***
Чужая дисциплина не давит на тебя, а мягко корректирует поведение. Настолько же мягко звучит голос Кима, вне зависимости от того, какую эмоцию он хочет передать; несмотря на его умение контролировать себя и свои порывы, несложно догадаться, что напарнику нравится или нет. Но это касается только расследования. Конечно, какие трудности могут быть в понимании правильного копа? Кицураги обрекает тебя на стабильность, и это успокаивает. Но по вечерам ты смотришь на другого человека — с неизвестным тебе прошлым, увлечениями (помимо горячо любимой Кинемы) и взглядами на безумный мир. Пропасть разрастается, ты не знаешь, хочешь ли ты углубиться в неё, чтобы узнать Кима лучше, или страх быть отвергнутым сильнее. В отличие от него, ты не настолько предсказуем в расследовании. Побочные мысли разбавляют серьёзность ситуации, люди удивляются тебе и удивляют в ответ — у каждого своя действительность, что никогда полностью не совпадает с твоей. Ким тенью ходит за тобой, прячет интерес за прокачанным самообладанием и постоянно пишет в синем блокноте. Ты думаешь, что в нём написана вся твоя жизнь, длиною в одну неделю. Странно, как Кицураги ещё не залез в твою голову, чтобы оставить на бумаге больше информации. О прошлом ты предпочитаешь не рассказывать. Ты не помнишь, почему ты напился до беспамятства, только предполагаешь. Поэтому с подозрением относишься к каждому отголоску, но с жадностью хватаешься за любую зацепку. И платишь за неосторожность, приходя в себя только в Кинеме. Давние слова о любви летят в мусорку, тайник вновь становится пустым; туда же летит жвачка с запахом абрикоса. Ты отказываешься от мыслительного проекта, который связан со всей этой забытой ситуацией — стоит ли копать дальше, если это настолько больно. Возможно, ты и сбежал от этой боли? Она — боль — настойчиво проникает в разум, заглядывает в горящие лёгкие, неожиданно конструирует кошмар, когда ты ложишься подремать под присмотром Кима. Во сне ты ищешь слепящую оранжевую куртку и находишь *только* Долорес Деи. Светоч уходит, отказывается от жизни с тобой, и злую шутку играет привычка, приобретённый рефлекс, который нельзя выбить даже амнезией — ты начинаешь разбираться в причинах, порываешься поцеловать девушку в белом платье и с чемоданом в руках, но останавливаешь себя, через боль оставаясь на месте. Она не любит тебя. А ты любишь? Если вместо её лица и имени ты представляешь Долорес Деи, с которой ты *точно* не мог пересечься. В ушедшей ты чувствуешь усталость и некую злость на тебя. Совпадают ли эти эмоции с одухотворённым ликом, который завораживает тебя в церкви, способен ли Светоч так смотреть на смертного, что спустя триста лет после её появления встаёт на колени перед святыней? Легче срастись со сценой последнего *несовершённого* поцелуя, с запахом абрикоса, ведь ради неё, обычного человека ты пошёл работать в РГМ. А какую мотивацию ты выберешь, если пропадёт эта? И вообще найдётся ли она? Ты с силой высвобождаешься из хватки кошмара, оставляешь горячо любимый — в прошлом — образ. Пора двигаться дальше. Тебе кажется, что под курткой Кима светятся лёгкие. Но останавливаешь себя, чтобы не вознести его, не испортить, как это было с другим человеком. Кицураги смертен, как и ты, даже если он становится новой надеждой, он необычный, но *только для тебя* — эгоистичная мысль греет душу. Ему хватает авторитета, чтобы постоять за тебя. Необязательно быть идеальным, никто из сорок первого участка не требует от него святости. Ты мягко хлопаешь его по плечу, когда он садится в Кинему. Ким подумает, переводиться ли ему под командование капитана Прайса. Мир кажется не таким несправедливым.***
