Моя душа

Инк всегда знал, что рукоделие не его. Вот рисовать — другое дело. Рисовать всегда получалось хорошо и легко. Всё просто: берёшь кисти, краски, холст. А создатели, всегда словно чувствуя настрой творить, начинают предлагать каждый свою идею, пытаясь перекричать другие, лишь бы быть услышанным. Но так как Инк не может напрямую контактировать с ними, их замыслы и концепты мыслями всплывают в его голове. Остаётся выбрать наилучшую, что вскоре материализуется на холсте, обретая свой облик. Сам же художник в момент рисования не думает ни о чём, он с головой погружён в этот танец кистей и красок. Да, порой бывают плохие дни. Когда кисти из рук валятся, краски при смешивании превращаются в грязь, а холст до чёртиков пугает своей пустотой и белизной. Не получается ничего, ни рисовать, ни создавать новые Ау. Порой кажется, что Создатели испытывают такой же творческий кризис, как и он сам, либо же покидают его. Но о последнем хранитель старался почти не думать, теша себя надеждами, что не ему одному в этом Мультивёрсе плохо. Именно в такие дни Инк, как никогда, понимает, насколько сильно зависит от них, становясь марионеткой, криво болтающейся на ваге, без опытных рук кукловодов, которая сама не способна что-либо сделать. Однако это состояние обычно долго не застаивалось и быстро проходило. Стоило его черепушке слегка дотронуться мягкой подушки, как мысли вновь начинали роиться в голове похлеще пчёл, а переутомленный котелок рождал всё новые и новые идеи. Так было всегда. Только не с рукоделием. Их отношения не завязались ещё с первого набора, подаренного Дримом. Хранитель позитива считал, что творческой натуре художника не помешает расширить другие свои потенциалы, попробовав себя в новом хобби и создав нечто новое. Он думал, что рисование и рукоделие вещи достаточно близкие, находящиеся в одной плоскости, так что теоретически с этим у Инка не должно было возникнуть проблем. Хранитель ещё никогда так сильно не ошибался… Потому что лишь благодаря этому несчастному набору, Дрим узнал, что при всём многолетнем опыте рисования и создания новых Ау, руки у его лучшего друга росли явно не из плеч. Тогда-то Инк, весь в блёстках и клею, но зато радостный, с улыбкой до глазниц, ввалился к нему, держа в руках свой первый «шедевр». Пусть сейчас его таковым даже язык назвать не повернётся, но тогда художник считал своё творение похлеще Моны Лизы. И Дрим, как истинный друг, хвалил, подбадривал и всеми силами не давал его запалу в новом деле угаснуть. На следующий день, после подобных разочарований в своих переоценённых силах, запал сам по себе проходил вместе с желанием постигать новую сферу деятельности. Тут Инк честно признавал, что руки у него растут из одного с ногами места. Потому что сейчас на эти бедные «шедевры» без флакона голубой краски и слёз не взглянешь. Они будто молят о помощи, крича: «Зачем ты пощадил нас? Почему ты не смог прекратить наши страдания в первый же день?». И чтобы всё время, проведенное дома, если оно вообще существовало в Пустоте в таком понимании, в котором все привыкли его представлять, не наблюдать этой безмолвной просьбы, их официальное место жительства теперь — кладовка, забитая таким же хламом: недорисованными картинами, незаконченными скетчбуками, а также первыми попытками что-либо создать, используя свою магию — жидким сервизом вместе с десятком потёкших кружек. К тому же зачем делать что-то самим, если под рукой всегда есть любимая Бруми или же её маленькая точная копия и магические чернила? К подобному умозаключению Инк пришёл после очередной провальной попытки в квиллинге. А провальной она была потому, что после кручения десятой полоски бумаги в спиральку усидчивость решала, что больше такое издевательство, в виде монотонной и скучной работы, не потерпит, потому немедленно пропадала, а злость, ранее лишь слегка плескавшаяся красным на периферии, как одна из основных эмоций, всё больше и больше закипала, подпитываемая новыми глотками из алого флакона. От таких воспоминаний Инка передёрнуло, и