С Юга пришла гроза

      «После того, как мудрый Тот выиграл у Луны пять дней и присоединил их к солнечному году, богиня неба обрела возможность рождать по одному ребёнку в каждый из пяти предновогодних дней.

       В первый день она родила Осириса. Когда младенец появился на свет, он так громко заплакал, что это могло означать только одно: в мир явился величайший из богов! В то же мгновение голос свыше возвестил…»       — Какой же он «величайший из богов», если сразу ноет?       Ханс возмущался, сидя на кривом табурете и с шелестом перелистывая страницу пожелтевшей книги. Эту и еще несколько похожих, покрытых пылью из-за ненадобности он стащил из ящика Редлиха, их обер-лейтенанта, который, как только из Тобрука пошли плохие вести, сменил чтение на недельный запой. Учитывая суматоху и растерянность доброй части командования, не за всеми пилотами могли уследить, вот Карл и воспользовался дисциплинарной лазейкой, чтобы «полечить нервы». Кажется, он еще уверял, что спиртное помогает в борьбе с дизентерией.       — А ты не ныл? — Эрвин сидел в дальней части палатки, привыкший к навещавшему его Марселю, уже почти считая его за собственного сына. С некоторыми оговорками… — Все мы плачем, появляясь на свет. Оглянись вокруг: разве что хорошее происходит? Мрем, как мухи, а сдаваться нельзя - дело чести.       Ханс положил книгу на колени, с усмешкой прищуриваясь:       — Не боитесь, что за такие слова Вам влетит?       Эрвин хмыкнул, плеснув себе в кружку какое-то пойло:       — Ты, что ли, пожалуешься? С твоей репутацией я бы вообще советовал помалкивать, один раз и так чуть не сдох.       — Всего-то сотрясение, général! — последнее слова Ханс нарочно произнес по-французски.       — Сотрясение? — Роммель скривился, вспоминая, в каком состоянии замотанного в бинты Ханса доставили в какую-то дряную египетскую лечебницу, где его товарищи хрипели в малярийной лихорадке, — по чистой случайности успел раскрыть парашют. По чистой случайности, лейтенант!       Марсель его опасений не разделял, относился к жизни несерьезно и вообще вызывал у Роммеля ряд вопросов, к примеру, «Как его вообще в Люфтваффе взяли?» и прочие подобные. Сам Эрвин привык к выходкам, горячему, взрывному характеру, который невозможно обуздать, где не работает ни кнут, ни пряник. Фридрих ему советовал меньше уделять Хансу внимания: то ли он это сказал от скрытой ревности, то ли и правда хотел научить мальчишку взрослой, одинокой жизни.       — Я просто профессионал, — Марсель заулыбался, наклоняясь вперед и с грохотом кидая книгу на стол, — фортуна на моей стороне.       — Будь ты поумнее, быстро бы воспринял это как знак, что надо стать сдержаннее, Йоахим.       — Фу, — Ханс поморщился и высунул кончик языка, — никогда так меня не называйте.       Именно «Йоахим» он слышал от своего отца, Зигфрида, когда тот в очередной раз находил повод сорваться и наорать на него, припомнив разом все проколы, начиная с самого рождения мальчишки. Ханс до сих пор таил в глубине души эту горькую обиду, иногда она вставала поперек горла, мешая есть, но с годами он научился просто игнорировать это, надеясь, что если «туда» не смотреть, «оно» само уйдет. Но «оно» не уходило и, более того, искало этого любящего отца в каждом взрослом мужчине, чаще - в военном, строгом. Похожем на Роммеля, например.       Эрвин же таких проблем за душой не имел. Его голова всегда была занята насущными делами, имеющими место «здесь и сейчас». Самокопание было ему неинтересно, да и душа Эрвина была проста, как душа дикого зверя: вес имел только вопрос выживания и качества жизни.       На замечание юноши Роммель никак не отреагировал, бегая глазами по строчкам в тонкой методичке. Она всегда была при нем, Ханс каждый раз хотел узнать, что же там такое - обложка была полностью серая - но все время забывал спросить.       Грациозно поднявшись с места и одернув шорты, Марсель наскоком оказался рядом с генералом, наклоняясь к нему и без спроса суя свой нос в листовки. Эрвин огрызнулся:       — Ты совсем с дуба рухнул? Мешаешь.       Ханс не унимался.       — Пока Вы читали эту страницу, я уже половину своей книги прочитал.       — Молодец. Главное, чтобы в голове что-то осталось, — буркнул Эрвин, продолжая вглядываться в плохо пропечатанный текст.       — Осталось! — Ханс широко улыбнулся, явно не понимая, что он выбрал не лучшее время, — Осирис с самого рождения орал, но его все-..       — Лейтенант!       