Ещё повоюем

      Все, кто в тот день остался рядом с умирающим, поставили себе задачу спасти его любой ценой. Пусть не ради России, защищать интересы которой в силу возраста Суворов больше не мог, а ради него самого – великий полководец, стяжавший славу на полях сражений, очень хотел жить и от этого долго не признавал, что час его близок. Он попросту не верил, никогда не верил в то, что умрёт от какой-то гангрены, а не падёт смертью храбрых от штыка иль картечи. «Не пёс я паршивый, чтоб заживо гнить, - говорил он. – Ежели спасусь, уйду в монастырь, как и собирался".       Даже императорский лекарь оказался бессилен, но никто и не думал опускать руки. В ход пошла медицина иного толка. А затем и того опаснее – волшба!       Некий, то ли алхимик, то ли чародей, то ли всё это вместе, вызвался помочь. Странный обряд свой он провёл без свидетелей, а после был схвачен солдатами Суворова, выйдя и сознавшись, что допустил ошибку. От полководца в комнате не осталось и следа, сам же горе-колдун понятия не имел, куда тот делся. От неминуемой казни он вскоре сбежал с помощью волшбы – а может, смекалки. А может, всего этого вместе. Долго искали и его, и Суворова – весь Петербург, вся Россия сбилась с ног! Не нашли. Утерянный для истории своего времени, умирающий герой наш оказался в совершенно ином её отрезке, заброшенный магией недомага в те ещё вехи государства Российского.       Совершенно обессиленный, он полулежал на скамье, а люди в странных одеяниях шли и шли, да всё мимо. Если кто и бросал взгляд, то косо, неодобрительно. Либо бомж, либо пьяница, думали прохожие, а ежели кто и останавливался в ожидании трамвая, те стояли как можно дальше от скамьи, повернувшись спиной. К тому же, тяжёлый, тошнотворный запах от ноги незнакомца, что развалился тут в длиннополой рубахе этим осенним утром, не прибавлял к нему симпатии.       Страдая от жуткой боли по солдатской привычке молча, Суворов обводил мутным взглядом их силуэты. Впервые за долгое время сильный, первобытный страх охватил его. Страх не смерти и не чужого безразличия, а нечто такое, чего полководец не испытывал даже на полях сражений. Он наблюдал чудного вида кареты без лошадей, что с грохотом проносились мимо, временами издавая леденящие душу громкие звуки, отдалённо схожие с армейским горном, зовущим в бой войска. Память подводила генералиссимуса, и вспомнил он немногое. Что это за место? Только что он покорял Альпы. Или нет? Мешанина в мыслях не позволяла сосредоточиться, а слабость – хотя бы вполголоса окликнуть, развеять окружавшее его равнодушие.       Никто не узнавал великого полководца. Вероятно, смутно думалось Суворову, это из-за того, что на картинах он не такой, как в жизни. Одно утешало: сердцем он ощущал, что всё ещё в столице, хотя люди и странные кареты вышли будто из сказок или дурных грёз.       Невероятно резвый для своих лет, теперь Суворов не мог и руки поднять, а место это всё явственней напоминало ему чистилище.       «Всё-таки умер, - горько сетовал Александр Васильевич. – И эти мертвы. Вот почему не замечают меня».       Большая карета, громыхая, остановилась напротив. Все до единого люди сели в неё и уехали. А он остался. Боль в ноге нарастала, становясь невыносимой. Кажется, он даже вскрикнул – слишком слабо, чтобы услышали. Да и кто услышит? Все уехали. То ли в ад, то ли в рай.       Раздался странный звук, будто кто-то спешил навстречу. Ощутив присутствие рядом и с трудом подняв взор, Суворов едва сумел разглядеть в тусклом свете фонаря силуэт, похожий на женский. Её, значит, тоже забыли.       Женщина что-то встревоженно произнесла, но Суворов уже не разбирал слов. Он передумал насчёт желания жить, не в силах больше страдать. Вот незнакомка двинула рукой, и он с облегчением понадеялся, что сейчас она достанет оружие. Мечта его умереть так и не сбылась: странный маленький предмет на целую минуту занял внимание женщины, она вновь зачастила, а дальше, уже проваливаясь в тёмную бездну, Суворов потерял связь с этим странным до безумия миром – и хорошо, что лишь на время.       «Как знала, что не стоит нагонять трамвай, - улыбалась молодая учительница истории восьмых классов, провожая взглядом уезжавшую «скорую». – Несчастный старик, откуда он тут в такой час, почти раздетый? Ладно, Наташа, не забивай голову, ему помогут даже без документов, номер свой я им оставила и лечение оплачу из личных сбережений, а теперь – переключись на работу, и только на неё».       Переключиться не вышло. И пока Наталья ждала трамвай, из головы не лезло поразительное сходство внешности старика с Александром Суворовым. Двойников известных людей на свете много, это правда, они даже на хлеб этим зарабатывают, но именно в том старике было что-то ошеломляюще-настоящее, что ли, даже гангрена, из-за которой Суворов и умер… Разве может быть это простым совпадением?       Как человек, что совсем недавно закончил учёбу, в свои двадцать пять Наталья Александровна ещё не утратила той детской наивности и веры в чудеса, которую люди теряют, когда взрослеют. Это позволяло ей легче находить точки соприкосновения с учениками, понимать и принимать их интересы, увлечения, мечты. Потому и не шёл из головы её тот удивительный незнакомец. Совсем скоро её класс начнёт изучать победы Суворова, и, наверное, она вновь вспомнит о старике на остановке. Выживет он, или нет, она всё равно расскажет детям про двойника великого полководца, не питая, конечно, надежд, что он настоящий. Грёзы грёзами, а веру в подобные глупости стоило прятать в глубине души. Прятать, но исподволь продолжать верить, как верим все мы в чудеса Нового года, в торжество справедливости и в светлое будущее. В то, что надежда умирает последней. Твёрдо убеждённая этой верой, Наталья решила не просто денежно помочь, но и проследить за судьбой этого невероятно похожего на Суворова человека, к которому отныне её тянуло, словно магнитом.       