он, словно наяву, вновь ощутил эти липкие от клея ПВА руки и сам клей буквально повсюду: на панно, на лице, на столе и даже на ковре. Бррр… Жуткое зрелище. Это из ниоткуда взявшееся воспоминание ввело его в ступор. О чём он думал только что? Кажется, Дрим как-то говорил, что нужно делать, если вдруг теряешь мысль. И, надеясь ухватить её за хвост, пока та не исчезла, Инк повторил свои недавние действия. Вновь посмотрел на руки, убедившись, что ни на них, ни рядом, нигде вообще нет того злополучного клея; осмотрелся вокруг, удостоверившись, что сидит не в комнате за столом, а в гостиной на диване, и рядом с ним сейчас лежит лишь одинокий моток белой пряжи; а после перевёл свой взгляд на стоящую в углу комнаты Бруми. И, наконец вспомнив, хлопнул себя по лбу. С помощью своей магии Инк мог создать всё: от дома до кружки, что только душа пожелает. Вот только её саму он создать не мог. Взгляд упал на далеко не законченное изделие, однако даже в таком виде хорошо напоминавшее небольшое сердце. Точно такое же могло прямо сейчас биться у него под рёбрами, излучая тепло родной магии. Рука с силой сжала майку на груди. Но под ней была лишь пустота. Пустота и связка флаконов, лежавших где-то неподалёку, сопровождали его всю сознательную жизнь. Может, сейчас Инк и смирился со своими бездушностью и лживыми эмоциями, но пару лет назад он готов был на стену лезть, придумывать и заливать в себя всё более и более изощрённые комбинации красок — лишь бы почувствовать себя живым. — Жи-вым, — ещё раз про себя повторил Инк, по слогам пробуя это слово. В данном контексте это понятие весьма обширное. Ведь художник и сейчас вполне себе жив, не болтается тряпичной куклой на синих нитках, истекая чернилами. Нет, эта формулировка не совсем подходит. Как можно быть ещё живее чем прямо сейчас? Живым в плане эмоций — это да. А что делает всех живыми в таком плане? Правильно, душа, которой у него нет. Опять тупик. Но разве ему не достаточно тех эмоций, что запечатаны в разноцветных колбах? Да, потому что это всё фальшь. Он сам по факту одна большая фальшивка, напичканная лживыми чувствами. Возможно, другой всё сделал, лишь бы ощущать только те эмоции, которые хотел, но не Инк. Как запретный плод всегда сладок, так и желание художника не задумываться над тем, в какой ситуации какая именно эмоция подойдёт, чтобы не выглядеть в глазах окружающих психом, безумно притягивало, манило. Может, поэтому рядом с по-настоящему живыми существами хотелось быть чаще. А вместе с Эррором — постоянно. С самого начала хранителя к нему что-то тянуло. Только потом он понял, что именно — они были до ужаса похожи и в то же время совершенно различны. И одна простая мысль объясняла его тягу к разрушителю — в нём он видел себя. Они оба были рождены Пустотой, оба были одиноки. Однако один смог перешагнуть через себя, полюбив одиночество, которое сейчас предпочитает любой компании, а другой продолжает панически бояться огромных пустых мест, заставляя каждый угол своего созданного в Пустоте дома хоть чем-нибудь, и стараясь поменьше находиться за его пределами. Один разрушал, другой создавал. Как Инь и Янь. И после перемирия, которое они заключили уже ровно как год назад, Инк в этом всё больше и больше убеждался, открывая о разрушителе много нового. Одним из таких открытий была его душа. Впервые увидев её, он не поверил своим глазницам. Она будто была и не была одновременно. Полупрозрачное перевёрнутое сердечко светилось и излучало тепло, но расходилось в помехах, а после — рассыпалось в руках, если до него пытались дотронуться. Поэтому о нём хотелось узнать абсолютно всё настолько сильно, сам не замечая этого за собой, заставляя хозяина чересчур покрываться лагами, гневно ругаться, перезагружаться и слать пинком под зад из своей Антипустоты. Однако после подобных, обычно неудачных, попыток желание не пропадало, потому художник мучал глюка, пока тот наконец не сдавался, и не приоткрывал завесу следующей из множества своих тайн. Со временем они стали довольно близки друг другу, поэтому Инк