Три-весёлых-сколько-съешь...

Анк-Морпорк моросил своим всегдашним дождём, характерной особенностью которого были даже не цвет, вполне сообразный с расцветкой густых вод Анка, и не запах, в котором чётко ощущались отдельные части тела Старикашки Рона, но направлением. Дождь шёл не только сверху вниз, как полагается нормальным осаждающимся осадкам, а также снизу вверх, горизонтально, каплями ударяясь о грязные кирпичные стены тёмных улочек, и наискосок. Казалось, Большой Койхрен погрузился под водную толщу подобно мифическому острову Лешпу; воды в нём было настолько много, что воздуху оставалось совсем мало места, ни дать, ни взять — морское дно. Шнобби Шноббс, примостившийся под козырьком лавки, предусмотрительно закрытой торговцем на внушительный навесной замок, сожалел, что не захватил с собой отмычки и пытался переработать в дым жалкие воздушные пузырьки. Отсыревший насквозь бычок из его заушных складов едва тлел, а отмычки ржавели в комнатушке капрала далеко отсюда. Вдобавок ко всему хотелось жрать, а сержант Колон пропал где-то в потоках тёмной воды, да ещё и вытряхнув предварительно из Шнобби все деньги, которые тот уже успел украсть. Капрал выглянул из-под навеса, мгновенно намочив ещё больше и без того насквозь мокрые одежду и доспехи, под которыми уже хлюпала вода. Где-то высоко над его головой тучи разошлись, открыв яркую полную луну, похожую на круглый поджаристый фиггин, но лишь на мгновение, и снова сомкнулись под давлением хлещущего снизу вверх ливня. Последний лунный луч осветил пухлый силуэт, целенаправленно шлёпающий к Шнобби. — Закрыто, — обиженно пропыхтел сержант Колон, втиснувшись под козырёк, где теперь явно не оставалось места для тщедушного тельца Шноббса. — Ни одной работающей едальни поблизости. — Проклятье, — проворчал капрал и засунул на ухо очередной окурок. — Сейчас я бы не отказался даже от сосиски Достабля. Колон содрогнулся всеми складками своей объёмной фигуры. Это было очень, очень опрометчивое заявление. — Слушай, сержант, — вдруг встрепенулся Шнобби. — Вроде, в квартале отсюда как раз сегодня должна открыться рыбная забегаловка. Может, посмотрим? — Какая такая рыбная? — озадачился Колон. — Этого… господина Хонга. Там, где раньше был древний храм какого-то подводного бога. — Он из Агатовой империи? Ох, не люблю я этих иностранцев… — Брось, ты же ешь карри с брюквой, а это клатчское блюдо. — Клатч, он по крайней мере недалеко, через пролив от нас, — авторитетно объяснил Колон. — И они хоть как-то похожи на нас, несмотря на то, что носят на головах полотенца. — Ага, — энергично закивал Шноббс. Его многочисленные прыщи растянулись в улыбке. — А не ты ли, сержант, вчера говорил, что грязные клатчцы — вовсе не люди, и что им давно пора отведать холодной анк-морпоркской стали? Колон фыркнул, оставив выпад без ответа. Дождь не собирался прекращаться. Редкие лунные лучи изредка выползали холодными бледными щупальцами из плотной пелены туч, но только дразнили напоминанием о существовании ясного неба, где-то, когда-то, явно не здесь и не сейчас, и тут же втягивались обратно. — Ты точно знаешь об этой ночной забегаловке? — уныло поинтересовался Колон. — Она близко? Шноббс наморщил лоб в раздумьях. — Да… Это на Дагонской улице, буквально в двух шагах. — Пойдем уже… Оба стражника короткими перебежками из лужи в лужу поскакали прочь из-под навеса. …Высокий дом, оплетённый затейливым гнездом лепнины, изображавшей гипертрофированно натуралистичные щупальца, клыки угрожающих размеров, рыбьи морды с круглыми недоуменными глазами и многочисленные плавники, хвосты и перепончатые лапы, выглядел удивительно уместным в эту погоду. Казалось, даже в дни, когда с Клатча прилетали засушливые жаркие ветра, наполненные пустынным песком, он выглядел так же мокро и скользко, но сейчас наступил апофеоз: он словно стоял на дне бушующего моря — там, где его, должно быть, и собирался возвести неведомый архитектор. Тяжёлая высокая дверь, которая в преломляющемся