В поисках проводника

Пустыни редко благосклонны к путникам и никогда к гостям издалека. Наверное оттого издавна приезжие на границе с пустынями усердно искали проводников. Вот и этот солнечный день совсем ничем не отличался. Так что лидер торгового каравана в который раз горестно вздохнул и взглянул на список приготовлений к походу в пустыню, заботливо всученный ему хозяином какой-то мелкой лавки, стоило тому услышать, куда собираются путники. Звучало всё это не сложно — сходить помолиться в храм, оставить подношения духам, найти проводника. Последнее было несколько раз подчёркнуто. Жирно подчёркнуто. Очевидно самый важный пункт. Плюнуть хотелось на все примерно в равной силе. Пустынные существа, твари порождённые Альабасом, и им надо подношения оставлять, чтобы добраться до прославленного оазиса, где жили люди, богатые золотом и драгоценностями. Так ещё и проводник. За тот день, что они провели в пограничном поселении, мужчина уже успел выяснить, что таких днём с огнём не сыщешь. Ничего не поделаешь, стоило хотя бы попытаться, коль выполнившие все условия караваны всегда возвращались, в отличии от проигнорировавших правила. Начинался путь торговцев с храма. Хотя, пожалуй, для этого "храм" слово слишком громкое. Больше походило это место на развалины: полы в небольшой лачужке давно насквозь прогнили и больше напоминали стоптанную труху, нежели доски, а огромные каменные кирпичи давно пошли трещинами и то тут то там можно было наблюдать не маленькие сколы. В центре крохотного помещения стояла скамейка, укрытая пыльным ковром, с золотыми тарелками и каменная статуя. Не будь граница с пустыней такой сухой и жаркой, или построй они храм чуть дальше, в лесу, наверняка эта конструкция бы ещё и поросла зеленью. Если бы вообще не развалилось. Такой был весь посёлок. Дома то тут то там трескались. Улицы, некогда вымощенные и красивые, нынче регулярно были занесены песком, деревянные лестницы иссохлись и начинали сыпаться, стоило на них посмотреть. Солнце нещадно жгло, так что ни о какой растительности, кроме перекати поля и мелкой выжженной травы и речи не шло. Людей на улицах тоже толком не было, может пара заклинателей змей могли выползти под утро, ребятня могла раз в минут пятнадцать-двадцать мимо пробежать, да на одной улице ряд мелких ларьков ещё работали. И то вся эта жизнь затихала и пропадало, стоило солнцу войти в зенит, а часам пробить полдень. Большая часть торговцев остались в гостинице. Оно и к лучшему. Застрявшие в затхлом крохотном храме лидер каравана и его помощник тоже предпочли бы отсидеться в гостинице. Золотые тарелки были пусты. Почти. Рядом с одной из них лежала дохлая крыса, а во второй была спертая вода, один вид которой вызывал отвращение. Впрочем, вполне в духе отребий Альабаса, вряди ли они способны на что-то лучше этого. Да и не то чтобы их покровитель заслуживал большего. Какой бог, такие и творенья. Торговец подошёл ближе и невольно поморщился. То ли от запаха, то ли всему виной скрип подобия двери на входе. В здании появился дряблый старичок с тростью. Он не то что еле ходил — ему явно и стоять то стоило огромных усилий. Да и сам он выглядел так, словно прямо сейчас развалится. — Добрый день, — Добродушно улыбаясь прокряхтел старичок. — Я смотритель этого места, если будет нужна помощь, вы обращайтесь, не стесняйтесь, господа торговцы. Чем смогу, обязательно помогу. Он улыбнулся и прошёл к стульчику, стоявшему в углу в потемках, совершенно не бросаясь в глаза. Выглядел предмет мебели ещё более ветхим и разваливающимся, чем смотритель. Торговец отвернулся, сел на колени перед статуей и склонил голову. — Прошу, пусть пески будут милостливый ко мне и моим товарищем в нашем пути, — еле слышно прошептал мужчина. Его помощник последовал его примеру. — Его зовут Каин, — Вновь подал голос престарелый смотритель, разглядывая статую. Это был образ молодого юноши, восседающего на камне и закованного в кандалы. Совсем не то, как представляли себе богов на западе. Тем не менее, сейчас, стоя на коленях, торговцы не могли не отметить пристальный взгляд. Пока они стояли, он казался скромным, робким. Сейчас же, стоя на коленях, каждый из них чувствовал себя на месте подсудимого. Человек, высеченный из камня, не осуждал. Но оценивал. Рассматривал. Пристально, заглядывая в душу. Словно спрашивал о причинах. А потом словно клал их сердца на ваши весов. И если они окажутся слишком тяжелы, если помыслы их каменного человека не удовлетворят, он встанет и неколеблясь снесёт им головы с плеч. Это не инквизиция, требующая доказательств вины, прежде чем казнить. На юге правил суд Альабаса, не Кары. Воля случая и вот разъяренная толпа вела провинившегося на плаху. Без следствия. Без права оправдаться. Без малейшей надежды на спасение. И этот каменный юноша словно был воплощением всего этого безумного, извращенного правосудия. И судья, и палач в одном лице. Даже удивительно, как в таких местах могло оказаться нечто подобное. Уму непостижимо. — Каин это пустынный дух и хозяин оазиса, куда вы держите