Небольшие надежды

Пропажа именно этой вещи вводит Майлза в панический страх. Он ищет везде, где только может: под кроватью у себя дома, расчихавшись при этом от многолетней пыли, на полках, и даже на шкафу среди детских игрушек, в комнате общежития, залезая под матрасы кроватей. Летает по городу, от беспокойства чуть ли не промахиваясь паутиной, заглядывает в те места, где чаще всего останавливался. Он чувствует нехватку воздуха, то ли от продолжительного полета, то ли от паники, накрывающей штормом. Он пытается вспомнить, где последний раз брал его с собой. Вспоминает посиделки с Павитром и Хоби вчера и резко вдыхает, осознавая, что не посмотрел в самом главном месте. В рюкзаке. Мышцы напряжены до предела, а голова, кажется, готова взорваться от стресса, когда он влетает прямо в окно, бросаясь к рюкзаку. Он лихорадочно роется между тетрадями и учебниками, но его там нет. Альбома с его рисунками нет. Он садится прямо на пол, уставившись пустым взглядом в стену. Это конец. Майлз догадывается, что мог оставить его на земле Павитра, но шанс того, что его еще не посмотрели, пролистав листы, равен нулю. И вот надо же быть таким умником и взять его с собой в другое измерение! Этот альбом он не показывает даже Гвен — она не поймет. Вряд ли вообще кто-либо поймет. Даже Майлз не совсем догадывается, что заставляет его рисовать подобное. Гормоны? Чувства? Изучение анатомии? Сложно разобраться. Он ругает себя еще минуту за свою рассеянность, достает часы и вбивает координаты. Прабхакар не понимает, о чем вообще идет речь, когда Майлз общими словами пытается спросить его об альбоме, но так, чтобы понять, открывал ли тот его или нет. Павитр клянется, что в чужое бы не полез, если бы нашел. В комнате паучка Моралес бегло осматривает все места, но не находит альбома. А потом их вызывает Мигель. В штаб Майлз заходит как на эшафот. Пока они с Павитром идут по коридору мимо других паучков, Моралес еще раз прокручивает в голове все вчерашние моменты, но из-за повышенного волнения не может собрать картинку воедино. Что-то тяжелое обнимает его за плечи так сильно и внезапно, что Майлз не сразу может восстановить координацию. Хоби за спиной приветствует подмигиванием. — Босс сегодня не в духе, — тянет он, ударяясь кулачками в Павитром. — Из-за нас? — спрашивает Прабхакар. — Не знаю. — Браун смотрит на Майлза. — Моралес, у тебя во рту вода? — Нет? — А чего молчишь? — Настроения нет. — Он убирает руки Хоби со своих плеч. — Он, кажется, потерял что-то, — вмешивается Павитр, осматривая Моралеса с ног до головы, приложив пальцы к подбородку в задумчивости. — Очень важную вещь. — Да там ничего важного, тупые рисунки. — Майлз пытается сохранять спокойный настрой, придать голосу небрежность и равнодушие, но ощущает в груди тяжесть. Павитр и Хоби переглядываются. — А переживаешь так, будто там пачка зеленых, — хмыкает Хоби. Лучше бы была только она, думает Майлз обреченно. Они подходят к кабинету, Павитр отходит к другим паучкам, а Моралес пытается не свихнуться в своих мыслях. Ладно, может даже лучше, если он обронил где-то в городе. Любой прохожий, подняв альбом и посмотрев рисунки просто выбросит, подумав об авторе не самые лестные слова. Или оставит себе. Какие у кого вкусы. Майлз надеется, что так оно и есть. Он заведет новый и будет следить в оба глаза. И не брать в чужие измерения, мысленно помечает он. Ему получается успокоить себя сомнительными перспективами потерянной вещи, и он прислушивается к речи Мигеля, что-то объясняющего со своей опускающиеся платформы. — А с этого ракурса его задница и правда выглядит потрясающе. Майлз застывает, вмиг похолодев. — Что? — пищит он, удивляясь своему голосу, но тут же трясет головой и резко оборачивается на Хоби. — То есть, не понимаю, о чем ты. — Да альбом тут в руки случайно попал. На нем еще было большими буквами написано «Майлз Моралес» и в скобочках «Мам, не смотри». — Так ты украл его! А я думал он выпал у меня где-то! — Я вам не мешаю? Майлзу не хочется смотреть на О’Хара. Он неловко улыбается и трясет головой, вздрогнув от пассивной раздраженности, окатившей его взглядом чужих красных глаз. Хоби на чужое