Necroverse

      Яркое рассветное солнце совсем не грело землю в это утро. Легкая прохлада окутала Чимина сразу, как он шагнул за пределы здания. Омега на ходу натягивал на себя ветровку, быстро перебирая ногами и уверенно глядя на одну конкретную спину, маячащую уже у ворот.       Он очень старался встать сегодня как можно раньше, но сейчас, когда он спал в комнате в абсолютном одиночестве, подниматься по утрам отчего-то стало сложнее. Казалось бы, должно было быть наоборот: ну кто захочет вылезать из теплой постели, из объятий своего партнера? Ответ на этот вопрос был, кажется, только у Чимина, потому что до этого каждое утро он только и делал, что вскакивал ни свет ни заря, чтобы поскорее исчезнуть из комнаты. Сейчас же он валялся на матрасе, подолгу потягиваясь, зевая или разглядывая потолок.       — Юнги! — позвал он, пусть и не очень громко, но альфа услышал его, остановился и, обернувшись, окинул парня удивленным взглядом.       Точно.       — Ты хочешь пойти со мной за дичью? — уточнил мужчина, вскинув бровь и приоткрыв калитку, выходя за нее первым и оглядываясь. Не хватало еще напороться на зомби из-за своей невнимательности.       Чимин прошмыгнул следом и, неловко прикусив пухлые губы, пригладил руками растрепанные волосы. Поднять на Юнги взгляд смелости почему-то не хватало.       Столько времени прошло с того их разговора, что было не по себе.       — Помнишь… ты как-то обещал, что научишь меня метать ножи? — осторожно поинтересовался он, и Мин, ничего больше не говоря, кивнул и закрыл калитку за Чимином.       В отличие от омеги, альфа не отводил от парня взгляда. Слегка продрогший от утренней свежести, трогательно цепляющийся за полы большой для него ветровки маленькими пальцами и, кажется, все еще боящийся поднять на Юнги взгляд после своих резких слов в тот вечер.       — Тебе некомфортно? — поинтересовался альфа напрямую.       Чимину от этой прямоты становилось не по себе, неловко. Услышав слова старшего, он разволновался и замахал руками.       — Нет, совсем не так! Просто… — он прикусил губы, замолчав, и словно начал мысленно подбирать слова в своей голове. — Прости меня за тот раз, с Ноа. Ты хотел защитить меня. Я сам не понимаю, как вообще мог сказать тебе нечто подобное. Ты ни в чем не виноват. Я так не считаю. Если кто и виноват, то это…       — Ноа, — прервал Юнги прежде, чем парень смог произнести самоуничижительное «я». — Единственный, кто виноват в том, что тогда произошло, Чимин, — это Ноа. И я не злюсь на тебя. И тогда тоже не злился, — честно проговорил он и снова перевел взгляд на понуро закивавшего Чимина.       И хорошо, что омега не начал спорить и выгораживать своего нерадивого мужика. Видимо, в глубине души или, может, даже разумом, но понимал, что Юнги на самом-то деле прав.       Дальше они шли в тишине. Альфа кожей чувствовал осторожные, словно боязливые взгляды в свою сторону, а сам едва заметно вдыхал приятный нежный запах жасмина. Знал бы он, что омега рядом с ним тоже не мог надышаться ароматом розмарина. Сильным, с совсем мягкими мятными нотами. По запаху Чимин, казалось, отчего-то мог уловить любое малейшее изменение в настроении этого мужчины. И сейчас он был очень спокоен.       — Осторожно, — позвал Юнги и, прежде чем Чимин успел споткнуться о корягу, подал парню руку. И маленькая ладонь легла в его уже более смело, чем прежде.       — А у тебя есть нож с собой? Мы же не идем зря? Мой вряд ли для этого подойдет, — решил разбавить тишину Чимин, мельком оглядев мужчину. Единственное, что он видел из оружия, — неизменный лук и колчан с потрепанными временем стрелами за его плечами.       Юнги опустил взгляд на бедренную портупею, на которой были закреплены ножны Чимина. Неудивительно, что омега не знал, что для метания подойдут практически любые ножи, иначе не задавал бы таких вопросов.       — Твой вполне подойдет. Лучше не использовать складные ножи: у них со временем расхлябываются винтики, и они хуже держат баланс, но в целом любой нож подойдет для метания. Тем более тебе лучше практиковаться с тем ножом, который ты всегда носишь с собой.       Понятливо закивав, Чимин сунул руки в карманы ветровки, надеясь, что так ему будет теплее. И этот нож на его бедре, кстати говоря, тоже принадлежал Юнги. Еще в момент их побега из погоревшего дома, при нападении зомби, мужчина отдал ему его и так и не забрал обратно. Об этом Чимин решил не упоминать.       Услышав шелест листвы и хруст опавших веток, альфа остановился и выставил перед Чимином руку, внимательно вглядываясь в заросли. По хриплому голосу было понятно, что к ним в гости с утреца наведалась парочка мертвецов. Они явно умоляли как можно скорее завершить их страдания, умертвить, чтобы остановить бесцельное существование.       Юнги не спешил доставать стрелы и портить их, он достал свой нож и обернулся на Чимина.       Парню было не по себе от их вида. Видимо, три недели без взглядов на ходячие трупы дали о себе знать. Чимин отвык от них, отвык убивать, а это было крайне плохо.       — Твой слева, — безапелляционно произнес альфа и направился к мертвецу покрупнее.       На Чимина он оставил того, который был более дохлым, сухим и разложившимся. Этот дружок где-то очень серьезно подвернул ногу, поэтому хромал настолько сильно, что достаточно было дать ему легкую подножку и бедняга, вероятно, вообще остался бы без ноги. Легкая добыча.       Сказать честно, Чимин надеялся, что Юнги разберется с обоими, поэтому он впал в легкий ступор из-за решения альфы, и только смотрел за тем, как тот уверенно подходит ближе к своему и, уворачиваясь от попытки зомби схватить его, с силой всаживает нож в висок твари.       — Ты не должен забывать о том, как нужно защищать себя, — напомнил Юнги, стряхивая с ножа кровь и переводя короткий взгляд на зомби, что все еще хрипел и ковылял вдоль тропы. — Достань свой нож и всади ему в голову, Чимин. Давай. Он хочет тебя сожрать.       Казалось, Чимин нуждался в этом напоминании, ведь стоило ему услышать, что это отвратительное существо желает отхватить от него кусок-другой, он сжал зубы и, перехватив рукоять своего ножа удобнее, сам приблизился к мертвецу, ловко увильнув от рук трупа, чтобы вогнать лезвие до упора гарды.       — Умница, — похвалил Юнги, подходя немного ближе. Он присел рядом с умершим, чтобы ощупать карманы его куртки.       Чимин вытер свой нож о траву и тихо выдохнул. Мимолетная растерянность ситуацией отступила, а тело словно само по себе вспомнило, что он должен был делать. С чего он вообще взял, что Юнги будет носиться вокруг него, как курица наседка?       — Повезло, — проговорил сам себе Юнги и, достав из кармана смятую пачку сигарет, усмехнулся собственным мыслям. Он отдал последнюю Чимину еще две недели назад. Две недели он, черт возьми, не чувствовал ни капли никотина в крови и лишь завистливо поглядывал в сторону Намджуна, который периодически дымил у входа в офисное здание. Альфа выглядел немного уставшим, но счастливым. Казалось, легкая, блаженная улыбка не сходила с его губ даже в те моменты, когда он по ночам укачивал орущего на все здание сына, и пропадала, лишь когда голова была занята вылазками и обустройством их пристанища. Счастливый отец, но все еще строгий лидер.       Альфа встал на ноги, снова переведя взгляд на Чимина, и, сунув пачку сигарет в задний карман джинсов, направился вперед. Омега поспешил следом, ничего не сказав. Так они и шли до самой кроличьей тропы — в тишине и изредка перебрасываясь взглядами.       Честно признаться, Юнги чувствовал себя по-идиотски. Он допускал такое поведение Чимина, но что до него самого? Тридцатидвухлетний альфа играет в гляделки с понравившимся омегой, будто школьник, впервые заглядывающийся на юношу своего сердца.       А смотреть, однозначно, было на что. Чимин, черт возьми, был до потрясающего красивым не только внутренне. Даже в таких условиях он умудрялся выглядеть как парень с обложки журнала, предстающий перед людьми в немного растрепанном, но все еще обворожительном виде.       — Можешь, пожалуйста, не смотреть так, — смущенно попросил Чимин, нарушив тишину.       Ему и правда было не по себе от того, как смотрел Мин Юнги. Он будто бы даже не скрывал своей симпатии, своего особенного отношения, и теперь Чимин убедился в том, что ревность Ноа была вполне себе оправданной. Это заставляло его нервно кусать губы. И все же омега никак не ожидал услышать в ответ:       — А ты?       