От судьбы не уйдёшь

Я проснулся в холодном поту. Подушка вновь испачкана кровью. Нетя сомнений, что этот сон сбудется. Может, позвонить Алисе и попросить приехать? Она долго не думая, приедет с другого конца Москвы, но секс не поможет стереть из памяти. Как странно помнить то, чего еще не случилось. Я привык видеть будущее. Хорошие сны тоже бывают, но чаще кошмары, которые называют трагедеями. Снял пропитанную кровью наволочку и отнес в стирку. Умылся. Включил ноут и полчаса, как зомби, пялился на смешные видео с котиками и другой живностью. Без толку. Не получается прогнать картинку. Выключил и пошел курить на балкон. Город прекрасен в предрассветных сумерках. Голубые оттенки небо видно вдали кусочками из-за прижавшихся друг к другу многоэтажек. Скоро одна душа соедениться с небом. Я выпустил пару колец дыма, услышав перед третьей затяжкой голос Ангелины: —Дмитрий, доброго утра! Тоже не спиться? Никогда бы не догадалась, что ты дружишь с сигаретами. Такой правилный мальчик, а убивает себя никотином! Интересно, присниться ли мне собственная смерть? —А с чего ты взяла, что я зожник? —Не знаю.—задумчиво накручивала она локон на палец.—Ты весь такой серьезный, погруженный в себя, одним словом, Дмитрий Грустный, ста пятидесяти лет от роду.—прыснула девушка смехом. —Поверь, все бы отдал, чтобы стать веселым, забыть все, что вижу.—вздохнул я.—Почему не спишь в такую рань? —У меня сегодня вступительные в мед. Всю ночь зубрила и теперь, вот, пью кофе—показала на чашку с горячим темно-коричневым напитком. Даже если захочу, не усну. —Отхлебнула. Воздух разносил его запах далеко за пределы наших балконов. —И что же видишь, Брандон Старк? Прошлое, будущее, настоящее? Или все вместе? —Пусть это останется тайной кровавого Мити.—ушел от ответа я. Она и не спрашивала всерьез. —Почему кровавого? Мне кажется, ты и мухи не обидишь.—улыбнулась она, зябко обнимая себя за плечи. Тут только я заметил, что Ангелина стоит в трусиках, которые не видно из-за длинной, расстянутой почти до колен, но тонкой майки. Лифчика не было. —Долгая история. Хочешь зайти ко мне? —Митя, а ты не такой скромный, каким кажешься на первый взгляд. Предлагаешь интим девушке, которой до того, говорил лишь «Здрасьте- до свидания», ―Ничего такого и в мыслях не было. У меня была девушка, школьная любовь, но там все сложно. —А сейчас у тебя никого нет?—поинтересовалась она, безотчетно выпятив грудь вперед. —Нет. Никого у меня нет.—повторил я глухо вопрос, вспомнив смерть отца в той школе во время карантина и матери недавно от рака позвоночника. Месяц повторялось ведение, где мама умирает в больнице, а врачи ничего уже не в силах поделать. «Четвертая стадия, в данном случае медецина бессильна».—разводили они руками. Когда мама позвонила в слезах с новостью об этом, я не удивился и не плакал. Мама не понимала, почему я так равнодушен, даже злилась на меня. Жаль, что она ушла с обидой... —Что ты творишь?! Пальцы уже красные, брось окурок!—кричала Ангелина, в испуге уронив кружку и быстро, без страха перелезла на седний балкон. Очевидно, у меня был тупой, отсутствующий взгляд, потому что она больше ничего не говрила, а отоброла сигарету, в которой остовались пара затяжек, выбросила и повела в квартиру. Что-нибудь от ожогов искала сама. Когда нежно наносила холодную мазь на руку, смотрела на меня как на трехлетнего ребенка, получившего травму по причине того, что взрослые недосмотрели. От исходившнй от нее нежности стало так больно и тоскливо. ―Что с тобой? ―Ничего. Я пртянулся к губам, прижался к стройному телу и забылся, точнее, был близок к этому, пока не увидел у нее на груди шрам. ―Откуда он у тебя? —Десять лет назад летом у бабушки в деревне собака укусила. Я мелкая без майки бегала, а через забор ябланя росла. Ну и взбрело в мысль ее немножко облегчить. В итоге упала на спину на соседнем участке, и зубы овчарки Лаймы встретились с мной, такая история. Ты, Митя, помрачнел. Жалко стало? Так это давно было, уже все зажило. Иди сюда, я год с тобой преспать хочу! Признание польстило и взбодрило. Усилием воли я прогнал с глаз кошмар и занялся нехитрым делом—раздеванием. До кровати не добрались, упали на диван. Теперь получилось не думать вообще ни о чем, заменив повторяющееся мысли, такими же движениями. Я провалился в сон, где вернулся в метро после взрыва. Кричащие, стонущие люди лежат вперемешку с кровавыми трупами. От прекрасной девушки останется только треть туловища, на котором можно разглядеть бледноватый, неровный шрам. От ног останется мессиво из раздробленных костей, порвынных сухожилей, артерий и лужи крови. Во сне Ангелина делает последний тяжкий вдох, и серо-голубые глаза стеклянеют... Я вскочил с криком, чем испугал ее. —У тебя кровь.