искренне хотел, чтобы его подарок на годовщину перемирия Эррору понравился. Да и к тому же обмен подарками — идея художника. На которую разрушитель отреагировал не особо положительно, но перечить не стал и со словами: «Боги Рипертейла, Инк, из какой Ау ты вообще взял такую безмозгую традицию? Ладно, будет тебе подарок, раз моей компании тебе уже не хватает», дал понять, что, пусть и не сильно, но поддерживает эту затею. Художнику хотелось приятно удивить его, и ничего лучше, чем сделать что-то своими руками, в его черепушку не пришло. Ведь дарить одну из картин было весьма банально, а создать ту же кружку — слишком легко и скучно. Вязание у Инка всегда получалось из рук вон плохо, хуже чем что-либо другое. В чём он убедился ещё давно. Удивительно, но в этот раз дырявая память не подвела, и перед глазами появились события того самого дня. Помнится, тогда они вместе с Эррором сидели в Антипустоте. Разрушитель спокойно вязал под звуки Андерновеллы на фоне, а Инк, закончив какой-то набросок, от нечего делать устроился поближе и начал наблюдать за тем, как свободно руки с разноцветными фалангами управляются с пряжей. Тогда-то художник загорелся идеей научиться вязать. Не просто смотреть, как кто-то другой из мотка ниток создаёт нечто новое без использования всякой магии, лишь в нужном порядке делая петельки, а затем узелки. Создать что-либо самому без использования магии — вот, что именно искушало его. Поэтому Инк без промедления, тут же начал заваливать Эррора вопросами о том, как он всё это делает, и просьбами научить его. Изначально разрушитель спокойно относился к такому внезапно появившемуся интересу — в процессе работы проговаривал вслух отдельные действия, и то, почему он их делает. Но вскоре художник настолько задолбал его тупыми распросами самых очевидных, на взгляд Глюка, вещей, и просьбами дать ему попробовать что-то повязать, что в итоге вывел его из себя. Эррор всеми силами старался не злиться в его компании, и прекрасно понимал, что Инк как был гиперактивным шлепком краски, с шилом в одном месте, так и останется таким, даже после начала их общения. Однако сейчас бурю уже было не остановить, и разрушитель с гневными словами: «Да задрал ты меня уже! Вот, вяжи!» — бросил в ошеломлённую морду художника моток ниток и спицы с крючком. И на такой же шокированный вопрос: «А как? Я же не знаю…» Он, с жутким скрежетанием, перепрыгиванием с одной тональности на другую и повторениями чаще обычного, проорал: «Ты на меня уже три часа бесстыдно пялишься, за это время можно что угодно выучить!» — а после открыл глючащий портал, и скрылся в свете звёзд Оутертейла. Если бы он этого не сделал, то наверняка не сдержался и нарушил их хрупкое перемирие, переломав пару костей недогадливому художнику. Выместив свою злость на паре пролетавших мимо астероидов, от бедных осталась лишь пыль, и вдоволь прооравшись бескрайним звёздам, разрушитель наконец успокоился. Совершенно вымотанный, он нашёл неподалеку небольшой парящий островок и, распластавшись на нём звёздочкой, на слепую открыл маленькое окошко прямо в кладовую Андерфелла, достал оттуда плитку любимого шоколада, а после умял вместе с обёрткой за один укус. Полежав так ещё немного, тупо смотря на размытые разноцветные пятна вдали, Эррор решил — пора обратно. И как ни странно, возвращаться назад было не страшно. Зная терпение Инка, ничего критичного с его пряжей этот мудак не сделает, максимум начнёт вязать воздушный столбик, запутается в плетении или нити и бросит это дело, обидевшись на разрушителя за то, что тот оставил его одного. Поэтому, шагая с подобными мыслями в портал, Глюк был более чем спокоен. Но только его нога коснулась подобия пола Антипустоты, как спокойствие словно рукой сняло, а только что прошедший глаз снова начал дёргаться. Реальность максимально отличалась от ожидания, к великому сожалению Эррора, в худшую сторону. Прямо сейчас Инк больше походил на рождественскую ёлку, украшенную пряжей, словно мишурой, чем на самого себя. Но несмотря на весь свой внешний вид и