Слизывая его душу

— Да погоди ты, я… Я сейчас, я… — пьяный и хрипящий от количества матерных выкриков за сегодняшний вечер, голос, брынчит вместе со связкой ключей. Хоби безуспешно пытается скоординировать пальцы, чтобы те наконец-то послушно удержали ключ и открыли входную дверь. — Да блять… Чтобы его все переебало тут к хуям… — Хоби. — тембр рядом с ним совершенно трезв и важен, а внимательный взгляд карих глаз сопровождает каждое чужое движение. Павирт явно готов подхватить друга в любую секунду. — Это же твой дом. — Ну, а че оно не открывается?! Сука… — Браун не в попад шипит, но старается угомонить вскипевшую злость. Прабхакару не нравится, когда он такой. И, пожалуй, можно считать забавным то, что именно эта мысль заедает в мозгу больше всего. — Во! Нельзя было так раньше? Хоби светится победной, — но всё такой же безнадежно-пьяной, — улыбкой, когда ключ наконец-то проворачивается. В нос ударяет знакомый запах табака и пепла. Павитр морщится и смотрит на то, как рокер вписывается в коридор, чтобы создать немного места для своего спутника. — Это был лучший концерт десятилетия! Пав, эй-йоу, братишка, да мы отожгли! — уже без прежней озлобленности на весь мир в целом, и замок в частности, скандирует Хоби. Юноша только захлопывает за собой дверь, проходя глубже. — Ты прав. Это было замечательно, но… — Пав поджимает губы, не понимая откуда у него разом взялось столько неприязни к пьяным людям. Что-то внутри недоверительно сжимается. Браун непредсказуемо весел… Впрочем, разве он такой не всегда? — Тебе нужно прилечь. Я серьезно. Пойдём. — Ведёшь себя как мамочка. — искажая губы в саркастичной улыбке, музыкант вскидывает обе руки вверх, показывая тем самым, что сдается под гнётом недовольной мордашки приятеля. — Я имею в виду, как скажешь, кэп. Это было слишком просто. Подозрительно просто. Павирт внимательно глядит в глаза напротив, затуманенные расслабленной дымкой, пока собственные сенсоры бьют тревогу. Ничего не может произойти… Не должно. Хоби не враг, но восприятие отчего-то становится придирчивым. — Так держать, юнга. — юноша собирается и имитирует привычную себе беспечность, делая шаг навстречу Брауну, как вдруг цепкие руки рокера хватаются за приблизившиеся плечи. Пронзительный взгляд Хоби вынуждает слегка съежиться. — Хэй… Тебе нехорошо? — О, нет, дружище… Мне даже слишком хорошо. — замечая чужую настороженность, старший парень смягчает улыбку и наклоняется. Его руки нежно огибают тёплые щеки, чему Павитр отчего-то не противится. — Просто ты такой… М… Твёрдый. Нет-нет, э… Собра— нет же… — Скованный? — бровь Прабхакара дёргается чуть выше, пока он опускает одну руку на чужую и интересуется. — Я просто… Никогда не видел тебя таким. — Знаю. Это должно быть обескураживающе, эй? — выдаёт Хоби, поглаживая большим пальцем мягкую кожу. Его акцент кажется особенно ярким в момент, когда слова хаотично прыгают и ударяются друг о друга. — Или ты готов принять меня таким, детка? Это мой мир. Дрянной. Абсолютно мерзкий, но… Он мой. Павитр молчит. Но не так, чтобы пауза между ними стала невыносимо неприятной и тоскующей. Он молчит так, как мог молчать только понимающий человек, желающий довериться себе и своим чувствам. Молчит как кто-то, кто не умеет выразить это словами. Как кто-то, кто не позволит себе утратить тонкий контакт двух душ. Браун расценивает это по-разному. Под действием алкоголя, мысли в его голове циркулируются с рекордной скоростью, соскакивая с рационального желания поспать до нерациональной жажды к контакту. И это всё происходит быстрее, чем сам Хоби может оцифровать, пропустить через себя. Именно в такие мгновения он безгранично искренен с собой, не