guilty pleasure

белое бедствие появляется неожиданно — впрочем, как и всегда. градоначальник скучающе рассматривает бумаги за столом, когда в другой стороне кабинета вдруг мелькает снежного цвета одеяние. секунду спустя собиратель цветов под кровавым дождём уже оказывается лицом к лицу с баем, держа наготове ятаган, бешено вращающий глазом. — ты так рад меня видеть, дорогой умин? градоначальник холодно усмехается краем губ. — моё имя — хуа чэн. — вот как… — тянет бай, вальяжно обходя князя, склонив голову на бок. — а вот мне кажется, ты так и остался умином. преданный пёс его высочества сяньлэ, что не имеет ничего своего, а жизнь готов отдать по одной лишь просьбе. хуа чэн скалится, но молчит. нельзя сказать, что бай усянь неправ, но… — да и в душе ты всё тот же никчёмный парнишка. но я заметил одну забавную вещь. — демон резко приближается, напарываясь на готовый к бою клинок, выдыхая следующие слова в губы хуа чэна. — тебе нравится быть таким, верно? тебе нравится, когда тобой пользуются. бай отстраняется, слизывая с распоротой ладони, которой он встретил удар эмина, кровь. хуа чэн не понимает, почему задерживает взгляд на языке белого бедствия. почему слушает его. почему вдруг задумывается о том, как тот выглядит под маской. растерянность градоначальника передаётся и его оружию, и в следующую секунду бай оказывается уже позади хуа, с силой, способной ломать кости, сжимая запястье. хуа чэн замирает в ожидании дальнейших действий. а бай совсем не спешит ничего предпринимать. расслабленно скользнув взглядом по демоническому оружию, белое бедствие плавным движением руки отбирает его и откидывает в дальний угол, где эмин отзывается тихим лязгом. — хотел бы — и голыми руками бы защитился. но тебя взволновали мои слова, верно, умин? — я более не умин, — демон с силой вырывается из стальной хватки и разворачивается лицом к врагу, подаваясь вперёд с намерением показать ему его место. бай не двигается, и когда лицо чэнчжу оказывается вплотную к его, собиратель цветов отшатывается сам. бай плавно наклоняется вперёд, обхватывая талию демона и самодовольно этому улыбаясь. — ну как же. тебе ведь до сих пор нравится, когда тобой вертят, как хотят, и когда используют. иначе ты давно бы уже оттолкнул меня, верно? — бай впивается в губы хуа так, что тот чувствует ноющую боль. первое замешательство сменяется злостью, и хуа чэн перехватывает инициативу, оставляя на губах врага кровоточащие следы укусов. — я не ведомый. я сам решаю- — ох, и что же ты решил? — бай снова напирает с поцелуем, попутно блуждая руками по телу хуа и стягивая бессчëтные слои одежд, касаясь там, где даже сам князь демонов не позволял себе себя касаться. тело реагирует остро и быстро, градоначальник подставляется под властные движения и старается перехватить инициативу сам, прижимаясь губами к груди и шее бая, оставляя там отметины и недовольно рыкая на мешающие белоснежные одежды; и хуа ненавидит себя не только за замешательство в драке, но и за то, что оно вызвано всего парой слов этого паршивца. но сильнее, сильнее, сильнее этого, сильнее, чем когда-либо раньше — за то, что ему это, блять нравится. сознание чэнчжу плывёт, когда он понимает, что за сотни лет воздержания, сотни лет одной лишь чистой любви к его высочеству наследному принцу, пока он никак не мог его отыскать, за все эти годы его тело даже в демонической форме изголодалось настолько, что ему нравится. нравится подставляться под властные руки, нравится чувствовать их на затвердевшем за считанные минуты члене, нравится ощущение собственной голой кожи и горячих губ поверх… но, чёрт возьми, бай?! он последний, кто должен это видеть — враг наследного принца, враг самого хуа чэна… всё это неправильно. в момент, когда у хуа будто проясняется сознание, он отворачивается, едва успевая заклинанием натянуть штаны на голое тело, и в тот же момент улыбка бая растекается тягучей патокой по лицу, когда тот таким же заклинанием наконец полностью оголяет себя. властные руки рывком ложатся на талию хуа чэна и разворачивают его вплотную к улыбающемуся лицу напротив, всё ещё полуприкрытому маской. — хочешь уйти сейчас, дорогой собиратель цветов под кровавым дождём? — он сжимает его запястье, прижимая руку к своей оголенной груди, где уже фиолетовыми пятнами расцветают