неудобное положение, художник явно был более чем доволен, и похоже, у него что-то получалось. Поэтому, только завидев Глюка, радостный, он попытался вскочить, но, ограничиваемый нитками, после неудачной попытки упал обратно на своё место. Эррор сделал пару десятков глубоких вдохов и выдохов, чтобы не разъебать тут всё к чертям собачьим. И с сожалением посмотрел на пряжу, висящую на Инке, что ещё несколько минут назад была мотком. С одной стороны, он сам виноват в случившемся, буквально сказав: «Делай, что хочешь, только отъебись от меня, пожалуйста». Хотя, с другой стороны, эта ситуация показывала, что художник и впрямь интересовался его хобби, и все сказанные ранее слова не пустой звук. Это приятно удивило и успокоило Глюка, а также предотвратило художника от очень давней, но знакомой мучительной смерти в нитях, в этот раз магических. Он смерил его взглядом, прикидывая, сколько времени потратит на сматывание всего этого кошмара обратно. Результат совсем не обрадовал. Лучше приняться за это прямо сейчас. И подходя к Инку, Эррор решил как-то разбавить повисшую между ними напряженную тишину. — Ну что, Кисточка, уже к Рождеству готовишься? — разрушитель сел рядом и потихоньку начал снимать с него «украшения». Слегка ошарашенный таким спокойствием только что готового рвать и метать разрушителя художник истуканом сидел, хлопая глазами и боясь сделать лишний вдох, пока его тело освобождали от сковывающих нитей. — Как видишь, — не найдя больше других слов и до этого искренне веря, что ему придёт конец, в виде разъяренного глючащего разрушителя, Инк виновато и немного рассеянно посмотрел на него. — Раз так, то мне не нужно искать ёлку, ты вполне за неё сойдёшь, — закончив снимать пряжу с плечей и головы, Эррор нарочно прищурился и подставил руку к подбородку, будто выискивая в нынешнем образе художника элементы, недостающие до полноценной праздничной ели, — Только вот шариков и гирлянды не хватает. Но не переживай, они у меня тут где-то ещё с прошлого года завалялись. — Ты особо не наглей, — уловив хорошее настроение разрушителя, Инк позволил такую фразу и, отойдя от оцепенения, начал помогать Глюку распутывать себя из ловушки, в которую попал. Быстро вместе справившись, Инк освободился и встал, с наслаждением разминая все затёкшие от долгого пребывания в одной позе кости. В это время Эррор, сидя рядом, продолжал не спеша сматывать пряжу обратно в клубок. — Точно, пока не забыл, — от резкой фразы художника разрушителя передёрнуло, но тот не обратил на это внимание, увлечённый поиском своего творения вокруг себя, — Нашёл! — найдя наконец плетение на том месте, где он сидел, проорал Инк, не заботясь о громкости своего голоса из-за переполняющих его эмоций, заставляя Глюка вновь подпрыгнуть. Эррор думал, что к концу этого дня станет не только более нервным, но и дёрганым. Старательно разгладив получившийся маленький клочок и растянув как следует во все четыре стороны, так как плетение из-за сильного натяжения нити скручивалось, он с полным энтузиазмом и горящими разноцветными звёздами в глазницах, вручил разрушителю связанное, — Вот, посмотри, что я сделал за это время. Как тебе? Откликнувшись на эту просьбу, Глюк отложил в сторону клубок, нацепил на нос очки, и принял из рук художника плетение. В отличие от того же Дрима, Эррор всегда был честен и до ужаса прямолинеен в оценке чужих навыков. Поэтому, измерив изделие придирчивым взглядом профессионала и быстро вычислив все ошибки и недостатки, он вынес вердикт — очень плохо, а если дословно: «Блять Инк, ну у тебя и руки из жопы, кто так вообще вяжет?!». На подобное грубое обращение Инк даже не отреагировал, а продолжал выжидающе смотреть, надеясь услышать ещё что-то по поводу его работы. И не зря. — Смотри, — Эррор ткнул жёлтой фалангой на вязание, — В первом ряду у тебя десять воздушных петелек, правильно? — на это Инк согласно кивнул, — Так куда у тебя столбики исчезают? Почему в третьем ряду их уже восемь? — не найдя, что на это ответить, художник стыдливо опустил голову, но всё ещё не