Он покраснел и прикусил губы сильнее, опуская взгляд на свои руки. Он не смотрел. Не смотрел! Просто… изредка наблюдал. Потому что Юнги тоже казался ему красивым. До ужаса. До помутнения рассудка.       — Мы пришли, — оповестил Юнги, и Чимин, подняв взгляд на ловушку, заметил тушку зайца, попавшегося в петлю.       Он не стал смотреть на то, как мужчина убирал кролика из лаза, как поправлял ловушку, а огляделся в поисках подходящего дерева. Хотя разницы ведь, наверное, нет?       И пока Юнги занимался своими делами, он перехватил свой нож и, встав поудобнее, метнул его в толстый ствол. Нож ударился о дерево рукоятью и с лязгом отскочил на камни у корней, привлекая внимание альфы.       — Найди центр тяжести, — посоветовал Юнги, когда Чимин вопросительно взглянул на него, отряхивая колени.       Все эти физические термины остались где-то в школе, которую парень, вообще-то, окончил с огромным трудом. И, если бы он не занялся моделингом, вряд ли смог бы нормально зарабатывать.       Альфа подошел ближе и, взяв из рук Чимина поднятый нож, взвесил его в руке и сосредоточенно нахмурился, оставляя нож балансировать лишь на указательном пальце.       — Вот здесь, у начала лезвия, — проговорил он и взглянул на Чимина, чтобы удостовериться, что омега внимательно смотрит на него, — центр тяжести. Держать нож нужно указательным и большим пальцами прямо в этой точке, а остальными — прижать лезвие к ладони.       Юнги продемонстрировал омеге хват, и парень сосредоточенно закивал. Знал бы Юнги, что он наблюдал не столько за лезвиями, сколько за чужими руками. Потрясающими руками, такими, какими они должны быть у музыканта, но никак не у преступника. Хотя справедливо ли было называть Юнги таким словом? Он хоть и отсидел, но на самом деле ничего плохого не сделал. Казалось, он вообще не способен ни на какое зло.       Чимин вздрогнул, когда мужчина вдруг взмахнул рукой и лезвие ножа врезалось в ствол до середины, и часто заморгал.       — Понятно? — поинтересовался альфа, и парень растерянно покачал головой. Лучше прослыть идиотом, чем признаться в том, что все прослушал из-за любования потрясающе красивыми пальцами.       Юнги скептично глянул на омегу и, подойдя к дереву, выдернул нож из ствола. Тихо вздохнув, он вернулся обратно и вложил клинок в миниатюрную ладонь Чимина, в который раз поражаясь его миниатюрности и хрупкости. Да уж, такие руки не холодное оружие должны держать, а букеты цветов.       — Не верю. Ты слишком сообразительный, чтобы не понять, — произнес он, а Чимин невольно расплылся в улыбке. Сообразительный. Не глупый, не ударившийся головой, не безмозглый. Сообразительный.       — Ты меня переоцениваешь, — усмехнулся омега.       — Ты себя недооцениваешь, — парировал Юнги и, встав рядом с Чимином, слабо ударил носком берц по его ногам, чтобы парень встал в нужную стойку, — видишь, уже и стоишь правильно.       Омега хохотнул и покачал головой, и Юнги тоже не сдержал улыбки, заметив, как глаза парня превратились в полумесяцы во время смеха. И даже это в нем было потрясающим.       Чимин повторил все то, что успел уловить: нашел центр тяжести, правильно перехватил нож и перевел взгляд на Юнги, ища в чужих глазах одобрение. И на удивление нашел его, несмотря на то, что об остальном он ни черта не помнил.       — Умница, — снова похвалил Юнги, — а теперь попробуй сделать замах. Рука вверх и назад, не сгибай запястье. А теперь рука выпрямляется вперед и корпусом ты подаешься резко влево. Будто бросаешь снежок.       Чимин, не выпуская ножа из рук, продемонстрировал Юнги замах и, получив в ответ большой палец, не удержал мягкой улыбки.       — Отлично. Когда рука выпрямлена, не разжимай пальцы, но и не сжимай лезвие. Пальцы задают направление. Нож сам вылетит из руки. И самое главное, лезвие должно быть перпендикулярно земле при броске. Пробуй.       Юнги отошел на шаг, и Чимин, не жалея сил и радуясь тому, что мужчина без упреков и ругани терпеливо объяснил все во второй раз, перехватил нож, как учили, и, замахнувшись, запустил его вперед. С первого раза лезвие ножа воткнулось в дерево, и омега удивленно выдохнул, переводя взгляд на мужчину.       — Получилось, — улыбнулся он.       На самом деле Чимин так сильно обрадовался, что едва мог держать себя в руках и не скакать вокруг Юнги с счастливыми возгласами на весь лес.       — Не могло «не», — уверенно произнес Юнги и, подойдя к дереву, снова вытащил нож. Он подал Чимину нож рукоятью к нему, чтобы обезопасить от порезов. Безопасность превыше всего, особенно безопасность Чимина.       Омега, кажется, действительно увлекся. Во второй раз получилось так же хорошо, как и в первый, но в третий раз он, кажется, немного перестарался, и нож улетел куда-то не туда. Он метал его раз за разом, бегал туда-сюда, пока Юнги, тихо усмехаясь, сидел на траве и внимательно следил за ним взглядом, затягиваясь сигаретным дымом. Найденная пачка оказалась как раз кстати.       Он не торопил Чимина, давал ему вдоволь развлечься. Да и разве мог он прервать его, когда Чимин так ярко улыбался каждый раз, как лезвие оказывалось в стволе?       — Попробуй этот, — произнес Юнги и, достав свой нож из ножен, протянул его омеге.       Чимин мгновенно перехватил довольно увесистое оружие с более мощной рукоятью и широким лезвием и, взвесив его в руке, как учил Юнги, встал перед деревом.       Он не был уверен в том, что все получится. Альфа поднялся на ноги, отряхнувшись от опавшей хвои, и, бросив бычок себе под ноги, затер его ботинком. Его взгляд так же был направлен на Чимина. Омега сосредоточенно выдохнул, на мгновение прикрыв глаза, а в следующую секунду запустил нож вперед. Лезвие уже привычно вонзилось в ствол дерева, и омега, широко улыбнувшись, засмеялся, оборачиваясь на Юнги.       — Так-то. Я теперь с любым смогу! — заверил он, складывая ладони в замочек за спиной.       — Сможешь. Обязательно, — вполне серьезно заверил Юнги, заглянув в наполненные радостью глаза.       И в Чимине словно что-то щелкнуло. В этот самый момент в голове словно сработал какой-то тумблер и мозг совершенно не хотел переключать его обратно, потому что он уверенно шагнул вперед и, обхватив лицо мужчины ладонями, зажмурился, припадая своими губами к чужим, сухим и теплым.       В голове набатом звучали чертовы «умница» и «сможешь», кончики его пальцев слабо дрожали, но лишь до тех пор, пока ладони Юнги не накрыли его руки и пока мужчина сам не ответил на этот поцелуй. Альфа не стал даже думать, придержал затылок Чимина ладонью и поцеловал так, как хотел поцеловать уже давно — крепко, глубоко, срывая с губ омеги тихий вздох и снова припадая к ним, опуская одну из рук на стройную талию.       Чимину казалось, что весь мир начал кружиться так, будто он выпил слишком много алкоголя, тело стало предательски ватным, потому что так мягко и одновременно желанно его, кажется, не целовал никто и никогда.       Он не хотел отстраняться, не хотел прекращать, и, даже когда Юнги сделал несколько шагов вместе с ним, прижимая омегу к стволу дерева, он не очнулся от этого забвения.       Послушно открыл рот, впуская в него язык Юнги, едва ли не простонал от удовольствия, когда мужчина крепче сжал его талию, и разорвал поцелуй лишь для того, чтобы запрокинуть голову и открыть доступ к своей шее.       Его дыхание сбилось, а пальцы невольно зарылись в темные волосы, подхваченные резинкой в пучок. Глаза не видели ничего, кроме неба и хвои, когда губы мужчины коснулись его шеи. И только когда с губ сорвался задушенный полустон, он словно очнулся, прикусывая губы и сильнее сжимая волосы Юнги.       Альфа остановился мгновенно, словно почувствовал неладное. Их запахи смешались между собой, кружа голову обоим, но никто из них не смел даже пошевелиться.       Чимин первым уперся ладонями в чужие плечи и, отстранив Юнги от себя, рвано, нервно выдохнул, зачесывая волосы от лица и отходя на пару шагов в сторону.       — Так нельзя… Боже, что я творю, Ноа убьет меня, Господи, — зашептал он, а его дыхание стало сбиваться в совсем нехорошем смысле.       