засосы. засосы, которое он, хуа чэн, оставил. князю сносит крышу. — заткнись, ублюдок, заткнись — слова скомканные, пропитанные пожирающим жаром, и хуа чэн толкается в губы белого бедствия так, словно это битва не на жизнь, а на смерть, сминая его губы своими, кусая и оттягивая до кровоподтёков и приятной припухлости, что ощущается как награда, и градоначальник усмехается, выдыхая жаром в рот своего врага, прежде чем его язык врывается во влажность напротив, в страстном сражении переплетаясь с языком бая, проходясь по зубам и снова возвращаясь к своеобразной дуэли. как ни странно, бай сдаётся первым, с силой толкаясь своим языком и заставляя хуа чэна отстраниться. тот тяжело дышит, и единственный глаз влажно блестит напротив, пока его обладатель хищно облизывается. — что такое, осознал свою ошибку? — ну что т— бай обрывается на полуслове и слегка удивлённо округляет глаза, вскоре снова хитро прищуриваясь, когда хуа чэн с силой затыкает ему рот ладонью и второй рукой поднимает, прижимая к стене и вжимаясь своим пахом в его. — ты, блять, не отделаешься так просто. бай пластично выгибает спину, игриво потираясь о выпирающий сквозь брюки орган хуа чэна, словно подначивая. градоначальник рычит, впиваясь зубами в шею и выкидывая напрочь из головы все мысли о растяжке и масле. этот сученыш, блять, сам напросился. бай усянь получает лишь короткое предупреждение в виде секундной заминки и рук на бедрах, что посильнее разводят их в стороны, прежде чем чэнчжу врывается в него, лаская слух полустоном-полурыком. глаза градоначальника застилает пелена, когда он чувствует, что действительно сделал это. он, блять, прямо сейчас стоит и трахает своего заклятого врага, монстра, которого поклялся убить, у стены в самой развратной позе, что мог представить, и самое страшное — ему это блять нравится. нравится гаденькая ухмылка бая, нравится, как его маска, сползшая набок, спадает от каждого толчка всё сильнее, нравится, как выгибается в руках податливое тело, и… — какого хуя, ты, чёртова тварь? бай усянь жмурится довольно, словно услышал сладчайшую похвалу, и льнёт к плечу демона напротив, обвивая того за торс руками. — что такое, мой сладкий? — блять. ты знал, что устроишь всё так, чтобы я тебя поимел, — скорее утверждает, чем спрашивает хуа. — знал, подготовился, а меня заставил думать, что я веду, хотя сам всё это время лишь дёргал за ниточки, так? — демон распаляется от злости на бая, но ещё больше злится на себя, на то, что на эмоциях позволил собою манипулировать. тело получает импульсы злости, и с каждым новым толчком движения демона становятся всё более рваными. бай смеётся заливисто и сам подставляется под властные руки, растягивая губы в ухмылке и лишь взглядом помутневших глаз со стальным отблеском даёт понять: «о да, дорогой чэнчжу. я использовал тебя, а ты и рад, верно?». — оо, а ты не так глуп, как я считал. — бай снова отпускает мелодичный смешок и сощуривает глаза. — тогда поймёшь и то, что кончать без моего разрешения тебе сегодня не позволено. как и вести дальше. хуа чэн запоздало отмечает резкий холод в глазах бедствия, прежде, чем тот с силой толкает его к расположившейся в углу комнаты широкой софе, на живот, почти сразу наваливаясь сверху. в его движениях более не ощущается этой напускной покорности, этой сладкой усмешки, нагоняющей чувство подвоха — лишь расчёт, желание контроля и власть, что не пьянит, но позволяет получить желаемое. князь едва улавливает момент, когда его ягодицы оказываются разведены в стороны и запоздало поднимается рывком на локтях, но властная ладонь твёрдым нажимом останавливает его, прижимая к кровати. следом на члене затягивается гладкая белая лента, и до князя будто только сейчас доходит смысл слов «не кончать». — чшш, мы ведь только начали, дорогой чэнчжу. или тебе больше понравится, если я стану называть тебя умин? хуа чэн дёргается снова, натыкаясь всё на ту же тяжесть ладони на спине, не позволяющую оторвать от бархатной поверхности софы ни на цунь. он раскрывает рот для ответа, но вместо этого ощущает пальцы, бесцеремонно просунутые внутрь и играющиеся с его языком. возмущение накатывает вместе с похотью и злостью, и этим чувствам почти удаётся отвлечь своего хозяина от льющегося на бёдра масла и пальцев другой руки, что бай медленно