Steady

      На полпути к Бирмингему его руки начинают трястись. Чертовски расстраивает. Он останавливает машину, выходит из этой хреновины и проводит несколько минут за тем, что обезглавливает тростью одуванчики, растущие на обочине дороги. Он, мать его, гангстер, ведь так, и он и раньше ходил на встречи с другими гангстерами, и ходил он на эти встречи с устойчивыми руками, даже несмотря на неплохую такую вероятность закончить в канаве. И этот раз не отличается ничем особенным, правда, это всего лишь встреча одного гангстера с другим, самый обыкновенный день. Нет ни одной гребаной причины его гребаным рукам начать трястись.              Может, вот к чему отсылалась Рэйчел, когда предложила пойти вместе с ним. Он надеется, что нет, потому что это было бы охренеть как позорно. Но, опять же, Рэйчел довольно хорошо его знает. Он сказал ей, что идти с ним не обязательно, что все с ним нормально и что, может, она могла бы провести время, покидая дом и заводя друзей. Судя по тому, как тем вечером она положила в чай слишком много меда, предложение это ей не слишком понравилось. Но дело вот в чем, Альфи не сможет быть рядом с ней всегда, так ведь? А Рэйчел красива и молода, ну, насколько в этом может смыслить содомит с одним лишь видящим глазом. Рэйчел могла бы найти себе кого-нибудь и начать жить, а главное, ей нет никакой необходимости идти вместе с Альфи и нянчиться с ним, пока он наносит визит своему проклятому любовнику в его проклятом роскошном доме в проклятом Бирмингеме.              «Приезжай сюда, — сказал Томми по телефону. — Погода хорошая. Можем покататься. У меня новая лошадь». Альфи ему ответил, что погода хорошей никогда не бывает два дня подряд, так что к моменту его прибытия начнется гребаная пурга или вроде того. И к тому же он, блять, на лошадях не катается. Томми об этом известно, и, наверное, как раз-таки поэтому он изначально и выдвинул это предложение. А когда Альфи указал ему на все эти факторы — погода, не хорошо; лошади, не хорошо — тот лишь рассмеялся и сказал Альфи, что сообщил горничной о его приезде. Горничной. Альфи просто, нахрен, надеется, что жене своей он об этом хотя бы не сообщил. Даже несмотря на то, что это было бы несколько поэтично, если бы жена Томми была бы следующим Шелби, что выстрелит ему в лицо, не так ли? Несколько поэтично, но не слишком приятно.              Ну, сейчас-то уже ничего не поделаешь. Он продолжает ехать, а его руки перестают трястись, что есть хорошо, только лишь вместо этого трястись начинает его левое колено. Да что ж такое. Может, Томми хочет их обоих в постели одновременно, что просто охуеть как невежливо, так как тот знает, что Альфи не по женщинам. Знает. А также знает он и то, что Альфи сделал бы практически все, о чем бы тот ни попросил, так что это действительно несправедливо. И в последнее время Альфи стало еще сложнее отвечать этому гребаному ублюдку отказом. Он полагает, это оттого, что Томми наконец-то выполнил его просьбу и вонзил Освальду Мосли нож в спину. Метафорически, что есть досадно, но нельзя ведь иметь все и сразу, да?              Ближе к вечеру он подъезжает ко внутреннему двору и останавливает машину перед домом. Приятный вечер. И освещение приятное. Среди деревьев и всего такого. Много зелени, что не то чтобы неприятно глазу Альфи. Может, он размяк, потому что уже какое-то время является мертвым и живет в ебучем Маргейте. Он выбирается из машины и прищуривается, глядя на мальчишку в модном прикиде, который появляется из ниоткуда, видимо, для того, чтобы припарковать машину Альфи, как если бы он намеревался остаться на семейный ужин или вроде того. Мальчишка кажется соответствующим образом напуганным, но все равно забирает ключи.              — Альфи, кончай пугать мой персонал.              — Я ничего такого не делаю, — говорит он, поворачиваясь к Томми, который стоит в дверном проеме, слава богу. Если бы ему пришлось дожидаться появления Томми, у него бы, наверное, сдали нервы и он бы свалил. Сейчас он заставляет себя подойти к двери. Томми не прикасается к нему, а он не прикасается к Томми. Откуда ему вообще знать, как здесь себя вести?              — Просто веди себя прилично, — говорит Томми, наблюдая за ним. — Я не хочу, чтобы им было известно, какую компанию я предпочитаю.              — О, правда? — говорит он. Черт возьми, как же ему хочется поцеловать Томми. Неделя прошла. — Они вообще встречали тебя, приятель?              Томми закатывает глаза, после чего подступает ближе и хлопает Альфи по плечу. Альфи не сдвигается ни на дюйм. Этот визит в могилу его сведет, не так ли? Он уже задается вопросом, будет ли с его стороны поспешным прижать Томми к ближайшей стене и поцеловать до потери дыхания.              — Ладно, — говорит Томми, и Альфи приходится проверить, не сказал ли он это вслух, чего он не сделал. Кажется. Но затем оказывается, что к ним подступают шаги. Женские шаги. — Заходи, Альфи. Я хочу кое с кем тебя познакомить.              Твою ж мать.              — Полагаю, мы однажды уже встречались, Томми.              — Не таким образом, — говорит Томми, хватает Альфи за руку и тянет его вовнутрь, закрывает дверь и отпускает Альфи лишь в тот момент, когда перед ними оказывается стоять его жена. Она на высоких каблуках и в красивом платье, а взгляд ее намекает на то, что она пока еще не решила, останется Альфи в живых или нет. — Это Лиззи. Лиззи, это Альфи.              — Я знаю, — говорит она и достает сигарету, потирает ее о свои губы прямо как Томми, перед тем как закуривает. — Добро пожаловать.              — Благодарю, — говорит Альфи. Это самая странная хрень из всех, в которых ему когда-либо случалось оказаться, а в его жизни не то чтобы присутствует дефицит странной хрени. — Приятно познакомиться.              — Взаимно, — говорит жена Томми, криво улыбаясь. Альфи знал, что она умна, так что это неудивительно. Но она вроде как заставляет его почувствовать себя даже более ничтожным, чем сердитая Рэйчел.              — Ладно, — говорит Томми, вновь хлопая Альфи по плечу, и Альфи почти что, нахрен, вздрагивает. — Теперь, когда все друг друга знают, я собираюсь все тут показать Альфи. Хочешь к нам присоединиться, Лиззи?              — Нисколько, — говорит она, разворачивается и уходит. Она выглядит так, будто все это место находится в ее владении, и в каком-то роде так и есть, конечно же. Но не знай Альфи лучше, он бы подумал, что она какая-то богатая дамочка, рожденная во дворце и слегка огорченная тем, что Томми смог купить дом лишь такого размера.              — Она еще вернется, — говорит Томми.              — В самом деле.              Томми кидает ему взгляд.       — Не она ревнует. Пошли, я покажу тебе дом.              — Я уже видел дом, — говорит он. Наверное, бессмысленно утверждать, что он не ревнует, когда Томми и так знает, что он ревнует.              — Да ты что, блять, — говорит Томми. — Я покажу тебе мою спальню.              Он пялится на Томми несколько секунд, затем прочищает горло. Не помогает. Он покашливает, а Томми терпеливо ждет, как будто в этом вообще нет ничего странного.       — Твою спальню.              — Да.              — А где я, нахуй, спать-то буду, если можно спросить?              — Думаю, — медленно произносит Томми, — думаю, в моей кровати.              — В твоей гребаной кровати.              — Да. Но я могу также предоставить тебе гостевую комнату, если хочешь.              — А, — говорит Альфи, прочищая горло, — а где спит твоя жена?              — В своей спальне, кажется, — говорит Томми. — Она считает, что ее матрас лучше моего. Я не совсем с ней согласен, но, что ж, ей лучше знать.              — Ей лучше знать…              — Да.              — Она, блять, выстрелит мне в лицо, Томми.              — Нет, — говорит Томми, улыбаясь ему. — Ладно, иди сюда, мы поднимемся наверх. Но не торопись снимать свои штаны. Я сначала хочу покататься, а потом мы поужинаем.              Альфи фыркает. Это ебучее безумие.                     