Ты даже не пытаешься полюбить себя — всю жизнь не заботился об этом, так зачем начинать? Смысл работы в РГМ не находится на протяжении месяца. Тебе небезразличен каждый человек, но твоя душа настолько велика, что Джемрок ничтожно мал по сравнению с ней. Коллег, которых ты знаешь гораздо меньше, чем они тебя, волнует только то, сколько осталось до очередного срыва или гениального плана побега из реальности бедного полицейского, обречённого на несчастье. Ким заканчивает с отчётом по вашему первому делу, успев до этого посидеть дома на больничном — сотрясение даёт о себе знать, а сорок первый участок не тихая гавань, в которой можно спокойно залечить травмы. Он остаётся твоим напарником, и кажется, что раз вы сблизились настолько за неделю расследования, то через полгода будете знать друг о друге абсолютно всё. Вот только Кицураги держит всех — и тебя тоже — на расстоянии вытянутой руки. Единственное, что греет тебе душу, так это ваша сработанность. Будто бы все восемнадцать лет службы Ким был с тобой рядом. Он с удивительной чуткостью подхватывает твои неудачно сформулированные мысли, *переводит* их на общечеловеческий, и только двоим людям во всём Ревашоле доступно это знание. Он предпочитает выкуривать единственную сигарету в день в спокойной обстановке, а ты ходячая катастрофа, привлекающая взгляды, поэтому наблюдаешь за этим ритуалом так редко, что от одного вида курящего Кима сердце сладко проваливается вниз. Он не любит гостей, не впускает тебя домой, позволяет перебинтовать травмированную руку в Кинеме. Он разрешает делать с собой всё, только закрывает сердце. А тебе нужен Ким полностью. И никто не согласен на компромисс.***
Ты склоняешься над незнакомой девочкой на улице, она щебечет тебе в ухо, и подсознание впервые за долгое время наполняется тревожным предвкушением. Поздний вечер окунает реальность в тёмно-серые тона, вот только маленький огонёк в коробке всё равно пробивается и тонко мяукает. На мгновение проступает сомнение, не станет ли для тебя эта слабость сродни абрикосовой жвачке и чувственному письму. «Вот только купленный за три реала котёнок — живое существо, а не въевшееся в подсознание воспоминание», — шепчет логика. Ты сковываешь себя снова, уже сознательно, и кутаешь дрожащую рыжую искорку в любимый зелёный пиджак. Ты не даёшь ему имя — всё воображение потрачено на работе. Да и не так сильно оно требуется, так как в квартире только вы двое. На следующий день, в свой выходной ты тащишь сонного после тёплого молока котёнка к врачу, сидишь два часа в очереди и узнаешь, что с кошкой (и вновь ты связываешься с женщиной) всё хорошо. Реалы уходят на всё необходимое, и денег в итоге остаётся впритык на более-менее комфортную жизнь — не хватит даже на пачку сигарет про запас, которую бы ты максимально круто открыл при Кицураги, когда тот забудет свою. Вот только Ким при тебе никогда не забывает пополнять запасы. И у тебя больше нет на это средств. Ты отпускаешь мимолётную фантазию, понимая, что этого уже *точно* никогда не произойдёт. Кошка быстро осваивается в небольшой квартире и устанавливает свои правила. Ты не подчиняешься, потому что здесь главный ты. Но пиджак, в который ты кутал рыжую бестию, остаётся в её собственности. Потом одежда плавно перемещается в шкаф, подальше от когтей и шерсти. Ты больше не остаёшься сверхурочно на работе, даже если возникает шанс подольше побыть с Кимом, ведь дома тебя ждут. И мяукают, и манипулируют своим невинным видом и дьявольским характером. Она царапает твои руки, выбирает из корма только самое вкусное и проводит хвостом по твоему лицу, заглядывая в кружку с чаем, пока ты сидишь на кухне. Хозяйка однокомнатной квартиры ловко корректирует твоё поведение, спорит с тобой до поздней ночи, но каждый раз ты просыпаешься и чувствуешь хрупкое тельце на груди. Она не уходит. Она не держит тебя на расстоянии вытянутой руки (лапы?). Она — твоя *ответственность*, от которой не убежать — коллеги будут работать дальше, если ты уйдёшь в алкогольную кому, солнце продолжит свой вечный путь, вот только твой *лучик* останется один. Ты всю ночную смену с тревогой думаешь о ней и утром отдаёшь запасные ключи соседке — доброй старушке, что каждую весну садит цветы перед домом. Объясняешь, что и где находится, чтобы спокойно работать и не волноваться лишний раз. Соседка удивляется, но слушает довольно внимательно. Кошка принимает её не сразу, прячется под кроватью и шипит. Заключенное ими перемирие ты не застаёшь. В то утро ты покидаешь сорок первый участок с Кимом и делаешь очередную попытку обнять его на прощание, ведь впервые он так искренне улыбается тебе. Кицураги мягко освобождается из твоих рук, ловко играясь с твоим самообладанием. Шаг вперёд, два — назад.***
Кошка внимательно смотрит на аккуратный цветочный горшок в твоих руках, который отдала тебе соседка. И пусть те судьбоносные жёлтые перчатки уже не годятся для садоводства, ты следуешь совету Кима и решаешься на новое хобби. Белая фиалка смотрится как-то странно на грязном подоконнике, и ты тратишь несколько часов на то, чтобы его отмыть; ты втягиваешься в процесс уборки и проходишься по всей квартире, пока рыжий комочек тебе мешает, активно пытаясь сбросить цветок — она считает, что территория рядом с окном должна принадлежать только ей. Вот только фиалке необходимо солнце, и ты каждый раз ловко подхватываешь падающий на пол горшок и снова ссоришься с кошкой. Новый член семьи живёт на кухне, в то время как вы вдвоём снова засыпаете вместе. Рыжик привычно нападает на руку, что перестаёт её гладить, строит из себя снежную королеву, но не отходит. Торсон и Маклейн шутят про то, что ты наконец-то нашёл женщину, которая придавила тебя каблуком так, что ни пива попить, ни сигарету выкурить, и ты полушутя отвечаешь, что недавно с тобой действительно начала жить рыжая стерва. Ким каждый день смотрит на тебя с щемящей теплотой и растворяется в воздухе после работы; воспоминания об объятиях давят на грудь. Ты покупаешь мандарины, чтобы оставшуюся кожуру положить рядом с фиалкой — отпугнуть кошку резким запахом. Ей это сильно не нравится, но тактика оказывается удачной, теперь вы живёте втроём и взаимно терпите друг друга. Иногда к вам приходит соседка и оживлённо рассказывает о цветах, погоде, очередном походе в больницу, рецепте имбирного печенья. Твоя жизнь перестаёт крутиться около сорок первого участка, не зацикливается на Киме. Тебе приятна ответственность за кошку, за бедную фиалку, за одинокую старушку, которой ты помогаешь донести пакеты до дома. Это придаёт тебе новых сил, и Ким не успевает попрощаться, как его лоб на мгновение обжигают горячие губы — невинный жест, показывающий привязанность. Он имеет место быть и в дружеских отношениях, но твоя рука настолько легко скользит по щеке и останавливается у подбородка, что становится невозможным двояко трактовать ситуацию. На этот раз первым уходишь ты. Ты свободный человек. Который способен самостоятельно принимать решения. Твоя свобода не обрывается в тот момент, когда ты возвращаешься домой и видишь рядом с многоэтажкой знакомую Кинему. Именно что *знакомую*. Потому что не к каждой такой машине прилагается Ким Кицураги, поджигающий сигарету и серьёзно глядящий на тебя. Крошечный огонёк отражается в очках, прорезая темноту, но ты не замечаешь этого — тебя вновь слепит оранжевая куртка, забираясь в твоё сердце как та любовная записка. Нет, ты не повторишь ошибку. Скованная поза, напряжённый взгляд и мрачная атмосфера — эмпатия подсказывает, что грядёт скандал. Но какова причина? Ты киваешь напарнику и ждёшь, пока он докурит; он идёт за тобой, останавливается перед дверью твоей