Докторам Александр Васильевич не доверял. Даже когда его ранило раз, треклятый лекаришко обманом заставил его поддаться. Но сейчас, когда он понимал, как хочет жить (хотя бы для того, чтобы понять, где это он), сдался на милость врачам. Поражённую гангреной стопу пришлось ампутировать, и пока Суворов спал, видя во сне спасшую его незнакомку, та вела урок, тщетно пытаясь избавиться от навязчивых мыслей. Она поняла, как именно можно проверить, что встреченный ею старик – это Суворов. Едва завершился первый урок, Наталья опрометью бросилась в библиотеку, взяла пару книг о Суворове и несколько учебников, а также открыла Интернет. Если полководец здесь, его история изменилась.       Судорожно просмотрев абзацы о смерти Суворова, женщина ошеломлённо откинулась назад, затем схватила телефон. В каждой из этих книг, и в статьях Интернета – везде писали, что умирающий генералиссимус таинственным образом исчез. Его искали буквально повсюду, но так и не нашли. Отложив телефон, Наталья вздрогнула, услышав звонок на урок, и вышла из библиотеки. Как в тумане, брела она по школе, не в состоянии охватить разумом то, что случилось.       Об этом никто не должен узнать, особенно спецслужбы, лихорадочно соображала она. Мало ли что они с ним сотворят? И пока врачи сами не додумались, нужно забрать его оттуда, пусть живёт с ней. Выхода нет, ведь то, что случилось, не поддавалось объяснению. Бедный Александр Васильевич! Интересно, помнит ли он, как здесь оказался? И как станет жить дальше, если обратно уже не вернуться?       С трудом отработав этот день, Наталья бросилась в больницу. Там её уверили, что всё обошлось, и во взглядах их женщина не уловила напряжённости. Её спросили о документах пациента. Наталья покачала головой. Ей объяснили, что если та готова оплатить лечение полностью, его продержат тут пару недель, как и положено, а забрать, тем более сейчас, недопустимо.       Она всё понимала, и раз уж никто пока не заподозрил в бездомном Суворова, решила рискнуть и оставить графа долечиваться. Даже оплатила протез стопы из последних сбережений.       По пути домой Наталья зашла в Благовещенскую церковь и убедилась, что могилы полководца там нет.       «Что ж, - думала она, выходя оттуда. – Придётся вам, Александр Васильевич, со мною остаток дней провести, или уйти в монастырь, как вы и хотели. Будете мне за отца, который рано умер».       Наталья жила одна с пятилетней дочерью, рано вышла замуж и вскоре развелась из-за незрелости, неготовности к семейной жизни. Знала ли она в тот день, что Александр Васильевич вовсе не смирится с тихой жизнью в четырёх стенах современной России, а станет резвее прежнего вершить своё правое дело на страже Отечества? Тут бы пожалеть, что протез ему куплен, но Наталья была не из тех, кто решит ограничить свободу и шанс на полноценную жизнь, тем более такому великому человеку, как Суворов. Да и не будь протеза, нервы скромной учительницы он и без этого потреплет. А как именно – расскажем далее.       Две недели спустя она забрала его. На протезе Суворова ходить научили, он всё ещё вёл себя тихо, настороженно, и походил на себя лишь внешне. Упорно не хотел заходить в трамвай – его шум и размеры пугали графа. Пришлось Наталье вызвать такси. Пока они добирались, Суворов, одетый в современную одежду, которая ему явно не нравилась, беспокойно разглядывал проносившиеся за окном такси здания Петербурга, кое-что узнавая, а на что-то даже вскрикивая. Напрасно Наталья пыталась успокоить его – ещё при выходе из больницы она вкратце пояснила, какой сейчас год, и прочее, но Суворов ей будто не верил, хоть и вдоволь насмотрелся на чудеса современной медицины. Может, его физическое здоровье и поправилось, но женщина заметила, в каком он шоке, оттого и не в себе. За ней он шёл покорно, помня, должно быть, кто его выручил там, на остановке, в противном случае убежал бы, куда глаза глядят, и закончил дни в психбольнице в компании «Наполеона» и «Гитлера». Не такой судьбы достоин великий полководец. Только бы он сам всё не испортил, думала Наталья. На её вопросы Суворов отвечал односложно, а в такси молчал, покорный просьбе не вести себя странно, как обычно он любит. Наталья тоже молчала, искоса за ним наблюдая. И вдруг он заговорил сам. Когда они впервые пообщались полчаса назад в больнице, оказалось, что у Суворова вовсе не бас, а баритон, приятный и бархатистый.       - Вас зовут так же, как мою дочь? Я так скучаю по ней… Не верится, что уж не увижу её более. И внуков, и… и всё, чем я жил там…       Опасаясь, что сейчас он расплачется, женщина ласково коснулась плеча генералиссимуса.       - Мне очень жаль, что так вышло, Александр Васильевич. Если б я знала, как вам помочь, но…       Тряхнув головою, Суворов вдруг преобразился. Во взгляде будто зажёгся лихой огонёк прежнего себя.       - Полно, не кручиньтесь. Мне тоже надлежит перестать сокрушаться и как следует вас поблагодарить, иначе смерть и здесь настигла бы меня.       И в чём же будет заключаться эта благодарность, подумала Наталья, если Суворов всё потерял – имения, деньги, награды, даже одежду?       - Я всё ещё дома, - улыбнулся он ей. – Со мной моя доблесть и честь, а та это Россия, или не та – не имеет значения. Бог дал мне дозволение жить дальше, а службу Отечеству я не оставлю до смерти.       Таксист косился на них, но витиеватая речь Суворова плохо ложилась на тот русский, что он учил ради работы таксистом, и удивлялся именно этому, а не смыслу сказанного.       - Мы не ведём войн, - сообщила Наталья. – Ни внешних, ни внутренних.       