Юнги почувствовал себя идиотом, снова. Не надо было поддаваться ему, не стоило даже на мгновение ослаблять контроль. Теперь Чимина, судя по всему, накрывала паника, а как такое успокаивать, Юнги не знал. Видел такое только в фильмах и искренне надеялся, что это поможет.       Он осторожно и мягко коснулся плеча омеги и попытался заглянуть ему в глаза.       — Тише, все хорошо. Посмотри на меня, — юноша отрицательно покачал головой, как будто бы он просто не мог заставить себя поднять глаза. — Чимин. Посмотри на меня.       Тон Юнги стал требовательнее и даже жестче, у омеги попросту не оставалось выбора, и он послушно исполнил просьбу.       — Вот так. А теперь вдох-выдох. Дыши, все нормально. Никто не умер, слышишь? Сейчас ты успокоишься, а потом мы сядем и поговорим, хорошо? Вот, держи, — Юнги отстегнул от пояса джинсов флягу с водой и протянул ее омеге.       Папа всегда говорил, что человеку, который плачет или волнуется, нужно просто выпить немного воды, ведь вода всегда успокаивает. И он надеялся, что этот способ действительно сработает.       Чимин сделал несколько крупных глотков и, кажется, действительно даже дышать стал ровнее. Его разум как будто бы прояснился, и паника отступила, пусть и не сразу, а спустя долгих минут десять. Он присел на траву и внимательно проследил за Юнги, который опустился напротив и протянул парню сигарету.       Они оба молча закурили, глядя друг на друга.       — Глупо скрывать, что ты нравишься мне, — начал мужчина. — Все это знают, и Ноа тоже. И ты, Чимин, даже представить себе не можешь, насколько велика моя ненависть к нему. Будь рядом с тобой хороший человек, который ценил и уважал бы тебя, я бы просто ушел, но я не могу позволить себе оставить тебя с ним. Ты не заслуживаешь такого поганого отношения, и я с удовольствием убил бы его, потому что он мразь и трус, а таких мне не жаль. И еще… черт побери, Чимин, оглянись вокруг! Жизнь и раньше была короткой, а теперь мы все можем сдохнуть в любой миг, понимаешь? Умирать нужно счастливым, а ты тратишь свое драгоценное время на человека, который этого совсем не заслуживает. И я не предлагаю тебе уходить ко мне сию же секунду, Чимин. Лучше быть одному, чем рядом с таким мудаком, как Ноа.       Чимин все время, что продолжался этот монолог, не смотрел на Юнги. Он тупил взгляд на носки своих ботинок, на пальцы, зажимающие сигарету, но на мужчину взглянуть не смел. Каждый, кто говорил с ним о своем отношении к Ноа, всегда переполнялся ненавистью к нему. Но даже если Чимин прекрасно понимал почему, видеть это было больно каждый раз. Хотя и осознавал, что такое отношение к себе Ноа действительно заслуживал.       Ему хотелось, наконец, откровенно поговорить с кем-нибудь, честно рассказать о том, что происходило в душе, что тревожило, но он молчал, не замечая, как по щеке скатилась одинокая слеза.       — Ты можешь выговориться мне, если тебе это нужно, — уже тише сказал Юнги. — Обещаю, что не буду тебя осуждать. Но если тебе нужны уши, я готов ими стать.       Мужчина понимал, что ему не следовало так сильно напирать на Чимина. Этот мальчик совсем запутался, раз в его отношениях происходило нечто подобное, и наверняка у него здесь не было никого, кто мог бы просто выслушать его и не плеваться после слов Чимина в адрес его избранника. А у Юнги может хватить на это сил, иначе он бы не предлагал.       Глубоко затянувшись, Чимин смахнул слезу со щеки и отвел взгляд от мужчины. Лучше разглядывать деревья, чем снова тонуть в его глазах.       — Я не единожды думал об этом, — хрипло начал он. — Ноа стал странно себя вести. Он все чаще уходит куда-то, когда все заняты. Он говорит, что изучает территорию, но это не так. Это странно. Я пытался поговорить с ним, но все переходит в скандалы, и я просто… устал ругаться. И спать с ним я тоже больше не могу. После того, как… Альфа не должен так поступать, а он просто бросил меня! — и снова слезы, но ему действительно было необходимо выплакать их вместе со своей накопившейся болью. — Он обещал, что все будет хорошо, но снова обманул меня. Мы не предохранялись, он говорил, что искать резинки «слишком заебно», поэтому мы ими не пользовались. И в последний наш раз он слишком увлекся и… сказал, чтобы я разбирался с этим сам. Мне повезло, что Чонгук и Тэхен уходили на вылазку и что у Чонгука получилось найти нужный мне препарат. От него мне было так плохо. Настолько плохо, Юнги! Он даже не попытался позаботиться обо мне, просто наблюдал со стороны, и его взгляд был таким, будто бы он был бы рад, если бы меня сожрали. После всего этого я просто не могу подпускать его к себе. Он весь стал мне противен, как будто бы это была последняя капля. И ты даже не представляешь себе, как много раз я прокручивал в своей голове, что я скажу ему, чтобы расстаться с ним, но у меня просто не получается. Мне страшно ему это говорить. И ты…       Чимин бросил истлевшую сигарету в сторону, резко поднялся на ноги и пнул от себя подвернувшийся под ногу несчастный камешек. Омега схватился за голову так, словно она у него вот-вот взорвется.       — Ты просто невероятно сильно путаешь мои мысли! Смотришь, заботишься, как будто бы я лучший человек на свете, хвалишь, благодаришь. Сводишь меня с ума своей хорошестью! И мне так хочется ненавидеть тебя за это. Ты слишком хороший, блять, я из-за этого с ума схожу, у меня мозги набекрень, понимаешь? — горько воскликнул омега и, обернувшись, растерянно от своих же слов взглянул на мужчину.       Удивительно, но Юнги понимал. Когда рядом ложь, предательство и страх, очень сложно адекватно воспринять заботу и доброту. Он это по себе знал и прекрасно помнил, как ему самому подобное сломало когда-то мозг.       Шумно выдохнув, Чимин поправил волосы и обнял себя, глядя куда-то вдаль, повернувшись к альфе спиной.       — Я должен закончить это все. Сам. Без вашей помощи, без подталкиваний. Может быть, Ноа прав и я действительно недалекий, но хотя бы это я понимаю. Если расстанусь с ним не своими силами, будет еще хуже. Буду винить каждого из вас в том, что происходит, я уверен. Я правда сумасшедший.       — Или травмированный, — чуть тише добавил Юнги, стряхнув пепел с сигареты в сторону.       Он выслушал всю эту тираду с абсолютно непроницаемым лицом, будто все сказанное Чимином не вызывало в нем горечи или удивления, злости. Но он и правда не чувствовал ничего из этого в отношении Чимина. А вот в отношении Ноа — да. Бросить своего едва не забеременевшего омегу на произвол судьбы? В этом мире? Вот уж кто действительно сошедший с ума психопат.       — Думай о том, что происходит между вами почаще, Чимин. И смотри на окружение. Не привыкай еще сильнее к тому, что он себе позволяет. Все готовы помочь тебе. Пока что. Но все люди — существа адаптивные. Они привыкают к убийствам, к ходячим мертвецам, трупам. К насилию. Сейчас мы готовы разорвать Ноа глотку за то, что он делает с тобой, но еще несколько лет и каждый будет думать, что в ваших отношениях быть иначе попросту не может. Что вас двоих все устраивает и это норма. Ноа, он как наркоман, будет увеличивать дозу своего насилия с каждым разом, снова и снова, пока не сломает тебя или не убьет вовсе. И все будут знать, что это должно было произойти, и это даже не вызовет тех эмоций, которые могло бы вызвать сейчас. Понимаешь, о чем я? — осторожно поинтересовался он, и Чимин, устало выдохнув, покачал головой, заставляя Юнги вздохнуть.       — Или не хочешь понимать, — бросил он и встал в полный рост.       Он подошел ближе и, приобняв омегу за плечи, даже не удивился тому, что его не оттолкнули. Чимин был нежным созданием, и то, что сделал с ним Ноа и эта чертова реальность, — было непростительно.       — Ноа — психопат, Чимин. Он будто не проживает эмоции так, как это делают нормальные люди. Для него ударить тебя — равно выразить свою любовь, и я это не придумал. Это его слова, он упомянул это как-то на вылазке. Чонгук свидетель. Рядом с ним нельзя оставаться, и я надеюсь, у тебя хватит сил разорвать этот порочный круг, в котором он унижает тебя, а ты извиняешься за это.       — Мне страшно, — совсем тихо признался Чимин и прикусил губы. Словно он сказал что-то постыдное.       — Это нормально. Но я обещаю, что буду рядом, когда тебе понадобится помощь, — заверил мужчина и позволил себе погладить худые плечи, чувствуя, как омега прижимается виском к его плечу и устало выдыхает. В лесу повисла тишина, прерываемая лишь тихим дуновением ветра.