путь, — Начал свой рассказ старичок, расплываясь в мягкой теплой улыбке, словно он говорил не о духе, правителе пустыни, а о родном внуке. — Каин суров, но справедлив. Как и его два верных помощника: милость пустынь Рошан и степной кот Шамси. Старик ненадолго замолчал. За окном посвистывал ветер, порой проникая сквозь щели в здание и принося с собой пыль и песок. Чем-то этот свист напоминает тихую, тоскливую мелодию. Он отдаленно даже походил на колыбель — легкая и мелодичная, тихая и убаюкивающая. Но в исполнении ветра забытая и далекая, погребенная в песках. — Пока за окном такая жара, давайте я вам расскажу немного о них? — Вновь заговорил старичок. Торговец даже не шелохнулся, он всё так же сидел и завороженно смотрел в глаза каменному изваянию. Помощник же невольно бросил беглый взгляд в сторону старика и вновь уставился на статую, подражая начальнику. Статуя как статуя, что в ней так заворожило старшего он не понимал. Но и слова проронить не решался, оставляя все вопросы на потом. — Не всегда эти края были занесены песками. Многие многие годы назад наше село было красивым городом, до пустыни от него были сотни шем. Более того, южнее располагался ещё один город. Большой и процветающий. Жили там люди посвящённые, да сфинксы — верхние пол тела их были человеческие, а нижние — кошачьи. И уши тоже, прям как у котов. И были они непомерно умный и горделивый. Настоящие дети Каина. Старческий хриплый голос звучал плавно и размеренно. Словно сыплющийся песок. Он успокаивал, он убаюкивал, вводил в некий транс. И вот, перед глазами уже отчётливо рисовался красочный богатый город, где люди и мифические сфинксы ходили обвешанные золотом и обсуждали мудрые мысли, высеченные на каменный таблицах, по краям ограмленных драгоценными металлами и камнями. Жизнь текла там плавно, размеренно. Словно спокойная речушка, даже без крутых поворотов. "Позвольте спросить, хадретак, как же вы пришли к такой концепции?" А ответом обязательно будет что-то пространное, в духе "звезды указали мне путь к истине во время последнего солнцестояния". Красивое и сложно понимаемое. Что-то, что не потрогать руками и не осилить логикой. Больше сказочное, нежели научное. И никогда бы не доходили до этого уголка мудрости и спокойствия войны. Замирали бы в благоговении за сотни шем оттуда. И казались бы они далекими, неземными, чуждыми. На фоне жителей этого места западные люди казались бы необразованными дикарями, которому лишь хлеба и зрелищ подавай. — Назывался тот город Виаду. И был у него бесстрашный защитник — дух, принявший облик горделивого орла, по имени Рошан. И вот, у ворот в царство-обетованную уже рисуется образ высокого, статного мужчины. В руках было бы непременно копьё. Длинные волосы ниспадали с плеч и ярко блестели под солнечными лучами. Лицо его спокойное и безмятежное, а взгляд строгий и пронзительный. И никто от взора этого ускользнуть не в силах. Вокруг непременно кружили бы дети, требуя то покатать на спине, то поиграть, то рассказать какую-нибудь захватывающую историю. И дух бы из раза в раз соглашался бы. Однако насколько добр и мягок он был с детьми, настолько суров и холоден он был с нарушителями. Одно его имя вселяло в сердца отступников неподдельный ужас. И как далеко в леса или пустыни они бы не бежали, расплата за проступки всё равно неизбежно постигла бы их. Может одним ранее, может днём позже. Однако от правосудия никто не был в состоянии скрыться. И сколько его не моли, сколько не пытайся подкупить, дух оставался верен одним лишь истине и справедливости, безжалостно которая всех, кто обманул его доверие и начал месить грязь, прячась у него за спиной. Суждения его были безукоризненно верны. Ни разу за все годы дух не ошибся вынося приговор. — Рошан всегда, сколько город существовал, был верен его жителям, — Старик откинулся на холодную стену и прикрыл глаза, — Он лично проверял, чтобы каждый, кто приходил в город, был чист в своих помыслах. И потому ни один мерзавец не мог и шагу сделать в Виаду. Старик передвинул трость поближе и перехватил поудобнее. Торговец всё так же забвенно смотрел на статую. Помощник, на деле ещё совсем молоденький юноша, небось и шестнадцати ещё не было, уже изрядно устав от созерцания каменного изваяния, давно уже уселся на полу поудобнее, отдавая всё своё внимание смотрителю и его истории. Ветер на улице словно подул сильнее, а тоскливая пустынная мелодия стала звучать громче, отчётливее. И, пожалуй, в какой-то степени ещё тоскливее, чем раньше. Завывания ветра теперь словно походили на отдалённый плач. – Но однажды жители Виаду очень сильно обидели духа, – Смотритель стал говорить тише. Да и голос его словно снизился и уже не так хрипел. Теперь он напоминал не размеренную реку и сыплющийся песок, а начало песчаной бури – когда небо заволокла тьма, с земли поднимаются клубы пыли, а вокруг нещадно дует ветер, но дорога ещё не пропала из виду и ещё можно найти укрытие. – Тогда разгневанный дух покинул Виаду. На рассвете отправился он в пустыню, на поиски нового дома. Ветер продолжал