—сказали мы мы друг другу хором. —В пераый раз это логично.—засмеялась она, не сказав нчего о глупости замечания.—А то, что сасуд в носу лопнул сосуд плохо. —У меня так часто бывает. Не стоит преживать. Потянувшись, она взглянула на часы и заметалась по комнате: —Черт, я опаздаю на вступительные! —Прошу, возьми такси, не надо на метро.—взмолился кровавый, напуганный Митя, пытаясь обмануть смерть хоть на день. Но дверь на балкон уже закрылась, потом тихонько скрипнула соседняя. Я второй раз умылся, тер нос чуть ли не до кости. Кровь поддерживает в человеке жизнь, но есть в ней и ужас смерти. Добавил к наловочке покрывало. Выпил три рюмки водки и отправил по эмейлу несколько новых рассказов издателю. Я детский писатель. Пишу о фантастическом мире без утрат, без горя и несчастий. Дошколятам и их родителям нравится, если судить по дополнительным тиражам последнего сборника. После еще одной рюмки решил, что хватит убегать от прошлого и откинул матрас на кровати. Там лежала отвертка с черно-желтой ручкой, завернутая в черную тряпку. Это символ фатализма. Сколько я ее не прятал, не смог предотвратить убийство, в котором она замешана. Отвертка- путешественница остановилась в моей квартире навсегда. Спрятать от отца было не так сложно. Стоило вять в руки, как ожилла ночь Двух Лун. Праздник-маскарад, белые розы, и кровь... Так много крови вытекло из спины старика...Страх заключенный в том моменте сжимал меня до сих пор до удушья... Проклятая астма. Из-за приступа комната Галины Васильевны, отец Елены с пистолетом у моей головы и папа, истекающий кровью от пули, но с животной злость раз ра разом пронзающий отверткой спину нашего несостоявшегося убийцы... Через стену услышал диктора с экстренным выпуском новостей по радио: неизвестные захватили вагон метро... Иногда просто хочется застрелиться, как мой дедушка, только бы исчезло ужасное дежавю. За что я проживаю все снова и снова? Почему не могу узнавать о горе вместе с другими восемью миллиардами людей? Если бы Ангелина не проспала, выбрала бы другой транспорт, другой маршрут, доехала бы до инстетута? Я никогда не узнаю. Гроб опускали в землю. Собралось много немного людей, только родственики. Я не хотел подходить к ним. Чья-то легкая ладонь опустилась на плечо. Алиса молча обняла меня. В глазах читалось абсолютное понимание моей холодности, знает, что никогда не позову замуж. Боюсь однажды оказаться дважды в моменте смерти жены. Семьи у меня не будет. Если особенность наследственная, я не хочу передать ребенку. У меня нет возможности сбежать от снов и их воплощения в реальности, а у школьной «невесты» еще есть шанс построить нормальную жизнь, без фонтанирующего носовыми кровотечениями асматика, с заворотом мозгов, но она не почему-то не желает. Алиса взяла за руку, и мы пошли прочь с кладбища. ―Митя, тебе снился сон, где я старуха? Как я там выглядела, не подскажешь? Мне надо знать, чтобы принять меры. ―Какие? ―Пластика, ботокс. ― Чтобы на несколько лет отодвинуть неизбежное, ты готова резать тело? Хочешь превратиться в фифу с селиконовыми буферами и губами?―она настольгически подняла голову к небу и улыбнулась тому, как в детстве называла жену любовницу, а впоследсвие, вторую жену отца. Старость, смерть―часть жизни, от которой не избавиться.―филосовствовал я.―Нет, у меня конечно бывали сны с твоим участием, очень даже вещие, но на улице об этом говорить неудобно.― мы засмеялись как ненормальные, пугая ворон и заставляя скорбящих оборачиваться. Мне стало легче. Пока есть Алиса, у меня хватит храбрости нести бремя того, что сны непременно, до беспощадности обязательно, станут явью…