***
На самом деле Лиён — ребёнок хороший. Уён всё время держит это у себя в голове, когда у него появляется навязчивое желание позвонить сестре и сказать, что они не справляются. Потому что обычные повседневные дела с появлением малыша в их доме превратились в целый квест, нуждающийся в тщательно продуманной стратегии. Хочешь ребёнка накормить? Да, пожалуйста! Но нужно учесть, что гениальные дети не пьют обычное молоко. Для их сбалансированного рациона необходимо именно миндальное, слегка подогретое и в прозрачном отполированным до скрипа стакане. В противном случае гениальный ребёнок выльет это молоко прямо на твою новую футболку, а потом ещё и посмеётся над твоим раздосадованным выражением лица. К счастью Уёна, участь кормёжки досталась Сану. Но в благодарность Уён обещал ему купить новые вещи, как только малыш снова вернётся домой. Захотелось помыть мальчика? Нет проблем. Но сначала забрось в наполненную тёплой водой ванну бомбочку определённого ультрамаринового цвета, чтобы мальчик смог полноценно расслабиться и хотя бы на десять минут оставить измученных сиделок в покое. — Ты же убрал все бритвы оттуда? — спрашивает Уён, уже чувствуя подкатывающую к горлу истерику. Если Лиён поцарапается или, не дай бог, порежется, он не то, что с сестрой не сможет контакт наладить, ему придётся осуществлять побег куда-нибудь в Исландию в поисках затерянной Атлантиды или в Южную Америку, чтобы потратить свою драгоценную молодость на нахождение Эльдорадо. В общем куда-нибудь, где его скорее всего никто не будет искать… Но зато с благой целью. А то вдруг найдёт и себя прославит, и семью прославит, и заодно ребёнка, который своими выходками дал дяде волшебный пинок на свершение подвига (и на получение ключа от родительского дома, чтобы бывать там чаще одного раза в год). — Убрал, конечно. — Это обнадёживает. — но Уён всё равно прислушивается к двери в надежде слышать постоянный не прекращающийся ни на секунду плеск воды, иначе в его голове начнётся воспроизведение не самых лучших возможных сценариев. Лиён может вдруг захотеть проверить, на сколько секунд он способен задерживать дыхание под водой… И Уёну после такого эксперимента придётся делать ему искусственное дыхание, давя на грудь в определённых временных промежутках. Сан уже начинает сомневаться в их общей адекватности, когда видит запросы в поисковике в телефоне Уёна, тыкающего на клавиатуру дрожащими пальцами: Если ребёнок тонет… Что делать? Как делать искусственное дыхание? Если твой ребенок гений, а ты — нет. Может ли при искусственном дыхании показатель коэффициента интеллекта у гения случайно уменьшиться? Но задержка дыхания — это только одна проблема. Ребёнок, конечно, сам изъявил желание остаться в одиночестве, но что, если он об этом забудет? Неожиданно заплачет и у него начнётся депрессия… Уёну придётся взять себе ещё одну группу по обучению танцам и срочно начать копить деньги на походы к детскому психологу. Что Уён будет говорить в кабинете осуждающего него специалиста, когда он/она вдруг спросит, почему такой безответственный дядя оставил малыша в полном одиночестве и даже не позаботился об его эмоциональном состоянии? Сан уже сам на грани истерики заглядывает ещё раз Уёну в телефон и кладёт руку на грудь сначала себе, чтобы убедиться в стабильной работе сердца, а затем резко побледневшему Уёну. Сколько стоит консультация у детского психолога? Может ли детский психолог заявить в полицию при ненадлежащем обращении с ребёнком? Какой срок при этом грозит? Можно ли двум людям нетрадиционной ориентации, находящимся на пожизненном заключении, заключать брак в тюрьме? И слава Всевышнему, что те водные процедуры закончились только ором и критикой в адрес нянек со стороны мальчика, что у них нет отдельного