***

             — Это ебучее безумие, — говорит он Томми поздно вечером, когда они в комнате Томми за закрытыми дверями. Томми присаживается на край матраса, развязывает галстук и приступает к расстегиванию своей рубашки, а взгляд Альфи гуляет от него ко двери. Может, в любую минуту выскочит Лиззи с пистолетом. Или, может, Томми выгонит его. Но Томми лишь снимает галстук и стряхивает рубашку с плеч.              — Можешь стоять там, — говорит Томми, не обращая на него взгляд, — или можешь присесть. Сомневаюсь, что езда на лошади принесла твоему колену много пользы.              Езда на лошади, ага, что ж. Это тоже было безумием. Альфи не имеет ни малейшего гребаного понятия, зачем он позволил Томми отвести себя на конюшни полюбоваться лошадьми, и, ладно, они по-своему красивы, и он погладил скотин по шеям, так как ему показалось, что это обрадует Томми. Но потом Томми захотел, чтобы он поездил на лошади верхом и, что ж, ему следовало отказаться. Он не отказался. Он позволил Томми выбрать для себя лошадь, а затем залез на лошадь по команде Томми и позволил Томми взять себя покататься вокруг дома. Это было не совсем неприятно. Было почти что терпимо, потому что лошадь Альфи была ленива, а Томми в кои-то чертовы веки перестал казаться обеспокоенным.              Но потом Томми заставил Альфи поужинать со своей семьей. И это было просто… на удивление неплохо. Лиззи и Томми спорили о чем-то, в чем Альфи совсем не смыслил. Но, судя по всему, это было что-то о бизнесе Томми, и Лиззи одержала в споре победу и до конца ужина сидела с самодовольным видом. Потом Томми болтал о своих лошадях, пока Лиззи не сказала ему заткнуться. После короткого молчания Альфи осознал, что завел разговор о погоде. О ебаной погоде. Со своим любовником и женой своего любовника. Да что ж такое.              — Томми, — говорит он теперь, но не может придумать, что сказать дальше.              Томми делает глубокий вдох и на момент перестает раздеваться.       — Присядь, Альфи.              — Я не знаю, что я здесь забыл.              Томми смотрит на него. Ладно, он должен чуть-чуть злиться на Томми за то, что тот поставил его в такое абсурдное положение да еще и на лошадь посадил, но он не может противиться соблазну. Он не прикасался к Томми весь день. Он подходит к Томми, кладет руку ему на плечо и запускает в его волосы пальцы. Томми вздыхает.              — Слушай, — говорит он, поглаживая Томми по волосам, — я, нахуй, ценю то, что ты хочешь, чтобы я был здесь, правда, но я не понимаю. Я просто не понимаю. Я не могу смотреть твоей жене в глаза.              Томми фыркает.       — У нее нет проблем с тем, чтобы смотреть тебе в глаза.              — Ну, она же, блять, твоя жена.              — Альфи, — говорит Томми, хватает Альфи за запястье и отводит руку Альфи от своих волос. Он не отпускает, что вроде как означает, что теперь они держатся за руки. Томми встает, свободную руку кладет на затылок Альфи и притягивает Альфи достаточно близко для поцелуя. — Позволь мне самому беспокоиться из-за Лиззи.              — Мне не кажется, что ты с этим хорошо справляешься, — говорит Альфи, только лишь он несколько отвлечен сейчас, ощущая дыхание Томми на своем лице.              — Она знает, что мы трахаемся.              — Ага, что ж, не думаю, что она хочет меня здесь видеть.              Томми целует его в губы, а затем отталкивает на несколько сантиметров.       — Мы договорились, Лиззи и я.              — Вы договорились.              — Да.              — Насчет меня.              — Насчет меня. Но она хотела с тобой познакомиться. Полагаю, ей хочется узнать твои слабые места. Но не слишком переживай. Не думаю, что ей случалось кого-либо убить.              — Томми, — говорит Альфи и целует ублюдка. — Томми, нахуя ты меня сюда привел?              — Подумал, мы могли бы потрахаться.              — Томми.              — Похоже, ты не слишком одобряешь, — говорит Томми, чьи пальцы смелеют на его шее, — не слишком одобряешь мое предложение потрахаться.              — Я не могу трахать тебя в твоей кровати.              — Тогда подрочи мне.              Альфи делает глубокий вдох. Он не способен, черт побери, думать, когда Томми стоит так близко к нему. И это просто долбаный абсурд, что это Альфи сейчас пытается быть голосом разума, что это Альфи пытается указать на то, что они в чертовой спальне Томми, где Томми полагается трахаться со своей женой. И ему уже известно, что в этой битве он потерпит поражение. Прямо как в Маргейте, когда Томми продолжал с ним флиртовать и говорить, что ничего не выйдет, а он просто позволял Томми так себя вести на протяжении гребаных месяцев. Вот так просто.              — Я неделю тебя не видел, — говорит он Томми.              — Да, знаю.              — И ты привел меня сюда.              — Привел.              — Так что никто не может вменить мне в вину желание тебя трахнуть.              — Это мой дом, — говорит Томми. — Тебе позволено трахнуть меня в моем ебучем доме.              — Даже если я боюсь твою жену.              — Альфи, — говорит Томми, убирает руки от шеи Альфи и начинает расстегивать его брюки. — Если ты не хочешь меня трогать, можешь сидеть и смотреть.              — О, ради всего…              Томми обхватывает его член через штаны.       — Что?              — А завтра, — говорит Альфи, хотя ему стало трудно дышать, — завтра мы все будем завтракать вместе, да?              — Да, — говорит Томми и стягивает штаны Альфи до колен.              

