среди цветов и под луной

се лянь крепко прижимает к себе ягнёнка, довольно быстро пробираясь сквозь высокую зелёную траву. белое ханьфу мягко развевается на ветру, се ляню приходится одной рукой придержать доули, а другой перехватить тёплого ягнёнка покрепче, хоть тот, ощущая заботу со стороны человека, и не пытался вырваться, с интересом подёргивая ушками. — здесь снова один отбился. се лянь ласково улыбается в спину возлюбленному, что стоял недалеко, прислонившись к небольшому деревянному заборчику возле загона. — вот спасибо, — с благоговением благодарит мужчина в красных одеждах, а ответом ему звучит звонкое блеяние из под широкого рукава се ляня, над чем мужчины тихо смеются, — в последнее время они так тревожно себя ведут. стоило се ляню опустить ягнёнка на мягкую, ласкающую ноги траву, как тот пожелал поскорее вернуться к родителям, звонко цокая копытцами по появляющимся под его копытами искрами. тихо фырча, хуа чэн присаживается, чтобы отряхнуть подол ханьфу се ляня от звёздной пыли. — они стали такими непослушными. кажется, у людей в последнее время много тревожных мыслей, — задумчиво протягивает се лянь, нарушая мягкую тишину, что прерывалась коротким блеянием и фырканием овец поблизости. — судя по всему. се лянь присаживается на траву, перебирая в тонких пальцах созвездия. обратив сонный взгляд на отдыхающих овец, се лянь думает, что тоже устал за прошедшую ночь. овцы либо сбивались со счёта, либо и вовсе отказывались быть пересчитанными, из-за чего у них с хуа чэном много хлопот. здесь, конечно, ночь царит всегда. хуа чэн присаживается рядом, губами целомудренно и коротко касаясь звёзд на щеках се ляня, вызывая у того счастливую улыбку. с такой улыбкой и никакого солнца не нужно. — кажется, двадцать пятая сломала ногу, — заботливо шепчет се лянь, переводя взгляд от пасущихся облачков к любимому мужчине, встречаясь с глазом, чья радужка напоминала взрыв сверхновой, — нам бы помочь ей, пока она отдыхает, — се лянь поправляет полумесяц за острым ушком хуа чэна, а после кивает в сторону потерпевшего облачка. — ты прав, — мужчина в красных одеждах кивает, а после поднимается с места, отряхивая штанины от звёздной пыли и протягивая руку се ляню, — поможешь мне? навестив беднягу и перевязав ей ногу, хуа чэн заботливо ставит возле неё миску с молоком. — млечный путь обычно помогает восстановиться быстрее, — поясняет хуа чэн, мягко потрепав овечку за голову, а после внезапно добавляет, — они ведь лучше людей, правда? се лянь неоднозначно молчит, позже вздыхая и потирая точку между бровями. здесь ночь длится вечность. долгую, рутинную вечность, которую се лянь готов провести с хуа чэном, ухаживая за потрёпанными овечками, что каждую ночь страдают в равной степени, что и люди, считающие их перед сном и мучимые навязчивыми мыслями и кошмарами. — как-нибудь нужно поменяться с му цином и фэн синем, что думаешь? — о, они, — овечка громко блеет, чувствуя внезапную злость саньлана, но тот моментально успокаивается и в извинительном жесте щёлкает беднягу по колокольчику, — они изначально заняли нашу должность... — мы должны быть за это благодарны! — хуа чэн скептично поднимает бровь, — потому что будить и спасать людей от кошмаров, знаешь ли... не самое приятное занятие. а здесь хорошо, верно? — не могу не согласиться, милый, — хуа чэн довольно расплывается в улыбке, стоит разговору отойти от темы тех двоих, — здесь так хорошо. се лянь подбадривающе улыбается и целует возлюбленного в серебряную звёздочку между бровями. — это укрытие от всех кошмаров, саньлан. и от наших с тобой тоже. хуа чэн касается губами ресниц своего любимого. — я бы провёл здесь с тобой всю вечность.