недовольство лишь цокает. Как только внимание Мигеля больше не было направлено на них, Майлз хмурится и сжимает кулаки. — Случайно это — ты решил целенаправленно заглянуть ко мне в портфель и порыться в чужих вещах? Где он? — полушепотом выговаривает Моралес, сдерживая нервные нотки в голосе. — Воу, остынь, бро. Ты че, скрывал, что тот еще извращенец? И перед кем только пай-мальчика строил, пф. — Хобарт закатывает глаза. — Перед Гвен что ли? А у тебя оказывается совсем другие вкусы. — Я не… я не извращенец, я художник. — А я тогда святой отец. — Тебе бы не пошла ряса. — На секунду в тоне Майлза вплетается абсурдная серьезность, будто он и правда представил Хобарта в длинных черных одеждах. — Это в тебе художник заговорил? Или твои вкусы? — В конце голос Брауна снижается до заговорщицкого и ироничного. — Не понимаю, о чем ты. Верни альбом и забудь о том, что там видел, а я закрою глаза на твое воровство, клептоман чертов. — Не, — просто отвечает тот. — Вернуть не могу. Он не у меня. Майлз ждет еще какой-нибудь реплики, но Браун даже не смотрит на него, делая вид, что слушает Мигеля. — А у кого? Ты его выбросил, сжег, продал? — Он чувствует, что не сможет долго контролировать голос. Хоби иногда бывал той еще своенравной занозой, действующей как ему угодно. Майлз почти привык за два года знакомства, но время от времени ему хотелось врезать прям по этой панковской наглой роже. — Скажем так, оставил на рассмотрение начальству. — Ты же шутишь сейчас, да? Не смешно. Совсем. — Майлзу становится не до шуток. Если днем ранее он ощущал, как его подхватывает шторм, то сейчас огромное цунами готово вот-вот снести его. — Он же не… не видел еще? — Ниче не знаю. Моралес тяжело и устало вздыхает, прогоняя по легким напряжение. — Хоби, пожалуйста, скажи, где ты его оставил? — Майлз понимает, что никакая тактика переговоров не сработает с Брауном, но он лучше постарается направить весь оставшиеся адреналин на поиски альбома, пока не стало поздно. Хоби лениво смотрит на него и закатывает глаза. — Какой ты скучный, Моралес. Где-то в лаборатории его бросил. Несколько тонн страха схлынивает с тела, но пока рано расслабляться. Мигель заканчивает речь и распускает пауков по миссиям. Майлз решает не терять времени и тут же отправиться на поиски, пока О’Хара занят. Стоит ему развернуться и выйти из кабинета, как крепкие пальцы перехватывают его за локоть, останавливая. — Дай ему увидеть. — У Моралеса не было никакого желания не то, что разговаривать с Брауном, даже смотреть не хотелось на этого предателя. — Зачем? Чтобы я потом в глаза не смог ему взглянуть? — А то до этого ты ему только в глаза и смотрел, — Хоби ухмыляется. — Пошел ты! — Майлз сердито вырывает руку, продолжая путь. — Ты хоть представляешь, как долго мне пришлось доказывать ему после всего, что я натворил, что еще чего-то стою как Человек-паук? Он до сих пор смотрит на меня как на ошибку. — Так пусть увидит в тебе Майлза. Моралес замолкает. Несколько секунд он позволяет себе представить исход событий, где Мигель находит этот проклятый альбом и просматривает содержимое. Самое безобидное, что он сможет сделать с вещью — выбросить, а про Майлза подумать, что тот просто озабоченный. Не самый плохой вариант. Не потеряет же Майлз место из-за своих картинок? Умрет со стыда, конечно, но попробует пережить это. — Мигель умеет принимать адекватные решения, не смотря на его вспыльчивость, — говорит Хоби, закидывая жвачку в рот. — В отличии от тебя, — обвинительно отвечает Майлз. Он все еще чувствует злость и досаду и на себя, и на Брауна. — Не отрицаю. — Пошлые картинки с его участием не прибавят мне очков симпатии. — Откуда ты знаешь? — Браун приподнимает бровь. — Потому что он взрослый, помешанный на работе, и у него явно нет никакого желания возиться с малолеткой, по вине которого чуть все не разрушилось, — угрюмо заключает Майлз, испытывая легкое смущение перед Хоби. Он ни с кем не говорил на эту тему. — А Пятно во всем этом просто рядом стоял? И как долго ты винишь только себя во всем этом? — искренне удивляется Браун. — Э, с самого начала? Не знаю. — Майлз жмурится от бессилия и трясет