нарастать. Уже совсем стихли голоса на улице. Если раньше иногда ещё можно было услышать детские возгласы, то теперь остался только завывающий ветер и заунывная колыбель. Старик замолчал и вздохнул. Вдруг с грохотов отворились ставни одного из окон и в помещение стал залетать песок. Юнец, сопровождавший лидера каравана дернулся и резко развернулся к окну порываясь встать. Он быстро бросил взгляд на мужчину и замер в оцепенении. Тот и не шелохнулся, пока песок продолжал бить ему в лицо. Потом юноша заметил, что и смотритель не спешил закрывать окно. Зазвенели простенькие украшения, сделанные видимо из обрезков железа, развешенные над окнами. Только теперь они бросались в глаза. А затем до юноши таки донесся тихий свист. Осознанный, словно разумный. Не тот, что издавал ветер. Это был кто-то разумный. Может человек, может сфинкс. А может тот самый преданный теми, кого защищал, дух. Свист неспешно приближался кк разваливающимуся храму. Когда загадочный звук подошёл к зданию, в открытом настежь окне появилась белобрысая макушка с двумя кошачьими ушками. А затем и руки. Человеческие руки. Маленькие такие. Словно детские. Свист не смолкал. Руки не сильно церемонясь хлопнули ставнями, закрывая их. Звон в храме утих. Но не свист. Теперь помещения наполнял только он и завывания ветра. В такт той самой тоскливой колыбели. Юноша невольно снова взглянул на старика, который выглядел таким расслабленным, словно ничего и не случилось, а потом на каменную статую. Теперь эти глаза казались печальными. Словно человек, высеченный из камня очень сильно жалел о чём-то. Но стоило опустить взор чуть ниже, как юноша увидел у его ног двух таких же каменных котом. Они казались крохотными, незначительными и такими… потерянными. Каменный юноша не смотрел на них. Он вообще ни на что не смотрел. Словно он погряз в своих думах, не самых радостных, не в приятных воспоминаниях. Словно его гложило необъятное чувство вины. – Дух бродил весь день среди песков, – вдруг раздался мягкий, размеренный голос человека в углу храма. Такой обтекаемый, вкрадчивый. – И понял тогда Рошан, что всё равно любит он тот город. Любит так, что готов закрыть глаза на обиды, что жизни без этого места не видит и что весь свет пустынный ему не мил без той жизни. Но когда он вернулся на закате, он узрел лишь руины и крохотного потерянного ребёнка рядом с телом мёртвой матери на входе. За день, что его не было, город разрушили. Словно ушёл он и вовсе не на день, а на годы. Мелодия ветра стала тише. Уже и того самого свиста не было слышно. Только ветер и бьющий об ставни песок. И каменный юноша с двумя готами у ног, горестно смотрящий куда-то вдаль, сквозь всё то мирское, что было перед ним. Юноша уже не поворачивался к человеку в дальнем углу храма. В этом попросту не было нужды. Отчего-то он уже знал, что сейчас по щеке того скатилась еле заметная слеза. Знал, что утрёт он её именно левой рукой. Помолчит ещё с минуту и продолжит свой рассказ. И голос его совершенно точно не дрогнет. А ветер всё продолжал свою полную тоски и скорби мелодию. Она постепенно стихала. Однако не спешило солнце как прежде сочиться в помещение сквозь щели в камнях и досках. Помещение наполнилось теплым, красноватым светом. – Забрал тогда дух того ребёнка с собой. Был то последний в своём роду пустынный кот из Виаду. Ещё совсем крохотный, едва увидевший свет и ставший свидетелем такой трагедии. Больше никто в городе не выжил. Так и остались последний маленький кот и несчастный дух совсем одни на белом свете. И решил Рошан отправиться тогда в пустыню – в края откуда он был родом. А поскольку идти ребёнку было некуда больше, так и стали они странствовать по пустыне вместе, пока не набрели на прекрасный оазис в центре бескрайней пустыни. Там они и повстречали Каина. Перед глазами снова заплясали образы. Это были раскидистые деревья, дивные цветы и фрукты, коих свет прежде не видывал, прекрасные озёра полные дивных рыб. И среди всего этого величия стояли двое потерянных странников – высокий и некогда великий дух Рошан и совсем крохотный мальчик, трепетно державший своего попутчика за руку и прятавшийся за его ногами. А впереди возвышалось огромное строение из желтоватого камня и украшенное золотом. На входе, сложив руки за спиной, стоял тот самый юноша. Белоснежные волосы его словно светились бы в солнечных лучах, а голубые глаза смотрели бы одновременно так пронзительно и будто сквозь гостей. Вроде и прямо на них, а вроде и совсем не замечая путником. Вроде и спрашивая “почему?” Вроде бы странный юноша и оценивал их, взвешивал прямо сейчас их сердца, пытаясь понять, а не слишком ли они тяжелы, не слишком ли грязны их помыслы. А вроде он и совсем не осуждал. Больше даже сочувствовал, тосковал по их утрате вместе с ними. Словно тоже был свидетелем произошедшей трагедии. Таков был Каин. Он молчал. Он ждал чего-то. И лишь ветер на фоне продолжал слегка дуть и завывать, играясь дивными цветочками, звенящими от каждого его дуновения, от чего по оазису разносилась тихая, тоскливая