***

             За завтраком у Альфи имеются некоторые трудности с тем, чтобы есть, что отчасти оттого, что Лиззи на него смотрит, а отчасти оттого, что Томми все еще раскрасневшийся, будучи выебан полчаса назад. Это не совсем вина Альфи, правда. Он проснулся в постели Томми, с рукой Томми вокруг его груди, с полувставшим членом Томми, прижатым к его бедру. Солнечные лучи пробивались сквозь роскошные шторы, а снаружи доносилось пение птиц. Мало что мужчине остается делать в таких обстоятельствах.              — Итак, как спалось? — спрашивает сейчас Лиззи, и Альфи почти что давится сэндвичем. Наверное, вот его наказание за то, что позволил себе утром провести время с Томми.              Вскоре после завтрака он теряет Томми. Удивительно, как этого не произошло раньше. Дом такой большой, а Томми такой маленький и к тому же, когда захочет, довольно шустрый. Альфи не слишком переживает, нет, Томми в конце концов его найдет. Так что он решает прогуляться во внутреннем дворе, и вот там-то к нему и подходит Лиззи.              — Здравствуйте, — говорит он. Он вежливый человек, даже когда напуган до смерти. — Утро прекрасное.              — Пойдет дождь, — говорит Лиззи и закуривает. — Он спал?              — Кто?              — Томми, — говорит она, пялясь на Альфи так, будто он идиот. Может, он идиот. Каждый чертов признак сейчас на это указывает. — Он спал? С тех пор, как закончил всю эту бессмыслицу с Мосли?              Альфи прочищает горло, открывает и закрывает рот. Кажется слишком смелым заявлять о том, что Томми стал бы спать, но ладно, может, ублюдок и спал чуточку больше, когда со всей хренью с Мосли было покончено.              — Скажите мне, — говорит Лиззи, тыча сигаретой на Альфи, но по-хорошему. Жест весьма похож на что-то, что сделал бы Томми. — Я не собираюсь стрелять вам в лицо или еще куда.              Альфи почти что фыркает.       — Прямо камень с души.              — Хотя, полагаю, вам такое нравится, — говорит Лиззи, что в каком-то роде справедливо, учитывая все обстоятельства.              — Мне кажется, он спит чуточку больше.              — Но недостаточно.              Альфи закусывает губу. Ему, очевидно, не следует спрашивать. Но черт с ним.       — Разве вы не знаете, как он спит?              — Мне не нравится его кровать, — говорит Лиззи, — у моей матрас получше, и у меня болит спина. И вообще, спать с ним — просто кошмар. Не знаю, хуже ли то, что я не просыпаюсь в то время, когда просыпается он, а потом, когда все-таки просыпаюсь в то же время, он исчезает, либо сидит в углу, обдолбавшись лауданумом и пялясь на меня так, будто не уверен, что я реальна. Или то, что я просыпаюсь с ним в одно время и не могу, черт побери, больше уснуть.              — Да, — говорит Альфи и прочищает горло. — Это… да.              — Дети достаточно сообразительны, так что теряют к нему доверие. И это разбивает мое гребаное сердце.              Альфи делает глубокий вдох. И впрямь кажется, будто скоро начнется дождь.       — Я думал, ему становится лучше.              Лиззи смотрит на него поверх сигареты.       — Ему становится немного лучше, когда он с вами.              — Что?              — Поэтому-то я и хотела вас увидеть. Я хотела увидеть, в вас дело или же… Не знаю, или же его просто будоражит трахаться с мужчиной или что-то вроде того. Потому что, знаете, он вроде как пытается совершить каждую чертову вещь, что находится вне закона.              Это отчасти имеет смысл. Черт.              — Мне кажется, дело в вас, — говорит Лиззи, и Альфи очень сильно старается скрыть свое облегчение. — Мне кажется, он не боится, что может вас сломать. Поэтому ему и проще быть с вами.              — Он боится, что может сломать вас?              — Знаю, — говорит Лиззи, слегка улыбаясь. — Каков же идиот.              — Ага, — говорит Альфи.              — Я вроде как люблю его, впрочем.              — Ага, — говорит Альфи. — Я тоже.              — Я думаю, ему следует урезать лауданум.              — Ага, ага. Я тоже.              — Но меня очень радует, что вы заставили его избавиться от Мосли.              Альфи качает головой.       — Я его не заставлял. Я пытался. Но я, блять, не могу его заставить делать что-либо. Он сделал это для себя.              — Нет, неправда. Это было для вас. Потому что вы ревновали.              — Это он вам такое сказал?              — Нет, — говорит Лиззи, наблюдая за ним, — вы сказали, вот только что. У вас весьма выразительное лицо, мистер Соломонс.              Альфи осознает, что вроде как улыбается.       — Ну, спасибо вам большое, миссис Шелби.              — И я надеюсь, вам известно, — говорит Лиззи, — что он обычно заканчивает тем, что разочаровывает каждого. Он совершает немыслимые поступки, устраивает бардак, а потом каким-то образом все исправляет, но затем опять устраивает бардак, и с каждым разом все хуже.              — Ага, — говорит Альфи, — ага, знаю.              — Он пытается прекратить так делать, — говорит Лиззи, — но не может.              — Ага.              — Наверное, он проклят.              — Нет, — медленно произносит Альфи, — нет, я думаю, это из-за войны и его долбаной личности.              — Вы оптимистичны.              — Это не оптимизм. Это, нахуй, смертный приговор.              Лиззи долгое время на него смотрит. Он смотрит на нее в ответ. Она красива, но, опять же, что он может понимать в женщинах, какого черта, и впрямь.              — Вам стоит научиться верховой езде, — после долгого молчания говорит Лиззи. — Он бы оценил.              — Ладно, — говорит Альфи.              — И не разбивайте ему сердце, — говорит Лиззи, — потому что он превратится в непойми что, а я не могу справиться с ним, когда он такой. Мне он нужен целым.              — О, нет, — говорит Альфи, — не я разобью ему сердце. Это он разобьет мое.              Лиззи улыбается ему и затем уходит, оставляя его во внутреннем дворе. Он сует руки в карманы и пялится на дом. Кажется, он только что сказал жене Томми, что этот ублюдок разобьет ему сердце.              

      ***

                    — Я приеду к тебе на выходных, — говорит Томми, когда Альфи собирается уходить. Они уже во внутреннем дворе, Лиззи нигде не видно, один из слуг подогнал машину Альфи и теперь вежливо на них не пялится, а Томми вроде как поглаживает руку Альфи. Это безумие, но это именно тот вид безумия, в который Альфи хочет угодить.              — Будь осторожен с тем, чтобы так и было, — говорит он Томми, — или иначе я позвоню твоей жене.              Томми моргает. Что ж, если до ублюдка еще не дошло, что было не самой лучшей идеей знакомить свою жену со своим любовником, настало время. Они собираются, нахрен, заставить Томми бросить лауданум и в кои-то веки расслабиться, и, блять, поспать, ведь так, они с Лиззи. Он треплет Томми по щеке и думает о том, чтобы поцеловать кретина, но, что ж, может, лучше слишком сильно его не тормошить, хотя Томми и смотрит на него так, словно желает, чтобы Альфи это сделал. Потормошил его, в смысле. Может, в течение получаса, в роскошной спальне наверху.              — Увидимся, — говорит Альфи и идет к машине.              Когда он уезжает, его руки устойчивые.