отводил глаз от места, куда показывал глючный, — Вот поэтому у тебя плетение в виде трапеции получилось. Ладно, это можно опустить, тут каждый новичок в таком ошибается. Далее… Чтобы сосчитать все недостатки, найденные Эррором, к пальцам на руках придётся подключать и ноги. Но Инка это ни капли не расстраивало. Может из-за жёлтой краски, которую он на постоянке хлестал бидонами, а может из-за того, что в конце, подсчитав его недочёты, разрушитель подытожил, что в целом, для первого раза получилось очень даже хорошо, потому что даже у него самого в первый раз получилось намного хуже. Потом Эррор попросил художника создать ещё один крючок. Вскоре выяснилось, для чего он ему, и после слов: «Ну, что? Будем учиться делать столбики с накидом?» — казалось, словно звёзды, всё ещё стоявшие в глазницах, засветились с трёхкратной силой, так, что Инк мог бы посоревноваться в подобном выражении лица с Блу. Коснувшись пальцами скул и призвав свою магию, Эррор показал, как правильно держать в руках крючок с нитью, перед этим отдав хранителю на растерзание только что смотанный клубок. И вот сейчас, сидя на диване у себя дома, он пытался в точности повторять показанные тогда разрушителем движения. Выходило неидеально, но намного лучше, чем раньше. Всё же тренировки дают о себе знать. Столбик за столбиком, ряд за рядом вывязывалась уже вторая деталь белого сердца. Наконец соединив обе детали вместе и набив получившуюся игрушку синтепоном, Инк вытянул руки и издалека посмотрел на получившееся плюшевое сердечко. Повертел, покрутил, проверил на наличие просветов и торчание наполнителя, в конце концов убедился, что глючному должно понравиться. Самое сложное позади, осталось дело за малым — красиво упаковать и вручить подарок. Затрезвонил, слегка подпрыгивая, будильник, оповещая о 5 часах вечера по времени Андерсвапа. До встречи осталось чуть больше часа. Пора собираться. Носиться по дому, в поисках чего-то необходимого в самый последний момент перед выходом Инк умел так же искусно, как и рисовать. Из-за чего впопыхах совершенно забыл о будильнике, всё также прыгающем на самом краю тумбочки. Естественно художник не успел вовремя подбежать и подхватить его, предотвращая падение, потому теперь он трезвонил на полу. — Ладно, там уж падать некуда, — подумал вслух Инк и продолжил беготню в поиске бумажного подарочного пакета, махнув на источник шума рукой. Падать и впрямь было некуда, но как только художник был готов отправляться в Антипустоту сквозь свой обычный способ передвижения — чернильный портал, то решил, что самое время отключить будильник. К своему удивлению, он не нашёл его ни под тумбочкой, ни под диваном. Дребезжащее творение за это время доползло почти до кухни и там уже просто беззвучно вибрировало на плитке. Подняв и осмотрев будильник, Инк счёл его явно не годным, из-за полностью отсутствующих стрелок, которых, судя по всему, отломило при падении — те подверглись гравитации и валялись внизу под стеклом, и набросал заметку на шарфе: «По приходе домой создать ещё один будильник». Наконец закончив, он сделал перед собой лёгкий мазок чернилами при помощи Бруми, а после шагнул вперёд и растворился в краске. Эррор не мог усидеть на месте. Он четыре раза сверил свои часы с часами в доме Свапов через глючное окошко и четыре раза убедился, что у него они не торопятся, идут точно секунда в секунду. Дважды походил из стороны в сторону и столько же проверил нахождение подарка в нитях, то спуская к себе, то обратно подвешивая под потолком. Инк опять опаздывал. Но разрушитель почти не злился, по крайней мере пытался не злиться. С провалами в памяти хранителя было совсем неудивительно, если он не просто опоздает, а вовсе забудет про назначенную встречу. Но его мысленный поток мата в сторону хранителя с памятью в виде решета остановил булькающий звук позади. Вспомнишь солнце, вот и лучик. — И, как это понимать, Кисточка? — Эррор развернулся к нему лицом, сложил руки на груди и выжидательно взглянул на силуэт, появляющийся из лужи чернил. Ц, опять ему