Обречённые на прогресс

      Килби окинул жадным, быстрым взглядом бумаги, коими был завален весь стол. Он судорожно искал ответ, который уже чувствовал всем своим естеством. Он знал, что он здесь, рядом, прямо у него под носом, и словно в насмешку прячется от него. Злость брала своё быстро, бесцеремонно, она вульгарно зашла в комнату, нашептывая учёному на ухо, а после, лаская его шею и руки, подначивала к действию. Перворожденный с силой ударил кулаками по столу, отчего бумаги, лежащие на нём, устремились ввысь, и словно смеясь над его немощностью, утыкая носом в ответ, которой он не был способен узреть, завалили пол помещения, устилая его полностью, побуждая Килби скрипнуть зубами, с силой сжимая края стола, а после, словно надоедливую букашку, откидывая его прочь. Дни перетекали в месяца, месяца в года, года в столетия, а те в томительные тысячелетия и множество жизней, в коих он безуспешно пытался найти ответ, узреть истину и открыть её другим. Его братья и сестры жили счастливо, проживая перерождение к перерождению неумелыми детьми, тратя тысячелетия на праздность и веселье, даже не желая задуматься о том, что способны на куда большее. Толпа безмозглых детей, коих нужно ткнуть носом, дабы наконец прекратить их совместное бессмысленное существование. Килби давно принялся искать способ уйти, отправиться в бесконечный кросмоз, который, казалось, можно было объять, ощутить, познать, стоит лишь потрудиться протянуть руку. Но, как бы он не старался, все было тщетно. Его любимейшая семья не разделяла его боли и стремлений, продолжая, словно издеваясь, вести жалкий образ жизни. Лишь его дражайшая сестра Шинономе ласково гладила брата по щекам, полностью отдавая себя ему и его стремлению. Изредка и другие дети великих богов задумывались над тем, какого старшим, и не пора ли покинуть этот мир, стремясь к большему? Но, как правило, такие мысли сразу подавляли ещё до того, как старшие успевали уловить отрадный для них настрой. Так однажды была поглощена пламенем обширная библиотека, в своё время ставшая гордостью Глипа и Бальтазара, что, в той жизни, не стали идти по уже избитому пути, а обратили свой взгляд ввысь, посвятив себя изучению чего-то большего, чего-то грандиозного. Но, остальные, стоило смекнуть, что два темпераментных родственника идеалиста взялись за мысль изучать кросмоз, подбивая народ на то же самое, тот час пресекли это, весьма жестоко. Адамай, точно послушная скотина сжёг труды братьев, не внимая их уговорам. Килби и Шинономе были отстранены от общества, так что заметили такое стремление слишком поздно. В оный раз жертвой эгоизма стал сам Юго. Мальчишка не отличался выдающимся умом, но у него было стремление и целеустремлённость, смекалка, а так же самое страшное - любовь народа, безоговорочная и искренняя. Он нередко тянул ручки ввысь, травя байки о чем-то столь далёком, но столь близком, но, увы, и его удалось усадить, заставив молчать. Ему, как истинному авантюристу, уже давно было скучно в этом маленьком мирке, но это никого не волновало. Остальные ставили перед собой одну единственную цель - благополучие, и не важно чем придётся пожертвовать. Дураки да и только. Килби диву давался как они с таким подходом ещё народ весь не загубили, ведь, если подумать, какая-то новая болезнь, появившаяся путем эволюции, не стоящей на месте в отличие от них, нанесла бы непоправимый ущерб. Право, Богиня на их стороне, иначе не прожило бы это сборище и десятка жизней так беззаботно. Но он не они. Килби не собирается сидеть на месте, все больше и больше погружаясь в пучину донельзя одинаковых жизней. Им дарована вечность и мощь, неоспоримая сила, и даже её они так и не научились контролировать, считая своим максимумом жалкие фокусы с порталами и предметами из чистого вакфу, последние, как правило, создать могли далеко не все, но на деле это было не из-за отсутствия необходимой мощи, а из-за недостатка так называемого таланта, что позволил бы без нужного углубления и тренировок овладеть данной способностью. Они, народ живущий с начала времён, дети великих, те у кого есть вечность, пресмыкаются перед какими-то иноземцами, нередко боготворя их. Если бы хоть с сотню человек из его народа решили идти дальше, а не прятаться в своём розовом мирке, то мехазмы бы и в сравнение не шли с их могуществом. У них есть все необходимое для невероятных открытий, но как нарочно весь народ оказался тупыми болванами. Килби мирился с этим томительные тысячелетия, но более он не будет терпеть столь безответственный подход к собственным жизням. Они были рождены, чтобы покорять кросмоз, творить великие вещи, восхваляя имена своих создателей, но предпочли стать грязью под ногами ничего не стоящих существ, достигших своего потолка, именуемого их полом. Чем бы не пришлось пожертвовать, какую бы цену не спросили, он отдаст всё во имя достижения собственной цели, благой и чистой, но к сожалению достигнутой гнусным путем, впрочем, а должно ли последние его хоть каплю волновать и останавливать? Почему же его братья и сестры, жертвующие друг другом, затыкающие всем рты, предпочитающие сладкое неведение, считаются праведниками, а он, всецело отдавший себя народу и их безграничным возможностям, считается безумным затворником? Люди воистину противоречивы и слепы, но он сможет провести их сквозь эту тьму, чего бы ему это не стоило. Если он так и не смог самостоятельно найти ответ на вопрос, как ему покинуть этот бренный мир, так тому и быть, он узнает его у тех, кто уже ведает об этом, и плевать, что те жалкие эгоисты, коих они с таким радушием приняли, предпочитают насмехаться над ними в узких кругах, дразня запретными и неведанными ранее знаниями.       Килби расплылся в пугающей улыбке. Секунда, и ярка вспышка озарила стоящую тьму, а после учёный исчез, отправляясь исполнить свой долг, и наконец привести свой незаслуживающий этого народ, к необходимому им прозрению.