Это известие заметно огорчило Суворова, заставив горестно вздохнуть. Всю свою жизнь был он женат на войне, жил походами и сражениями, они питали его, как мать, и приносили подарки – награды, коим он радовался, как ребёнок – да, в сущности, всегда оставался таким ради ясности духа и рассудка. Если б он перерос эту защитную скорлупу, то научился, как все те придворные – лгать, предавать, ходить по головам, жить балами да пирами. Кто знает, каким бы запомнила его история? Не таков его путь, и никогда таковым не станет. Вот и сохранял он в себе эту детскость, неподкупность, отвагу и честность, ни разу не запятнав мундира, а напротив – разительно отличаясь от прочих во всём, стяжал множество побед. Туда он и стремился при любом случае, ведь всё остальное – личная жизнь, дворцовые интриги, дворянская праздность – тяготили и приносили одни лишь несчастья. Даже в сражениях он получил гораздо меньше ран, чем при дворе и в семье. На войнах он жил, убегая туда ото всех, кто делал ему больно, там и желал умереть.       - Я дам вам прочесть историю России, - ласково сказала Наталья, заметив его грусть. – Это вас отвлечёт. Узнаете многое из того, что случилось со страной после вашей… «смерти», и какая Россия сейчас. Вид за окном мало о чём расскажет.       - И как же меня называть? – усмехнулся вдруг Суворов, и сам, как оказалось, умея переключаться на бодрый лад.       - Простите, не поняла.       - Баба Яга Костяная Нога, - сощурив голубые глаза, задорно произнёс генералиссимус. – Я-то не баба, да и нога не костяная, - стукнул он себя по ботинку. – Вот и спрашиваю, как прозывать меня будут?       Не сдержавшись от смеха, Наталья ухватила Суворова за плечо, навалилась боком, и долго не могла успокоиться. Смущённый неловкой ситуацией, Александр Васильевич замер, но почти тут же обнял её, снова вспомнив свою ненаглядную Суворочку. Эта женщина напоминала ему о ней, и граф уже не так тосковал. Он вновь обратил взор на Петербург, не выпуская из объятий Наталью. Никогда и ни перед чем он ещё не смирялся в силу характера, да, видать, на сей раз придётся. И ей, и себе он уже обещал послужить России ещё раз, и слово своё привык держать.       Дома их встретил ребёнок Натальи – Лада. Детей Суворов очень любил, и немедля стал учить её детским играм своего времени. К себе и «опекунше», и её дочери, он дозволял обращаться по имени-отчеству, а не по титулу, уважая традиции современного общества. Прямо в разгар игры с Ладой он вдруг вскочил и ухватился за рубашку, едва не вырвав пуговицы. Уважать-то он уважал, но природный нрав его возобладал, и Суворов потребовал принести ему халат и мундир, что прежде носил, назвал и другие одежды – Наталья впервые слышала такие названия. Видимо, граф Рымникский почти залечил душевную рану, со вздохом подумала она, раз начал командовать ею. Ставить Суворова на место Наталья не собиралась – он всё равно победит, а ссорой она могла обречь его на верную гибель в руках санитаров или спецслужб. Придётся во всём ему потакать.       Позвонив знакомому, что работал костюмером в театре, она попросила или продать, или одолжить одежду суворовских времён. Тот удивился, но прислал всё, что требовалось. Получив одеяния, Суворов остался доволен, но ненадолго. Понадобился экипаж с четырьмя лошадьми. Напомнив о такси, женщина получила ответ, что графы извозчиков не нанимают. Пришлось напомнить, что показываться на людях нельзя – можно разве что перед сном прогуляться в сумерках. Реакция Суворова поразила её. Ожидая, что генералиссимус разразится бранью, она получила вовсе не скандал, а слёзы. Плача, граф твердил, что хочет обратно. Наталья поникла. Она и сама желала того же, и всё бы отдала за машину времени для Суворова. Подойдя, она присела на диван, приобняв старика. Лада тоже протянула к бедолаге ручки.       - Я обещал, - сказал вдруг Суворов и умолк.       На сей раз Наталья его поняла. Сейчас ему тяжело принять и смириться, но слово, что дал он Отчизне, главенствовало над всеми капризами непобедимого воина. Это ведь он когда-то сказал: «Прежде победы над врагом победи сам себя». Но в одиночку даже самый бравый солдат не сможет одержать победу. Она не психотерапевт, а всего лишь учитель, но помочь больше некому, и Наталья дала себе слово, что не оставит великого полководца наедине с собою и новым, опасным для него жестоким миром.       - Вы обещали, верно, - шепнула она. – А я – помогу. Вот увидите, Александр Васильевич, - потрепала она его по плечу. – Вы и здесь будете полезны, но сперва поймите одно: называть себя тем, кто для всех давно умер – весьма опрометчиво. И всё же я знаю, как обыграть ситуацию. Пока привыкайте к жизни в двадцать первом веке, а через месяц-другой устроитесь на работу знаете кем? Двойником Суворова. В центре города с вами будут фотографироваться туристы и платить за это.       - Притворяться тем, кто я есть на самом деле? – резко вскинулся граф, возвысив тон. – Шута из меня сделаете?       - Во всяком случае, не того шута, за какого вас держали при дворе, - сумела парировать Наталья. – А здесь ни намёка на унижение, это настоящая, оплачиваемая работа, и на ней вы, как никто, будете блистать. Пока это единственный ваш шанс хоть чем-то заняться и хоть как-то послужить Отчизне в мирное время. Вы же сами это ей обещали.       Кажется, он понял, что со многим придётся смириться, вверить себя этой женщине, она – его спасательный круг, а он – тайное оружие новой России, как выразилась Лада. Улыбнувшись, Суворов попросил перед ужином почитать историю девятнадцатого века – и быстро прочёл её всю, то радуясь, то грустя. Победа над Наполеоном настолько его восхитила, что Суворов воскликнул: «Это я научил их побеждать! Вот как без меня исхитрились французишку обмишурить!» В тот вечер он так и не попробовал современных блюд, вместо которых «глотал» книги. Двадцатый век поразил его двумя Мировыми войнами. Наталья опасалась, как бы Александр Васильевич не помер от гордости. Двадцать первый же век граф изучал особенно тщательно, вероятно, пытаясь поскорее понять, как ему строить отношения с людьми нынешней эпохи. Лёг спать он довольно поздно, в отдельной комнате, и долго не мог заснуть на непривычно мягкой постели.       