прививая о настоящих желаниях. — Мне нравится твой мир. — на выдохе отвечает Павитр. Его друг горьковато улыбается. — Нет… Не думаю. Он не нравится ни одному нормальному человеку. И тебе не должен. — отрезает Хоби, когда всё-таки отпускает юношу и отходит к двери своей комнаты. — Ты… Можешь вернуться в свой. У меня в комнате всё равно не убрано. — Меня не смущало это весь день, с чего должно смущать теперь? — едва уловимо посмеивается Прабхакар, проходя в след за приятелем. — К тому же, тетушка Мей не поймёт меня, если я приду домой в таком… Посреди ночи. — А… Оу. Ну да. — Браун вновь оглядывает вид Павитра, останавливаясь взглядом на, еле-скрытой под тонкой сеткой, груди. В горле пересыхает. — Пойдём тогда. Заберёшь свои вещи заодно. Прабхакару сложно думать о том, как на самом деле он должен себя вести. Стоит ли ему действительно покинуть Хоби сейчас? Или остаться рядом, пока тот хотя бы не уснёт? Да и… Вечер вышел таким приятным, что уходить совсем не хотелось. — Надо бы окно открыть. — оказываясь в комнате, резюмирует Хоби, в то время его спутник, всё ещё взвешивая за и против, протискивается вовнутрь. Пока Браун подходит к окну, паралельно стаскивая с себя куртку и кидая её в сторону, Павитр находит свои вещи. Однако переодеваться не спешит. — Я… М… Я смогу остаться у тебя на ночь? — не поднимая взгляда на музыканта и держа в руках собственную одежду, интересуется Прабхакар. Хоби на секунду замолкает. — Мигель не оценит. — отзывается в ответ парень, поправляя растрепавшиеся кудри волос. — Впрочем, он никогда ничего не оценивает. Так что схера бы нет? Располагайся. Хоби улыбается и опирается о подоконник открытого окна. С улицы пахнет дождём. В Лондоне никогда не пахнет иначе — Павитр успел это запомнить. Но сейчас хмурая погода здешних мест его не волнует. Он только радостно хмыкает от чужого решения. — Спасибо. Мне просто… Как-то одиноко у себя, в последнее время. — наконец-то осмеливаясь глянуть на Брауна, тихо признается юноша. Правая бровь панка приподнимается в удивлении. — Правда? Я думал у тебя есть с кем веселиться. А как же Гаятри? — несмотря на нетрезвость мыслей, Хоби спрашивает об этом осторожно, чтобы не слишком сильно наступить на больную рану. Но Павитр и без того грустно отводит глаза. — Всё сложно. Я… Не знаю. Просто сложно. — Прабхакар медленно подходит ближе и присаживается рядом с другом. — Знаешь, с тех пор как я попал в штаб, узнал о других пауках и вселенных, мне кажется… Будто я, м… Не знаю, как сказать… — Не хочешь её любить? — выдаёт Браун, буквально чувствуя как Павитр дёргается. — Понимаешь, что тебе не нравится то, что за тебя всё решили? Ощущаешь себя пустым, зная, что твоя жизнь не уникальна и не принадлежит всецело тебе? — Да… Да, думаю так… — обескуражено кивает парень. Его сердце неприятно сжимается в груди, а потом начинает биться быстрее, от осознания, что Хоби знает всё. — Но откуда ты… — Панку не сложно догадаться, когда его друзей охватывает желание выйти за рамки. Рыбак рыбака, знаешь ли. — коротко усмехается Хоби, глядя на напарника сверху вниз. — Все пауки рано или поздно приходят к этим мыслям. Кто-то раньше, кто-то позже. Кто-то очевидно, кто-то не совсем… Но из всех, кого я знаю, ты скрывал это лучше всех. Павитр запинается вновь, чувствуя себя донельзя глупо. Он ведь пытался вести себя непринужденно и не оставаться наедине с собственными мыслями дольше положенного, но Браун только что полностью разбил его самообладание. И почему-то от этого стало легче… Быть может потому, что Хоби не стал его осуждать за такие домыслы и слова. — Ты не должен позволять кому-то говорить, что ты есть, кого ты любишь и кому должен. Даже