мыла для Лиёна с экстрактом лаванды. Что они не знают о том, что в комнате после принятия ванны необходимо поддерживать определённую температуру, иначе можно заболеть. И Уён с Саном стоически всё это выдерживали. Они правда вели себя благоразумно по отношению к крохотному исчадию ада, которое вроде и выглядело как ангел с этими большим анимешными глазками, но при этом умудрялось изводить их не хуже отца Уёна в его лучшие годы. Сан прятал от Уёна телефон в моменты, когда тот вскипал с очередного «у мамы, вот, по-другому… Она не накрывает диван пледом из искусственного волокна, она не стирает трусы вместе с другими вещами, она в отличие от тебя, дядя, расставляет на полках книги в порядке, предусматривающем годы жизни авторов… Она не встречается с некрасивым парнем, у которого плохое генеалогическое древо, не блещущее уникумами.» А вот последнее стало причиной небольшого бойкота, устроенного Уёном в порыве гнева и обиды. Он выбрал тактику игнорирования ребёнка, когда тот вновь и вновь пытался обратить на себя его внимание. И это помогло. Однако зная о том, что детей нельзя намеренно не замечать долго, иначе можно нанести травму, Уён быстро реабилитировался. Мальчику скорее всего доходчиво и крайне понятно объяснили, почему дяде Уёну так не повезло в этой жизни и кто конкретно в этом был виноват. Даже вон древо показали… Где они его только нашли?***
— Клянусь тебе, Сан, ещё чуть-чуть и меня даже угроза получения пожизненного не остановит. Я и за тебя отсижу, если надо. — шепчет Уён Сану на ухо, сидя на кухне поздней ночью, когда Лиён засыпает в обнимку с очередной килограммовой книгой… А Сану ни остаётся ничего, кроме как утешать Уёна скорым возвращением Соён и нежными поглаживаниями по голове… Он делает всё возможное, чтобы облегчить участь Уёна, но даже его терпение и силы — далеко не бесконечны. Иногда просто хочется побыть вдвоём как раньше… Может, семья — это немного не для них? Может, им ещё рано? От этого немного становится не по себе. Как будто ты признаёшься в том, что ты в чём-то плох и ничего с этим не делаешь, а Сан так не привык. Остается надеяться, что все изменится в лучшую сторону.***
Дожили. Уён уже на цыпочках проходит мимо комнаты, внутренне молясь, чтобы этот ребёнок не дал оценку его неправильной походке, хондрозу или уровню стелс-режима. Но Уён видит в темноте детской спальни необычную картину. Полумрак комнаты. Ночник, который слабым освещением подсвечивает самую пугающую часть комнаты — белый шкаф с прячущимися внутри него монстрами… Пол покрывает синий ковёр с рисунком в виде падающей звезды. Милые обои с медведями в зимнем лесу радуют глаз каждого гостя, приходящего к Сану и Уёну. Это милая комната для ребёнка, которого они в будущем планируют взять из детского дома. И даже Лиёну здесь понравилось. Понравилась кровать с толстым матрацем и синим мальчишеским одеялом. Шкаф со множеством книжек, включая излюбленные энциклопедии о животных, о медицине и прочих непонятных вещах, о которых ребёнку по крайней мере в рамках этого возраста так-то не нужно знать. А необычна картина тем, что на кроватке малыш не спит. Он сидит, уткнувшись носом в свои коленки и, видимо, размышляет о чём-то, что его беспокоит. Уён заходит без стука внутрь, сразу же обращая на себя внимание мальчика. — Всё хорошо? Только спустя мгновение до него доходит, что он забыл спросить — можно ли ему войти или нет. Но мальчик ничем не показывает, что его это оскорбило. Даже наоборот он как будто весь подсобрался, чтобы воспроизвести что-то скребущееся внутри него и не дающее покоя. — Завтра я должен быть в садике. — Это же прекрасно. Выходные прошли. Зато увидишься с друзьями. — говорит с улыбкой Уён, но спотыкается на месте, потому что мальчик грустит. У