Пока Суворов слушался свою опекуншу, всё шло, как по маслу. От скуки и тоски спасал ребёнок, с которым отныне было кому сидеть. Играя с Ладой, старый граф представлял, будто она его внучка, и даже чуть-чуть становился счастливее. Привычки и быт современных людей он перенимал с трудом, не особо желая идти на предстоящую работу, и горько жалел о потерянной империи в семнадцатом году, что вернулась в девяносто первом, да какой-то не такой. Суворов так и не понял, для чего перенесли столицу в Москву, и поражался, сколько раз перекроили границы и поделили земли за последние двести с лишним лет. А из-за личной потери – трагической гибели сына в молодом возрасте – он и вовсе ушёл в себя на неделю с лишним.       Изменять привычкам своим в угоду новому времени Суворов не спешил. Так же по утрам обливался холодной водой, так же скромно ел, а оздоровительный бег заменила ему беговая дорожка – Наталье снова пришлось раскошелиться. Унывать, а тем более жалеть она и не смела – не каждый же день встречаешь героя из прошлого, да ещё такой величины, как Суворов. Возможно, будь он моложе, она бы и влюбилась в него, а влюбившись, пошла бы хоть на край света, хоть следом за ним обратно в век восемнадцатый, лишь бы все несчастья обошли его стороною.       Суворов жил у неё уже почти месяц, когда Наталья простудилась и посетовала, что школе не хватает кадров, и заменить её завтра некем.       - Знаете, Александр Васильевич, - говорила она, лёжа на диване и сморкаясь. – Завтра у нас по программе вы, - и улыбнулась. Тот оторвался от свежей газеты, взирая на неё без удивления. Открыв рот, чтобы уточнить (вдруг он не понял), Наталья отвлеклась на шалость дочери, и позабыла о недосказанном. Именно тогда Суворов и решил помочь в благодарность за всё, что эта женщина сделала для него, и рано утром, пока все спали, впервые вышел в свет.       Когда-то Александр Васильевич уже преподавал – математику в школе при храме. Но одно дело циферки, и совсем другое – самому являться тем, чью личность изучают. Зная, в какой шок он повергнет детей, Суворов шёл твёрдой поступью сперва по улицам, затем по коридорам школы в поисках класса Натальи. В беседах с ним она дала ориентиры, рассказала и о своих воспитанниках, поэтому граф без труда отыскал нужный класс. И так совпало, что Наталья забыла предупредить директора о болезни, поэтому дети, как обычно, пришли на урок.       Зная, какая сегодня тема, среди нескольких из них уже шло обсуждение.       - Представь, если б Суворов дожил до войны двенадцатого года, ему и воевать не пришлось, - говорил один мальчишка. – Просто топнул бы ногой – и Наполеон, как побитая шавка, шарахнулся обратно в свою Францию. Хотя воевать он любил.       - Суворов не воевать любил, а подавлять войны.       - Подавляют не войны, а бунты, неуч.       - Неважно. Его врагом были не люди, а война.       - Он ради славы побеждал. Я уже прочла почти всё из учебника и сделала выводы. Как Брежнев, любил медальками обвешиваться.       - Может, и любил, но хотя бы получал их за реальные дела, а не за поцелуйчики с мужиками.       - Фу, Серый, достал уже со своим любимым Брежневым!       - Народ! – в класс влетел запыхавшийся школьник. – Я Суворова видел в коридоре, сюда идёт!       - Может, ты и Македонского видел? – заржал хулиганистый здоровяк с последней парты. – Один непобедимый полководец хорошо, а два – лучше.       Все засмеялись.       - Какой ещё Суворов? – вздохнул очкарик с первой парты. – Он же давно умер.       - Кто умер? – раздался чужой, незнакомый голос, и класс мигом притих. Объявивший о Суворове бросился за свою парту, пока остальные, не веря глазам своим, лицезрели, как в класс вошёл не кто иной, как Суворов. И тут же расслабились, решив, что училка позвала на урок двойника с Дворцовой площади.       - Только не это, - простонал хулиган с задней парты. – Опять урок с ряженым.       С детьми граф старался сохранять хладнокровие и попытался объяснить, почему он здесь, но получил в ответ серию вздохов.       - Ещё хуже, - констатировал один ученик. – Училка заболела и прислала вместо себя ряженого.       - «Ряженого», - вполголоса повторил Суворов, теряя терпение, но в последний момент взял себя в руки.       - А что, настоящего, что ли? – фыркнул кто-то. – Ну-ну.       - А пусть докажет, - выкрикнул ещё один. – Тогда мы хотя бы не свалим в знак протеста.       Самое смешное – Суворов не знал, как им доказать. Эти дети готовы поверить в чудо, и чудо уже перед ними, - и всё же нужно подтверждение. О времена, о нравы!       Увы, граф не придумал ничего лучше, кроме как предложить сразиться один на один, с оружием или без оного, с сильнейшим человеком города. Насмешливо оглядев его фигуру, школьники рассмеялись, и это ощутимо задело гордость Суворова. Он впервые растерялся и не знал, как доказать этому миру, что его и вправду забросило в будущее, что он – это он, а не ряженый двойник. Зря Наталья волнуется – никто не чувствует в нём, как она, настоящего Суворова, даже дети, и те насмехаются. Вздохнув, он, глубоко опечаленный, покинул класс и, выйдя на одну из улиц, остановился в задумчивости напротив одного из бюстов самому себе.       Он не заметил, как из школы вслед за ним кралась девочка – та самая, что «почти прочла» о нём в учебнике. Мнения о Суворове она была неоднозначного, но что-то подвигло её поглядеть, куда направится ряженый. А тот пошёл вовсе не туда, где те обычно собирались на потеху туристам.       Медный бюст Суворова, увешанный медалями, отчего-то не нравился полководцу, он быстро отвернулся. И девочка вспомнила: Суворов не любил зеркала и собственные портреты, предпочитая не видеть своих копий ни в каком виде. Да и не по сердцу была ему вся эта помпезность, хоть и радовался медалям. Отчего ж не порадоваться, коли заслужил? А вот памятники – уже лишнее.       