квартиры, пока ты звенишь ключами. Перед тем, как зайти к тебе домой, он задерживает дыхание, будто погружается в воду, в пучину отчаяния, но проигрывает и, не переступив порог, поворачивается лицом к лестнице. Чего такого он боится увидеть? Ты хватаешь руку, понимая, либо ты вскроешь его сердце сейчас, пока он затравленно смотрит на тебя, либо ты проиграешь и этот удачный шанс на нормальную жизнь. Несмотря на неловкую атмосферу, его холодные пальцы ответно обхватывают твою ладонь, чуть поглаживая. Ты пропускаешь его в квартиру, щёлкаешь замком и включаешь свет в маленькой прихожей. Дома слишком *нормальная* обстановка для такого человека, как ты, нет даже чашки остывшего кофе на столе (первые две кружки пожертвовали своими жизнями, потому что *кое-кому* так захотелось), гора посуды не лежит в раковине (потому что *кое-кто* любит там лежать), ручки и рабочий планшет спрятаны в тумбочку рядом с кроватью. Ей вообще нравятся все вещи, которые имеют хоть какую-то связь с РГМ: погрызть, если это канцелярия, полежать и оставить кучу шерсти после себя, если это униформа, забрать сердце — если это ты. И только белая фиалка в знак протеста живёт на подоконнике. Её пытаются свергнуть *только* в твоём присутствии, чтобы доказать свой авторитет. «Будто у тебя появилась женушка», — язвит голос. Ты наливаешь Киму чай и достаёшь печенье, пока тот моет руки в тёмной ванной — лампочка перегорела. И если пять минут назад он выглядел напряжённо-напуганно, то теперь сидящий перед тобой человек испытывает скорее всего замешательство. Вас сближает работа и отдаляет понимание, какие вы разные в быту — ему нравится порядок, а ты сдерживаешь кошачий ураган от разгрома. Ножки стула проезжаются по полу, Кицураги садится к тебе ближе, чем когда-либо, пока не касается коленом твоего бедра. Он пахнет хвоей и совсем немного алкоголем — недостаточно, чтобы он переубедил себя не сесть за руль Кинемы, но настолько, чтобы приехать к тебе. — Детектив, я думал, что Вы живёте не один. «…только в квартире нет следов проживания кого-либо другого», — проносится в голове. Лоток под раковиной в темноте не видно, миски неприметно стоят в углу кухни, а лежанка так вообще находится в спальне. Кошка обычно выходит тебя встречать, но не сегодня. Прячется, видимо, как в день знакомства с соседкой. А цветок Ким вряд ли принимает за квартиранта. Твоя рука мягко ложится на коленную чашечку и расправляет ткань штанов. Он до сих пор холодный — только снаружи, раз не отталкивает ласку и позволяет заметить, как расширились зрачки. Тебе становится понятно, что он ожидал увидеть в квартире, и тебя наполняет радостное беспокойство. — Человек, к которому я испытываю симпатию, не бывал здесь, — он вздрагивает, когда большой палец оглаживает колено. — По крайней мере до сегодняшнего вечера. Он выглядит невероятно правильно в твоей квартире. Ты наклоняешься к его лицу, чувствуешь чужое дыхание и медленно закрываешь глаза, чувствуя нервное биение собственного сердца и сухость во рту. С правой стороны раздаётся грохот — повергнутая фиалка склоняется в руинах горшка. На подоконнике сидит кошка и напряжённо смотрит на Кима, присутствие которого позволило ей одержать победу в этой войне. Ты любишь работу и сидишь с данными дел допоздна, забываешься в разговорах с соседкой и засыпаешь над завтраком, но стоит рыжему хвосту промелькнуть в опасной близости с цветочным горшком, как ты фокусируешься на нём; только немного выпивший напарник забирает всё внимание себе. На верхней полке запасной цветочный горшок. Они смотрят друг на друга, когда ты пересаживаешь цветок, и не сказать, что это любовь с первого взгляда. Кошка думает, как вести себя с непрошенным гостем, Ким, кажется, начинает что-то осознавать. Ты достаёшь из холодильника последний