потоками воды свете казалась не то лежащей плашмя, не то висящей над головой — в общем, не подчиняющейся ни гравитации, ни банальной логике, была испещрена треугольными шрамами клинописи. И шипящая от дождя и кокетливо подмигивающая вывеска, сквозь яркую розовую краску на буквах которой проступали октариновые трещины — работа явно нерадивого студента-волшебника, не добавляла прозаичности этому зловещему строению. Напротив, она подсвечивала каменные щупальца и клинописные надписи так, что тени от них только удлинялись, дрожали, шевелились подобно живым. — «Три Виссёлых Сколька-Съеш Рыбы», — прочёл Шноббс, задрав голову. Колон сокрушённо покачал головой, представив тарелку с тремя ничтожно мелкими рыбёшками той специфической внешности, которую приобретает любая живность, могущая освоиться в зловонных вязких водах Анка. Шнобби толкнул внушительную дверь, навалившись на неё всем щуплым телом. Внутри было очень странно, этак типично загранично — всюду лежали или висели соломенные салфетки и коврики с изображениями цветущих веток, узких листьев, ярких птичек, в воздухе завис душистый пряный дымок. Посреди просторного зала находился длинный стол с жаровней, за которым стоял повар — узкоглазый улыбчивый тип, бодро, несмотря на позднее сонное время, стучавший длинным ножом по увесистой деревянной доске, разделывая рыбьи тушки на маленькие аккуратные кусочки. Ему помогал поварёнок, катающий шарики из риса и ловко заворачивающий их в тёмно-зелёные волокна чего-то мокрого. Шноббсу сразу стало не по себе: такие заведения, они для всяких богатеев, ему же больше по нутру те забегаловки, где полы засыпаны многофункциональными стружками: и пролитое пиво впитывают, а падать на них мягче. Колон тоже попятился было обратно к двери, хотя живот его уже угрожающе урчал. Но тут к стражникам подлетела миниатюрная женщина. Она выглядела иностранно — под стать заведению. — Добро пожаловать, гости дорогие! — прощебетала она, старательно выговаривая слова. — Присаживайтесь, пожалуйста! Колон и Шноббс переглянулись и, не сговариваясь, неуклюже втиснулись за маленький столик, ближайший к ним. Женщина захлопотала, выставляя перед ними мисочки, чашечки с напёрсток, соусники и даже выкладывая какие-то щепки и мокрые полотенца. Шнобби заёрзал. — Эй, Фред, может пойдём отсюда? — Жрать хочется... — с сомнением протянул Колон. Не то, чтобы его так же не тянуло оказаться подальше от этого странного ресторана, но он не мог позволить себе показать, что он опасается каких-то узкоглазых иностранцев и их экзотической еды. — Успокойся, Шнобби! Сейчас мы поедим и уйдём. — Ты уверен, что хочешь есть здесь? — удивился Шноббс. — А если нам подадут что-то... овечьи глаза дадут, вот! — Не глупи, — сержант слегка позеленел. — Какие овечьи глаза? — Простите, пожалуйста, извините, — вмешалась женщина. — У нас нет никаких овечьих глаз... — Это радует, — пробурчал Шнобби. — ...Вы можете попробовать свежую рыбу, любопытных кальмаров, осьминогов, мидий за приемлемую цену — настоящая агатская кухня, — протараторила она. Удивительно, как ей удавалось говорить и улыбаться одновременно, так, что не страдало ни одно из этих действий. — Пиво есть? — вопросительно пробурчал Колон, стараясь скрыть за грубостью смущение. — Пиво? — удивилась женщина. — Особое шогготское. — В разговор вмешался ещё один… человек (на человека он походил немногим больше, чем Шноббс: огромные круглые глаза, кожа казалась зеленоватой и шершаво-чешуйчатой даже в тёмном свете пламени свечей и очага в центре зала, а на гортани вроде даже были узкие жаберные щели). Женщина вытаращилась на вновьпришедшего настолько, насколько ей позволял разрез глаз. — Простите, пожалуйста, извините, вы кто?! — взвизгнула она. — У вас что, пиво разливают сами посетители? — отчего-то развеселился Шноббс. — Нет, простите за недоразумение, извините, — женщина быстро взяла себя в руки. С удивительной для её миниатюрности силой она схватила незнакомца за рукав и поволокла прочь от