***

      — Кто такая милая кроха? — мерзко-умилительно произнес Чонгук, поправляя подгузник на дрыгающем ногами ребенке, который лежал на матрасе в его комнате. — Если бы ты не вонял так сильно и не орал по ночам, как будто тебя Намджун-хен за ноги подвесил, я бы тебя на сутки забрал, веришь? — поинтересовался он, но в ответ получил лишь слюнявое фырчанье и очередную порцию дрыганий.       — Вот ты мне скажи, Донхен, я живу в этом чертовски сложном мире уже почти двадцать семь лет, а ты родился всего две недели назад. И как оно тебе? Стоило того? — Чонгук довольно умело запеленал ребенка и, подняв его на вытянутых руках, вопросительно уставился на кряхтящую мордашку. — Как по мне, лучше уж бы ты выбрал родителей поприкольнее. Вот взять меня — молодой, шикарный парнишка с ахуенным чувством юмора и телом как у Аполлона. Да, убил в детстве хомяка, да, мне нравится абсолютно любое мороженое, хоть шоколадное и херня полнейшая, но сейчас… Я бы даже его сожрал, веришь? А ты выбрал какого-то хмурого дядьку и, ладно, так и быть, милого папашку, который от твоих криков уже, наверное, жалеет, что небесная канцелярия не отдала мне тебя сразу.       Ребенок захлопал глазами и снова закряхтел.       Альфа вздохнул, понимая, что ему ничего не ответят, и, что-то проворчав себе под нос, удобнее взял Донхена, поднимаясь на ноги.       Еджун выкрал буквально час на то, чтобы выспаться, сплавив ребенка довольному этим решением Чонгуку. Какого же было удивление омеги, который две недели назад с неким шоком в глазах наблюдал за тем, как Чонгук показывает Намджуну как правильно пеленать ребенка. Кажется, вопросы возникли у всех, и только Чонсоль, грустно кусая губы, стоял в стороне и молчал. Ему ответы были не нужны.       Чонгук уже хотел выйти из комнаты, чтобы найти Намджуна и передать ребенка законному отцу, но дверь его комнаты внезапно открылась, являя миру…       — О Боже, сам Ким Тэхен, который бегал от меня две недели, — с кислой миной фыркнул Чонгук и, окинув омегу обиженным взглядом, попытался обойти его. Тэхен, терпеливо выдохнув, перегородил альфе дорогу и вскинул подбородок.       — Нужно поговорить. Сейчас.       — Ого! А что еще тебе нужно? Может, хочешь с Юнги на охоту? Или побегать вокруг здания, чтобы я тебя не нашел? Ах, нет, я придумал! Ты хочешь пойти поубивать тварей в округе, только чтоб меня не видеть, — фыркнул Чонгук, и Тэхен нахмурился.       Ему потребовалось чуть больше времени, чем он обещал, чтобы собраться с мыслями, да, но это не повод вот так себя вести. Он ведь пришел.       — Я просто хочу поговорить, Чонгук. Я ведь обещал.       — Странно, что ты вспомнил об этом спустя две недели, — уже серьезнее бросил Чонгук, но отошел на шаг назад, впуская Тэ в комнату и крепче прижимая к себе завозившегося в пеленках младенца.       Тэхен прошел в комнату и присел на матрас Чонгука. Только начинать разговор не спешил: кряхтящий и лепечущий что-то на младенческом Донхен его отвлекал. И словно ощутив недовольство омеги, ребенок громко и требовательно заплакал.       — Он тебя не видит, но ты так хмуришься, что заставляешь его плакать. Аура у тебя хуевая. Сиди тут и жди, я скоро приду.       Чонгук вышел за дверь, оставляя Тэхена в одиночестве.       И это его «скоро» затянулось по меньшей мере на полчаса. Тэхен успел постоять у окна, посидеть на импровизированной кровати Чонгука, нервно подергать ногой, три раза подумать о том, что можно снова избежать разговора, и столько же раз убедить себя в том, что нужно дождаться альфу. На четвертый раз аргументов не хватило и он уже направился к двери, но только чудом успел от нее отскочить, когда та распахнулась.       Сразу поняв, что Тэхен собирался сбежать, ведь это слишком явственно читалось на его лице, Чонгук отошел в сторону, освобождая проход. Молча. Только брови вскинул, мол, чего стоишь? Проваливай.       Тяжело вздохнув, Тэхен затянул альфу в комнату и закрыл за ним дверь. Он усадил все еще молчащего Чонгука на его матрас и сам сел рядом. Омеге понадобилось еще немного времени, чтобы собраться с мыслями. И даже если он уже несколько раз прокручивал в голове все, что ему нужно сказать, сделать это в реальности было трудно.       — Пожалуйста, Тэхен, я свихнусь, пока ты начнешь, — взмолился наконец Чонгук, первым нарушив молчание. Для него не было ничего хуже, чем сидеть в этой гнетущей тишине.       Тэхен кивнул и вытер вспотевшие от волнения ладони о свои колени.       — Все это сложно для меня. Извини, что я бегал от тебя и нарушил свое обещание, обычно я… так не делаю. Мне жаль.       И снова тишина.       Чонгук понимал, что давить на него сейчас — не вариант, иначе снова сбежит, и хорошо, если будет просто продолжать избегать Чонгука, но ведь Тэхен такой человек, вообще не понятно, что у него там происходит в голове. Мало ли, вдруг его мозг решит, что сбежать с концами — обалденно-хорошая идея?       — Не скажу, что я был сильно этому рад, но я понимаю. Частично. Будет офигительно, если ты расскажешь мне больше, ладно? — тон его голоса смягчился, и Тэхен почувствовал себя спокойнее.       Никто не собирался давить на него и требовать незамедлительных ответов.       — Я никогда не влюблялся, — глаза Чонгука округлились, и он удивленно уставился на омегу.       В его понимании это было попросту невозможно. Никогда не влюблялся… а как же первая любовь в школе? Или в университете? Чем этот омега занимался в подростковом возрасте? А его жених или кем он там ему приходился?       — Папа воспитывал меня… довольно строго. Я должен был очень много учиться, потому что мы были состоятельной семьей и он хотел выгодно отдать меня замуж. С самого детства я учил английский и японский языки, он брал для меня уроки фортепиано, хотел, чтобы я мог не только развлечь мужа умной беседой, но и музицировать для него. Среди дружных с нами семей такой подход к воспитанию омеги был вполне нормальным, но у меня не было времени, чтобы просто жить, понимаешь? Единственное, что он не одобрял, но позволил — это кэндо. И когда мой жених попросил у него моей руки и полностью взял на себя мое содержание после смерти папы, я начал заниматься кэндзюцу. Линхо и сам любил японскую культуру, поэтому только обрадовался, когда я захотел освоить владение не бамбуковым мечом, а настоящей катаной. Тем более у нас дома была целая коллекция. Одну из катан он подарил мне, и это единственное, что у меня осталось от него, — тихо проговорил Тэхен и невольно коснулся рукояти за своей спиной ладонью. — Но своего жениха я тоже не любил. Папа был уверен в том, что это хорошая партия, но меня никто не спрашивал, хочу я этого брака или нет, лишь озвучил свое предсмертное желание. А ты требуешь от меня каких-то ответов и решений, но я не умею ничего решать. Я никогда ничего не решал. Это не было… привилегией омеги, понимаешь?       Чонгук отрицательно покачал головой.       Ему это все было непонятно. Да, он помог своей семье подняться, встать на ноги, но в эти, так называемые «сливки общества», они никогда не входили. Как-то Чонгук привел Чонсоля на какой-то светский банкет, но они оба чуть не сдохли со скуки и быстро, грамотно слились. Кажется, Чонгук придумал какую-то потрясающую историю о сгоревшей квартире, да такую, что самому плакать хотелось. Но вроде никто не догадался.       И то, какие разговоры они слышали на этом странном банкете, не понравилось ни ему самому, ни его двойняшке. Вроде благотворительный вечер, а сволочи-люди лишней копейки боялись вложить.       — То, что ты рассказал… — начал Чонгук, хмурясь, — я верю, что твоя жизнь была такой, потому что у меня нет повода не доверять тебе, но все это звучит как пересказ сюжета какого-то фильма про дворян века восемнадцатого, которые живут где-нибудь во Франции, а не про современное корейское общество. Дико до охуения.       — Я знаю, — нахмурился Тэхен и отвел взгляд к окну, только бы не смотреть в ответ в эти пронзительные черные глаза, — я просто…       Тэхен снова тяжело вздохнул, потерев ладонями свои ноги, и попытался собраться с мыслями.       — У меня даже секса такого, как с тобой, никогда не было, Чонгук. Что в первый раз, что во второй. Это все дико, грязно, неправильно, — он поморщился, словно чувствовал вину за то, что вообще позволял делать с собой нечто подобное по собственному желанию. Если бы его папа когда-нибудь узнал, что Тэхен позволил взять себя в полуразрушенной аптеке торгового центра, или того лучше, позволил альфе вытирать его тело от смазки, он бы перевернулся в гробу, Тэхен был уверен.       