головой, вздыхая. — Короче, я пойду за альбомом, пока ты не вывел меня из себя еще больше. Майлз прячет руки в карманы куртки и молча уходит пока не слышит брошенное в спину: — Подумай над моим предложением! Спасибо потом скажешь за то, что я окажусь прав! — Ага, как только перестану на тебя злиться. То есть, никогда! До лаборатории он добирается без происшествий и приставаний одних конкретных панков-пауков. Майлз ходит среди столов, обыскивая их на наличие альбома, роясь среди разных приборов. Зачем вообще Хоби это понадобилось? Только ли из-за скуки? Он же прекрасно знает, как Мигель относится к нему. Каждый раз встречаясь взглядом с О’Хара Майлзу хотелось самому сдать часы-телепорт, и никогда больше не появляться в этом сообществе. Однако он помнил день, когда Мигель сам вручил их ему, сказав: — Хотя я все еще сомневаюсь, что тебе можно доверить это, но твои друзья слишком настойчивы. Я даю их тебе только чтобы они уже отстали от меня. — Спасибо. Я не подведу. — У Майлза тогда во рту скопилось тысячи благодарностей, восхищений, и извинений за все сразу, но он подумал, что вряд ли Мигель захочет их выслушивать. — Посмотрим. О’Хара подарил ему шанс, а это уже было не мало. Может именно тогда Моралес и стал делать небольшие зарисовки мужчины? Ничего необычного, простые наброски его серьезного лица, грубого профиля, несколько поз за работой. От приятного мягкого розового и желтого, листы заполнялись резким красным, черным и синим. Майлз помнит, как ломал голову, подбирая цвета, чтобы изобразить глитч костюма. Ему было интересно, улучшил ли его Мигель после того, как отхватил от Майлза дозу электричества. Желания проверить, конечно, не было, опасное это дело лезть льву в открытую пасть, но интерес присутствовал. А еще появился интерес не только к костюму, но и к тому, что под ним. Поэтому и появился этот альбом, который Хоби закинул похоже в то место, где найдет только О’Хара, потому что Моралес проверяет уже все по второму кругу. Майлз не исключает возможности вранья со стороны Хоби. Альбом может быть все еще у него, а Моралес зазря купается в собственном напряжении, готовый взорваться от огорчения. Он уже несколько раз проклял маму, которая в четыре года подарила ему набор детских маркеров, и себя за просмотр разного взрослого контента для передачи более достоверной картинки. Единственное, чего ему хотелось, это найти скетчбук и самолично сжечь его. И он находит его, тяжело и свободно вздохнув от облегчения, на столе, где стоят несколько грязных кружек с остатками кофе и какой-то незавершенный проект, похожий на разработку костюма. Он хватает его, прижимая к себе как потерянное дитя и застывает. Слова Хоби возникают в голове неоновой табличкой. Майлз бьет себя по голове этим альбомом в надежде убрать из головы ядовитые фразы панка. Нет. Он этого не сделает. Ни за что. Так бы поступил Хоби, но не Майлз. И, технически, Браун так и сделал. Нет, дебильная, бредовая, стыдная идея. Майлз готов убивать. Дверь в лабораторию с тихим шумом открывается. Моралес кладет альбом обратно, включает невидимость и лезет на стену. Уйти отсюда незамеченным не представляется возможности. Придется ждать. Обстоятельство, в которое сам себя загнал Майлз, можно назвать катастрофическим. Он тут же жалеет о своем решении и напоминает себе никогда не слушать советы Хоби. Мигель проходит по помещению, что-то печатая в часах. Легкая надежда на то, что он не пойдет к столу тут же рушится, потому что мужчина подходит прям к нему. Не смотря на положение дел, предвидящие его неминуемый крах и позор в глазах Мигеля, Майлз находит в этом и плюсы. Хотя единственное, что он хочет найти, это выход из сложившееся ситуации. Наблюдать за человеком, который не знает, что за ним подглядывают, приравнивается к сталкерству, но, во-первых, это Хоби виноват, во-вторых, у Майлза нет возможности не смотреть. О’Хара пока игнорирует все, что находится на столе, как-то изможденно падает на стул и откидывается на спинку, закрывая глаза. Моралес в который раз проклинает свою наивную доверчивость. Мигелю сейчас вообще не нужно знание того, что один назойливый бесполезный паук рисует со своим начальником