вводит внутрь. чэнчжу запоздало дёргается, но осознаёт свою ошибку, когда за этим движением следует резкий укол удовольствия и покорный скулёж. со стыдом и тихим ужасом хуа осознаёт, что скулит он сам. — тебе понравился мой маленький трюк, умин? — бай откровенно насмехается, пока вводит в мужчину под собой попеременно то два, то три пальца, растягивая рвано и не давая ни секунды полноценного удовольствия. — понравился? хуа чэн рычит сдавленно, и из-за пальцев во рту, не прекращающих жаркое движение, звук выходит более похожим на стон. князь впивается в них зубами, пока не чувствует на языке солоноватый привкус крови — привкус маленькой победы. в сегодняшнем сражении хороша и такая. но бай, кажется, совсем не придаёт этому значения, лишь снова мелодично смеясь. — тебе настолько не терпится, милый умин? что ж, если ты настаиваешь. — белое бедствие вынимает изо рта пальцы, и в секунду, когда чэнчжу готов разразиться ругательствами, он чувствует сзади тепло, а после нечто, что заполняет его жаром и влечëт за собой накатывающее удовольствие. демон резко выдыхает, но это не помогает сдержать рвущийся стон. это, блять, гораздо лучше, чем пальцы. безликий смеётся — градоначальник уверен, что тот запрокидывает голову назад, позволяя черным, как смоль, волосам спадать на оголённые плечи — и только тогда приходит осознание, что последнюю фразу умин произнёс вслух. — можешь не сдерживаться, — нежным шёпотом выдыхает на ухо бай усянь, и плавным движением входит полностью, беря смазанный, быстрый, но каким-то демоническим чудом аккуратный темп, и зрачок умина расширяется в ответ на эти манипуляции. темп нельзя предугадать, как и нельзя предугадать само белое бедствие. лишь только демон тянется подальше от бая — тот входит с новой силой, лишь пытается насадиться — тот игриво отклоняется назад. с каждым смазанным поцелуем на спине, с каждым засосом, с каждым толчком умин всё больше теряет контроль. с губ срываются стоны и смазанные удовольствием маты, пока бай, словно совсем и не участвует в этом, самозабвенно улыбается, играясь. умин рычит, уже не скрывая своей развратной заинтересованности в происходящем и толкается сам, тщетно пытаясь хотя бы так перенять часть контроля. — о, так ты уже близок, умин? какой хороший мальчик. — тон снова резко меняется с ласки на презирающий холод: — так попроси меня. умоляй разрешить тебе кончить, и я смилуюсь. умин мотает головой, упираясь в бархат под собой и почти скулит на грани отчаяния. переспать с ним ещё куда ни шло, но умолять… князю демонов — умолять? он не согласен. бай будто прекрасно понимает его настроение. рваные толчки ускоряются, и рука ложится на член, не прекращая таких сладко тягостных ритмичных движений, каждое из которых набатом отзывается в голове умина: «разрядка разрядка разрядка». он думает, что держится до последнего, не позволяя пелене похоти захватить разум, но бая слишком много, он везде — он на его плечах засосами, поцелуями на ребрах, он внутри, он руками на члене, и умин теряется в нём, не может не потеряться. он обнаруживает себя кричащим хрипло: «я согласен. умоляю, умоляю! я ведь согласился! умоляю, позволь мне…» смех бая спасительной прохладой прокатывается по спине, и в следующий миг он резким слитным движением срывает ленту с изнывающего от желания члена. та проходится боком по напряженной плоти и под собственным натяжением разрывает её, оставляя тонкий порез. умин скулит, ощущая, как кровь стекает по члену, но тепло навалившегося сверху бая плавно перетягивает внимание на себя, и в сознании остаются лишь пьянящие толчки и долгожданное чувство разрядки, которое откликается во всём теле негой и расслаблением. умин кончает под себя, приподнимая развратно бёдра и разводя ноги в стороны, а сперма заливает дорогой красный бархат, но ничего из этого его не волнует. хуа чэн отдыхает несколько минут. хуа чэну необходима эта передышка в целых несколько чёртовых минут. как минимум для того, чтобы посмотреть баю в глаза. когда градоначальник собирается с силами и разворачивает полуобмякшее после сокрушительного оргазма тела, белого бедствия уже нет. лишь краем глаза чэнчжу ловит на периферии белые одеяния — последний жест от самовольного демона — а после вновь ложится лицом в подушки и тихо обречённо стонет. — ублюдок…