Когда граф, постояв, двинулся прочь, девочка вернулась в класс, ощутив себя на месте осмеянного генералиссимуса. Прямо сейчас она могла рассказать, но, увы, не доказать. Поэтому смолчала, и сама до конца не веря, что не ряженый это. Совпадало хотя бы то, что Суворов исчез из своего времени, его так и не нашли ни живым, ни мёртвым. Ещё не успев выйти из нежного возраста, она верила в чудеса, но держала язык за зубами, понимая, как и учительница её, что лучше не делиться этой тайной ни с кем. В лучшем случае не поверят, а в худшем…       Когда Наталья Александровна вернётся, решила она, тогда и стоит узнать, откуда у неё взялся Суворов.       - Не стоило вам туда приходить, - укоряла Наталья Суворова. – Даже ради меня. Не знаете вы этих хищников, они кого угодно с потрохами съедят.       Хоть граф и был опечален, его ответ оказался полон смирения.       - Ничего, дело привычное. Я при дворе в последние годы в немилости был. Думаю, это для того, чтобы не зазнавался. Ваши дети верно поступили, что прогнали меня.       - Не совсем с этим согласна, однако вам не стоило показываться людям, - мягко сказала женщина. – Я с ног сбилась, ища вас дома и по всему двору. Хорошо, что они вам просто не поверили. И всё же им не стоило так…       - Не наказывайте их, - попросил вдруг Суворов. – Благодаря этим детям я, наконец, осознал, что бояться мне и вам нечего. Это печально, не скрою, хотя, выслушай они меня, я мог бы многое им рассказать из того, чего нет в ваших учебниках. А ещё я убедился, что лишь в ряженые и гожусь.       Наталья хотела возразить, даже руку протянула, но Суворов отвернулся и ушёл к себе. Ох и получит от неё восьмой «Б»!       Суворову и в этом времени не хватало любви и ласки, и по ряду причин Наталья не могла это ему подарить, да и чаще всего граф не принимал их, если не оказывался в весьма расстроенных чувствах. Ныне, когда его самолюбие задел инцидент с учениками, Суворов не принял никаких утешений. Чудак-человек беспокойного нрава, он был чужим в своей эпохе, оказался таковым и в нынешней. При этом он мог свободно передвигаться, как и все, чьё лицо не мелькало на экранах – Наталья решила, что больше не станет удерживать его дома, лишь бы чего не натворил. Недолго думая, она принесла ему все кодексы страны с просьбой изучить, как делать не надо.       Выйдя с больничного, учительница первым делом побеседовала с классом о Суворове. Убеждать, что тот настоящий, она, естественно, не стала, и пожурила детей. Те вроде бы поняли и извинились, но одна ученица встала вдруг и ошеломила Наталью неожиданной фразой – тем, чего та совсем не ожидала услышать.       - Наталья Александровна, а я убедилась, что это реальный Суворов!       Класс засмеялся, и лишь это спасло женщину от приступа паники. Слава Богу, никто и никогда не поверит ребёнку. И едва она убедила себя в этом, Наталье стало любопытно, каким образом ученица это поняла. А та ответила, что проследила за ним. Фыркнув, учительница с улыбкой возразила, что это вовсе не доказательство. В ответ девочка начала было спорить, приводя в пример ту самую неприязнь Суворова к собственным изображениям, но тут прозвенел звонок, и класс сорвался с мест. Обиженная ученица тоже шла на выход, пропуская всех, и когда они поравнялись, остановилась и бросила Наталье прямо в глаза:       - Суворов бесследно исчез, его так и не нашли! Значит, он не умер, потому что попал в наше время! Какие ещё вам нужны доказательства?       Вряд ли этот ребёнок представлял угрозу для безопасности графа, и Наталья быстро забыла об этом разговоре. Не знала она лишь того, что отец этой девочки, будучи в разводе, часто виделся с ней и очень любил, доверял и верил всему, что она скажет. Доверял, а порой и проверял. И немудрено, ведь работал он в ФСБ, в тайном отделе по паранормальным явлениям.       Хоть и не мог Суворов без баталий, пришлось ему смириться и целыми днями то нянчиться с Ладой, то читать, а то и, без опаски выходя во двор, подтрунивать над теми, кто замечал его схожесть с Суворовым. От той же скуки он спасался современной техникой, которую быстро освоил – информация о нынешней эпохе отвлекала его от тоски по эпохе утраченной. С наступлением лета Наталья забрала и графа, и дочь на дачу, провести с нею отпуск. Там душа Суворова могла разгуляться – близость к природе и вольному воздуху всегда радовала и утешала Александра Васильевича. Даже тоска по прошлому, казалось, исчезла навек, вернулись былая решительность и бесстрашие. И если в большом Петербурге его мало кто узнавал, то здесь, в небольшом поселении, и подавно.       Днями напролёт играл Суворов с местными детишками, не забывая и Ладу, иногда помогал Наталье по хозяйству. Исходил всю местность, каждый день купался в небольшой речушке, любовался лошадьми в поле и частенько любил лежать там же, среди нескошенной травы, смотря в небеса. Не просто так он отдыхал – в те минуты графа посещали серьёзные мысли о своём настоящем и будущем, о стране, в которой отныне живёт, о людях, её населяющих, и о том, что весь остальной мир мало изменился с екатерининских времён. Суворов мечтал указать место зарвавшимся псам Европы, горевал о потере завоёванных им территорий, сердился за слишком мягкую политику России к враждебно настроенным странам, беспрестанно грозящим оттяпать её земли. Хотелось бы ему просто расслабиться и думать об отдыхе, но сердце то и дело болело за родину, и обидно было старику, что уже не в его власти поправить хоть что-то. Могучая держава, которую по праву боялись и уважали, превратилась в ничто. Всё чаще, лёжа вот так посреди поля и закинув руки за голову, Суворов хотел подняться, вскочить на коня и явиться в Москву, прямо пред очи главы государства. А потом вспоминал, что не сможет помочь и советом из-за того, что для всех он мёртв, и тогда горький вздох срывался с уст. Однако вскоре такой шанс ему всё же представился.       