Мигелю. Особенно Мигелю. Он все равно не говорит ничего толкового. — продолжает Браун, расслабляя плечи. Выдыхая сигаретный дым, он кажется совсем расслабленным и честным. — Только тебе решать, что ты хочешь сотворить со своей жизнью. Что ты хочешь сделать сейчас, завтра, в ближайшие месяцы. Потому что нарушать правила мультвселенной и жить в своё удовольствие — это не одно и то же. Но это то, что никто не хочет рассказывать. Павитр смотрит в пол, раздумывая над чвжими словами. Справедливости ради, в переодческих межвселенных скачках действительно нет ничего страшного, однако разъедающее изнутри желание идти по своей личной, а не предначертаной, линии, растет с каждым днём всё больше и больше… И вот оно — опасно. Оно порождает собой аномалии, рушит миры. Меньше всего Прабхакар стремится испепелить все вокруг себя. И всё-таки… — Я знаю, чего я хочу сейчас. — уверенно отвечает Павитр и сжимает кулаки. Он готов сказать это теперь, когда чувствует, что его не оттолкнут, на что Хоби только внимательно настораживается, словно чувствует больше чем обычно. — Чего-то безумного и живого. Браун хмыкает, позволяя приятной улыбке расцвести на губах. Его школа. И в пизду О’Хару, который назовет это дурным влиянием. В пизду все наставления и недовольства старших. В пизду это всё. Если Прабхакар так хочет безумия — он обращается по адресу. — О, правда? — гитарист ловко берёт Павитра за подбородок, не давая очнуться, после чего разворачивает к себе и без задней мысли накрывает чужие губы собственными. Теперь их поцелуй правильный: долгий, томный. Горький. Хоби делится вкусом водки и спрайта собственным язком, пока Пав с удивлением обнаруживает металлический шарик в нём. Воздуха почти не хватает, но отстраниться Браун не позволяет, крепко ведя этот незамысловатый и неизбежно-мокрый танец. Только когда настойчивые пальцы Прабхакара всё-таки дёргают рукава тёмной футболки, Хоби обрывает контакт и облизывается. — Достаточно безумно для тебя? Павитр не отвечает. Не отвечает долго, пока окунается в глубину чужих глаз и переводит дыхание. Достаточно ли? Музыкант вызывающе улыбается. Он хочет услышать только одно короткое слово из трёх букв. — Нет. — звучит ответ прежде, чем Прабхакар успевает о нём полностью подумать. Он хочет чувствовать, а не анализировать. Хотя бы один раз. — Вот и чудесно. — Браун довольно щурится, а его руки всё так же резко и внезапно подхватывают чужую талию. Хоби вскакивает и ведёт за собой, пока одаривает случайными поцелуями и пытается расстегнуть брюки. Он много материться, рычит, ощущая то, как нежные ладони Павитра гладят его шею и бока. — Блять… Что за блядство… — Тише. Нам некуда спешить. — вкрадчиво шепчет юноша, скользя руками к пряжке. Его пальцы быстро справляются с ней и молнией, помогая рокеру успокоиться. — Да. Я знаю. — Хоби останавливается всего на секунду, когда понимает насколько они близки к чему-то действительно новому друг для друга. Но он не задаёт вопросов, не уточняет подробностей. Все нужные ответы он видит в глазах Павитра, которые под приглушенными лампами блестят медовым оттенком. — Я хочу тебя. Я пиздец как тебя хочу. Павитр заворожено молчит. Он смотрит в чужие глаза, слегка улыбается, наблюдая за чужим выражением лица. Хоби выглядит спокойным, но в то же время, вожделение хорошо читается в его темных радужках. Браун помогает Прабхакару опуститься на кровать, нежно податлкивая его лечь на спину. Всё, чтобы в эту же секунду нависнуть сверху и встретить губы Павитра ещё одним неспешным поцелуем. Всё, что Хоби слышит, это тихое мычание приятеля и шуршающую одежду. Все остальные звуки заглужает чужое и собственное сердцебиение, которые сейчас