мелодия, чем-то напоминающая колыбельную. Тихую и убаюкивающую. Лёгкую и мелодичную. Совсем не свойственную царству песков, такую далёкую далёкую, но ещё теплющуюся в сердцах и не забытую, бережно хранимую людьми. – Он принял их и с тех пор Рошан стал служить ему, оберегая земли Каина. Маленькому сфинксу дух даровал имя Шамси, на манер тех, что носили жители разрушенного города. Значило он “солнце”. А с именем досталось ему и долголетие. С тех самых пор Шамси, подобно лучику света во тьме, не занесённой песком тропинке посреди пустыни указывал путникам дорогу, как когда-то указали ему путь к новой жизни Рошан и Каин. Теперь уже смотритель замолчал насовсем. История была закончена. Ветер за окном, словно ей под стать, тоже почти стух. По храму уже не разносилась та заунывная мелодия. Теперь три человека и каменное изваяние сидели в практически полной тишине. Из щелей потянуло холодом. Тёплый красноватый свет плавно покинул помещение и постепенно его заволокла тьма. Старик встал первым. Простукивая тростью дорогу, он шаркая побрёл к окну. Ставни не хотели поддаваться и распахнулись с характерным скрипом. Помещение наполнил лунный свет. И только теперь торговец смог сдвинуться. Он взглянул на свои одежды. Весь в пыли, засыпанный песком, растрёпанный. Выглядел он сейчас ничем не лучше любого жителя этого захолустья. Вот только на душе воцарилось небывалое спокойствие. Словно он наконец попал домой. Мужчина поднялся с земли и взглянул на старика. Белоснежные волосы, дряблое тело и яркие-яркие голубые глаза, словно светившиеся в темноте предстали перед ним. старик словно смотрел сквозь. И улыбался так нежно чему-то своему, далёкому и непостижимому. Сказочному и нелогичному. Как звёзды ночью во время солнцестояния. Или как будто старик был слепым. Он постоял пару мгновений и неспешно побрёл обратно к старому иссохшемуся стулу в углу храма. Наконец встал и юноша, отряхивая штаны и тяжело вздыхая. Почему-то внутри скребли кошки, так тяжело и тоскливо в этом храме стало. И так одиноко. Забытое богами место, занесённое песками. Вот чем теперь являлся храм. Как и эта история про забытый город. Стало отчего-то не по себе, что когда не станет престарелого смотрителя и историю эту благополучно похоронят в песках, рядом с последним человеком, передававшим её другим и так бережно хранившим среди воспоминаний. – Благодарю Вас, – Тихо произнёс торговец. – Уже поздно, мы пойдём обратно. – Да будут милостивы к вам пески, путники, – всё так же тепло улыбаясь прокряхтел старичок и улыбнулся уходящим торговцам на прощание. А затем, не закрывая дверей в храм, побрёл куда-то в сторону окраины деревни. Лидер каравана был непривычно тих всю дорогу до гостиницы. Да и там он сразу, ничего не говоря, отправился спать. Даже толком не поел. Его помощнику тоже кусок в рот не лез, так что он последовал примеру мужчины. На следующий день им ещё предстояло объяснить другим, что видимо они задержатся в этом посёлке ещё на пару дней. Этому явно никто не будет рад. Всё таки время – деньги. Ночь выдалась на удивление холодной. Но ничуть не удивительно тихой. По словам хозяина гостиницы, тут все ночи такие, однако в голове всё равно с трудом укладывалась, как всего за пару часов тут может так сильно похолодать, когда в полдень на песок и ступить больно, никакая обувь не спасала. Утро было тоже холодное. И начиналось совсем рано, стоило солнцу выйти из-за горизонта. На улице было всё так же тихо, спокойно и безмятежно. Дети, как выяснилось, уже снова выбрались из домов. Помощник главы каравана сидел на ступеньках гостиницы, пиная то вправо, то влево маленький, подвернувшийся под ноги камешек. Его благополучно выставили, попросив подобрать снаружи, и если раньше он начал бы возмущаться, то теперь как-то и не хотелось. Что ж, улица, так улица. Солнце ещё не так жгло, да и песок не успел раскалиться до красна, так что, в целом, и не сказать что эта ссылка была такой уж неприятной. Юноша перевёл взгляд на игравший неподалёку девочек и подпёр щёку рукой. Все грязные, в песке, пыли, и одной Уисцше известно в чём ещё измазанный, но такие счастливые те бегали друг за дружкой и громко-громко, насколько могли себе позволить местные дети, смеялись над чем-то. Вот только он не мог не отметить туго перебинтованную грязной, кровавой тряпкой руку одной из девочек. И что вторая часто останавливалась и кашляла. Чаще подруги. В целом не кашлять тут было сложно – вокруг всегда стояло облако пыли. Однако этот кашель звучал как-то надрывно и особенно болезненно что ли. Сами собой в памяти юноши всплывали подхваченные где-то слухи о разбушевавшейся в Лонгуо чахотке. Наверное, больные ей звучали примерно так же. Словно вот тот вдох за секунду до нового приступа кашля был последним. – Подъём, довольно с тебя прохлаждаться тут, – послышалось за спиной. Юноша не оборачиваясь поднялся на ноги и попытался стряхнуть пыль. До чего же въедливой та была на деле, сколько не три, не стучи, всё равно одежду будет покрывать слой пыли. Пришлось махнуть на это всё рукой. Они