похабщину. Ему, наверно, становится жаль Мигеля, а еще Майлзу иногда не хочется взрослеть. Потому что он видит, каким уставшим выглядит отец после тяжелой смены, и хоть он не говорит о том, что его беспокоит, Майлзу хватает одного только вида. Сейчас они не так часто видятся из-за учебы, но Майлз не может не радоваться каждой встрече. Потому что папа жив, и причина, почему он дышит, сидит прямо под ним и, кажется, спит. О’Хара и правда выглядит отрубившимся. Не удивительно, с его-то ненормированным графиком работы. Но десять минут спустя, когда Майлз почти решился ползком по стене тихо дойти до дверей, звучный сигнал на часах Мигеля приводят его в чувство. Он что-то отвечает на запрос, проверяет другие сообщения и, только когда мужчина убеждается в том, что все у всех в порядке, позволяет себе потянутся и зевнуть, сверкнув клыками. Он встает, сметая пустые стаканчики в мусорку под столом, и только тогда бросает взгляд на альбом. У Майлза все сжимается. Он ощущает свое сердце где-то в желудке, и плотнее прижимается к стене, боясь, что вспотевшие руки подведут его. Мигель чуть хмурится и берет в руки скетчбук. Вертит в руках и открывает обложку. Желтый стикер, нацепленный на первую страницу, Мигель осторожно поддевает пальцами и снимает. Он уже точно прочитал имя на задней стороне обложки. Что там написано? Майлз не знал про стикер, и он явно предназначен для глаз Мигеля. — Хоби, canalla, — О’Хара закатывает глаза, прочитав то, что в записке. — Сколько раз ему надо провести лекцию на тему воровства, чтобы он запомнил. Хотя и Майлз и Мигель точно знают, что суровая жизнь в измерении Брауна сделали его таким, какой он есть. И то, что мужчина закрывает глаза на мелкую кражу, позволяя Хоби брать свои вещи из лаборатории, многое говорит о том доверии, что установлено между ними. Так или иначе, Мигель стал той самой фигурой наставника, которую Хоби уважает. Мигель сминает листок и бросает на стол, возвращаясь к альбому. Он смотрит на первую страницу, которую Майлз просто разрисовал разными стикерами, раздумывая над тем, продолжать ли листать дальше. Стоит ли говорить о том, как сильно Майлз молился в эту минуту, чтобы О’Хара не стал смотреть? Но его не слышат, и Мигель начинает переворачивать страницы. И хоть первые из них были довольно безобидными, просто разные позы в костюме, динамичные и статичные, лицо в разных ракурсах; Майлз даже пытался нарисовать его с улыбкой, хотя в живую никогда не видел, чтобы мужчина улыбался (только мельком и совершенно случайно на записанных видео). Тем не менее, он полагал, что мужчине очень шла расслабленность и открытость. Может, раньше он таким и был. Майлз внимательно следит за лицом мужчины, и даже когда рисунки стали откровенными, они никак не менялось. Только чуть нахмуренные брови и поджатые губы, ничем не отличающиеся мимика от того, что Моралес видел полчаса ранее на собрании. — Что рассматриваешь? Маленькая фигурка Лайлы появляется так внезапно, мерцая над плечом О’Хары, что Майлз дергается, чуть не соскользнув вниз. Мигель тут же захлопывает альбом, никак не выдавая своим поведением, что только что смотрел откровенные картинки со своим участием. — То, что тебя никак не касается, — спокойно произносит он. — Какой ты злюка. — Она театрально дует губы, сложив руки на груди. Он фыркает и кладет альбом обратно на стол, нагнувшись над ним и оперевшись на руки. Лайла материализуется на поверхности рядом со скетчбуком. — Такая секретная вещь, что даже мне нельзя знать? — Даже я не должен был узнать, полагаю, — немного сконфуженно высказывается Мигель, продолжая сверлить вещь взглядом, будто надеясь, что она исчезнет, как и знание того, что там внутри. Майлз с ним солидарен. — Какие-то конфиденциальные документы? — Она приседает, рассматривая наклейки. — Выглядит как блокнот подростка. — Так и есть, — задумчиво бормочет О’Хара. — Проблемы с детишками? Заказать книгу «Общение с детьми для чайников»? — Да. Нет! Не смешно. Я умею с ними общаться. — Мигель машет ладонью по голографической фигурке ИИ, будто пытаясь ее прогнать, на что та лишь смеется, и берет в руки альбом. — Это особый случай. Он отходит