Вместе с детьми Суворов иногда, а, вернее, часто, хулиганил. Воровать соседские яблоки он, конечно, не соглашался, зато катал их на чужих лошадях по полю, к которым дети подходить боялись, катался с ними на тарзанке и качелях и играл в войнушку, а раз даже написал углём на заборе дачника, что слыл нелюдимым и злым: «Здесь был Суворов». Напугать это его не напугало, зато дети остались довольны. В один из таких дней, когда он вместе с ребятами уносил ноги от соседской собаки, так и не решившись пнуть её носком протеза, случилось нечто, что вновь перевернуло жизнь графа. Вернувшись в дом, Суворов включил новости. Да так и не сел в своё кресло, застыв, как вкопанный.       Вооружённая группа военных численностью в пятнадцать тысяч человек захватила Петербург и выдвинулась на Москву, чтобы свергнуть власть. Эти вооружённые до зубов головорезы рассредоточились по нескольким дорогам и двигались быстро, сказали в новостях. Невольно Суворов вспомнил своих солдат и их стремительный темп наступления – «глазомер, быстрота, натиск». А тут уже не солдаты - предатели. Как смеют эти псы вновь разжигать огонь смуты? И почему за них до сих пор никто не взялся?       Он всегда воевал вовне, а не внутри страны, но мог ли сидеть сейчас тут и ничего не делать? Конечно, не мог.       Приказав – именно приказав – Ладе запереться и никого не впускать, Суворов накинул на голые плечи свой мундир и выбежал вон.       Наталья осталась в Петербурге, сюда она уже не приедет, пока въезд и выезд заблокирован, да это и неважно. Телефон разрывался на столе, но старый граф так и не взял трубку. А бедная учительница, раз за разом набирая номер, всем сердцем ощущала, что сейчас отчаянный полководец отнюдь не в полях отдыхает. Стальная, несгибаемая воля вновь гонит его вперёд, как встарь, навстречу опасным приключениям. Ужас обуял её. Неужели граф не осознаёт, что за оружие используют ныне, и штык уж давно не молодец?       Примчавшись в поле за лошадью, Суворов вырвал у пастуха кнут, отвязал белого коня и вскочил на него без седла. Не успел пастух опомниться, а коня вместе с наездником и след простыл.       Суворов мчался, нещадно погоняя лошадь, навстречу одной из трасс, что показали в новостях. Она проходила недалеко от поселения. Надеясь преградить путь колонне и выяснить, где их лидер, генералиссимус сильно рисковал, но жалел лишь об одном: ни штыка с собою, ни сабли. Только кнут, что годился лишь коня погонять. В мыслях закрепилось одно: не допустить бунтовщиков до столицы. Ужаснее событий своего времени Суворов считал те, о которых прочёл во времени нынешнем. Особенно страшили его мятежи, к которым ещё в той, прежней жизни, он высказал своё отношение. Не имея под рукой верной армии, не имея ничего, кроме кнута, он всё же бросился на амбразуру, будто бы вспомнив поговорку: «Поставь Суворова перед врагом – и враг побежит».       Душа его уже давно жаждала покоя не меньше, чем подвигов, и, возможно, именно ради первого полководец и бросился в пекло. Он будто не желал более сражаться в поединках, ни в одиночку, ни с армией – себе и своей родине он хотел простого покоя и мира, чего прежний Суворов добивался всю жизнь, да так и не сумел, живя одними лишь войнами. Попав в это мирное время, его сердце тосковало по былому, но постепенно утихало, смиряясь; старый граф научился ценить благолепие мирной жизни, пусть, как сейчас, и рвался в бой ради этого мира в силу неугомонного характера. Как сказали бы современники, «Суворов за любой кипиш». К тому Суворову, что мчал во весь дух наперерез мятежникам, это уже не подходило.       Опередив колонну, генералиссимус остановился, едва заслышав шум впереди. Сгустился туман. Лесополоса мрачно шумела, укутанная белёсым одеялом, белый конь фыркал и бил копытом. Взгляд Суворов устремил вперёд, не мигая. Колонна приближалась.       Бронетранспортёры, грузовики, несколько джипов и танк. Вся эта мощь, завидев одинокого всадника, сперва долго сигналила, затем остановилась. Суворов выжидал, ещё не зная, как ему повезло. Именно в этой колонне ехал лидер повстанцев. Приказа стрелять он пока не давал, и, видя, что перед ним безоружный, вылез из танка и сделал навстречу пару шагов, вглядываясь в лицо окутанного туманом старика.       - Уж не надеешься ли ты, папаша, - хохотнул он, разведя руки, - остановить нас? А может, стадо своё потерял? – увидел он кнут в руке графа. – Может, уберёшься с пути, не то пополнишь ряды первых жертв мятежа. Как тебе такая перспектива?       Конь Суворова неспешно двинулся навстречу. Один шаг, другой, третий. Туман, казалось, стал ещё гуще. Генералиссимус понял: вот его шанс закончить всё быстро – перед ним главарь этой шайки глупцов. Не говоря ни слова, он покрепче стиснул кнут, не дрогнув, даже когда лидер мятежников выхватил пистолет. И тут позади, в рядах его армии, раздались перепуганные возгласы:       - Братцы, это же Суворов!       - Назад, командир, призрак его за нами пришёл!       Тот мог бы согласиться, что старик похож на Суворова, но в мистику не верил и поднял пистолет. А его «бравые» солдаты уже спасались бегством, повылазив, как тараканы, из боевой техники. Обернувшись, тот заорал что есть сил: «Стойте! Это не призрак, а всего лишь дурной старик!» Его палец лёг на спусковой крючок, он целился Суворову в лоб, чтобы доказать свои слова, но прежде удар кнута выбил оружие из рук. Повторным замахом граф захлестнул кнутом его руки и повалил наземь. Подтянув к себе брыкавшегося, пытавшегося встать на ноги главаря, генералиссимус презрительно бросил:       - Я тебя, как Емельку-разбойника, лично государю привезу! Слава Богу, на сей раз не опоздал!       Тот едва не вырвался, и в яростном желании усмирить пленника Суворов поднял коня на дыбы. Копыта опустились прямо на грудь лидера мятежников, и тот, закричав, рухнул на спину. Спешившись, граф крепко связал ему руки кнутом и поскакал обратно, волоча добычу по дороге.       