неспешно побрели в сторону рынка. Лидер почему-то ни с того ни с сего решил, что хочет поглядеть, как выглядело это место тут, на границе с пустыней. Не то чтобы местный рынок сильно отличался от обычного, в более северных землях. Тут было громче, чем во всём городке, да и людей значительно больше. Если во всём остальном городке на улице повезёт, если трёх или четырёх человек заметишь, то тут их могло в стоять пять или шесть. Не то чтобы ларьки пестрили изобилием. Весь товар был словно пожухлым и пыльным, старым, случайно найденным в завалах в подвале или на чердаке. Однако старички покупали. Ещё и нахваливали. То тут то там было слышно, что год этот урожайный выдался. Люди тут тоже выглядели серо и невзрачно в большинстве своём. На большинстве было надеть какое-то старое, изношенное, измазанное тряпьё. Зачастую одинаковое. Одни и те же платки, покрывающие головы, идентичные туники. И они совсем не смотрели на торговцев. Эта особенность смущала и раньше, караван предупредили ещё в прошлом городке, что это место несколько своеобразное, словно не от мира сего. Пока не окажешься в этом посёлке, всем этим словам так легко не придавать значение. Но вот уже который день, что они здесь, помощник лидера каравана отмечал, что глаза тут у всех какие-то… стеклянные, что ли. Пустые и безжизненные. Если глаза были отражением души, то в этом посёлке явно обитали одни лишь бездушные оболочки, лишь внешне напоминающие людей. Точно под стать пустыни. Мимо них неспешно прошла девушка, легонько покачиваясь из стороны в сторону, с трудом перебирая ногами. Выглядела она словно стоит подуть ветру и она рассыпется, а на её месте останется лишь горстка песка и пыли. И, может быть, пара стекляшек, которые когда-то были глазами. Лидер каравана подошёл к одному из хозяинов лавочек. Тот и не шелохнулся. Он продолжал неподвижно сидеть, сверля пол взглядом, словно пребывая в неком трансе. Словно в занесенной песком земле можно было увидеть что-то важное, глубокое и сокровенное. – Добрый день, – не выходя из своего транса прокряхтел лавочник. Голос его был таким скрипучим. Словно он набрал песка в рот и теперь старательно его пережёвывал. – Чем могу помочь Вам, хадретак. Помнится, Вы уже заходили на днях. Уже успели дойти до храма? – Добрый. Да, успели, – коротко ответил торговец. Его помощник предпочёл молча стоять рядом и наблюдать. Если старший решил. что такого ответа достаточно, значит, так тому и быть. – Это хорошо. Давно там никто не появлялся. Небось Ему было одиноко. Хорошо, что Вы Его навестили. Лавочник улыбнулся. А затем таки поднял голову. Теперь стеклянный взгляд был устремлён на путников. Он резко и несколько неестественно, словно шарнирная кукла, дернул рукой и из длинного рукава посыпался песок. На удивление песчинки довольно звонко бились о пол. Словно все вокруг на мгновение замолчали и в мире остался один лишь звук сыплющегося песка. – Если Вы ищите место для подношений, то вам стоит сходить к львиным вратам. Тем, через которые проходят все, кто держит путь в пустыню. – Благодарю. Но я хотел бы спросить ещё кое-что. Помощник невольно бросил удивлённый взгляд на начальника. А потом в голове снова всплыл образ старика-смотрителя и каменной статуи. А ещё руки, закрывшие окно. – Мы встретили в храме смотрителя и… – Прошу простить мне мою дерзость, что перебиваю Вас, хадретак, но в храме нет смотрителя. Торговец осёкся. И замолчал, изумлённо смотря куда-то вдаль и не силясь выдавить из себя ни одного слова. Помощник его был поражён не меньше. Отчего-то ему до последнего казалось, что старик тот был именно смотрителем. Вдруг глаза лавочника расширились и он удивлённо вздохнул. – Полагаю, я понял, о ком Вы говорите. Тот бэша порой действительно наведывается в храм и наводит там порядок по мере своих сил. Однако, он не смотритель, просто храм был очень дорог его сердцу. Он живёт на окраине города, неподалёку от змеиного пролива, если вы захотите его проведать. – Ещё раз благодарю Вас, – сдержанно и вдумчиво пробормотал торговец. И снова улица затихла. А где-то вдали послышался уже знакомый заунывный свист, напоминающий колыбель. Лавочник вздохнул и принялся собирать вещи на прилавке. Торговцу с помощником оставалось лишь изумлённо наблюдать, как потихоньку сворачивался рынок. Солнце ещё ближайшие часа три не достигнет зенита и оттого это действие выглядело ещё страннее. А свист тем временем всё приближался. Тихий, мелодичный, убаюкивающий. – Скоро начнётся песчаная буря, хадретак, лучше Вам отправиться дальше уже по её завершении. До моего дома всяк короче дорога, чем до Вашего постоялого двора. Быть может хотите переждать бурю у меня? — Буду крайне признателен, если позволите. Вот только, со мной ещё мой помощник. – Ничего страшного. Пусть моё скромное жилище и не угодья Каина, но места для Вас с вашим помощником хватит, идёмте. Лавочник сгрёб всё в пано, свернул его в кулёк и закинув на спину, поплёлся по улице вдоль разваливающихся лачужек-домов. Торговцы последовали за ним следом. Дом лавочника не сильно отличался