Он до сих пор помнил, как его потряхивало от эмоций, когда Чонгук на второй их совместный день течки сам обтирал его тканью и водой, а затем заботливо натягивал на ноги Тэхена теплые носки, целуя колени. И все это сопровождалось какими-то тупыми историями из детства альфы. Чонгук отвлекал его от боли, доставлял удовольствие, пачкаясь в чужой смазке, сам менял простыни и воду, целовал вымазанное тело и спал рядом. Тэхен готов был провалиться сквозь землю, когда во сне испачкал смазкой бедра и белье Чонгука, а тот даже бровью не повел, скорее наоборот, завелся больше. От этого хотелось рвать на себе волосы, голова распухала от мыслей. Вот так должно быть у нормальных людей? Или это Чонгук ненормальный?       Чонгук, слушая Тэхена, с каждым словом хмурился лишь сильнее.       — Тебе секс со мной не понравился? — возмущенно поинтересовался он, и Тэхен тихо простонал.       — Боже, нет! Понравился, понимаешь? В том-то и дело, что мне все понравилось, и это так странно. Необычно, Чон. Ты как будто из моих чертовых фантазий, ненормального воображаемого мира. Ты был со мной таким, будто происходящее совсем не казалось тебе чем-то грязным или…       — У-у-у, — протянул Чонгук, закатив глаза, — понятно, я понял, все. Не продолжай, — альфа помахал рукой и, подперев подбородок, очень задумчиво уставился на омегу. — Я вот все думаю. А что с тобой будет, когда ты узнаешь, что я охренеть как сильно хочу тебе отлизать?       Тэхену показалось, что у него выбили пол из-под ног. Он гневно и одновременно растерянно уставился на Чонгука и потянулся рукой к своей катане, но был поспешно остановлен.       — Понял, принял. Я потом лучше сразу на практике попробую, — заверил он, и омега закатил глаза. Ну не идиот ли?       — Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой, — нахмурился он, и Чон поднял руки в примирительном жесте.       — Прости. Можешь продолжать.       — Есть еще кое-что, что заставляет меня сомневаться в том, чего я хочу, — продолжил Тэхен и внимательно оглядел Чонгука, — сколько масок на твоем лице, Чонгук?       Этот вопрос прозвучал неожиданно и довольно серьезно. Ухмылка на лице Чонгука слабо дрогнула, но не сошла. Альфа лишь вскинул бровь, мол, что ты вообще имеешь в виду?       — Ты прикидываешься забавным дурачком, шутишь тупые шутки. А я видел, как ты кроил битой головы живым людям при нападении на ваш лагерь. Чувствовал удушающий запах твоего феромона, когда ты был зол на Ноа. Помню, как тебя трясло от желания свернуть ему шею и каким был твой взгляд в тот момент. Ты бываешь пугающим, Чонгук. И очень серьезным. Ты почему-то умеешь возиться с детьми, и я слышал от Хосока, что ты настоящий немного иной. И у меня нет причин ему не верить. Твой темперамент, твоя внутренняя злость. В такие моменты ты напоминаешь мне Ноа в приступах ярости.       — Не сравнивай меня с этим куском дерьма, — довольно резко отозвался Чонгук, и даже малая часть его улыбки пропала с лица. — Хочешь сказать, что мы похожи? Странные у тебя аналогии.       — Нет, — качнул головой Тэхен, — вовсе нет. Я хочу сказать, что неизвестность того, кто ты есть, пугает меня. И не дает гарантий на то, что я, начав встречаться с веселым добродушным парнем, в одно прекрасное утро не узнаю, что твое отношение ко мне может в какой-то момент резко измениться. Я не знаю тебя, Чонгук. Поэтому не могу принять каких-то решений.       Чонгук сухо усмехнулся своим мыслям и так же глянул в сторону окна. В комнате ненадолго повисла тишина.       — У тебя нет причин бояться, потому что я никогда не обижу того, кто мне дорог. А ты уже дорог мне, Тэхен. Веришь?       — Да, — без сомнений отозвался омега, и они снова замолчали.       Как и Тэхену, Чонгуку тоже потребовалось некоторое время, чтобы собрать свои мысли в единый рассказ. Но он не имел права молчать после того, как Тэхен так откровенно поведал ему свою историю.       — Меня воспитывали не так, как тебя. Мои родители всегда говорили, что семья превыше всего на свете. Я знаю, что такое — потеря близкого человека. Знаешь, почему я не могу убить ребенка, который обратился в эту хрипящую тварь, и почему умею с ними возиться?       Тэхен не ответил. Конечно, он не знал, а альфа ненадолго замолк, разглядывая свою татуировку на руке, сжимая и разжимая кулак.       — У нас с Чонсолем был младший брат, Тэхен. Ему было шесть, а нам с Чонсолем — семнадцать. Нас папа отправил с ним погулять, Чонсоль в магазин отошел, а я с Чонхо, так звали нашего брата, остался его ждать. Я вообще не до конца понял, что произошло. Отвлекся на телефон всего на минуту, одноклассник написал… — Чонгук на мгновение замолчал, задумчиво прикусив губы, и повел плечами, — а потом слышу визг тормозов и Чонхо рядом нет. Я его тело даже не сразу увидел, не сразу признал, что это он, только когда люди стали кричать. Папа до самой смерти меня так и не простил. Я сам себя вряд ли когда-то прощу. И человек, который его сбил… Просто уехал с места происшествия, прямо по нему, понимаешь? Этот ублюдок его не заметил и проехался по ребенку. Врачи говорили, что, если бы этого не произошло, шансов на выживание было бы больше. А знаешь, что самое ублюдочное в этой ситуации? Говнюк, который проехался по телу нашего брата, откупился. Он не понес никакого наказания. Я был так зол.       — Ты…       — Ой, только не говори, что не виноват, окей? — поморщился Чонгук и повел плечами, почувствовав слабое прикосновение ладони Тэхена. Омега тут же убрал руку и плотнее поджал губы. — Я виноват как минимум потому, что не уследил за ним. Если бы я не посчитал, что ответить на сообщение важнее, чем присмотреть за Чонхо, ничего бы не произошло. Я только из-за этой ситуации стал тренироваться усерднее, чтобы мое имя тоже что-то значило, чтобы спустя много лет этот говнюк все-таки ответил по закону. Я ненавижу ублюдков вроде Ноа, ненавижу тех, для кого люди — пустой звук. Не могу себя простить за Чонхо, за то, что, когда наши родители скончались от этого тупого вируса, меня не оказалось рядом и Чонсолю пришлось защищать себя. Это Чонсоль убил и папу, и отца. Приехал к ним, потому что у них было недомогание, а они обратились почти одновременно.       — Как он убил их? — осторожно поинтересовался Тэхен и тут же прикусил язык. Уместен ли вообще подобный вопрос? Но не смотря на это, Чон все же продолжил говорить:       — Папа увлекался стрельбой, у него была лицензия на огнестрел. Чонсоль из его же оружия их и застрелил.       — Поэтому сейчас не может взять оружия в руки? Боится? — догадался Тэхен, и альфа кивнул, продолжая разглядывая свою ладонь.       — То, в каком состоянии я нашел Чонсоля… У меня до сих пор все это перед глазами. Поэтому я не могу позволить Хосоку быть слабым. Чонсоль заслужил человека, который смог бы постоять за себя и за него. Который был бы сильным для него, и чтобы этот кто-то был не я. Пока у меня самого есть, кого защищать, я не позволю себе умереть, потому что у меня есть семья. За каждого из вас, если понадобится, я не только голову битой снесу, Тэхен.       И снова в комнате повисла тишина. Омега все же позволил себе вновь коснуться плеч Чонгука, скользнув тонкими пальцами по напряженным мышцам спины, обрисовывая каждую.       — Мне жаль, — тихо сказал он, не зная, как еще можно поддержать явно посерьезневшего и сникшего Чона.       Тэ слабо себе представлял, каково это — переживать потерю кого-то любимого и родного, ведь ему казалось, что он даже своего единственного родителя не любил, не говоря уже о ком-то другом.       — Ладненько! — вдруг воскликнул Чонгук, хлопнув себя по коленям ладонями, и омега невольно вздрогнул. — Я хочу, чтобы ты переехал сюда и жил вместе со мной, — заявил он и потянул губы в улыбке, с прищуром глянув на парня. — Когда ты будешь готов, просто перенеси свои вещи. Не нужно, конечно, вот прям сразу, потому что я тут сопли развесил, подумай там, взвесь «за» и «за», так сказать.       — Ты невыносим, — заявил Тэхен, подперев ладонью щеку и с усмешкой взглянув на довольно улыбнувшегося Чонгука.       — Спасибо, рад, что ты заметил, — подмигнул Чон.       Альфа улыбнулся на тихий смешок со стороны омеги и слабо толкнул его своим плечом.       — Если что… Ты правда удивительный человек, Тэ. И я всерьез хочу, чтобы ты тоже стал частью моей семьи. Даже еще более близкой, чем Чонсоль.       Омега чувствовал неясное спокойствие от всего этого разговора, хотя, казалось, не должен был. Он устало опустил голову на плечо альфы и закрыл глаза, вдыхая терпкий запах муската. Крепкое и нежное объятие, легшее на его плечо, дарило чувство безопасности и теплоту, и Тэхен расслабился, чувствуя мягкие поглаживания пальцев Чонгука на своей коже.       — Давай повременим с моим переездом, ладно? Но я… хочу попробовать стать твоей семьей.