него дрожат губки и опускаются глаза. При этом Лиён действительно старается на Уёна не смотреть, потому что ему стыдно? Вообще-то стыд — взрослая реакция. Стыдятся обычно подростки своих родителей, если те позорят их перед сверстниками. Взрослые, если совершают опрометчивый поступок, а потом понимают, что надо было повести себя по-другому. Стыдятся люди пожилого возраста, когда находятся на смертном одре и осознают, что ничего существенного за всю свою жизнь они так и не сделали. Но ни в коем случае не дети. У Лиёна ситуация другого характера. Родители воспитали в нём взрослого и тем самым обрекли его на проживание взрослых чувств, взрослых эмоций. По вине своих родных он так и не узнает, что значит вести себя так, как тебе только заблагорассудится. Без вот этого взрослого просчёта и прагматизма. Чтобы малыш укладывался, например, в кровать и ни разу не подумал о том, что он сегодня сделал. Как себя повёл. А просто позволил себе быть ребёнком. — Я не хочу идти туда. — Лиён всхлипывает, на этот раз шаря ручками по одеялу, пока не находит ледяные руки своего дяди и следуя направлению, откуда эти руки растут, находит Уёна на ощупь. Он сам просится на колени и когда получает желаемое, наконец-то разрешает себе заплакать. Уён его обнимает, чувствуя как дрожит маленькое тельце в его руках. — Но, Лиён, в садик ходить нужно. Это влияет на твою социализацию. — Ребята меня не понимают, а я не понимаю их. — хнычет мальчик, и Уён чувствует как внутри него что-то собирается в одну кучу. Злое такое. Негодующее. Его сестра любит сына. Безусловно любит. Но её эгоистичное стремление сделать малыша особенным лишает его обычных радостей. Уён с Саном давали ему кубики. И он решил построить из них Манхэттен исходя из обычной фотографии, найденной шокированными няньками в интернете. Сан с Уёном водили его на детскую площадку, качали его на качелях, но не получили никакой эмоции, кроме ожидания, когда эти ребяческие забавы подойдут к концу. Они купили ему мороженое в ларьке и с ужасом наблюдали с какой жадностью он вчитывался в перечень входящих в него ингредиентов. Потом убедился, что лакомство ему купили далёкое от идеального состава и просто выбросил его в мусорку. В этом скрывается корень проблем с ребёнком… Ему уже с детства внушили мысль, что он особенный во всех отношениях, до того особенный, что с неособенными детьми ему уже не о чем разговаривать. А сейчас малыш страдает, потому что ноша «гения» слишком тяжела для него и для его сердечка, жаждущего общения с подобными ему детьми. Но равных ему нет. А это так страшно чувствовать себя одиноким в толпе. Знать, что тебя не поймут, даже если ты приложишь все силы, чтобы с кем-нибудь подружиться. Уён сам был таким. Его растили, лелея в душе мечту вырастить из него перспективного экономиста и женить на какой-нибудь барышне с прекрасной родословной и нехилым наследством за плечами. А Уён был другим с самого начала. Ему хотелось, чтобы жизнь была наполнена энергией и радостью. Он самовыражался через танцы. Он дружил с людьми, с которыми танцевал в тёмное время суток на улице. В него влюбился Сан с первого взгляда, стоя у окна, как только увидел нелепую попытку Уёна сесть на шпагат прямо под его окном. Это было незабываемо больно и смешно. Уён был вот таким же как Лиён. Он не мог найти своего человека в семье, который бы понял его и принял. Поэтому всегда довольствовался позицией фона на всех семейных встречах и праздниках, изредка кивая кому-нибудь или односложно отвечая. С ним по-настоящему мало общались. Потому что не о чем. Квитанции, реквизиты, дивиденды, банковские операции — он был вне всего этого, полностью растворённый в музыке и заученных на скорую руку хореографиях. Поэтому он как никто другой понимает Лиёна. И тихо радуется темноте вместе с ним. Потому что каждых из этих двоих сидит, погрузившись в свою боль. Свои мысли. Может, по этой причине они периодически поглаживают друг друга по плечам, словно бы утешая.***