от храма. хозяин поспешно позакрывал ставни на щеколды и запер за гостями дверь. Однако даже так еле уловимо доносился свист и унылые завывания ветра. А ещё песок стучал в окна. Не ритмично, невпопад, сбивая странную, но уже чуть более привычную тоскливую пустынную мелодию. Лидер каравана не стал толком разглядывать убранство. Лишь отметил странно живучий, чуть ли не цветущий фикус в углу и парочку более чем довольных жизнью кактусов в горшочках на окне. Ранее в этих краях ему с таким сталкиваться не приходилось. Словно в этих краях жизни и вовсе нет места. Помощник его же как заворожённый рассматривал узоры на стенах. Много где встречались коты на этих узорах. В какой-то степени даже казалось, что так хозяин жилища пытался запечатлеть какую-то историю, высечь на камне, чтобы и спустя сотни лет она сохранилась. И больше всего внимания привлекал рисунок, где кот шёл себе куда глаза глядят, а на местах, где он ступал, распускались цветы. Так и оставалась в этой каменной, потрескавшейся пустыни, цветочная дорожка. – Извините, а что это за свист такой? – тихо поинтересовался лидер каравана. – Ах, этот? – лавочник на мгновение замолк и, поднимая палец вверх. Свист еле ощутимо продолжал маячить где-то на горизонте. – Это хэю-мо Шамси, хадретак, предупреждает нас о песчаной бури. Хозяин дома отвернулся и взял в руки спички. Рядом с ним красовался старый, затертый, но ещё целый фарфоровый чайничек. На нём так же красовались картинки с разными котами. Мужчина зажёг свечу, подставил под чайничек и начал доставать чашки. – Если однажды Вы заблудитесь в пустыни и услышите этот свист, смело идите следом за ним, – принялся что-то с теплом рассказывать лавочник, копошась в горах посуды. – Хэю-мо Шамси может показаться первое время злобным и нелюдимым. Но будьте уверены, у него чистое и доброе сердце. Он точно не бросит Вас в беде и выведет к безопасному месту. Чай в этом поселении пили горячим. Словно и без него в этих краях не было излишне жарко. Сахар тут также не водился. Только песок и пыль. Возможно поэтому после того, что местные называли чаем оставалась такая въедливая горечь, заглушающая собой все другие вкусы. – Он… Когда-то он и меня спас, – Лавочник прикрыл глаза, тепло вздыхая, – и каждого из нас. Знаете, ведь каждая его мелодия… она особенная. Другая, отличается от всех остальных. Например, сегодняшняя звучит веселее вчерашней. Слышите? Мужчина вновь замолк. Мелодия и вправду была мягче обычного. Словно песок не бился нещадно о стены дома, а плавно стекал по ним, огибая углы и растекаясь по округе. Никаких завываний, нет, в этот раз это даже больше напоминало звон. Всё вокруг звенело подобно колоколам в соборе, предвещая что-то. Чей-то приход. Вот только в этот раз никто не стремился прийти. Свист на мгновение замер у окна. Он словно стал на мгновение громче и выше. Словно пытаясь приободрить и поддержать укрывшихся в домике людей. Всё же он не был мягким, не был нежным, как хотелось верить. Резко дернувшись свист снова вернулся в своё привычное убаюкивающее русло и двинулся дальше. — Вы ему приглянулись, пустыни благословили Вас на добрую дорогу, хадретак, — забвенно пролепетал лавочник. — Кого попало пустыри не благословляют. Вам ведь осталось только найти проводника и поднести дары, я прав? — Как никогда. Лавочник подскочил и принялся резво ходить по комнате из одного угла в другой. Дернулся, подобно свисту. — Вам, возможно, стоит обратиться напрямую к хэю-мо Шамси. После того, как поднесёте дары. Думаю, он согласится вас сопроводить. Не поймите не правильно, хэю-мо Шамси редко проявляет благосклонность к путникам, поэтому я и сделал такое предположение. Торговец молча и внимательно слушал. Имя этого самого некого хэю-мо Шамси он слышал уже не первый раз. Его так же упоминал и старик, встреченный ими днём ранее в храме. Да и помнится на рынке ему доводилось пару раз слышать что-то вроде “да поможет Вам хэю-мо Шамси в пути”. Сфинкс из легенд, значит. Торговец оглянулся на своего помощника: тот сидел смотря на дверь, у которой ранее задержалась тихая мелодия. Смотрел так, будто верил каждому слову. Помнится ночью он упоминал уже, что кто-то снаружи закрыл ставни в храме тогда во время песчаной бури. Кто-то низкий, наверное с девятилетнего ребёнка ростом. И с кошачьими ушками, чем-то по цвету напоминающими песок. Хотя, честно говоря, в этих краях что угодно напоминало песок или являлось песком. – Люди местные издавна во время песчаных бурь и вылазок в пустыни свист слышать начали. И знаете, хадретак, разный это был свист. И не как сегодня, когда у хэю-мо Шамси настроение хорошее. Мелодии это разные, – ветер за окном немного усилился. – В городе одна, в пустыне совсем другая. Здесь он поёт колыбельную для бури, успокаивает её. Среди песков же его песни больше похожи на весёлый разговор с песками. Хэю-мо Шамси так рассказывает им о своих путешествиях за пределами мёртвой пустыни. Не знаю, слышали ли Вы, хадретак, вот только хэю-мо Шамси совсем не пустынное дитя. Не место ему тут. Одному бэша Каину