Чтобы добраться вскачь до Москвы, Суворов прошёлся по дворам в поисках седла, и всё это время связанный за руки волочился за конём по земле. Узнав от изумлённых дачников, что, оставшись без командира, остальные колонны встали и сдались почти без сопротивления, Суворов удовлетворённо улыбнулся. Пора ехать к государю. Точнее, к Президенту.       Пленника он всё же пожалел – тот из-за травмы груди не мог даже встать и свободно дышать, не то что слово сказать – и перевалил его через лошадь впереди себя, заново связав по рукам и ногам.       - Будешь знать, как затевать мятежи, - только и сказал граф в ответ на его особо отчаянные стоны.       А Наталья, что места себе не находила, проклинала себя за то, что выехала с дачи, оставив там ребёнка. Точнее, двух, один из которых попал в сводки новостей и даже не подозревал, что за каждым его шагом следит ФСБ.       - Куда ты, чёрт эдакий, собрался, в какую Москву? – плакала она. – Где сейчас моя дочь, ты о ней подумал? Хоть бы телефон с собой взял! Лада, Лада, возьми трубку!       Ладе было не до бесед – как и мать, она следила за событиями по телевизору. Вся страна прильнула к экранам, где пока не сообщали, что мятеж подавил прыгнувший во времени Суворов. Не потому, что им запретили, просто сами журналисты не верили в то, что видят и снимают. Ну кто в здравом уме решит, что великий полководец века восемнадцатого вдруг взял и объявился в веке двадцать первом? Готов был поверить в подобное чудо лишь тот, кто на практике знал: такое возможно. Отец той школьницы из класса Натальи, специалист по этим случаям, каждый из которых имел наивысший статус секретности, лично следил за продвижением Суворова к Москве. Они слышали, что граф сказал лидеру мятежников, и знали, к кому направляется. Мешать и задерживать пока не собирались – приказа свыше не поступало.       Почти сразу генералиссимус пустил лошадь вскачь, надеясь до темноты преодолеть полпути, немного отдохнуть и скакать дальше ночью. Спать он не собирался, опасаясь, что пленник сбежит, как ни привязывай.       К вечеру Наталью выпустили из города, и, приехав, она долго сидела перед телевизором вместе с Ладой, но ничего нового так и не сообщили. Ночь для них обеих стала бессонной. Тревожась за Александра Васильевича, она догадывалась, что с ним станет. Именно от этого она так пыталась его уберечь, а граф взял и всё испортил. Из-за нервного напряжения мозг, желая разгрузиться, начал подбрасывать сомнения, и Наталья почти убедила себя в том, что никакого Суворова не было, а был всего лишь чокнутый старик, назвавшийся с её лёгкой руки именем полководца. С этим убеждением она, наконец, заснула, а утром, включив новости, с удивлением узнала, что путь Суворова не прерван, его не схватили, не арестовали, напротив – радушие местных жителей, через чьи поселения он проезжал, удивляло и даже смущало графа. Всюду его старались напоить и накормить, но мало кто верил, что перед ним действительно Суворов. Обижаться Александр Васильевич не смел, он уже понимал, почему, как в случае с восьмым «Б», никто не принял его за настоящего. Достаточно и того, что спустя века его подвиги помнят и чтут.       Ещё спустя день генералиссимус вошёл в Москву. Перекрытая Красная площадь с сотнями военных и людей из спецслужб производила гнетущее впечатление, но граф держался бодро и весело. Направляясь к Спасским воротам, Суворов старался не смотреть на мавзолей цареубийцы, однако с интересом разглядывал некрополь с захоронениями Сталина, Брежнева, Будённого, Жукова и других. Конские копыта гулко стучали по брусчатке. Стояла такая тишина, что сам Суворов слегка поёживался, несмотря на весёлость. А вот и ворота, караул стоит по стойке смирно. Остановив коня, генералиссимус спешился и сбросил лидера мятежников наземь. Перешагнув через него, граф двинулся вперёд, и ворота, будто покорные его воле, начали открываться.       В проёме стоял Президент. Взгляд его упал на Суворова, что застыл, пристально разглядывая своего нового властителя. И вдруг глава государства рухнул на колени, будто собираясь заплакать от счастья. Не ожидавший этого граф бросился его поднимать, тогда-то они и нашли нужные слова.       - Это и вправду вы, - произнёс Президент, поднявшись и обняв Суворова. – Господи, спасибо тебе за него!       Коснувшись его плеч, полководец отстранился и тепло улыбнулся, решив сострить.       - А вам, государь, разве не нужны доказательства?       Заглянув ему за спину, в сторону связанного бандита, Президент покачал головой.       - ФСБ скоро их предоставит, если вы предоставите им образец своего ДНК, но я и без этого вижу, что лишь Суворов мог так лихо подавить этот бунт. А ещё мне напомнили, что… - В его руке возникло зеркальце.       - Тьфу! Уберите, уберите! – замахнулся граф, едва не выбив его из рук Президента.       - Добро пожаловать в настоящее, ваше сиятельство, - поклонился глава государства.       Как прежде, так и теперь, неприятель страшился одного имени Суворова. Что уж говорить, когда от лица правительства и Президента было, наконец, объявлено, что подавивший мятеж и есть тот самый Суворов. Народ пребывал в полнейшем шоке целую неделю, а дочь того ФСБ-шника отныне могла гордиться собой, ведь раньше никто, даже учительница, не верили ей.       Объяснять, как именно великий полководец попал в наше время, не стали, засекретив рассказ Суворова о чародее, иначе это вызвало бы панику. Представьте себе человечество, узнавшее, что магия реальна.       