— Я тебя даже спрашивать не буду, что мы делаем в центре города вместо того, чтобы везти ребёнка в садик, как планировалось изначально. — мрачно говорит Сан, крутя руль в бок и параллельно стараясь не смотреть в зеркало заднего вида. Да и что он там увидит? Ребёнка, внезапно захотевшего сидеть вместе с Уёном? И это тоже внушает некоторые опасения относительно того, что произошло ночью такого, заставившего капризного Лиёна вдруг изменить своё отношение к Уёну. Хотя с другой стороны в этом нет ничего удивительного… Уж кому, как не Сану знать, как быстро Уён умеет располагать к себе всех. В его случае, например, дело дошло до всепоглощающей влюблённости и пониманию, что если прекрасное и бороздит просторы Вселенной, то оно явно решило бросить свой якорь в день, когда этот неугомонный парень появился на свет. Уён ни с того ни с сего заявил ему с утра, что ни в какой садик они Лиёна не повезут, а будут кататься по городу. Точнее, это Сан будет их катать, а они — делать красивые фотографии на фоне статуй, магазинов, ну и соответственно, наблюдать как быстро они доведут Сана до состояния банкротства. Это немного печалит последнего, потому что проводить праздники — безусловно весело и прибыльно, но даже в этой отрасли трудовой занятости деньги имеют свойство заканчиваться. — Нам ещё нужно заехать к Ёсану и Чонхо. — произносит Уён, затягивая шнурок широкополой шляпки под подбородком Лиёна. Мальчик всё это терпит. Временами правда ворчит, что ему не нравится наряжаться, но потом, видимо, смиряется с дядиной любовью к украшению всего, что его окружает (и всех), потому что на Сана Уён напяливает странного вида кепку с аппликацией сумасшедшей мультяшной белки и говорит что вот теперь всё идеально. Лиён благоразумно решает промолчать насчёт существующих модных тенденций и получает от Сана благодарный взгляд, будто он всё прекрасно понял. — Зачем нам заезжать к ним? — а вот это уже интересно. Сан точно помнит, что их никуда не звали. Во всяком случае в его ежедневнике нет ни одной записи о том, что на выходные у них запланирован поход в гости. — Чонхо и Ёсан — наши друзья и к тому же геи. — Ага, как и все остальные наши друзья. — Да, но у них в отличие от всех остальных эгоистов, сосредоточенных на себе (включая нас), есть ребёнок, с которым мне бы очень хотелось познакомить Лиёна. — А как же Минги и Юнхо? У них же есть Бом? — Это их игуана, Сан. Нельзя принимать игуану за ребёнка, это не то же самое. Я хочу помочь Лиёну социализироваться, а не превращать его в Маугли. — А чем садик-то был плох тогда? Ты вообще предупредил воспитательницу, что Лиёна сегодня не будет? — Конечно. — И что она сказала? — обеспокоенно спрашивает Сан, чуть поворачивая к нему голову. — Она сказала, что не слышала, чтобы у Лиёна был дядя, и обещала позвонить в полицию с заявлением о похищении ребёнка. Сан резко давит на тормоза под оглушительный смех Уёна, у которого периодически обостряется отвратительное чувство юмора. Даже Лиён хохочет, заваливаясь куда-то в бок, в то время как у Сана что-то внутри ухает куда-то вниз с треском. До старости с Уёном он точно не доживёт. И всё сложится просто чудесно, если на году так пятьдесят пятом у него начнётся маразм, и он будет вне зоны доступа по причине попеременного отключения мозга. К счастью, спустя одну успокоительную таблетку Сану стало лучше, Уён (которому на самом деле было ни капельки не стыдно) на всякий случай ехал молча с уместившейся на его коленях головой Лиёна, а на фоне играла успокаивающая песня в исполнении Green Day.***