***

      Спустя две недели после рождения Донхена Еджун достаточно восстановился для того, чтобы Джин наконец-то позволил ему прогуляться. Омега, заверив всех вокруг, а в особенности своего мужа, в том, что с ним все будет в порядке, направился вдоль высокого сетчатого забора. Вся группа оставалась у офисного здания, но ему, честно говоря, наскучило сидеть на одном месте. Практически половину беременности, начиная с пятого месяца, он даже в вылазке не мог поучаствовать — Намджун был категорически против. Для свободолюбивого Еджуна жизнь стала слишком уж скучной и однообразной.       Прямо сейчас можно было наконец-то расправить грудь и глубоко вдохнуть чистый свежий воздух, наполненный теплым запахом хвои и древесной коры, подставить лицо теплому летнему ветерку и ласковому солнышку. От кислорода немного кружилась голова, но это ощущение тоже было приятным. Он так давно не передвигался с легкостью, что даже тянущее чувство из-за не до конца восстановившихся внутренностей не доставляло ему дискомфорта.       Омега шумно вдохнул, потянувшись, и довольно улыбнулся, останавливаясь у высокого сетчатого забора, наглухо перетянутого цепью. Кажется, открывали его лишь трижды, когда альфы и Тэхен с Чимином выбирались на вылазки.       Внимательный взгляд скользнул по сетчатому забору, и он уже собирался развернуться, чтобы пройти вдоль ограждения с другой стороны, как глаза зацепились за неровность на мелкой сетке, заставляя омегу прищуриться.       Еджун, не колеблясь, подошел ближе и присел на корточки. Тонкие пальцы легко поддели железные звенья, и он, нахмурившись, приподнял внушительный кусок разрезанной чем-то сетки.       Каждое звено было осторожно надкусано и, судя по блеску металла, относительно недавно. Кто-то из них сделал это? Но зачем, если человек мог спокойно пройти через железную дверь на основной территории, а для машины эта дыра, мягко говоря, маловата? Быть может, наоборот: кто-то пытался проникнуть к ним?       — Чертовщина, — тихо пробормотал омега и, шумно выдохнув, отогнул кусок сетки и легко пролез под него.       Он знал, что за сетчатым забором по всему периметру их оберегало высокое бетонное ограждение и мертвецы там будут вряд ли. А если и будут, он либо сможет сам с ними справиться, либо добежит до помощи.       И неудивительно, что эта дыра располагалась со стороны леса и гор, там, где за заводными постройками невозможно было ничего заметить с той вышки, на которой они обычно дежурили. Кто-то наверняка знал о том, где именно у них располагаются дозорные и где слепая зона.       Омега шумно выдохнул, сосредоточенно оглядываясь, и достал из своей поясной портупеи нож. Мало ли кого можно ждать? А если учесть, что здесь находились мелкие кладовые, в которых легко мог затеряться человек, все становилось в разы неприятнее. Можно было бы вернуться, сказать об этом Намджуну или тому же Ноа, который бездумно шатался по территории, но смысл, если от самого страшного, от зомби, они защищены? Будь здесь хоть одна тварь, кто-то уже наверняка заметил бы. А вот наличие здесь живого человека объяснило бы многое.       Еджун прошел вперед к одной из мелких кладовых и потянул дверь на себя, придирчиво вглядываясь в темноту. Ни звуков, ни шевеления.       — Надеюсь, ты не двухметровый амбал с бензопилой наперевес, — тихо пробормотал омега. Отчего-то он был уверен, что это сотворили руки чужака, который мог быть здесь.       Допустить мысль о том, что среди них был предатель — до дрожи в сердце страшно.       Прислушавшись к тишине, он постучал рукоятью ножа по металлическому косяку, но ответом ему послужила все та же тишина. Видимо, на всей территории действительно не было никого, но он все равно не спешил убирать свое оружие. Всегда нужно оставаться настороже, быть готовым защитить себя, так говорил Намджун. Поэтому Еджун направился вглубь помещения, достав наконец небольшой фонарик.       Первое, что бросилось в глаза — шкафчики для одежды. Видимо, когда-то здесь имели честь переодеваться временные рабочие: уборщики или грузчики, кому не нужно было находиться на заводе в рабочие часы.       Осмотреть шкафчики показалось ему довольно неплохой идеей. Наверняка большинство из них пустовали, но никогда нельзя исключать возможность найти что-нибудь полезное. Например, пачку сигарет, которую он, конечно же, отдал бы не Намджуну, ведь тот и без его помощи прекрасно справляется с поиском этой отравы. А вот Юнги наверняка был бы ему благодарен.       Омега усмехнулся своим мыслям, открыв первый попавшийся не запертый на ключ шкафчик, и принялся рыться в нем, хоть вещей на полках практически не было. Сигарет или еще чего-то нужного он, увы, не обнаружил, зато нашел на дверце другого шкафчика семейное фото.       Годовалый малыш сидел на руках отца и счастливо улыбался, глядя в камеру забавными полумесяцами; его родители, держа кроху за пухлые ручки, смеялись; папа показывал куда-то пальцем, привлекая внимание малыша. Сегодня все эти люди наверняка мертвы, как и их ребенок. И только поэтому, глядя на это фото, Еджун почувствовал не радость, а тяжелую грусть. Ему было искренне жаль всех, кто умер, кто обратился, кто потерял близких.       Он тоже потерял своих родителей в эпидемию, только вот оплакать их или похоронить по-человечески у него, увы, не вышло. Нужно было спасать себя и еще нерожденного Донхена.       Он порылся в еще нескольких открытых шкафчиках, но, не найдя ничего интересного, вышел из помещения, выключая фонарик и щурясь на яркое солнце.       Так он проверил, кажется, каждое мелкое здание в течение полутора часов, но ни в одном из них не нашлось затерянных живых душ или даже зомби.       Возможно, пора было покинуть эту территорию, вернуться назад, но взгляд упал на большой мусорный контейнер, придвинутый к краю стены у густо-высаженных деревьев.       Он не помнил, чтобы этот контейнер стоял здесь, когда они посещали территорию впервые.       Еджун направился в его сторону, ускоряя шаг, и чем ближе он был к этому месту, тем выше вскидывались его брови. Прямо за контейнером, в бетонной стене, виднелся такой же небольшой лаз. Человек, а теперь сомнений в этом не было, наверняка приметил небольшую дыру снизу и оббил ее чем-то вроде молотка или кувалды ровно настолько, чтобы можно было без проблем пролезть через нее.       Омега приблизился, полностью отвлекаясь на чертову дыру, и присел рядом, оглядывая крошки бетона и примятую землю. Контейнер не задвинули, чтобы скрыть дыру, значит, человека на территории нет? Но тогда зачем вообще нужно прикрывать это место и главное — как, если ты не находишься на территории с завидной периодичностью?       Мысли в голове Еджуна только множились и гудели. Он даже не услышал шороха со стороны деревьев, к которым сидел спиной, а в следующую секунду уже услышал мерзкий вой и ощутил резкую вспышку боли на своем плече. Омега вскрикнул, скорее на автомате всадив нож в голову твари, и с силой перекинул ее через себя, ударяя еще раз и еще. Бурая жижа, брызнувшая из головы зомби, попала на его лицо и руки, но не это сейчас было главным.       Еджун откинул нож в сторону, чувствуя, как дыхание сбивается на быстрое, паническое, и зашарил ладонями по своему плечу, по плавной линии шеи.       — Нет-нет…нет! — зашептал он, отрывая от укуса трясущиеся ладони и замечая на них яркую кровь. Не бурую жижу, что вытекала из тел мертвецов, а красную, живую кровь, сочащуюся из укуса на его плече.       Его укусили. Укусили.       — Не может такого быть, не может, — зашептал Еджун, вскакивая на ноги и пятясь в сторону сетчатого забора.       Так глупо… как же, черт возьми, глупо! Значит, теперь он закончит как Миюн, как те, за чьей смертью он наблюдал не раз. Закончит так, как боялся закончить. Видимо, папа был прав: человек навлекает на себя то, чего боится больше всего.       Он не мог собраться с мыслями, дыхание сбилось, а глаза, в которых собралась непрошенная влага, все не могли оторваться от совсем небольшой дыры в бетонной стене. Стоило оно того? Кому нужна его правда, к чему привела излишняя смелость и самоуверенность? Плевать, кто это сделал, плевать, что кто-то чужой мог находиться здесь, важно лишь то, что чертов мертвец пролез сюда через эту самую дыру и притаился среди кустов и высоких, толстых стволов вековых деревьев.       Его укусили, и будь это рука, он немедленно побежал бы к Намджуну, чтобы отрубить ее к чертовой матери, но укус был ближе к изгибу шеи, в таком месте, где не поможет никакая ампутация.       Недельная лихорадка и смерть в мучениях — вот, что его ждет. И он так и не сможет увидеть, как его чудесный маленький Донхен сделает свой первый шаг, не услышит, как он назовет его папой в первый раз, не сможет рассказать ему о том, как сильно любит его, как он счастлив от того, что не потерял его и подарил ему жизнь. Не сможет спеть колыбельную и прочитать сказку на ночь. Все стерлось в один миг, и теперь эти мечты проливались горькими слезами из глаз.       Он оплошал.       Омега прикусил губы, осев возле сетки, когда наконец наткнулся на нее спиной, и сильнее сжал руками место укуса, пытаясь выровнять дыхание.       Разве это могло произойти с ним? Нет. Нет, так нельзя. Он не может просто так умереть. Он никому ничего не скажет, а потом, когда станет легче, когда он выздоровеет, может, даже через пару месяцев, признается в этом Намджуну, и они вместе посмеются с такого глупого поступка Еджуна. Посмеются ведь?..