мандарин, чистишь его и кладёшь на тарелку перед Кицураги. Кожура около фиалки заставляет кошку попятиться и начать морщить нос. — Снимайте куртку, лейтенант. — Ты смеёшься. — Она не любит оранжевый цвет. Без неё животное охотно соглашается на контакт и забирается на чужие колени, подставляясь под тонкую руку. *Нет*. *Только не это*. В новой жизни ты не зацикливаешься на ком-то одном, не надумываешь лишнего, чтобы не разочароваться. Ты не надеешься, что романтические чувства к Киму взаимны, касаешься его едва заметно и отдаляешься, боясь попасть в знакомую ловушку. Стоит любви неправильно разрастись, как она оплетает лёгкие и сводит с ума. Ты не разрешаешь себе ревновать, требовать чего-то большего, чем напарничество; не пускаешь никакие образы в сны и не видишь кошмары — устало закрываешь глаза, чувствуешь на груди примостившуюся кошку и в следующее мгновение слышишь, как неприятно звенит будильник. Так легче. Но то, что кошка так старательно забирает его внимание — это предательство. Ты прощаешь ей навязанные порядки, терпишь любые капризы, даже заранее покупаешь горшок, прекрасно зная, чем закончится неприязнь к фиалке. Физически больно отстраняться от человека, в которого влюблён, но и это пустяки. Всё можно понять, только *не* это. У неё большое преимущество — обаяние. У тебя только плавятся внутренности от того, как Ким смотрит на тебя. Более расслабленный, с непривычно тёплой усмешкой на губах. Кошка спрыгивает на пол, когда он поднимается и подходит к тебе. Балконная ручка неприятно упирается в поясницу, когда ты делаешь шаг под его давлением, но внимание сразу переключается на *него*. На мгновение Ким застывает, смотрит на твои губы и с новым вдохом приникает к тебе, сентиментально переплетая свои пальцы с твоими. Он целуется спокойно, выбрасывая из твоих мыслей весь остальной мир и стирая страхи. Влюблённости наплевать на возраст, статус и убеждения. Любви необходимы стабильность и время. Ты не тонешь в первом, хотя голова кружится от восторга и чужого присутствия. Ты думаешь, что Ким Кицураги — олицетворение второго. Он обнимает твою спину, прижимается щекой к плечу, и становится впервые за третью жизнь спокойно. Некуда торопиться — завтра долгожданный выходной, который ты хочешь провести дома. Ты находишь Киму сменную домашнюю одежду, переодеваешься сам, и до двух часов ночи вы сидите за настолками. Забавно, какой образ формируется в твоей голове — лейтенант Кицураги готов словить пулю вместо тебя, Ким хлопает тебя по бедру, когда ты проигрываешь, а потом кладёт голову на плечо. Напарник, друг, с этого дня — любовник. Каждая сторона ваших отношений правильна и важна; они не мешают работе. Ты обещаешь себе заняться перегоревшей лампочкой завтра и достаёшь новую зубную щётку для Кима. Приготовившись ко сну, ты ведёшь Кима в спальню, где он с удивлением смотрит на кошачью лежанку, накрытую твоим зелёным пиджаком. Точнее, твоим он *был*. — Зелёный цвет хорошо сочетается с оранжевым, — он понимает, кто в этом доме главный.***
Проходит неделя с того дня. Вы сидите в Кинеме во дворе твоего дома, твоя рука сжимает его. Сегодня он берёт с собой целую сумку вещей ради одной ночёвки. Квартира пахнет шерстью, имбирным печеньем и его дезодорантом. Футляр для очков лежит на полке рядом с кроватью, и это единственная вещь, которую кошка даже не пытается сбросить на пол. С Кимом у неё более уважительные отношения, но тебя она любит больше и отдавать первенство не хочет. А Кицураги устраивает то, что в быту у них нет конфликтов; он эмоционально стабилен и поэтому не считает кошку соперницей. Вы засыпаете в обнимку. Утром ты не чувствуешь руку, на которую положил голову Ким. Кошка прижимается спиной к твоему животу, млеет от тепла и мнёт коготками футболку напротив.