— Мне нужно делать вид, что я рад вас видеть? — Чонхо не спешит открывать дверь нараспашку, однако с удивлением оглядывает милое личико мальчика, прячущегося за ногой хитро улыбающегося Уёна. — Боже, неужели вы украли ребёнка? — Давайте не будем об этом. Я ещё не отошёл от шока. — Сан первым заходит внутрь, успевая поймать на ходу взвизгивающую от восторга Чанми. Тёмные косички с алыми бантиками на концах поднимаются в воздух в такт небольшим подбрасываниям малютки в воздух. А после, когда она её спускают на землю, она вырывается, чтобы побежать к Уёну (главному поставщику сладостей и кукол), по которому безумно скучала. Лиён только внутри квартиры обращает внимание на контрастирующее с бантиками алое платье, прикрывающее коленки. Мальчик заворожённо наблюдает за её попытками поймать ладонь Уёна, когда тот принимается её дразнить и прятать руку за спину. И девочка делает это так просто, будто вести себя так игриво и… по-ребячески — совершенно естественно. Обстановка дома здесь другая. Мебель куда более дорогая. Много картин развешено на стенах в золотых рамах. На полу разбросаны детали от недостроенного кукольного домика. Даже есть электронный камин, регулируемый специальным пультом. Лиён оглядывает всё это убранство, поражаясь тому факту, что в доме дяди, например, в отличие от этой роскоши самой богатой на предмет мебели комнатой была именно детская. Он ненадолго останавливает свой взгляд на лицах Уёна и Сана, на этот раз держащих друг друга за руки. Они точно хотят быть родителями и очень волнуются на этот счёт. Его дядя этого стопроцентно хочет, потому что тысячу раз может проверить закрепил ли он ремень в машине, чтобы с Лиёном ничего не случилось и ровно столько же раз он проверяет всё остальное. А Сан может взвалить на себя всю заботу о доме, если вдруг заметит малейшую тень от усталости на лице Уёна… Чтобы тот спокойно наслаждался проведённым с ребёнком временем и не думал о выполнении домашних обязанностей. В остальном, что касается мебели, Уён и Сан придерживались принципа минимализма — мало, но со вкусом. Не считая того потрясающего воображение тайника с ножами, в который Лиён периодически заглядывал. Разумеется, кодовый замок теперь не был для него проблемой, но нянькам знать об этом совершенно не обязательно. — Ты кто? — Чанми тыкает пальцем Лиёна в плечо, отчего тот испуганно от неё отшатывается. — Лиён. А что? Ты что-то хотела? — Ты сын дяди Сана и дяди Уёна? — Нет, я племянник Уёна. — А меня зовут Чанми. Мне четыре с половиной года. Папа Ёсан говорит это уже нормальный возраст, чтобы дружить с мальчиками, а папа Чонхо наоборот — говорит, что они плохие и обижают девочек. Ты обижаешь девочек? — она забавно хмурит свои бровки и слегка взвизгивает на конце фразы, отчего всевидящий и всеслышащий Чонхо тут же напрягается — он всегда готов вмешаться, если вдруг что-то между детьми сложится не лучшим образом. Порой его мания оберегать своё чадо от всех переходит все границы. Уён даже задаётся вопросом, не будет ли он, когда его малышка станет подростком, спать у дочки под дверью от обуревающего душу беспокойства? Но к счастью, ничего страшного не происходит, потому что Лиён, не зная, как правильно следует вести себя в этой ситуации, просто протягивает ей руку для рукопожатия и не ожидает, что девочка вместо этого решит крепко обнять его за шею. — Это мой мальчик! — Уён орёт Сану на ухо и, кажется, готов лопнуть от фееричности момента. Чонхо тоже улыбается, но мысленно делает у себя пометку в голове, что за этими двумя следует всё равно присматривать. А Ёсан, выглядывающий из кухни и тут же замечающий радость на лице своей малютки, резко успокаивается. Дети искренние в проявлении своих чувств. Если им грустно, они плачут навзрыд, не думая