***

      Еджун в обход добежал до их дома, сменил одежду на чистую. Укус был неглубоким и кровь быстро перестала сочиться, а значит, и скрывать его будет проще.       Принять правильное решение оказалось проще, чем он думал.       Как только он взял спящего Донхена на руки, понял, что не посмеет подвергнуть его такой опасности. И Намджун… было страшно даже подумать о том, как больно ему будет. Он не сможет обременить его, не сможет заставить наблюдать за его страданиями и сам он тоже не хочет мучиться перед смертью. Лучше провести этот день с теми, кого он искренне и всем своим сердцем полюбил, с кем разделял все горести и радости, с кем жил и выживал. Кто не раз рисковал собой, чтобы защитить его.       Он просидел, кажется, почти час, просто глядя на то, как в его руках спал Донхен. Не мог отвести от него взгляда, ничего не говорил, не целовал, чтобы не потревожить сон, просто смотрел и не мог налюбоваться.       Долгожданный, любимый сын, которого он вынужден оставить в этом жестоком и несправедливом мире…       — Прости меня, — тихо прошептал он и нежно, даря всю свою любовь и заботу, поцеловал малыша в лоб.       Уложив младенца в кроватку, Еджун взял бумагу, которой в этом офисе осталось в избытке, и принялся писать письмо своему сыну. Однажды, когда он научится читать, его отец отдаст ему это письмо и маленький Донхен будет бережно хранить полные любви слова своего папы.       Слова лились из него легким потоком, он не скупился на признания в любви и бесконечно просил прощения у своего ребенка за то, что ему придется оставить его так рано.       Еджун плакал, пока писал, но он был искренен. Как, наверное, и полагается любому человеку, предчувствующему скорый конец.       Близилось время ужина и, чтобы не терять драгоценные минуты, Еджун написал еще одно письмо для своего мужа. Намджун не должен винить себя в произошедшем. И в этом письме Еджун рассказал ему о том, почему это произошло, что именно случилось и почему он решил уйти, никого не обременяя. Рассказал о том, как сильно любит их большую семью, о том, как ему жаль, и что они все должны выжить.       Он оставил письма под маленькой подушечкой Донхена и улыбнулся, когда малыш, сонно зашевелившись в пеленках, закряхтел и открыл сонные глазки.       — Хэй, привет, моя маленькая пчелка, — ласково сказал он и достал ребенка из колыбели.       Донхен требовательно заплакал, видимо, проголодавшись, но Еджун все равно первым делом распеленал его и проверил подгузник.       — Ничего страшного, мы сейчас быстренько переоденем тебя и потом ты покушаешь, хорошо? Ну, тише, разве твой папа разводит драму? Нужно немного потерпеть, — всхлипнув, словно от обиды, Донхен перестал громко плакать и просто тихонько ныл о том, что ему бы поесть вот прямо сейчас и забить на всю эту смену подгузника.       За две недели Еджун научился переодевать его настолько быстро, насколько это вообще было возможно. И он бы сказал себе из прошлого, что не стоит ему бояться этой ответственности, ведь он сам по себе словно был создан для роли папы такого чудесного ребенка. Быть папой получалось у него само собой. Жаль, что так недолго.       — Вот, видишь? Мы закончили. Пойдем, я сделаю тебе бутылочку и покормлю тебя, малыш. Пойдем? — прошептал омега, мягко улыбаясь и чувствуя, как дрожат собственные ноги. Все его тело покрылось мерзкой дрожью, а кожа стала такой чувствительной, будто у него поднялась температура. Так быстро.       Еджун вышел вместе с Донхеном из комнаты, и они спустились вниз, в самый большой кабинет, которые они отвели под столовую.       Во главе стола как всегда сидел Намджун, он говорил о чем-то с Сокджином, и они тихо смеялись. Кажется, у них обоих был хороший день, раз они находились в таком хорошем расположении духа, чего не скажешь о задумчивом Юнги, который без особого аппетита ковырял ложкой ужин. И это заставило его улыбнуться. Такие разные…       На другом конце стола Чимин, Чонгук и Тэхен тоже увлеченно обсуждали что-то и тихо смеялись под недовольный взгляд Ноа, который при Чонгуке не смел сделать своему омеге замечание. И хорошо, ведь за столом царила та самая домашняя уютная атмосфера, теплая, как Еджун и любил.       Донхен снова требовательно заплакал, напоминая папе о том, что они пришли сюда поесть.       — Садись, я сделаю ему поесть, — сказал Намджун. Он отодвинул стул для своего супруга и, только после того, как помог ему сесть, пошел готовить бутылочку для ребенка.       Намджун тоже был прекрасным отцом. Счастливым, гордым, он был готов сделать для своей семьи даже невозможное и сегодня, в свой последний вечер, Еджун не мог оторвать от него взгляда. Смотрел внимательно, словно желал запомнить, будто не мог насмотреться на него перед долгой разлукой.       — Вы как будто бы влюбились друг в друга с новой силой после того, как Донхен родился, — улыбнулся Сокджин, наблюдая за тем, как внимательно смотрел Еджун и как украдкой поглядывал на него их Лидер.       На губы Еджуна легла нежная улыбка. Да, он действительно как будто бы полюбил этого мужчину снова и еще сильнее, чем раньше. Настолько сильно, что от этих чувств можно было бы задохнуться.       — А где Чонсоль и Хосок? — поинтересовался омега. Этих двоих не хватало за столом.       — Кажется, Чон Хосок устроил Чонсолю романтический ужин на вышке, — усмехнулся Намджун и, подав мужу бутылочку с детской смесью, сел на свое место. — Может, лучше я покормлю? Ты не обедал сегодня, поешь.       Еджун отрицательно качнул головой. Он не простит себе, если сейчас отдаст Донхена и упустит возможность в последний раз покормить его.       Он внимательно наблюдал за тем, как ест его малыш, смотрел, как теплый свет свечей освещал родные и любимые улыбки, не мог оторвать глаз от своего мужа. Уютно, тепло, безопасно.       И подозрительного взгляда Ноа на присутствующих здесь людях он не замечал, потому что сейчас Еджун полностью сосредоточился на том родстве со всеми сидящими здесь, которое окрепло между ними за все это время.       Донхен медленно засыпал, и Намджун вскоре заменил бутылочку соской и осторожно забрал младенца на руки. Надо сказать, что сон у малыша действительно был богатырским, потому что от того, как родители передавали его из рук в руки, он не просыпался. Продолжал безмятежно и крепко спать, наверное, чувствуя и понимая, что это руки родителей, а в их руках не может случиться ничего плохого. С ними обоими он под надежной защитой.       — Тебе нужно хорошо питаться, чтобы окончательно прийти в форму. Через неделю возьму тебя с собой на вылазку, хорошо? Ты ведь хотел, — улыбнулся Намджун и придвинул поближе к Еджуну тарелку с рисом, перемешанным с мясом кого-то, кого поймал молчаливый Юнги, сидящий с другой стороны от него.       Еджун улыбнулся, пряча свою грусть подальше.       — Через неделю? Я с удовольствием. Кого еще возьмем с собой? — поинтересовался он, накладывая еду в свою тарелку. Не так уж много, ведь ребятам это все теперь нужнее, чем ему.       Намджун задумчиво посмотрел на Юнги, потом на Сокджина, видимо, размышляя, кого из них взять с собой, но выдал другое:       — Пойдем вдвоем.       Вдвоем… Еджун помнил, как они оставляли Сокджина в лагере, когда живот у него самого позволял быстро и легко двигаться, как они вдвоем, спина к спине, сражались с мертвецами. И каждый знал, что нельзя умирать, потому что они не смогут жить друг без друга, а их еще нерожденный малыш не выживет без их защиты.       — Мне нравится, — кивнул Еджун.       Он сейчас был согласен на все, что угодно, даже отправиться на вылазку в одиночестве, если это поможет ему избавиться от отравы в его организме. Все, что угодно, только бы жить дальше.       Но Еджун не позволил этим мыслям себя обуять. Нельзя было им поддаваться, потому что он здесь не для этого.       Жаль, что здесь не было Чонсоля. Еджуну хотелось бы в последний раз посидеть с ним за одним столом, поговорить по душам, рассказать парочку своих секретов, послушать о том, какой Хосок замечательный и как он трепетно заботится о Чонсоле. Послушать о том, как сильно эти двое на самом деле влюблены друг в друга, насколько они похожи, как сильна связь между ними и как сильно Чонсоль стесняется каждого неловкого прикосновения.       — Ты себя хорошо чувствуешь? — поинтересовался Сокджин. — Ты бледный.       И пусть свечи не то, чтобы очень ярко освещали помещение, бледность кожи омеги была заметной.       Еджун широко улыбнулся и махнул рукой.       — Я в порядке, просто устал. Хочу полежать, — он погладил супруга по щеке и, поднявшись, нежно коснулся его губ. — Забрать Донхена?       Альфа отрицательно качнул головой и, поймав руку Еджуна, прижался губами к его запястью, вдыхая носом волшебный медовый запах фенхеля.       — Отдыхай.       