от стола и идет на выход, не меняя задумчивый вид. Майлзу хочется плакать от несправедливости. Он еще слышит их разговор, который становился все тише. — Только не покусай его. — Кого? — Твой особый случай. — Как же ты бесишь. Дверь закрывается и Моралес сползает по стене, почувствовав слабость во всем теле. Вот это уже реальный конец. ~~~ Несколько дней спустя он с Гвен стоит перед О’Хара после выполненной миссии, отчитываясь о пойманной аномалии, и старается не подавать виду, что он знает, что Мигель знает. Он рассудил, что будет слишком странно, что он внезапно перестанет появляться в обществе, хотя это первое, о чем подумал Майлз, когда выходил в тот день из лаборатории. Он готов был сдать часы, извиниться за принесенные неудобства и забыть все это, как страшный сон. Но пролетела пара дней, ничего не происходило, Майлз ходил на учебу, иногда поглядывал на часы, ощущал себя застрявшим между напряжением и полной апатией. Когда часы пиликнули и показали новое задание, присланное Мигелем, Майлз даже не сразу поверил в увиденное. Если О’Хара решил проигнорировать увиденное, то Майлз очень ему благодарен, потому что, на самом деле, уходить из Общества пауков он не хотел. Здесь были люди, которые понимали его и принимали. Он мог видеться с Гвен и Питером, когда соскучится. Он мог видеть Мигеля, который все еще слишком закрытый ото всех, но старается больше остальных. В общем, за два года он быстро привык к ним всем и уходить не хотел, потому что в глубине души начал считать их своим вторым домом. Майлз не знал, что будет чувствовать и как реагировать, если О’Хара захочет лично вернуть альбом. Включит импровизацию? Возможно. Закосит под дурачка? Иногда срабатывало. Ему было страшно, но он не хотел этого показывать. Да и эта странная записка от Хоби, о которой Моралес не сразу вспомнил, когда покидал лабораторию. «Тебе понравится. Х.» — было написано черным маркером. Он хотел выловить Хоби и лично допросить, но тогда пришлось бы отвечать на вопросы о том, что же он сделал с альбомом. Признаваться в том, что он повелся на предложение Брауна не хотелось. Майлз бы не вынес этого говорящего хитрого взгляда, в котором бы ясно читалась правда о самом Майлзе. То, что он сам хотел, чтобы О’Хара узнал. Тебе понравится. Что именно Мигелю должно было понравится? Или контекст записки имел саркастический окрас? Или то, о чем Майлз вообще понятия не имел? За эти долгие, мучительные дни эта записка успела сильно потрепать ему нервы, в следствии чего нормально спать, что-то учить или есть он не мог. — …и благодаря Майлзу никто не пострадал, — заканчивает Гвен, нежно глянув на Моралеса. — Без тебя бы я не справился, — улыбается Майлз, тихо поблагодарив за поддержку. Стейси всегда старалась показать Мигелю, что Майлз заслуживает место среди них. — Кроме его костюма и его самого, — замечает Мигель, приподнимая бровь. Зря Майлз предполагал, что если прикроет курткой раны, то О’Хара не укажет на них. Он смотрит на Моралеса: — Это ты попросил Гвен молчать об этом? — Да. — Майлз виновато отводит глаза, но сразу же ощущает желание выступить за Стейси, — это только моя вина, не уследил… О’Хара приподнимает руку, и рот Майлза тут же захлопывается. Строгий холодный взгляд вновь переводится на Гвен. Девушка, давно привыкшая к такому настроению начальника, твердо выдерживает этот напор. Они будто ведут невидимый бой, но в конечном итоге Мигель смягчается, вздыхает, сжимая переносицу и машет рукой девушке. — С тобой я потом поговорю, можешь идти. — Гвен поджимает губы, мягко касается руки Майлза и разворачивается. О’Хара, видимо отойдя от первой волны тихой ярости, окликает ее, когда та уже почти подходит к двери. — Гвен! Хорошая работа. Весь кислый вид девушки тут же меняется, уходя на второй план. В глазах отражается благодарность и она, коротко дернув уголками губ, кивает и выходит за дверь. — А я видимо таких слов никогда не дождусь, — тихо бормочет Майлз скорее самому себе, насупившись, спрятав руки в карманы. Раны на спине и плечах продолжали причинять боль, но он считает это не существенным. — А заслужил? — Но я же… спас дофига народу! — восклицает