о том, как в этот момент выглядят со стороны. Если им весело, им хочется, чтобы каждый находящийся с ними в комнате человек смеялся… Если им кто-то нравится, они тут же показывают эту симпатию открыто, а не пытаются юлить или выдавать это чувство за что-то иное. Вот также и Чанми, которая толком не успела с Лиёном познакомиться, как уже тянет его в за руку в свою комнату, чтобы уже там полноценно узнать как человека. Дети подсознательно чувствуют, кому необходима помощь. Она сама подошла к Лиёну, ведомая желанием не только создать для него комфортную обстановку, но и тем самым обеспечить себе достойного компаньона для игр. Ёсан тихо гордится своей девочкой. Он молча разливает чай, а затем уже после ухода малышей приглашает всех взрослых к столу обсудить последние новости… В том числе внезапный приезд новоприбывших, которые имеют наглость не предупреждать о возможном вторжении.***
— И как же так получилось, что тебе доверили ребёнка? — Чонхо пододвигает к себе фарфоровую чашку горячего чая, не реагируя на предостерегающий взгляд Ёсана. Это на самом деле довольно универсальный взгляд, который обозначает разное: «не начинай снова», «без этого можно обойтись», «ну, нормально же сидели», «если дело дойдёт до драки, ты будешь спать на диване». — О, очень просто. Мне позвонили по телефону. — мило улыбается Уён. Он ни в коем случае не уязвлен намерением Чонхо его обидеть… Раньше у них часто на почве доверия случались мелкие стычки. В принципе можно даже сказать, что Уён к такому привык. Стоило только раз разбить его машину, и всё — тебе не доверяют. — Твоя сестра, находясь в трезвом уме, доверила тебе ребёнка? Да ещё и не простого ребёнка, а гения? — переспрашивает Чонхо, но как будто бы даже и без наезда, а так… с лёгким укором. А Ёсан уже не просто смотрит на него осуждающим взглядом, а пинает под столом. — Ага. — снова улыбается Уён, но эта улыбка практически на грани небольшого отсроченного на время срыва. Сан знает это его состояние, когда сдерживать себя уже не получается, но он всё контролирует каждую эмоцию на лице, чтобы не опозориться или не поставить других в неловкое положение. — Мне кажется, Уён прекрасно справляется, Чонхо. — дискуссия прерывается Саном, которому на самом деле было не очень приятно слышать критику в адрес Уёна. Они далёкие от идеала няни, и он это признаёт, но это не значит, что все их потуги стать лучше должны обесцениваться. Чонхо не видел Уёна в моменты просмотра кино, где показаны счастливые полноценные семьи с детьми, с любящими их родителями, с бабушками и дедушками. Уёна именно на этих фильмах разрывает на части, потому что он сам осознаёт себя как будущего родителя, но будет ли он на практике действительно хорошим родителем — это источник его страха, — Конечно, у нас всё идёт не так гладко, как бы нам того хотелось… Но по крайней мере я вижу, как он пытается узнавать Лиёна. Он не делал о нём никаких выводов, пока не поговорил наедине. Он не пытался его унизить или ранить, даже когда обстановка накалялась и, казалось, хороший такой крик — это единственное, что может поставить Лиёна на место, но Уён себе такого не позволял. Ты критикуешь его, но понятия не имеешь, какими словами он называет себя сам. Он боится быть отцом. Боится того, что он не поможет своему ребёнку в нужный момент. Что малыш, когда подрастёт, не решится подойти к нему за советом, потому что подумает, что тот его засмеёт. Или не сможет стать ему самым близким человеком, как это было в его семье… Уён не знает, что на это сказать, кроме того, что всё сказанное Саном — чистая правда. Самое интересное, что на протяжении этого времени, пока Лиён жил у них, он ни разу не делился с Саном своими переживаниями, потому что ему было неловко отягощать его своими