Оставив их, Еджун удалился, только сейчас позволяя себе горькую слезу. Его вечер, последний час в кругу семьи, закончился так быстро. Время пролетело словно мгновение, он не успел насладиться, но вирус был беспощаден. Он и сам чувствовал, что в ослабленном после долгих тяжелых родов организме эта зараза распространяется слишком быстро.       Надо же… а он надеялся, что у него будет хотя бы половина ночи, что он сможет в последний раз побыть сторожем сна своего мужа.       Не сможет. Не успеет.       Вернувшись в комнату, Еджун достал из-под матраса пистолет, вынул магазин и достал из него все патроны, кроме одного. Он знал, что для Намджуна это будет огромным ударом и не мог подвергнуть его такой опасности.       Письмо для Донхена так и осталось лежать под подушкой, но письмо для Намджуна он забрал с собой.       Теперь нужно было найти укромное место, где никто не сможет ему помешать, где никто его не найдет. Где он сможет остаться один на один с самим собой. Он просто хотел тихо уйти, не прощаясь, потому что искренне верил в то, что когда наступит их время, он встретит где-то там, далеко, в светлом месте, всех, кого любит. Через лет сорок, а лучше пятьдесят, к нему придет прекрасная и сильная душа Намджуна и расскажет о том, какую чудесную жизнь он прожил, как вырос их ребенок. А спустя восемьдесят, а лучше девяноста, к золотым вратам придет душа Донхена, и они снова воссоединятся маленькой, но любящей семьей.       Еджун верил и знал, что за чертой нет конца. Там что-то легкое и светлое. И там больше не больно.       Ноги привели его за здание офиса, к обратной стороне. Здесь его могут услышать, но Чонсоль и Хосок, что проводили свидание на вышке, не смогут увидеть. Не стоило.       Хотелось ненавидеть себя за ошибку, рвать на себе волосы от отчаяния, но Еджун не мог позволить себе тратить последние мгновения своей жизни на пустые стенания, которые ему самому не принесли бы и капли облегчения.       Прижимая свое письмо к груди, он сел у старой постройки и поднял глаза к закатному небу.       Красивые розовые лучи освещали темнеющий небосвод. Солнце почти скрылось за горизонтом, оно уже не освещало землю, но это было настолько красиво, что Еджун затаил дыхание и мягко улыбнулся, больше не сдерживая стекающие по щекам слезы.       Его тело била дрожь, в горле першило, а под кожей словно завелся целый рой насекомых, настолько неприятно было даже простое прикосновение одежды к ней. Были ли это симптомы или страх… Какая теперь к черту разница?       Он не хотел этого. Не хотел уходить сейчас, даже на мгновение подумал о том, что мог бы сбежать, пропасть, исчезнуть, но от одной только мысли о том, что Намджун потеряет себя в попытках найти его, заставила его жалобно всхлипнуть.       Еджун снял пистолет с предохранителя и, прижав дуло к виску, закрыл глаза.       Если бы можно было выбрать способ смерти, он выбрал бы иной исход, но сейчас смертным, увы, давалось не так много вариантов. И между обременением любимых и тихим уходом, Еджун решил выбрать второе.       Мгновение, хлопок, и все птицы, сидящие на деревьях, возможно, даже спящие, с громкими криками взмыли в небо, забирая с собой маленькую, но светлую душу.       Все, сидящие за столом, вздрогнули одновременно.       Намджун резко встал с места, хмурясь, и передал заплакавшего от резкого движения сына в руки Чимина, который мгновенно подошел ближе.       — Я пойду с тобой, — тут же произнес Чонгук и кивнул Тэхену, подзывая его пойти следом.       Юнги хмуро глянул на Лидера и хотел также присоединиться к нему, но тот качнул головой.       — Оставайся здесь. С моим сыном и Чимином. Сокджин, — коротко бросил он, и тот, немного погодя, все же пошел следом.       Вдруг это владельцы того прекрасного тайника в их доме? Было бы совсем некстати.       — Чужаки? Хосок и Чонсоль бы увидели, если бы кто-то пришел, — проговорил Тэхен, нагоняя Чонгука в несколько шагов и внимательно оглядывая настороженное лицо парня. Он так и не ответил ему.       Они вчетвером вышли за пределы офиса и огляделись.       — Выстрел был где-то за зданием? Обойдите с той стороны, а мы пойдем здесь, — проговорил Намджун, указав рукой к более длинному пути, а сам, кивнув Сокджину, направился по более короткому, в обход.       Он сразу же достал пистолет из набедренной кобуры, как и Сокджин, шагая неспешно, осторожно, потому что каждый шаг мог стоить им жизни.       Но по мере того, как они приближались к задней части здания, Намджун чувствовал лишь одно — усиливающийся, мягкий медовый запах.       Его лицо обрело растерянный вид, шаги ускорились так, что Сокджин едва за ним поспевал, и, кажется, доктор даже что-то говорил ему, но Лидер лишь продолжал идти вперед, переходя на быстрый бег.       Они завернули за угол дома резко, быстро. Яркий запах крови и фенхеля ударил в нос Намджуна. Секунда на осознание. Может быть, две?       Руки альфы безвольно упали вдоль тела, пистолет с громким стуком был обронен на землю.       Стройное тело в знакомой одежде, длинные волосы, утонувшие в ярко-бордовой луже. Он не видел его лица, Еджун словно отвернулся перед тем, как навсегда уснуть, чтобы Намджун не смог рассмотреть.       Намджун бросился к нему резко, стремительно, даже не замечая тяжело дышащего от шока Сокджина, не слыша, как с другой стороны подбежали Тэхен и Чонгук.       Кто-то что-то говорил, а он лишь подполз поближе, замечая в родной тонкой ладони пистолет и обхватывая худое, ставшее от чего-то тяжелым тело.       Не крик, вой, вырвавшийся из его горла оглушил его же. Он сжимал хрупкое мертвое тело так крепко, что, казалось, может переломить ему все кости. Взрослый, сильный мужчина рыдал как дитя, укачивая на руках бездыханное тело супруга и даже не пытался понять, что именно происходило вокруг.       — Намджун, мне нужно взглянуть, — как сквозь толщу воды голос Сокджина. Он потянулся руками к Еджуну, но в ответ получил такой мощный толчок в плечо, что осел на землю.       — Убирайся! — рявкнул так, что кровь стыла в жилах.       — Намджун, если вдруг он не повредил мозг, если он умер…       — Он не мертв! Не мертв! Он не мог умереть! Убирайся прочь, блять! Убирайся! Мой Еджун не может нас оставить. Ну же, открой глаза, прошу тебя. Еджун, пожалуйста…       Понимал ли он, что говорил? Понимал ли он, что не получит ответа? Намджун не хотел понимать, не хотел видеть, как крепко сжавший челюсть Чонгук одной рукой придерживает Тэхен за своей спиной, не позволяя дрожащему от тихих слез омеге показать свою слабость кому-то еще. Не хотел видеть, как Сокджин, отсев чуть дальше, запустил руку в свои волосы и отвернулся, чтобы скрыть что-то на своем лице.       Он лишь смотрел на родное лицо, на глаза, налившиеся кровью от выстрела в голову, и продолжал укачивать в своих руках тело Еджуна, убирая слипшиеся от крови волосы ото лба.       Счет времени был утерян. Люди появлялись рядом, а затем вновь исчезали. Для Намджуна они не имели никакого значения. От рыданий охрипло горло, и в какой-то момент он замолчал, продолжая сидеть уже в тишине. Небо окрасилось черным, а бриллиантовая россыпь звезд отчего-то не казалась такой же прекрасной, как прежде.       Рядом постоянно кто-то был. Намджун не знал, кто, да и не хотел. Быть может, как-нибудь потом он скажет спасибо тем людям, которые издалека наблюдали за ним всю ночь, до самых первых лучей рассвета.       Рука Намджуна мягко скользнула по стройной талии, и он позволил себе наконец опустить взгляд. Сколько часов он просидел в таком положении? Пять? Десять?       — Хен, — голос Чонгука был первым, что он услышал спустя все эти часы оглушающей тишины. Даже если тихо вовсе не было, Намджун просто не слышал. Он медленно повернул голову в сторону пришедшего, окинув Чонгука коротким взглядом, и зашевелился.       — Принеси мне лопату и какую-нибудь ткань, — хрипло попросил Лидер.       Чонгук ни слова не сказал, ничего не спросил. Он все понимал.       Намджун оглядел землю вокруг, замечая в луже крови сложенный втрое листок, но не стал читать его. Лишь подобрал слабой замлевшей рукой, впервые немного отпустив уже окоченевшее тело, и спрятал его в нагрудный карман.       Когда Чонгук принес все нужное, обдуманно завернув лопату в простынь и связав ее концы, чтобы Лидер смог донести все это, Намджун, пусть и с трудом, но встал на ноги. Он благодарно глянул на молодого альфу, который повесил связанную простынь с лопатой на его плечо, и подхватил тело поудобнее.       Еджун в его руках отчего-то казался настолько тяжелым, что он едва мог держать его, хотя при жизни готов был носить на руках каждый божий день, словно пушинку.       Намджун шел вперед неспешно, словно пересиливал себя. Чонгук следовал за ним, словно тень, но лишь для того, чтобы открыть для лидера железную дверь и беспрекословно выпустить мужчину за территорию.       Шаги Джуна были медленными и грузными. Лицу было плевать, насколько свежий утренний ветер обдувает его, глаза не интересовал яркий, кроваво-красный восход солнца.       Две недели назад точно такой же восход подарил ему надежду, а сегодня отнял смысл жизни.