Майлз, всплескивая руками, с обидой в голосе. — Это несправедливо! Как сильно я должен лезть из кожи вон, чтобы ты был мной доволен? — Когда наконец начнешь ценить свою жизнь! Если бы не Гвен, ты бы просто погиб! — В грозном оттенке гнева, зародившийся из-за молчания Стейси, Майлз, к своему удивлению, слышит банальное беспокойство. — И если ты все это делаешь, только чтобы заслужить мое одобрение или чье-либо — точно ли ты хочешь быть человеком-пауком? Майлз тяжело дышит, сжимает губы и ощущает горечь досады на языке. Разве Мигель не видит, как Майлзу важно его мнение? Неужели… неужели он действительно все это делает ради похвалы? Нет, он и до встречи с О’Хара спасал, потому что считает это правильным. Он просто не знал, как еще привлечь внимание Мигеля. Потому что жить с чувством, будто он для него пустое место, становилось все невыносимей. Майлз сжимает кулаки, но не позволяет злости взять над собой вверх. — Хочу, — тихо проговаривает он. — Не мои слова должны давать тебе повод делать то, что ты делаешь, а ты сам. — Ты прав. Прости, Мигель, — с сожалением произносит Майлз, пряча взгляд, ощутив прилив стыда за свою несдержанность. Последнее что он хотел — так это снова ссориться с О’Хара. Он слышит тяжелый вздох и чувствует, как тот подходит ближе — массивная фигура Мигеля закрывает его от оранжевых экранов. Мужчина аккуратно кладет руку на его плечо и несильно сжимает. Майлз старается не показывать свое разбитое состояние — на мгновение боль острым импульсом проходится по всему телу. Ощущение близости бьет еще сильнее. — Ты знаешь, почему я решил спасти твоего отца? — Потому что Лайла смогла построить иной путь развития событий? — Майлз решает поднять робкий взгляд. — Нет… ну, это тоже, но не важно. — Мигель качает головой, а Моралес уверен, что услышал вдалеке гневное и возмущенное «В следующий раз решать свои межпространственные проблемы будешь сам!». О’Хара продолжает: — потому что не смотря на то, как сильно мне хотелось остановить тебя, в то же время я понимал, что ты прав. Я был слишком поглощен собственным горем и был уверен, что только следуя правильным путем миры будут в порядке. Нельзя было повторить то же, что сотворил я. И когда ты хотел спасти отца несмотря на то, что это привело бы к исчезновению всего измерения, ты напомнил мне, кто такой человек-паук. — Один мудрый свин сказал мне, что в нашей работе нельзя спасти всех. — Видно слабо на тебя подействовали его слова, раз ты такой упрямый. Да и я тоже. Где-то за ребрами становилось слишком тепло от слов Мигеля. Майлз слабо улыбнулся, и О’Хара впервые ответил ему тем же. Простой улыбкой, без окраса иронии или насмешки. Моралес дернулся вперед и прижался всем телом к замершему от внезапного движения Мигелю, обнимая руками. Мужчина был теплым и твердым, и совершенно не дышащим. Через мгновение он коротко выдыхает, мышцы смягчаются, но Майлз все равно ощущает зажатость. Этот порыв был у Моралеса совершенно не в планах, но тело иногда не поддавалось здравому рассудку и действовало само по себе. Наверно из-за этого он и оставил альбом тогда. Он вздрагивает, когда чужая горячая ладонь в нерешительности прижимается к задней части его шеи, совсем рядом с началом роста волос, привлекая ближе к себе. Дыхание спирает, он вздыхает глубже, чувствуя частое биение своего сердца. Слушая чужое спокойное, он пытается поймать его ритм, настроится, но ничего не выходит. — Раны, наверно, сильно болят? — слышится тихое сверху. Майлз решает, что больше он врать мужчине не будет. — Чертовски сильно. — ¿Qué voy a hacer contigo? — устало и больше для себя бормочет Мигель. — Иди в лабораторию, перевяжу тебя и посмотрим, что можно сделать с твоим костюмом. И никаких «Я в порядке». — Даже не думал об этом. Альбом, в итоге, снова возвращается к нему через того же Хоби, чем-то недовольного, но явно удовлетворенного. Майлз мысленно благодарит Мигеля за то, что тот не вернул его лично, и никак не показывал, что знает о наличии данной вещи. Вряд ли Майлз смог бы пережить самый неловкий разговор в своей жизни, даже несмотря на то, что О’Хара стал относится к нему теплее. Может, Хоби и правда был в чем-то прав.