весь пол запачкал, — Ты опоздал на 20 минут, я уже думал, что ты совсем забыл! — сказал разрушитель и вновь взглянул на часы в портале. — Уже 20 минут?! — фигура хранителя до конца материализовалась и посмотрела в ту же сторону, что и Глюк, — Ой, и правда… Да ладно тебе, хватит дуться. Не совсем же забыл? — Инк выстроил невинную мордашку, надеясь, что такой трюк прокатит, и Эррор успокоится. — Спасибо и на этом, — не проканало. Разрушитель смерил его таким же недовольным взглядом, задержавшись внизу, — Прибери за собой, пожалуйста, — и указал на лужу чернил под босыми ступнями хранителя. — Ну опоздал немного, с кем не бывает? — Эррор молча развернулся и направился к своему синему пуфику, и вслед за ним, хвостиком, подбирая остатки чернил с пола, пошёл Инк. В четыре больших шага художник перегнал его, преграждая путь вперёд, и ужасно довольный вытянул руки с бумажным пакетом, — Вот, смотри, что я тебе сделал! — И что там? — изогнув бровь, разрушитель недоверчиво покосился на пакет. — Моя душа, — без тени сомнения в голосе произнёс Инк. — Ты ж бездушный. — Опять к мелочам прикопаться решил? — улыбка мгновенно слетела с вечно счастливого лица, из-за которого, кстати, он не раз получал звездюлей, не только от разрушителя. — Да ладно тебе. Смешно же, — несмотря на свои слова, Глюк не смеялся, лишь слегка улыбнулся краешками рта и всё также недоверчиво продолжал разглядывать то, что ему протягивали. — Смешно — когда один раз сказали, посмеялись и забыли, но когда это повторяют каждый день становится не до шуток. Ну, бери! — в конец рассердившись, Инк буквально всучил в руки свой подарок, — Надеюсь тебе понравится. Эррор не спешил узнавать, что же содержится внутри пакета. Перед этим он внимательно осмотрел упаковку, повертел в руках со всех сторон, слегка потряс, но звука не последовало, и в конце попробовал на вес — подарок был очень лёгким, что сильно его удивило. Разрушитель ещё раз посмотрел на ожидающего реакции Инка, пытаясь предположить, что же сейчас творится в его черепушке и что он мог ему подарить. К великому сожалению, Эррор не обладал телепатическими способностями, хотя они бы очень пригодились в общении с этим гиперактивным шлепком краски, чтобы хоть примерно понимать его дальнейшие действия. Разрушитель вздохнул, на секунду сожалея об их отсутствии, и принялся вытаскивать содержимое. — Подожди, — белая половина плюшевой подушки показалась из упаковки, — Чернильница, ты серьёзно?! Ты это сам?! — ответом на ошеломлённые подобия вопросов был довольный кивок. Эррор не поверил своим глазам. Это и вправду было сердечко, в перевёрнутом виде напоминающее душу, которая у художника отсутствовала. Хотя если бы она на самом деле существовала, то была бы именно такой. Ради него, Эррора, Инк взялся за крючок и особенное нелюбимое, ни разу до этого не получавшееся дело — вязание. Ради него он заморочился и постарался сделать всё идеально, в этом разрушитель убедился, несколько раз вдоль и поперёк пройдясь взглядом по подушечке, не найдя изъянов. Именно его он хотел приятно удивить, что у этой вечно надоедающей чернильницы получилось лучше, чем у любого другого когда-либо, не считая Блу. Если бы в этот момент у Эррора спросили, что он чувствует, он бы просто послал спросившего на хутор бабочек ловить, а если по-бытовому — нахуй. Потому что чувства, которые он пытался всеми силами подавить в себе, а порой, когда не получалось это сделать, то просто игнорировать; чувства, которые возникали почему-то только при общении с Инком, сейчас полностью захлестнули его, топя в себе. Но так рано застревать в этом болоте он не рассчитывал. Потому собрался с духом и задал самый тупой вопрос, ответ на который был уже предугадан до его озвучивания. Лишь бы только не тишина. Так легче, — Так… Это олицетворение твоей несуществующей души? — Да. Можно сказать, я вложил её в этот подарок, — он радостно подмигнул. — Это же не смешно, — глючный поспешил напомнить художнику его недавние слова, — Ты ведь сам только что говорил. — Да, потому что только мне