа, вонзившийся в плечо. Был ли то момент, когда к нему пришло смутное осознание, что рано или поздно.? Поздно, уже поздно.       Зарычав, Начо швырнул канистру с остатками бензина в огонь и туда же кинул перчатки. Пламя вскинулось с новой силой, и раскрасило его фигуру красными и оранжевыми отсветами. Раньше красный цвет был личной территорией, но её отжали и ещё поглумились. Раньше он был настолько наивным, что любил огонь, а теперь прозрения наступали одно за другим, сжигая его тело и душу. Что у него осталось?       Пора было сваливать.       Позволив красному ещё раз отразиться в его глазах, Начо отвернулся и опустил голову. Руки от усталости почти не слушались, одежда, несмотря на все старания, провоняла бензином, а в животе ныло от голода. И ведь ещё не всё, нельзя просто зайти домой, опустошить холодильник и завалиться в кровать, потому что они вот-вот позвонят. И ещё заехать в ресторан, и на новую точку, чтобы проверить, как идёт работа…       Надо успокоиться. Всё, что было сделано сегодня, пойдёт на пользу. Даже к таким бездушным тварям, как семейство Саламанок, можно найти подход, если знать, что они любят. Лало любил представления и огонь. Когда Дону доложат о произошедшем, и он побежит смотреть новости, то получит два в одном. Конечно, ему очень понравится, он присвистнет, поставив руки на пояс, прикованный к зрелищу на экране, и подумает, что его умный лейтенант может стать доверенным лейтенантом. Тем, кому можно раскрыть планы.       Как потом распорядиться этим доверием?       Нахмурившись, Начо сильнее сжал руль и чуть вдавил газ. Даже не будь приказа Фринга, он бы делал то же самое, просто чтобы стереть удовольствие с лица Лало. Каждая из этих улыбок казалась той, после которой последует выстрел в лоб его собеседнику. Посмотрим, как он будет улыбаться, когда перед смертью услышит, кто сделал его любимого дядюшку обосранным паралитиком. Навечно закрыть его глаза, чтобы перестал разглядывать, потому что это было хуже, чем то, как пялились Туко или Гектор. Их взгляд не заставлял гореть от смущения. И отрубить ему руки, потому что каждое похлопывание по плечу вызывало агонию в теле, которую приходилось мучительно скрывать.       Если бы не участие Фринга с его шестёрками, ситуация была бы даже приятной. Или нет.       Завершив все дела так, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов, Начо вернулся и припарковал машину. Выйдя из «Джавелина» и закрыв дверь, он улыбнулся и покрутил на пальце ключи: тачка оставалась последней вещью, что ещё хоть немного радовала. А в доме горело больше света, чем обычно. Опять Эмбер и Джо затеяли какую-то хрень, вроде уборки под коксом, когда после неё оставалось ещё больше мусора, чем было. Иногда возникала мысль избавиться от них обеих, но это было бы словно выкинуть на улицу домашних кошек. А так на них в целом было хотя бы приятно смотреть, и у Эмбер иногда получалось неплохо готовить. Этим, похоже, она и занималась, потому что из кухни вкусно пахло. И да, намного лучше, чем обычно. В животе заныло с удвоенной силой.       — Джо, Эмбер! Вы тут? — на ходу сбросив куртку и убрав оружие на замок, Начо зашёл в кухню. — Что готовите?       — Энчиладос, — ответила Джо, не отвлекаясь от отвлекаясь от нарезания зелени. — Я не знала хороший рецепт, но твой босс научил. Он такой классный.       — Какой босс? — тело отреагировало быстрее мозга: прокатившийся по спине холод покрыл мурашками.       — А у тебя он не один? — отодвинув дверь, с веранды на кухню вошёл Лало в фартуке и с закатанными рукавами рубашки в весёлый синий цветочек. Он широко улыбался. — Привет, Игнасио.       — Нет, я просто удивлён. Ты сказал, что сегодня я тебе не нужен, и мы завтра займёмся чем-то важным.       — Да, да, помню. Извини, что без приглашения, — он примирительно поднял ладони, а потом снял фартук и небрежно кинул его на стойку. — Но я подумал, что после такого денька ты точно захочешь плотно поужинать. Вот и зашёл, а твои подруги меня любезно пригласили. Я принёс хорошее вино, кстати. Ну же, Игнасио, только не говори, что ты и сейчас не голоден!       — Вообще-то, очень голоден! Переоденусь и приду, дай пару минут, — улыбка вышла слишком через силу, и глаза Лало недоверчиво сверкнули. Подумал, что верный лейтенант решил сбежать. Может, это и не самый плохой вариант, но его последствия…       — Да, милый, смени прикид. Воняешь, как заправка, — поддержала Эмбер и полезла за бокалами, а Лало кивнул.       Снова улыбнувшись, Начо вернулся в гостиную, а оттуда, бегом, в свою комнату. Первым порывом было схватить оружие, но Лало его увидит, точно увидит, и сделает выводы. Лучше нож. Маленький выкидной нож. Только где он? Точно был в ящике стола, но теперь там пусто. В тумбочке? В шкафу? В коробке из-под телека? Нет, а время идёт. Всё, придётся защищаться тем, что попадётся под руку. Нужно возвращаться.       Начо вышел из своей комнаты, пытаясь восстановить дыхание, и только на пороге кухни вспомнил, что не переоделся, и бросился назад. Стянув джинсы и чёрную водолазку, в которых работал, он надел первое, что попалось под руку: красное поло и чёрные брюки. А незваный гость и девушки тем временем уже переместились на веранду. Нет, нельзя паниковать, нельзя хоронить себя раньше времени. Какой совет дал бы Майк, если бы сейчас узнал о том, что происходит? Действовать, как обычно, усыпить подозрения, помнить о том, что животные легко чуют страх. Они могут закрыть глаза много на что, но не на страх.       — Ещё не остыло?       Начо зашёл на веранду и уверенно сел на своё место за столом — напротив Лало, посмотрел ему в глаза так же долго и пристально, как смотрел тот. На тарелке уже ждала порция запечённой под соусом тортильи с начинкой. Рассыпчатый ароматный фарш с овощами в тонкой лепёшке и нежные сливки, создавшие сверху румяную корочку, украшенную травами и специями. Наверное, это из-за стресса оно выглядит и пахнет слишком аппетитно. В центре стола горели свечи, порождая больше теней и страха, нежели романтики.       — Что ж, сегодня — твой второй шанс насладиться отменным рецептом от дома Саламанка, не упусти его! — Лало подмигнул и налил всем вина. — Хочу выпить за дело, в котором наш дорогой Игнасио сегодня преуспел. И так красиво преуспел, вы бы видели! Но не спрашивайте меня сейчас, девушки, завтра в новостях покажут.       Может, Эмбер и Джо в кои-то веки просекли ситуацию, потому что молча подняли бокалы. Они все вчетвером чокнулись и отпили прекрасного белого вина, а потом принялись за ужин. Энчилада оказалась слишком вкусной. Очень острая, вместе с этим она таяла во рту и едва не заставляла мгновенно расправиться с этой порцией и умолять об ещё одной. Даже присутствие врага и дикая тревога не могли испортить удовольствие. Лало отслеживал каждое движение ножа в руке Начо, и как вилка поднимается к его губам. Он смотрел, как кусочки приготовленного им блюда исчезают в таком красиво очерченном рту и проходят по горлу, заставляя чуть вздрагивать кадык. Начо ощущал этот впивающийся взгляд и то, что щёки от него горят не меньше, чем язык от перца. Не важно, вкусно. Что заставляет Лало так смотреть? Он хочет подавить, напугать или раздевает взглядом? Всё вместе, и этот букет вкусов где-то в глубине души хотелось распробовать. Нет, в глубине тела. Может, стоило взять те такос? Но он не взял, потому что их приготовил Лало Саламанка. Его стряпня не заслуживала любви, даже показной. Сначала энчилада, потом такос, а дальше что? Понравится его лыба, понравятся его уродливые рубашки, понравятся его методы? Почему голодному желудку нельзя объяснить даже таких простых вещей?       — Очень вкусно. Рад, что ты оценил мою работу. Как ты так быстро узнал о том, что я сделал? Прошла всего пара часов, — это был логичный вопрос, Лало не должен начать подозревать больше. — За мной кто-то присматривает?       — Нет, зачем? — Лало промокнул губы салфеткой и снова улыбнулся. — Я решил лично выяснить, как ты проводишь время, если дать тебе свободный вечер.       — Я хорошо выполняю свои обязанности. Всем иногда нужен выходной. — С какого момента он следил? Как сумел сесть на хвост и остаться незамеченным? Для чего пришёл сюда?!       — Да причём здесь это? Брось, в бизнесе к тебе нет нареканий. Я просто хотел узнать, всегда у тебя такое угрюмое и напряжённое лицо, или только когда я рядом? Может, мне нужно сделать что-то со своим чувством юмора?       — Что вы, Дон Эдуардо, он всегда очень серьёзный, — Эмбер захихикала. — Начо не смеётся, даже если мы смотрим комедии.       — Да-а, он, кажется, ничего из кино не любит, — Джо надула губы, а потом прыснула. Девчонки понимали, что происходит, и пытались спасти, или просто как всегда были куклами с красивыми мордашками и говорили, что в голову взбредёт?       — Ничего себе! А я обожаю кино! Особенно вестерны. Пиф, паф, погони, приключения, такая драма, — Лало причмокнул и захохотал. Начо нужно было как-то выдавить из себя ответный смех, ведь Дон всегда оборачивается посмотреть, оценена ли его шутка. Но не вышло издать и смешка. — Ох, Начито, не хотел бы я быть тобой. Скажи, а что тебе вообще нравится? Может быть, футбол? Или садоводство? Рыбалка? Как хрустят в руках американские зелёные бумажки?       — Не футбол, бокс. Гонять на тачке, — Начо пытался сообразить, как выкрутиться, но его мозг почти парализовало. Он просто хотел ещё энчилады. — И работать. Мне очень важен наш с тобой бизнес. И твоё расположение.       — Правда?! — Дон выпучил глаза и уставился. — А я всё смотрел на тебя и переживал, что ты меня ненавидишь!       — Нет! Я не… С чего ты так решил? Из-за того, что я не болтун? Туко не переносил, когда трындят, Дон Гектор тоже не был любителем чесать языком попусту.       — Туко и дядя тебе очень сильно доверяли, и теперь они вне игры. Когда человек любит пообщаться, то куда проще узнать его, определить, заслуживает ли он, чтобы на него полагались. Конечно, у тебя есть свои плюсы — ты не отсвечиваешь, не задаёшь лишних вопросов, наблюдаешь, а потом оп! Берёшь и делаешь! Сказка, а не партнёр. И вот у меня закралось сомнение: а не слишком ли всё в тебе хорошо?       — Сочту за похвалу. Я стараюсь быть для тебя лучшим. Не уверен, что тебя устроит что-то иное.       — О-о, так это — амбиции? Люблю амбициозных ребят, — Лало откинулся на стуле и заложил ногу на ногу, покачал стопой. За его поясом торчал пистолет. — Я говорил об этом с Туко. Он сказал, что ты отлично вписывался на своём месте, но давать тебе должность получше — нет и нет. Ты же из низов, так что деньги и власть мигом вскружат тебе голову. И кто знает, какие секреты скрывают эти большие красивые глаза? Его детектор лжи на тебе не работал. Но то, что ты провернул сегодня, ты мог делать и раньше. И, я уверен, делал.       — Ты сказал, что мы должны вредить бизнесу Чилийца при любой возможности. Такая появилась, и я сразу ей воспользовался. Я всё сделал правильно, здесь не было вариантов, — по шее Начо потёк пот. Может быть, ему стоило съесть побольше энчилады, вдруг это был последний ужин? Огонь перца уже начал разъедать желудок, и всему телу стало горячо. «А я тебя предупреждал», — сказал Майк в ответ на плохо завуалированную просьбу о защите. Он был прав, но какой теперь толк от его слов, когда Лало уже здесь и собирается расставить точки над и?       — Варианты были, Начито, как тебе такой: наш дорогой любитель курочки предоставил тебе эту возможность. Ни пальбы, ни мокрухи, прямо прогулка в стиле Цезаря, и даже круче, потому что после ты спокойно ушёл. Так легко и элегантно провернуть подобное дельце не каждый способен. Тут нужен либо филигранный расчёт, либо огромная удача, либо помощь со стороны.       — Я готовился к худшему, это был большой риск. Но я готов рисковать. Думал, ты посмотришь на всё завтра в новостях, но вышло даже лучше.       — Да, образ мужественной фигуры на фоне пламени ещё надолго засядет в моих мозгах, не спорю. Но с твоим выражением лица я смириться никак не могу. Считаешь, что я ничего не замечаю? Игнасио, ну, не пялься в тарелку, подними лицо. Во-от, глядите, девушки, он же ненавидит меня до глубины души! Даю голову на отсечение: ненавидит меня и весь наш бизнес в придачу, и бедного моего дядюшку ненавидит, даже не знаю, чем он это мог заслужить. Ты защищаешь чужие интересы, парень. Не мои.       — Я объясню. Только позволь девчонкам убрать посуду, — нужно было попытаться спасти хотя бы их.       — Да, мы ничего хотим узнавать про ваш бизнес, Дон Эдуардо, — Джо посмотрела на Лало умоляюще. Эмбер не поднимала глаз от вилки, которую сжимала в руке, и её губы дрожали.       — Хорошо, но поклянись, что объяснишь всё честно, — увидев кивок согласия, Лало достал сигареты.       Пока он прикуривал одну от свечки, девушки трясущимися руками собирали посуду, кидая полные ужаса взгляды на пистолет. Но бояться было уже бесполезно — либо они трое умрут сегодня, либо нет. Зависит от того, увлечётся ли Лало новым шоу.       Собравшая все тарелки в одну шаткую пирамиду Джо подошла к двери в кухню, Эмбер открыла ей, и они обе исчезли с глаз. Может, успеют убраться из дома, из города, из страны… Вряд ли, скорее всего будут сидеть, обнявшись, на диване, и прислушиваться — не прозвучит ли выстрел.       — Ну? Приступай, — Лало больше не улыбался.       Бах!       Начо и Лало одновременно вскочили с мест. За матово-прозрачной дверью веранды были видны силуэты девушек, собирающих с пола осколки; Лало стоял, вытянув руку, и дуло его пистолета казалось маленькой чёрной дырой, которая засасывала в себя жизнь. Тяжёлый взгляд широко открытых тёмных глаз сверху вниз обещал исполнить угрозу в ту же секунду, когда будет принято решение. Он решит убить или всё же поиграть ещё немного?       — Это всего лишь посуда. Джо не очень ловкая, и она испугалась, — Начо улыбнулся. Не натянуто, потому что вдруг стало легко.       — А как насчёт тебя? Ты боишься? — Лало сделал небольшой шаг вперёд, и пистолет упёрся в грудь Начо. Он почувствовал, как твёрдый металл сминает ткань рубашки. Конечно, Начо боялся, настолько сильно и долго, что перестал чувствовать страх. Его липкий холод отступил, и огонь постепенно отвоёвывал территорию назад.       — Да, я боялся. Боялся сказать тебе прямо или даже намекать, потому что если ошибусь, то ты сразу пристрелишь меня. Ты прав, я ненавижу тебя, но это ни в чьих интересах. Это глубоко личное.       — Всё интереснее и интереснее, — хмыкнув, Лало пожал плечами и поводил пистолетом — кругами, пока не довёл дуло до расстёгнутого ворота рубашки Начо, оттянул его вниз. — Мне нравится запах бензина, между прочим. Как он смешивается с твоим собственным запахом. Любишь цветочные ароматы? Продолжай. Если будешь молчать, то я точно тебя пристрелю, терять нечего.       — Если бы я знал, что сказать, то крикнул бы тебе это в лицо. О том, как я ненавижу твои взгляды, твою улыбку, походку, твои стрёмные мокасины тоже, то, как ты хлопаешь меня по плечу. О да, это я ненавижу сильнее всего. Я закипаю каждый раз, когда ты меня трогаешь. Мне казалось, я привык к вашей семье, нашёл подход к Туко, научился угождать Дону Гектору, но ты… Ты совсем другой, ты очень умный, ты раскованный и харизматичный, ты сюда будто в телешоу приехал сниматься! Я тебя не понимаю, я не знаю, чего ты хочешь от меня на самом деле. Тебе нужен доверенный человек по эту сторону границы или просто шестёрка, чтобы катать тебя туда-сюда и развлекать?!       — Ого! Это больше слов, чем я слышал от тебя за всё время, — Лало изобразил сильное удивление, сам содрогаясь от сдерживаемого смеха. — Хм-м, кажется, я начинаю разбираться. Ты хочешь моих внимания и доверия, но при этом тебя просто корёжит от того, что я ещё ни разу не велел избить кого-нибудь до смерти, как истинный Саламанка. Даже не предполагал, что внутри такого сдержанного и угрюмого парня может клокотать вулкан противоречий.       Щёлк. Лало с усмешкой взвёл курок и повёл пистолет вверх по груди Начо, немного вжимая дуло в его кожу, потом между ключиц, вверх по шее и остановил под подбородком, заставив запрокинуть голову. Начо замер, тоже широко улыбаясь и глядя в потолок. На нём будут очень интересно смотреться красные капли и кусочки мозгов, если Лало всё-таки нажмёт на спуск. Но он не нажмёт, ему уже слишком весело.       — Так что же за чувства тебя терзают, Игнасио?       — Не могу… объяснить, — из-за упиравшегося под челюсть пистолета ответ дался Начо с трудом. Лало хихикнул и покачал головой, выплюнул сигарету, с которой расправился парой затяжек.       — Ладно, тогда покажи мне жестами или ещё как-нибудь.       — Хорошо.       Начо медленно поднял руки. Очень медленно, чтобы это не показалось попыткой вырвать оружие. Он не видел ничего, кроме лица Лало, мрачного и заинтригованного, поэтому ногтями задел пряжку на его поясе и крупно вздрогнул. Они стояли слишком близко, очень близко, и Начо не раз воображал, как оказавшись вот так вплотную с Доном, вспыхивает и сжигает его вместе с собой, лишь бы не допустить ещё одного касания и ещё одной довольной ухмылки, нового спора тела и здравого смысла. Он мечтал убить Лало так же, как тот убил беднягу-владельца отеля. Спалить заживо. Но мечты оставались мечтами, а его ладони под лёгкое шуршание дорогой ткани в дурацкий синий цветочек поднялись по торсу Лало к плечу, потом вдоль очень напряжённой руки добрались до сжатых на рукояти пистолета пальцев. Он держал крепко почти до дрожи, но никто и не собирался разжимать эту хватку.       Взявшись поверх кисти Лало, Начо отодвинул пистолет немного в сторону, так что он неприятно чиркнул по его шее, и смог опустить голову. Теперь дуло смотрело ему в лоб. Что ж, со стен и пола девчонкам отмывать мозги будет полегче, если всё пойдёт плохо. Но Лало пока не собирался стрелять, а почти завороженно наблюдал, всё ещё ждал пояснений. Пускай получает.       Начо снова сдвинул руку Лало и довёл ствол до рта. А потом обхватил его губами и чуть втянул.       — Что ты… — глаза Лало расширились от удивления, а рука дёрнулась. — ¡Maldito infierno!       Начо не хотел на него смотреть и опустил веки. Металлический вкус сочетался с солью от капель пота, которые ствол собрал с груди и шеи, он был жёстким, царапал чем-то язык и стучал об зубы. Вперёд. Кланг! Назад. Кланг! Скольких убили из этого оружия? За какие грехи? Или, скорее, просто так, потому что так повернулось. Немного быстрее, движения чуть глубже. После острых специй слюны во рту слишком много. В такой близости от смерти было на всё наплевать, и эта «свобода» возбуждала. Так смешно: его жизнь сегодня ночью зависит от того, получится ли разбудить воображение босса. Нужно жаднее, красивее, зрелищнее, пара стонов не помешает. Язык случайно коснулся пальца Лало на спусковом крючке. Если бы тот дёрнулся чуть сильнее… Стоило бы помолиться, но разве можно молиться, делая нечто настолько грязное? А ведь если бы не Чилиец, если бы не опасность для жизни отца и вся эта жгучая ненависть, и в его рту мог быть другой ствол Лало… Омерзительно! Как можно всерьёз об этом думать?       Ощутив, как от смеси стыда и адреналина вскипела кровь, Начо открыл глаза. При каждом движении вглубь пистолет почти касался его глотки, и от этого тошнило, даже наворачивались слёзы. Лало стоял, тяжело дыша, и смотрел. Его лицо покраснело, рот был приоткрыт, седая прядь упала на лоб, по напряжённой шее медленно стекала капля пота. Да, Туко сказал ему, что Игнасио Варга умный, хитрый и может без лишних вопросов навалять любому, на кого укажешь, но он ничего не сказал о том, что у его угрюмого лейтенанта такие губы, такие глаза и такое тело, что его ненависть может принимать очень интересные формы. Да, это была всецело вина Туко, иначе бы его кузену не пришлось смотреть, как этот хренов Варга сосёт грёбаный пистолет. Пристально глядя снизу вверх из-под ресниц, туго обхватывая губами, иногда облизывая и так мило теряя дыхание от неопытности, издавая эти влажные звуки, будто захлёбывался, горя и почти плача от стыда. Ну, конечно, он ненавидел. Конечно, хотел, чтобы его заметили и оценили, и готов был на любую авантюру, лишь бы блеснуть. И, конечно, мог показать это только зная, что иначе через мгновение умрёт. Он хорошо держался и был умным парнем, просто не знал, какими сильными могут быть чувства.       — Basta, — поставив на предохранитель, Лало потянул пистолет на себя, и Начо отпустил его, а потом закашлялся, пытаясь одновременно стереть слюну с подбородка, такой сконфуженный и испуганный. — Твои объяснения приняты. Вопрос в том, что дальше?       — Я могу с этим справиться, — прошептал Начо и сжал кулаки. Нет, сегодня ночью он не умрёт, но очнуться утром и обнаружить себя живым он не хотел. Адское пламя быстро поглощало его внутренности. Или это был перец?       — Можешь? Ты?!       Вдруг рассмеявшись, Лало убрал пистолет и пихнул Начо в грудь. В попытке удержаться он схватился за лацканы рубашки Дона, и они оба повалились на стол. Оплавившиеся свечи опрокинулись и потекли горячим воском на скатерть.       Начо забыл отпустить рубашку и замер, сжимая ткань, будто мял в руках букеты синих колокольчиков. Теперь ему было ясно, что не осталось ничего, на что он не согласится, ничего, на что он никогда не пойдёт. Густаво так грубо избавил от души, Лало с улыбкой расправился с телом. Это ощущение тяжести, прижимающей к столу, неудобство, слишком большая площадь прикосновения, от которого не избавиться, чужие бёдра, из-за которых пришлось раздвинуть ноги. Что бы посоветовал в этом положении Майк? Наверное, ничего, только хмыкнул бы и обозвал идиотом… Слишком поздно. Если Лало решит проверить, правдивы ли эти «объяснения», его ждёт разочарование.       Устоять от проверки было невозможно, и Лало не стал сдерживаться. Наклонившись чуть ниже, он заглянул ещё раз в глаза Начо — с расширенными зрачками, такими, будто он снюхал полный грузовик кокса, а потом поцеловал. Ожидая рычание, сопротивление, укус, попытку оттолкнуть. И ничего из этого не случилось. Начо ответил: слабо, но всё же ощутимо, так что всё тело откликнулось возбуждением.       — ¿Qué me haces, Ignacio?       Начо промолчал и попытался отвернуться, но Лало схватил его под подбородок и поцеловал ещё раз, глубже. Давно желавший открыть эти губы любым методом, даже угрозами, даже силком, он применил насилие и добился своего, заставил. А теперь, услышав вынужденную исповедь, пытался ласкать и чувствовал… Вину? Он совсем разучился видеть истину и доверять чутью, слишком понадеялся на разумные выводы и сам пал жертвой жажды контроля. Но огонь нельзя просто посадить в клетку и забыть: он вырвется, обязательно вырвется, и тогда только держись. Уже вот-вот, клетка раскалилась добела и начала плавиться. Опираясь на левую руку, Лало правой провёл по явно выступившим на сильных предплечьях Начо жилам, по его тяжело раздувающейся от быстрого дыхания груди, жёсткому животу, который тут же напрягся под ладонью, ещё ниже. Он должен был узнать, кто выиграл в этой нечестной партии.       — Ай! — дёрнувшись от боли, Лало распрямился и подул на обожжённую левую руку. Начо рывком поднялся следом и обернулся на стол: скатерть занялась от свечки и уже вовсю горела. — Чёрт возьми, Начито! И снова я вижу тебя на фоне пламени. Тебе очень идёт!       — Я и сам люблю огонь. Это моя территория, — Начо сложил руки на груди и поглядел на Лало исподлобья, как всегда. Тот как-то неловко усмехнулся, и кроме бликов и теней на его лице отражались сильное вожделение, досада и почему-то страх.       — Хорошо, я учту. Буду надеяться увидеть в твоих глазах другой огонь. И мы с тобой ещё поработаем над твоим чувством юмора, но пока разрешаю ходить с любой миной, даже с такой, как сейчас. Теперь-то я знаю, что ты не такой уж зануда: сегодня с тобой было весело. Хорошей ночи, mi corazón, увидимся завтра.       Открыв дверь в сад, Лало отсалютовал и ушёл. Начо несколько секунд стоял, задержав дыхание и пытаясь осознать, что всё ещё жив и не превратился в прогоревший уголёк, как только что мечтал. Нет, душа пока была на месте, и тело тоже, удача не спешила повернуться задницей.       Вдохнув, Начо закашлялся от гари и, сбегав на кухню, принёс огнетушитель и залил всё пеной. Он защитит себя и отца, он со всем справится. А Лало... Лало ещё узнает, каково это — гореть изнутри от ненависти и боли.