известно, почему он в этих краях поселиться решил. Лес его дом. Оттого и поговаривают, что где он ступал цветы распускаются. Лавочник плавно перешёл к какой-то другой теме, и уже стал рассказывать о чудодейственных голубых цветах, которые росли недалеко в лесу. Вот только сколько торговец не пытался, а вспомнить этих цветов он никак не мог. Не было их в тех лесах. Уж светящиеся голубые цветы они бы запомнили. Особенно если на ветру они начинали звенеть. За такое зрелище люди в том же Нордене любые деньги бы отдали, грех такое упускать. Оказывается эти земли полны чудных легенд. На улице торговцы снова оказались лишь на закате, когда слегла песчаная буря. Дул лёгкий прохладный ветерок, разнося по округе тихий, приятный звон. Чем-то отдалённо напоминало колыбель для бури, которую напевал пустынный кот, оберегавший поселение. Однако на сей раз не мелодия так привлекла внимание гостей пустыни. У порога лачуги лавочника распустилось несколько ярко-ярко голубых цветов. Такие яркие они были, что в закатных лучах казалось, будто они светились. И веяло от них каким-то холодом. Невольно перед глазами помощника лидера корована, всё это время молчавшего, начали рисоваться картинки из детства. И вот уже звенящая мелодия напоминала голоса. Они куда-то звали, манили. А уходить совсем не хотелось, словно если сейчас покинуть это место, эти голоса расценят это как предательство. Как будто их бросили. Опять. Юноша невольно замер. Цветы смотрелись как нельзя к месту. Брошенный голубые бутончики в богами забытой деревушке, которую гляди того со дня на день с лица земли сотрёт очередная песчаная буря. И с образом Шамси они тоже вязались. Один единственный выходец разрушенного королевства. Ему бы подошли украшения из этих цветов, юноша был уверен в этом. Словно для одного единственного пустынного кота они и появились на этом свете. Словно для одного единственного пустынного кота они и цветут так ярко и поют так звонко свои песенки. И вторят ему одному так усердно, пытаясь поддержать, скрасить его одиночество. – И вправду… светятся и звенят, – тихо пробормотал где-то сверху лидер каравана. – Мы так и не отнесли дары, – всё также смотря на цветок буркнул юноша. – И то верно. Пошли, надо бы закончить с этим до темна. И вот, цветки снова остались одиноко звенеть и светиться у порога богом забытого домишки. Где-то с крыши посыпались обломки камня. Словно никто там и не жил, словно никто за домом и не следил. Так и сполз кусок крыши лачужки. Вот только никто уже этого и не заметил. Некому было замечать. Разве что стервятнику, да голубым цветочкам. Больше пустой заброшенный дом и не интересовал никого. Храм для подношений тоже был на окраине деревушки. Словно всё тут неизбежно вело к началу пустыни. Словно каждый дом, где бы он не стоял, соприкасался с ней. На этот раз и ветра совсем не было, и цветы не звенели, и не пел песок. Храм окружала мёртвая тишина. Львиные ворота, как их назвал лавочник, на деле оказались грудой камней, лишь издалека напоминавших грозных зверей. Вблизи они и за кошек вряд ли бы сошли. Присыпанные песком, потрескавшиеся камни. В “ногах” одного из стражей посёлка в гнезде сидело несколько птенчиков. Они плотно-плотно прижимались к друг другу и не издавали ни писка. Торговцы вошли в очередной небольшой, на честном слове держащийся домик. Внутри, как не странно, он смотрелся лучше. Под потолком ещё виднелась позолота, на стенах ещё не до конца слезла краска и пусть не без усилий, но угадывались рисунки. Чаша весов, с одной стороны стоял сфинкс с пером, с другой орёл с сердцем. А наблюдал за всем этим человек с тремя глазами. Тот, чьё сердце прямо сейчас взвешивали, сидел поодаль, покорно ожидая своей участи. Следующий рисунок рассказывал о прекрасном оазисе, где жили люди. И снова где-то на задворках мелькали трёхглазый человек, сфинкс, вооружившийся копьём, и орёл. Они следили за оазисом, за людьми, но не приближались. Так в этих краях изображали Каина, Рошана и Шамси. Одинокими, отчуждёнными. По большей части созерцающими и судящами. В центре был столик с тарелками. Местами лежали оставленные засахаренные орехи. Под столом валялась пара огрызков от яблок. В тарелках возле окна красовался лишь уже такой привычный песок. В этом помещении было жарко и душно. Пахло какой-то затхлостью. Оттуда хотелось сбежать, причём как можно быстрее. Среди тарелок на столе стояли золотые, сверкающие весы. На одной из чаш лежало чёрное как смоль перо. На другой же был лишь песок. Однако, как не странно, чаши находились в равновесии. Слегка покачивались, но всегда возвращались в одно и тоже положение – перо уравновешивало песок. Лидер каравана торговцев шагнул к столу. В руках у него была небольшая корзина с орехами, фруктами и сладостями. коснувшись стола корзинка слегка скрипнула. Дунул легкий ветерок, песок снова пришёл в движение и это место словно начало оживать. А где-то за стенкой, совсем рядом, послышалась незнакомая мелодия. Задорнее и веселее той, которую напевал пустынный кот. Более приветливая. Словно здороваясь