можно над собой смеяться. Другим нет, — Эррор не понял, что именно его задело в этом ответе. В принципе, Инк прав. Да и сам разрушитель о себе такого же мнения. Тогда почему внутри поселилось волнение, и ужасно захотелось сказать: «Не шути над собой так больше»? Но вслух он спросил совершенно другое, однако не менее ценное. — Тогда тебя не смущает, что ты мне «свою душу» подарил? Ты же в курсе на что это тянет? — Да ладно, не принимай всё буквально. Ты же прекрасно знаешь, что моя душа бьётся внутри тебя, — намеренно проигнорировав второй вопрос, Инк слегка ткнул его в то самое место, где под рёбрами хранилось маленькое глючное сердечко, и поспешил убрать руку, когда на поверхности, до которой он только что касался, прошлась пара помех. Сам же глючный передёрнулся от такого неожиданного движения, тут же состроив недовольную мину. — Моя душа, не твоя. Я пока не собираюсь её отдавать придурковатому художнику, обладающему подобными безумными идеями, — и он указал на вязанную душу. — Но признай, я занимаю в ней далеко не последнее место, и тебе нравятся мои безумные идеи, — засранец был абсолютно прав, но этого ужасно не хотелось признавать, поэтому разрушитель ещё больше насупился, — Ц, упёртый. Тогда это наша общая душа. Они ещё с минуту так стояли, тупо пялясь друг на друга. Эррор прижимал к себе плюшевое сердце, пытаясь найти слова для очередного колкого замечания, но они, как он ни старался, оставались невысказанными на кончиках пяти языков. Инк знал его как облупленного. Он был прав во всём — это ужасно бесило. А также бесило то, что в последнее время агрессия в сторону художника совершенно не идёт. Вместо неё появляется какое-то другое, тёплое чувство, с которым всё это время было сложно бороться. С которым сейчас было сложно смириться. Эта неопределенность пугала и до Найтмера раздражала. Пытаясь не думать о своих душевных терзаниях, он решил попытаться сменить их вектор, а заодно и вектор разговора. Поэтому, всё ещё держа в одной руке подарок от Инка, Эррор вытянул другую свою руку вверх, ловя падающий, больше не поддерживаемый нитями, подарок для Инка. Поймав, он решил даже не смотреть него, а тем более на хранителя. Отвёл взгляд влево и вытянул руку вперёд. — Вот. Это тебе, — разрушитель сам не понимал почему, но эта ситуация его смущала, — Если ты вдруг помнишь тот разговор. Я тогда вслух подумал о том, что тебе не хватает моей компании. Вот. Надеюсь теперь у тебя не возникнет очередных странных идей, — он протягивал тёмную куклу с разноцветными пуговками глаз разных размеров, под которыми, словно слёзы, опустились голубые линии на скулы. То, как взвизгнул Инк нужно было слышать. — Создатели! — художник, словно маленький ребёнок, запрыгал на месте, хлопая в ладоши, — Эррор, это шикарно! — он аккуратно взял в руки подарок. То, что глюк подарил ему свою куклу, уже значило многое. А то, что на этой кукле был изображён сам глюк — вовсе бесценно. Зная, как трепетно Эррор относится к своим творениям, он бы никогда не отдал бы их не пойми кому. Значит, он доверял Инку. И это его неимоверно радовало. Они стояли так, напротив друг друга, некоторое время. Разглядывая все мелочи, которые из реального образа разрушителя были досконально переведены в плюшевый, художник время от времени поднимал на него глаза, сверяя некоторые элементы. В последний раз подняв взгляд, он уже полноценно посмотрел на глюка. Глюк в свою очередь так же — с интересом разглядывал столбики плетения, пытаясь в голове представить Инка, сосредоточенно вяжущего крючком, движения его тонких пальцев, что вывязывали эти ряды. Представлялось плохо, ведь назойливый образ вечно бегающего и не знающего покоя хранителя вселенных, который, этот самый хранитель, в основном выставлял на публику, настолько приелся, что тот Инк, которого он узнал в процессе развития их общения и рядом не стоял с радужным электровеником. Но, что странно, и тот, и другой Инк его бесил одинаково. Так же одинаково, как нравился. — Моя душа уже давно твоя, ещё с того момента, как я тебя увидел.