столика. — Странные какие-то эти чужеземные едальни, — поёжился Колон, провожая парочку взглядом. — Брось, сержант. Вот сейчас принесут пиво, и ты расслабишься, — пообещал Шнобби, вольготно развалившийся на широком стуле и уже выудивший окурок из своих заушных запасов. Пиво оказалось горьковато-солёным, жидким, не в пример «Ухмельному», варившемуся из всего, что падало в котёл, светлым и пахло выброшенными на берег медузами. (Не теми, которые обитали в дельте Анка, либо обзаводившиеся прочными панцирями по воле эволюции, либо растворявшимися до того, как успеют осознать своими медузьими ганглиями, куда их угораздило заплыть, а настоящими, морскими.) Однако оно было нарасхват: испуганная женщина с остекленевшим взглядом носилась по залу как угорелая, разнося тяжёлые подносы с кружками этого пойла. Столики заполнялись посетителями, таинственными личностями в длинных тёмных плащах, из рукавов которых выглядывали кисти перепончатых рук. Эти-то чужаки и пили «Особое шогготское» пинтами, тогда как Шноббс и Колон, едва попробовав, дружно отодвинули кружки, не в силах допивать эту гадость, но и не позволяя себе вылить то, за что так или иначе придётся уплатить. Еды же стражникам так и не принесли, но они не возмущались из-за этого; более того, они, не сговариваясь, боялись даже сдвинуться с места и сидели тихо, как рыбы, заворожено наблюдая за неким разворачивающимся в ресторане действом, которое ещё только подготавливалось, но вот-вот должно было грянуть чем-то весьма интересным. Первым куда-то пропал поварёнок. Но горки отварного риса ненадолго остались неприкаянными: вскоре место за поварским столом занял один из тихих зелёных плащеносных посетителей. Он разминал рис не менее ловко, чем мальчик, стоявший там незадолго до исчезновения, обильно поливая его пахнущим солёной рыбой соусом и смешивая со слизистыми водорослями. Остальные посетители всё также прибывали, по одному и компаниями, капали водой с насквозь мокрых плащей, что, казалось, не причиняло им никаких неудобств, садились за столики, хлюпали пивом, вместо тостов произнося непонятное и хриплое чужеземное «Фхтагн!». Несмотря на всю свою необычность, эти, словно возникшие из потоков ливня, зеленоватые человекоподобные выглядели здесь как дома. Возможно, в более-менее солнечный (насколько это слово применимо к знаменитому своими густыми пахучими туманами Анк-Морпорку) день они смотрелись бы действительно странно, но дождевые тучи, стена воды и тусклый свет луны удивительно гармонировали с ними — как и с этим зданием, будто построенном специально для них, тогда как и Колон, и Шноббс, и даже агатцы, владельцы ресторана, казались здесь чужими. Эти стены словно сами намекали на то, что не согласны служить тем, у кого нет жабр, щупалец или хотя бы чешуи, давили лепниной и угрожали: мол, либо ты уйдёшь отсюда подобру-поздорову, либо мы сдвинемся в море, чтобы спокойно стоять себе среди крабов и рыб. Но, вместе с тем, эта тихая, как невидимое и неслышное журчание воды в стенах подтопляемого дома, угроза гипнотизировала. Люди оставались на своих местах: повар всё так же остервенело орудовал ножом, женщина носилась между столиков, не останавливаясь ни на минуту. Гром грянул, или, по крайней мере, заворчал громче и внушительнее, когда официантка спросила у одной из новоприбывших компаний, подать ли им что-либо на закуску. — Что у вас есть? — хрипло, с придыханием, будто здешний воздух причинял говорившему иссушавшую боль, и немного шепеляво поинтересовался один из плащеносцев. — У нас всегда есть свежая рыба, приготовленная по агатским рецептам… — принялась тараторить женщина. — Рыыыба… — протянул хриплый голос с ужасом. — Наисвежайшая рыба, — громко, почти истерично уверила официантка. — Рыыыба… — повторил посетитель. — Неприкосновенная рыба, посвящённая древнему богу Дагону? — Фхтагн! — хором кивнули за его сгорбленной спиной несколько плащеносцев. — Вы убиваете рыыыбу? Вы едите священную рыбу? — с ужасом, полувопросительно-полуобвиняюще