Подмосковный загородный дом, подаренный Суворову Президентом, понравился графу. «Крепостным», правда, пришлось платить за их услуги по дому и уходу за десятком лошадей, зато остальным Александр Васильевич был доволен. Оставалась главная проблема: раз уж придётся смириться с тем, что назад не вернуться, а войн Россия не ведёт, надобно занять себя чем-то, желательно связанным с воинской службой. Президент предложил ему пост министра обороны, однако Суворов отказался. Это, сказал он, ничем не отличается от просиживания штанов в четырёх стенах. И тут граф узнал о суворовском военном училище. Что может быть лучше, чем воспитывать и обучать военному делу будущих защитников родины в училище имени себя? Что ни на есть подходящая, деятельная должность!       Так Александр Васильевич возглавил московское суворовское училище, а о том, чтобы уйти в монастырь, уже не помышлял. Новая жизнь, жизнь в будущем, манила его, будоражила, а запереться ото всех и жить, как монах, означало бы ещё одну потерю Россией Суворова. А если война? Нет, старый граф уже прикипел всем сердцем к этой, пусть уже и не монаршей, стране, ему нравился Президент, изобретения, облегчающие жизнь, и, конечно же, люди, среди которых нашлась та, благодаря которой он жив и ещё повоюет.       Наталья Александровна. Как она там, в Петербурге? Он так и не сподобился позвонить ей, пригласить в свой новый дом.       Вскоре они созвонились и долго беседовали, не в силах прервать разговор. Искренне радуясь тому, что у графа всё хорошо, Наталья едва не плакала от счастья. Его извинений за то, что сбежал, она не приняла, ведь если бы не этот его порыв, кто знает, какой Россия стала бы теперь. Она пообещала, что обязательно приедет в гости вместе с дочерью – а может, и весь свой класс в дорогу снарядит, а то многие до сих пор не верят в Суворова, считая, что их дурят.       - Лишь в вашей власти, Александр Васильевич, убедить их в том, что вы – это вы, - улыбаясь, говорила она. – Помните, вы собирались провести урок и рассказать о том, чего нет в учебниках? Вот и проведём его у вас дома. Надеюсь, дети уверуют в чудо на этот раз.       - Не посмеют не уверовать, - ответил Суворов и рассмеялся вместе с Натальей.       А ещё он рассказал ей о забавном казусе. За поимку мятежника Президент наградил полководца звездой Героя России и присвоил звание маршала, на что Суворов, зная, что выше в современной России чина нет, притворился, что обиделся. «Вот так, - сказал он главе государства. – Был я генералиссимус, а меня понизили. Даже не фельдмаршал, а просто маршал. Не конюх я, чтоб зваться таковым!» Президент, казалось, смутился, но обыграл это по-своему. «Вы великий полководец, Александр Васильевич, но ещё один великий стратег, маршал Рокоссовский, как-то сказал, обращаясь к Иосифу Сталину: «Маршалов много, а генералиссимус один». И то верно, вы один у нас такой. Даже я ниже. Вот что: сделаем исключение. Своим указом я восстановлю это звание. Вы станете первым его носителем. Надеюсь, будут и другие – если заслужат, как заслужили в своё время вы. Время не то для таких богатырей, но будем надеяться… Ну что, Александр Васильевич, поздравляю с повышением!»       И оба рассмеялись, крепко затем обнявшись.       - Видите, Наталья Александровна, как на свете-то бывает? – говорил в трубку Суворов. – Вот я и снова генералиссимус. Опасался в прошлом своём, что придавит меня этот чин, аки могильная плита. И придавил бы, если б не вы. Приезжайте, и птенчиков своих привозите. Дом большой, все поместятся. Это самая малость из того, чем я могу наградить вас за всё, что вы сделали для меня и ради меня. Да что там для меня – не будь вас, никто не спас бы Россию от ещё одного переворота.       На её вопрос, вернулся бы он в своё время, имей такую возможность, Суворов ответил:       - Ну сами посудите, Наталья, возвращаться нельзя, ведь, не умерев в шестьдесят девять, я изменю вашу историю – к примеру, сражусь с Наполеоном вместо Кутузова, и прочее, и прочее… Нет, это слишком рискованно и может повлиять даже на двадцатый век. Что, если бы я проиграл Наполеону? Подумайте, Наталья, стоит ли игра свеч? Моё исчезновение ничего не изменило в дальнейшей судьбе страны, поскольку я умирал и уже никак не мог повлиять на ход истории. И будь у вас машина времени, я бы не вернулся домой, пусть ранее очень этого хотел. После всего, что случилось, считаю своим долгом остаться и защищать ту родину, что заново обрёл.       Эти слова сказали Наталье о многом. Конечно, Суворов остался бы здесь, несмотря на тоску по детям своим и службе. Он остался, зная, что ещё повоюет, пусть сейчас и мирное время. На экране телевизора он появлялся в обычные дни пешим, на праздниках и парадах – конным. Иногда, по старой привычке, в плохо застёгнутом мундире, а в жару и вовсе нараспашку. Никто не смел одёргивать его и указывать, как надо, даже Президент. Порядок в униформе важен был ответственным за это людям Кремля, все остальные обычно смотрели не на тряпки, а на Суворова, как он, верхом на коне, возглавляет строй суворовских курсантов, как выступает с речью сразу после Президента, как, приехав в Петербург на День города, самолично стреляет из пушек. Оставаясь собой, граф убедил тех, кто ещё сомневался: Суворов вернулся. Вернулся, чтобы родина воспряла духом и показала всем недругам, что с нею стоит считаться.       Наталья вместе с детьми часто ездила к графу, а он, купив ещё один дом в Петербурге, приезжал туда на лето, приглашал её и Ладу в гости. Отныне Александр Васильевич учился беречь своё здоровье, и в иные сезоны в северной столице не бывал. Но и чувствуя себя гораздо лучше, здоровье не запускал, дорожа вновь подаренной жизнью, которую очень любил, и в надежде прожить ещё лет тридцать берёг себя и следил за собою. Его воспитанники гордились своим наставником, и старый граф мечтал поскорее увидеть своих птенцов возмужавшими, готовыми к службе на благо Отечества.       Вот и вся история о доблестном военачальнике, что нашёл своё место под солнцем в, казалось бы, совершенно иной, чуждой ему России, но благодаря людской доброте, что остаётся неизменной во все века, заново обрёл многое из того, что утратил в покинутом прошлом. А может, даже и больше.