Эрвин отложил методичку и недовольно посмотрел на летчика. Во время этой небольшой паузы хорошо было слышно, как ухудшалась погода: бессменная жара уступила сначала порывистым ветрам, а теперь африканское небо заволокло свинцовыми тучами. Они с грохотом метали молнии, от грома сотрясалось все вокруг, и это очень подходило внешнему виду Эрвина.       — Ты совсем без царя в голове? Иди, надоедай кому-нибудь другому.       — Никого нет, — пожал плечами Ханс, — все уже от меня устали.       — Удивительно.       — И я о том же. Как пить и трахаться, так все ко мне, а как про мифы поговорить, так я никому не нужен, даже Вашему занудному другу.       — Ханс, — сухо отчеканил Роммель, — следи за языком. Считай мое хорошее к тебе отношение исключением, о котором я начинаю уже жалеть.       Марсель поджал губы и потоптался на месте:       — Обо всем жалеете? — он подошел еще ближе, касаясь пальцами крепкого загорелого плеча. Роммель иногда позволял себе сидеть без верхней одежды, даже если за окном под ночь становилось прохладно, — кажется, Вы чаще меня проявляете инициативу.       Эрвин грубым движением сбросил с себя чужую руку.       — Ханс, твое поведение неподобающе.       Марсель закатил глаза, отходя от генерала.       — Это все из-за него, да? Типа храните верность?       — Типа да, — передразнил мальчишку Эрвин, — это не твое дело. И вообще, иди со своими сверстниками развлекайся. Вон у тебя их сколько - целый корпус.       — Там уже все заняты своими делами. Завтра у многих вылеты, да и мы повздорили немного. Котманн вообще меня навязчивым назвал, — Ханс по-детски надул нижнюю губу, постукивая пальцами по столу.       — Есть в его словах зерно истины, — и, чтобы парниша не успел обидеться, поспешил добавить, — так разве не сегодня прилетает пятьдесят третья?       — Завтра. Сегодня ночью уже никого не будет, тем более там гроза.       — Ну вот, — Роммель похлопал юношу по плечу, — с ними и пообщаешься.       — Да там прилетят человека три-четыре!       — А тебе сколько надо? Взвод? — Роммель усмехнулся, вздыхая и вновь берясь за свое чтиво, — иди, Ханс. Уже поздно.       Марсель собирался было под конец бросить какие-то гадости про обрусевшего старика-фельдмаршала и его кислую деревянную мину, но сдержался. С одной стороны, он понимал, что в словах Роммеля было много правильного - солдату не место в койке генерала. Даже такому ослепительному, как Звезда Африки.       Этот факт больно бил по самооценке Марселя. Он любил быть в центре внимания, подобные отказы он встречал нечасто, но на то Эрвин и генерал, чтобы без зазрения совести швырять других, куда попало.       «Ничего», — думал Ханс, — «вряд ли у его Фридриха такая же упругая задница.»       Марсель все пытался себя убедить, что он желаннее и нужнее, хотя на самом деле сам все прекрасно понимал. Эрвин был прав: ему нужно было найти кого-то своего возраста, может, такого же взбалмошного и открытого миру. Пожалуй, поиски стоило начать с местного борделя.

***

      — O, ondeund! — Таонга хрипло смеялась, ерзая своей крепкой задницей по бледным, по сравнению с ее темной кожей, коленям Марселя. Негритянка пыхтела, поправляя плотные кудри на голове, и смотрела в серые, подернутые поволокой глаза напротив. Марсель понятия не имел, насколько мудро было пойти в африканский бордель, учитывая, что с лекарствами тут беда, но ему по обыкновению было как-то наплевать.       — Mooi seun wat so hard probeer, — шептала ему на ухо подружка Идж, пухлая, большегрудая хранительница египетского очага. Ханс поворачивал голову, вжимаясь лицом промеж ее грудей. Там было влажно от пота, но терпкий запах, какая-то дикость происходящего только сильнее заводила его.       Марсель мял губами темные соски Идж, постанывая от того, как Таонга, не теряя смелости, с легкостью седлала его. Ханс понимал, что его «белый член» не идет ни в какое сравнение с приборами чернокожих, но все равно надеялся, что дамам с ним не скучно.       — Иди сюда.       Не отрываясь от мягкой груди, Марсель, обнимая одной рукой гибкую, как тростник, Таонгу, опустил свободную руку вниз. Пальцы коснулись Идж в самом нежном месте, заставляя розовые лоскуты гореть и намокать. Негритянка, несдержанно застонав и засмеявшись, нагнулась, чтобы обнять юношу своими сильными руками за шею. Ее обритая голова жалась к светлой макушке, ногами она сжимала тонкую кисть, стараясь потереться.       Ханс пощекотал ее, вызывая у красавицы мурашки, и запустил два пальца внутрь. Влажно, горячо и мягко. Женственность текла сквозь этих дикарок, Марсель всегда находил в этом ощущении уют и признание. Он ритмично двигал рукой, иногда сгибая пальцы, отчего Идж дергалась, ее лицо выражало блаженство.       — Jy het iets vergeet! — возмутившись таким вниманием к своей подруге, Таонга впилась зубами, удивительно ровными и белыми, в худое плечо юноши. Ханс зашипел, поворачивая к ней свое лицо. Африканка прижалась к нему губами, приподнимаясь, чтобы вновь опуститься на член. Ей это давалось легко. Такая озорная, она отталкивалась ногами, чтобы двигаться вверх-вниз.       Ханс стонал, разрываясь между этими женщинами. Идж вновь и вновь прижимала к груди голову Ханса, почти что шлепая его по щекам. От ее влаги пальцы Марселя были скользкими, руку почти сводило от усердий.       Таонга сжималась вокруг члена, крепко держась за плечи летчика, от удовольствия у нее поджимались пальцы на ногах. Дикая и свободная, она кончила с грудным рыком, до крови прокусив Хансу губу. Он зашипел, а она, такая довольная, мотнула головой. Крупные самодельные серьги качались из стороны в сторону. Она знала, что таким образом отсрочила удовольствие юноши, чтобы Идж тоже могла получить свое.       — Moenie gierige seun wees nie, — она самодовльно улыбнулась, вставая с Ханса, и села на низкую тахту неподалеку. Ее кожа блестела, а глаза довольно горели.       Тем временем Идж, схватив паренька за руки, потащила его к ложу. Дикая охотница без всякого стеснения легла на спину, раздвигая ноги прямо у Ханса перед лицом.       — Laat haar goed voel, — тихо, но требовательно сказала Таонга, подходя к присевшему на колени Хансу и толкая его голову вниз. Марселю не нужно было знать язык, чтобы понять, чего от него хотят.       Идж ерзала и кряхтела, играясь пальцами с волосами своего белого ублажителя. Ханс елозил губами по ее промежности, глотая сок вперемешку со своей слюной, пропихивая внутрь язык и помогая пальцами.       В это время сползшая вниз Таонга лениво игралась с его членом, еле касаясь его пальцами, иногда, в качестве эксперимента, беря в рот головку. Сколько бы белые мужчины ни пытались заставить их это делать, ни у одного так и не получилось.       Ханс продолжал, он очень старался. Весь подбородок и щеки были в слюне, язык ощущался деревянным, а член пульсировал и ныл. Таонга, снова ощутив неладное, впилась пальцами в бледное бедро, отчего Ханс взвыл Идж в низ живота.       Темная искусительница потянула летчика назад, заваливая его на спину. Ханс от неожиданности охнул, из его груди со стоном вышел воздух, но Таонга его не щадила. Она грациозно перебралась ему на грудь, придвигая свой таз близко к юному лицу, и что-то сказала своей подруге. Ханс все равно ни черта не понимал.       Идж от ее слов аж встрепенулась и бодро слезла с тахты. Ничего не видя из-за Таонги, которая сама ублажала себя ртом Ханса, Марсель не сразу понял, что Идж принялась за дело. Она ощущалась еще более горячей и мокрой. Конечно, Ханс все свои слюни отдал ей, а сейчас еле шевелил своими губами.       Идж была более звучной, она упиралась пухлыми руками в костлявые бедра летчика, двигалась плавно и красиво стонала. С каждой секундой ее темп ускорялся, она шлепалась своей задницей о его ноги. Марсель был весь мокрый, от сидевшей на его груди Таонги ему было сложно нормально дышать.       В какой-то момент Идж начала очень быстро на нем подпрыгивать, и для Ханса это стало последней каплей. Он излился в нежное нутро, запрокидывая голову назад и тяжело дыша. Идж, кажется, нисколько подобным не смутилась.       — Jy is snaaks, — слезая с него, Таонга засмеялась. Идж последовала ее примеру и тоже сползла рядом, с интересом разглядывая щуплого белого, который выдержал их обеих.       Марсель повернул к ним голову. Его глаза устало слипались, снаружи все так же гремел гром.       — Девчонки, можете не благодарить, — еле слышно пропыхтел он, — я все равно вряд ли вас пойму.       Под очередной грохот стихии африканки хором засмеялись. Они тоже его не поняли, но чужая речь казалась им глупой и забавной. Чуть погодя они обе прилегли рядом, уже остывшие.       Ханс практически дремал. Он уже забыл, что чуть не поссорился с Роммелем, что назвал его друга старым чурбаном, да и вообще погано себя повел. Эти девочки об этом не знают, они приютили его на этот вечер, дали почувствовать себя полезным и нужным.       «Разве Паулюс может дать Роммелю две пары черных титек? Нет», — сонно подумал Ханс. Возможно, он даже буркнул это вслух, потому что Таонга рядом зашевелилась. В любом случае, каким бы странным этот день ни был, завершил его Ханс и правда достойно. Как настоящая звезда.