слились в один неразборчивый и непредсказуемый такт, из раза в раз напоминая о всей сумбурности их поступков. — Сними это. — настойчиво просит Прабхакар, когда Браун наконец-то оставляет его губы в покое, и дёргает футболку музыканта. Тот улыбается и стягивает её одним движением, открывая вид на подтянутое и ладное тело. Взгляд Павитра сначала цепляется за гордую улыбку Хоби, а после за его шею, грудь и… Проколотые соски? — У тебя хоть где-то нет пирсинга? — А ты проверь. — предлагает Хоби, одаряя юношу под собой самодовольной и весьма соблазнительной ухмылкой. — Вдруг я где и пропустил? Павитр смущенно вздрагивает, но всё же осторожно тянется пальцами к груди. Браун совсем не препятствует, только выпрямляется немного, давая чуть больше пространства для маневров. Прабхакар замечает это и скользит ладонями по торсу, бокам, явно наслаждаясь контактом с нежной кожей. Хоби на удивление довольно отзывчив: он крупно дышит, иногда разрешая себе мягкое мычание, а когда Пав проводит мягкими пальцами по соскам, с губ музыканта срывается тихий стон. — Тебе приятно? — негромко, совсем тонким и еле-слышным шепотом, обращается Павитр. Браун коротко кивает, от чего юноша уже с меньшей опаской проводит пальцами по его груди, совершенно нарочно задевая и аккуратные колечки пирсинга. Хоби дает Прабхакару поиграть с ними еще с пару минут, прежде чем приподняться и с улыбкой потянуться к мягким бедрам. — Ты хорошо справляешься, детка. — рокер убирает одну руку, чтобы ей дотянуться до тумбочки и подобрать еще днем оставленную там черную помаду. Пав наблюдает за этим с нескрываемым интересом, а после и сам подхватывает смущенную улыбку, когда замечает, как Хоби медленно и упорно проводит стиком по своим губам. Взгляд его глубоко-карих глаз становиться слегка непонимающим от выгнутых над ними бровей. — Что-то не так? — Нет… Просто тебе она идет больше. — Павитр прижимает свою ладонь к чужой щеке и, уже подхваченным от самого Брауна, жестом, смазывает край помады в бок. Тот посмеивается, щурясь уже куда веселее, чем пару мгновений назад. От эмоций, которое он вкладывает в это выражение, острые черты лица становятся мягче. Пав ведет пальцами ниже, останавливаясь только на границах ключицы и после сам нагибается ниже, разделяя теплый, ленивый поцелуй. Он все такой же спиртово-спрайтовый на вкус. В этот раз Хоби не тянет за собой. Только наслаждается тем, что ему дает. Следит за откликом, обхватывает теплыми ладонями поясницу парня. На губах Павитра вновь яркий оттенок темной косметики. И, кажется, Браун успел поделиться частью блестящих теней, которые оказались на чужих щеках от близкого контакта. Эта растрепанная красота так хорошо сидит на лице Прабхакара. — Ты вкусный. — отзывается Хоби, замечая как интимная и хрупкая тишина выплетается между ними. Эти слова звучат с эфимерной нежностью, заставляя Пава слегка тряхнуть головой. До этого конкретного момента, ему казалось, что рокер просто не способен на такой тон. Но наваждение спадает тут же, стоит накрашенным губам Брауна вжаться в смуглую шею. Жилки на ней дрожат от неожиданности — справедливости ради, Павитр еще никогда и никого не подпускал так близко. Кожа на его щеках розовеет вновь, стоит осознать, сколь непримечательно и ожидаемо его тело реагирует на это. Отстраняясь, музыкант не отнимает взгляда от оставленной яркой отметины. — Мило. Павитр не акцентирует на этом акте присвоения слишком много внимания. Знает — его приятель-панк всячески отрицает идеи приватизации чего-либо или кого-либо. Даже если его взгляд слегка голоден и явно жаден к этому самому очевидно-властному следу, он не позволяет себе чего-то лишнего. Что-то внутри