проблемами… Однако сегодня он в очередной раз убеждается, что в тот день, (когда его штаны явно были не расположены к шпагату и в конечном счёте порвались) когда он увидел смеющегося Сана в окне и подумал, что было бы неплохо, если бы они были вместе. Это была самая правильная мысль за всю историю его существования на Земле. Он влюбился, но не был уверен до конца, что этот человек — тот, кто ему действительно нужен. Разные же бывают ситуации. Но сейчас он в этом убеждается. И, кажется, влюбляется снова. (И возможно он на мгновение представляет себя Шреком из четвёртой части (его самой любимой), когда он умирал на коленях Фионы и благодарил её за повторный шанс снова в неё влюбиться. Но это так нелепо озвучивать вслух, поэтому эту мысль Уён оставляет при себе). — Что ж, думаю, я и правда переборщил. Прости меня, Уён, если обидел… Периодически я забываюсь и не понимаю, что говорю и кому. — Чонхо смущённо улыбается куда-то в кружку и любым возможным образом прячет глаза. Его ласково поглаживает ладонью по спине Ёсан… Конечно, он не поддерживал его тягу говорить друзьям нелицеприятные вещи, но при этом таким образом он выражает своё одобрение, чем моментально развеивает грусть Чонхо. — Да всё в порядке, правда. Уён отмахивается, но украдкой всё равно приобнимает Сана за талию. Ему на долю секунды удаётся прижаться губами к щеке и сказать «спасибо», но в этом «спасибо не просто благодарность за защиту и за отстаивание его родительских способностей, но и за то, что он на самом деле любит Уёна. Пусть и редко, когда произносит это вслух. Приятно осознавать, что тебя понимают даже в моменты, когда ты сам не можешь в себе разобраться. А Сан с этим справляется. Он видит в нём то, чего не видит сам в себе Уён. Он говорит то, что Уён никогда бы не смог сказать вслух. И, конечно, любит так, как никто никогда Уёна не любил. Они чертовски идеально друг другу подходят. Даже лучше чем Шрек и Фиона в четвертой части (а это уже показатель).***
Пребывание в гостях у Чонхо и Ёсана принесло свои плоды… Причём, не только в контексте жизни Лиёна. Уён наконец-то смог нормально поговорить с Чонхо и прояснить все неразрешённые ранее вопросы с аварией, произошедшей уже более двух месяцев назад. Выяснилось, что Уён должен выплатить Чонхо нехилую компенсацию за ущерб машине, но при этом Чонхо согласился пойти на уступки и подождать постепенной выплаты. Они спокойно поговорили, вместе выпили по бокалу вина. Это было так мило, что Уён даже подумал, что Ёсан не ошибся со спутником жизни, а действительно выбрал предназначенного ему человека. Конечно, у него есть до сих пор вопросы относительно того, как протекает их совместная жизнь, потому что у Чонхо отвратительный характер, а Ёсан слишком добр и податлив, при желании им можно легко управлять. Чонхо, конечно, на такое не способен, но чем чёрт не шутит? Сегодня он подставляет тебе своё плечо, а завтра только прикажет — и скатится голова уже с твоих плеч. И такое бывает… Однако Уён, уловив подходящий момент затишья, прокрался на кухню и стал свидетелем того, за чем вообще-то подглядывать неприлично. Ему просто показалось, что там что-то упало. Но упало, видимо, не что иное, как чьё-то истосковавшееся по близости самообладание. Ёсан, видимо, выждав, пока гости сосредоточатся в пределах детской и гостиной комнат, властно и абсолютно не в свойственной себе манере скромника притянул Чонхо к себе за шею и поцеловал с таким жаром, что Уёну стало не по себе. Чонхо, наверное, тоже (в хорошем смысле этого слова), потому что он от такого напора просто поплыл, и Ёсану пришлось удерживать несопротивляющееся, но большое в сравнении с ним тело своими слабыми ручками. Уён решил, что злоупотреблять таким зрелищем — просто кощунство, поэтому