с путниками. Пустыня и правда была благосклонна к ним. Как не старались торговцы, а возвращались они уже при свете луны. Оказывается в пустыне на удивление звёздное небо. И пусть созвездия были незнакомыми, инородными, чужими, не такими как на родине, но они всё так же завораживали. Какие-то звёзды сияли ярче, какие-то нет. Одна выделялась особенно сильно. Видать вот она – пустынная путеводная звезда. Следующий день в этой деревушке должен был стать последним для них. А потом они неизбежно двинутся дальше в путь, к прекрасному оазису. Им осталось всего-то найти проводника. И отчего-то после такого приёма эта задача не казалось такой уж прям невыполнимой. Засыпал этой ночью помощник главы каравана под тихую колыбельную. Мягкую и приятную, близкую и тёплую. Кто-то словно сидел у его кровати и следил, чтоб тому хорошо спалось. А за окном этому кому-то вновь и вновь вторили звенящие голубые цветы. Последнее утро же началось раньше обычного. В гостинице почему-то было неописуемо холодно. Мороз пробирал до самых костей, хотя казалось бы, откуда ему взяться в пустыне. Окна в комнатах были почему-то открыты нараспашку. С улицы не доносилось ни звука, если не считать уже такого привычного звука сыплющегося песка. Он за время, что торговцы провели в посёлке словно стал уже простым фоновым шумом, толком не привлекающим внимания. Что значительно больше удивляло так это то, что никто не напевал ничего и даже порывы ветра на этот раз были просто порывами ветра, а незамысловатой мелодией из далёкого прошлого. На небе ярко сияло солнце, ослепляя любого, смотрящего на него. Город был пуст. Куда не взгляни, везде один песок. На этот раз караван отправился в путь со своим лидером и его помощником. Поселение действительно опустело. Как будто никто там и не жил. За ночь замело все следы. Казалось, что теперь из живого в этих краях только чудные голубые цветы и сами торговцы. И вдруг по округе стала разносится какая-то мелодия. В этот раз без аккомпанемента. Одинокий исполнитель, в имени которого и сомневаться не приходилось, на сей раз пел совсем один. Ни ветра, ни звонка, даже песок не стремился подыграть ему. Но даже так эта песенка манила, звала. За ней хотелось идти. За время, что торговцы провели в этих краях эта тоскливая унылая песня стала казаться чем-то близким и успокаивающим. Как и положено колыбельной. Она вела прочь из деревни. К львиным вратам. Вот и дома вокруг всё больше и больше занесены песком. Где-то давно отвалилась дверь, и в проёме виднелись заброшенные, забытые комнаты. Где-то могла осыпаться одна из стен. В какой-то момент начали появляться и полностью развалившиеся постройки, а врат так и не было. Песок под ногами торговцев стал что ли более вязким. И воздух был явно холоднее, чем в предыдущие дни, хотя казалось бы, как такое возможно в пустыне. А мелодия всё так же не смолкала. Всё так же осторожно указывала путь. Словно проводник среди песков. У самых ворот мелодия стала тише. И вместе с тем осязаемее. Недалеко от ворот, на песке сидел сфинкс. Хвост его покоился возле ног, а сам он спокойно напевал себе под нос незамысловатую колыбельную, прикрыв глаза. Где-то неподалёку, на камнях, лежало копьё. С виду совсем простое и ценность его выдавало разве что висевшее на нём украшение – странная золотая побрякушка, которая очевидно мешала бы в бою. Пустынный кот вздохнул. Хвост его дернулся. А тоскливая мелодия оборвалась, так и не завершившись. Если так подумать, никто из торговцев ведь никогда и не слышал, как она должна была закончиться. Она всегда обрывалась, едва доходя до подъёма. – Не то чтобы я хотел, и не сказать, что делаю это из светлых побуждений, – Несколько язвительно, не здороваясь, начал говорить Шамси, – Но если вам нужен проводник по пустыне, подайте мне копьё, оно на камнях, и выдвигаемся. Сам пустынный кот продолжил сидеть на песке не торопясь подниматься. Лидер каравана молча подошёл к камням, взял копьё и протянул его сфинксу. На удивление оно было весьма лёгким, практически невесомым, хотя все копья, с которыми мужчине ранее доводилось иметь дело, были весьма увесистыми. Хотя, что уж там, с звенящими голубыми цветами ему тоже ранее сталкиваться не доводилось. Шамси ловко ухватился за древко, поднялся с земли, небрежно отряхнул песок с одежды и хвоста.Торговцы всё так же в тишине наблюдали за ним. – Правила такие: от меня не отставать, глупостями не донимать, если кого-то тут терзают не чистые помыслы, лучше сознайтесь сразу, а не оттягивайте день суда до прихода к владениям Каина. Всё равно перо за вас всё рано или поздно расскажет. Сфинкс покачнулся и тронулся в путь. Не прошло и минуты, как он снова принялся что-то насвистывать. Такое же тоскливое, печальное. И ветер с песком в уже привычной манере принялись вторить пустынному коту и его новой колыбели для бурь. Возле ворот, где минутой ранее лежало копьё, что теперь побрянькивало в руках у ушедшего сфинкса, проклюнулся крохотный голубой бутон. Яркий-яркий, словно он еле заметно светился в тусклых утренних лучах солнца.