проговорил посетитель. Женщина испугалась и растерялась настолько, что не поняла вопроса. — Да, господин, свежая, только что убитая рыба! Лучшая рыба, которую вы можете попробовать в Анк-Морпорке! Настоящая агатская свежая рыба! — Мы не едим рыбу в храме бога рыб («Фхтагн!» — подтвердили несколько голосов). Святотатство! Вы приготовите нам другую пищу. Пищу, подобающую детям отца Дагона и матери Гидры. Пищу священного полнолуния. Несколько перепончатых рук обхватили обмякшие плечи женщины и повлекли её куда-то в тёмный угол зала. Ещё несколько фигур бесшумно устремились к столу повара и поволокли и его, оставляя на полу ресторана мокрые следы. Ночь полнолуния близилась к исходу. Просторный зал ресторана наполнился удушливой прохладой — удушливой от всепроникающего невыносимого запаха обнажённого океанского дна. Несмотря на поздний (уже почти перетёкший в ранний) час острый поварской нож бодро стучал по деревянной доске, разделывая свежее, только что убитое мясо, самое свежее в Анк-Морпорке, а на жаровне весело шкворчали капли жира и яркой, блестящей багрянцем в тёплом свете пламени, крови. Кружки всё чаще сталкивались с гулким звоном и всё чаще звучали заунывные, похожие на давным-давно забытые молитвы, тосты: «Дагон фхтагн! К’хулаген фхтагн! Пхнглуи мнглунафг К’хулаген Лешп угахнагл фхтагн! Фхтагн!». — Эй, Шнобби, кажется, самое время выбираться отсюда, — прошептал Колон, стуча зубами. — Согласен, сержант. Двое стражников, стараясь быть незамеченными (для Колона это было особенно сложно) медленно стекли со своих стульев на четвереньки и так и поползли к тяжёлым, украшенным резьбой, с которой на них глядели множество укоряющих и угрожающих рыбьих и осьминожьих глаз, дверям. Проделав хитрые манёвры по отмыканию замка трясущимися руками из положения лёжа, Колон и Шноббс так же тихо выползли наружу и, едва встав на ноги, не оглядываясь, наутёк побежали прочь. — Запомни, капрал, самое главное в тактическом отступлении — правильный выбор момента, — Колон старался улыбаться, но ухмылка выходила кривой, а последние бледные лунные лучи только подчёркивали зеленовато-меловую бледность его вспотевшего круглого лица. — Так точно, Фред, — Шноббс тщетно пытался прикурить — почему-то сколько он ни старался чиркнуть спичкой по стене, всё равно либо ронял её, либо попадал по собственной руке. — Знаешь, Шнобби, больше никогда, никогда я не буду есть рыбу, — наконец произнёс отдышавшийся и чуть порозовевший Колон. — Я тоже. И, знаешь, сержант, мне кажется, что гораздо правильнее будет считать, что мы ничего не видели. — Разумеется. О чём ты? Я ни капли этакого не помню. Обычное дежурство. Ничего не происходило. А раз ничего не было — и говорить не о чем. От почти дочиста отмытых небывалым ливнем стен отразился звон колокольчика. И тихое, чтобы никто не услышал: «В Анк-Морпорке четыре часа, и всё спокойно». *** Слух о том, что произошло той дождливой ночью в старом храме полузабытого рыбьего бога на Дагонской улице, разнёсся по Морпорку ещё до наступления утра. Надо сказать, ночная стража оказалась весьма недвусмысленно причастна к столь бойкой работе "беспроволочного радио". Чуть позже, ко времени завтрака, заведённому во всех приличных домах — то есть тех, чьи хозяева не имели конкретного представления о работе и заработке — новость добралась и до Анка. Патриций же, лорд Ветинари, как всегда, узнал эти вести раньше, чем кто-либо. Возможно, причиной этому послужило то, что он, как говорила молва, вовсе никогда не спал и, соответственно, известия о всех событиях поступали к нему круглосуточно, в отличие от прочих жителей Большого Койхрена, любящих поспать зачастую не меньше, чем поглазеть и посплетничать. Возможно же, дело в том, что к патрицию новость попала из первых, эээ, рук, минуя многочисленные промежуточные человеческие рты: её принесли самые шустрые осведомители — как никогда сытые, наевшиеся до отвала задарма им доставшегося сладкого жертвенного мяса, городские крысы.