юноши болезненно вспыхивает: такая форма безумия весьма интригует. Ненавязчивые фантазии пробираются в голову вместе с сигаретным дымом тлеющей в пепельнице сигареты. Ветерок разносит этот терпкий запах по всей комнате, заставляя сизую дымку нервно подрагивать. — Погоди. — Павитр подает голос только когда ему удается оторваться от удивительно-откровенных мыслей. Хоби к тому моменту успевает украсить его кожу еще парочкой меток и с гордостью оглядывает результаты короткого арт-перфоманса. Прабхакар с тяжелой душой отталкивает Брауна от себя, заставляя упереться острыми локтями в матрац, а сам устравается на нем удобнее. Музыкант не скрывает легкой ошарашенности. — У пантеры есть коготки, после всего. — с иронией тянет Хоби, но послушно отстраняется. Сложно не поддаваться, когда взгляд Пава такой решительный и твердый, словно он, как минимум, собирается совершить какую-нибудь кровавую революцию. О, это даже звучит сексуально. — Продолжай, детка. Это браунское «детка» оставляет на языке привкус сладкой патоки, который со временем перерастает во что-то необычно-лакричное. Особенное. Что-то, что понравилось бы только в исполнении одного единственного, избранного человека. Павитр про себя отмечает, что ещё ни разу не ощущал в себе столько противоречивых чувств разом. И ни разу не отмахивался от них, разрешая вещам случаться. — Тебе точно понравится? — уточняет Прабхакар, когда оказывается в опасной близости с чужой кожей. Хоби же смиряет его угловатой ухмылкой так, словно бы ответ на этот вопрос очевиден. — Это последнее, о чём ты должен переживать. Мне понравится всё. Без исключений. — выдыхая, подтверждает музыкант. Пав становится слегка уверенее и мягко проводит языком где-то между предплечьем и основанием шеи. Хоби мелко вздрагивает. Действия юноши становятся смелее… Он ведёт мокрую дорожку ниже, скользит по чувствительным соскам. Голос Брауна подрагивает видимым возбуждением — ему это всё чертовски нравится. — Вот так… Вот так, детка. Павитр действительно старается отпустить все назойливые и грубые мысли о том, что они делают что-то не так. Пытается дать себе волю, пока ласково целует пресс Брауна, пока нежно гладит согретыми ладонями его бока. Аромат петрикора вливается в темное помещение словно родное, а прохлада несильного сквозняка играется с волосами Прабхакара. Хоби не пытается мешать, даже когда Прабхакар, в результате своего небольшого «путешествия» натыкается на резинку белья. Павитр неловко поднимает глаза, заставляя музыканта посмеяться. — Я… Могу? — уточняет на всякий случай Пав и неловко прикусывает губу. Хоби коротко и заверительно ему кивает. — Ты можешь все. Вопрос только в том — чего ты хочешь. — протягивая пальцы к красивым каштановым локонам юноши, говорит Браун. — Продолжай. Я буду всем, чем ты захочешь. Это интересно. То, как Хоби тянется к тому, чтобы быть кем-то, при этом оставаясь никем. Интересно, как много мыслей расползается в его голове разом, как нотки его голоса подрагивают хриплой заинтересованностью. Как лондонский смог клубится в его взгляде и сочится сковзь яркий говор. Павитр знает, что в этой жизни Хобарт Браун верит только в две вещи — вечность ночи и холод дождя. Но все тот же Хобарт-мать-его-Браун, подпускает к своему сердцу что-то, что отдает жаром индийского солнца и прянностью засухи. Разрешает этому фантомному «чему-то» залезть прямо под кожу, миновав ткань тесного белья. Вручает «чему-то» невиданную и незаслуженную свободу, пока тонкие пальцы нежно огибают возбужденную плоть, а язык скользит по ее стороне. Хоби молча тянется к оставленной сигарете и делает глубокую затяжку. Он снова окунается в морозную зиму, стоит где-то под мостом и греет руки о подоженный мусорный бак. По ту сторону реки — громкий концерт, музыка с которого слышится даже здесь, в грязном и дурно-пахнущем пивом месте. Месте только для двоих. Он снова чувствует ласковые, любящие прикосновения к себе, но этот образ развеевается с легким порывом сквозняка. На улице вся та же промозглая и глупая осень, а между ног все еще только Павитр, увлеченно изучающий изнанку своего друга-панка. Его язык с интересом проходится по члену, обнаруживая для себя еще одно последствие юношеской безрассудности Брауна и чьего-то криво брошенного «может еще и хуй себе проколешь?». Прабхакар без лишней неловкости облизывает небольшой шарик пирсинга, очевидно вынуждая Хоби выдохнуть короткий стон, чтобы уже после вновь затянуться порцией табака. В этот раз образы не приходят. Браун остается в этом моменте на долгие секунды, из-под полу-опущенных век наблюдая за тем, как Пав всецело посвящает себя ему. Глупый. Глупый Пав. — Ты такой молодец… — срывается с губ Хоби, вздрагивающих от каждого нового прикосновения языка. Свободная рука вновь тянется к копне шелковых волос, слегка сжимает их. Без каких-либо просьб или намеков — просто потому что нравится. Нравится каждая скунда этой связи, не имеющей ни малейшего права на существование. Они оба хорошо знают об этом и даже несмотря на прежние слова — никто от своих ролей не откажется. Павитр продолжит любить Гаятри. Хоби продолжит ломать правила и испытывать свою выдержку на прочность. И они никогда не признаются друг другу в том, что эти легкие искры в глазах у них одни на двоих. Пока Браун думает об этом, Прабхакар звенит пряжкой ремня, снова приподнимается. Чужие брюки и собственное белье оказываются в уже общей горе разброшенной одежды, а рука обхватывает оба органа сразу. Павитр не просит об этом Хоби — представляет, как сейчас будет невовремя почувствовать на себе холод его массивных колец. Но пальцы музыканта все равно находят себе приминение, оказываясь на чужих губах и слегка надавливая, чтобы проникунть в рот, надавить на теплый язык. Пав послушный и глупый — поддается на все, что ему дают. Беззащитный и безоружный, он точно так же подпускает к своему восточному нраву нечто куда серьенее простого британского ливня. В его взгляде дрожат все невысказанные мысли и слова, а пальцы покалывают от накатившего возбуждения. Внутри себя, он все такой же гиперэмоциональный и уязвимый подросток, не успевший реализовать свои яркие желания в нужном возрасте и теперь доверяющий совершенно не тому человеку. В чем совершнно не тот человек не посмеет признаться, пока тихо и неожиданно-мягко стонет от получаемого удовольствия. И даже когда Павитр прекращает фрикции, обесиленно и удовлетворенно мыча, даже когда его рот покидают мокрые фаланги и они же заботливо протягивают мокрую салфетку, Хоби не признается в том, что только что случилось. Это очаровательное и довольное выражение лица не дает Брауну произнести и слова, прежде чем юноша обнимает его и тянет за собой в согревающий плед. Только сейчас Хоби понимает, что в помещении неоправданно-холодно, и все же, ничего в нем поддерживает желание все-таки закрыть окно. Он только прижимает к себе мелко-дрожащее тело, искренне надеясь, что тепла его тела им хватит на двоих. — Мне все-таки нравится твой мир, Хоби. — роняет Павитр, обхватывая Хоби всеми конечностями разом. Тот бесхитростно и устло улыбается, неопределенно что-то хмыкая. — Нет, правда… Очень. — Я передам. — коротко целуя парня в лохматую макушку, отзывается Браун. Его голос отдает легкими оттенками спокоствия и сонливости. — Главное, чтобы ты понравился моему миру, детка. — Я буду стараться, как могу.