быстренько удалился из комнаты… Затем вернулся. Наверное, чтобы убедиться, что эти двое не разгромили кухню и не довели дело до момента раннего знакомства детей с половой жизнью взрослых. Но те уже приняли вид скромных молодых родителей, отягощённых бытовухой и назойливыми гостями. Единственное, что выбивалось из этого образа — неправильно застёгнутая рубашка на теле Чонхо и взлохмаченные волосы Ёсана, вежливо вопрошающего своими слегка опухшими губами — не хочет ли Уён чего-нибудь. Но Уён ничего не хотел. В принципе ему хватило и впечатлений, и ответов на давние затаившееся в душе вопросы, поэтому он с широкой улыбкой мотнул головой и отправился за Лиёном. Надо было ехать домой.***
— Чанми хорошо с тобой обращалась? — спрашивает Сан уже в машине. Он осматривает заднее сидение с удовлетворением подмечая, что и Лиён, и Уён соблюдают правила безопасности. Раньше заставить Уёна пристегнуться — было практически невыполнимой задачей. Но, возможно, он просто взрослеет. И понимает, что сохранность жизни зависит исключительно от него. (А возможно, в решении вести себя в соответствии с возрастом сыграл роль инцидент с аварией, что наиболее вероятно, потому что тогда он страшно перепугался. Если бы не ремень безопасности… Неизвестно, что было бы тогда. Да и Сан старается это не представлять, иначе сердце болеть начинает). — Да, очень. Я рассказывал ей интересные факты о животных. — мальчик действительно выглядит счастливым. У него розовые щёки. Широко открытые глаза. И даже улыбается он подобно простому ребёнку, который прекрасно провёл время со сверстниками. — О, это здорово, малыш. — Уён ласково гладит его по голове, не скрывая своей радости за мальчика, который наконец-то вышел из зоны комфорта и испытал настоящее удовольствие от общения не просто с ребёнком, а с девочкой. Это говорит о том, что его племянник рискует без труда завоёвывать сердца, если до конца поверит в себя, в свою привлекательность, исключительность и так далее. — И какие же факты ты ей поведал? — Рассказывал о тасманийском дьяволе. — Правда? И что же тебе известно о жизни этого зверька? — Самец тасманийского дьявола в брачный период имеет обыкновение врываться в жилище самки, хватать её зубами за холку и не покидать её до того момента, пока у них не произойдёт спаривание. Правда, она не поняла, что значит «спаривание», поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как включить ей отрывок из документального фильма. — Лиён мило улыбается и замирает в ожидании реакции от нянек. Но его не ожидает ничего, кроме разочарования, потому что дядя Уён почему-то смотрит в одну точку и, кажется, совсем не дышит. Сан предпочитает послушать радио и включает его чуть ли не на максимум, однако по крайней мере картонно улыбается малышу в ответ спустя минуту или две, когда репертуар Честера Беннингтона, к большому сожалению сидящих, заканчивается. И у обоих в голове только одно — если общительная Чанми вдруг решит рассказать родителям об её увлекательной беседе с Лиёном, Уёну с Саном не придётся переживать насчёт подарков друзьям не только на Рождество, но и на дни рождения. Их попросту никуда не позовут… Но Уён должен признать — племянник у него и вправду удивительный.***
Последующие дни проходят очень спокойно. Насколько это только возможно спокойно, не считая того, что Уён и Лиён объединились в шайку и совместными усилиями начали расшатывать всю идиллию внутри Сана. Он же много не просит, просто расслабиться на своём мягком диване под воодушевляющие речи ведущего передачи о спортивных соревнованиях, проводимых среди самых красивых капибар Южной Америки. Кадры завораживают своей эпичностью, особенно интересным кажется момент преодоления одной из капибар барьера. Она ловко перепрыгивает препятствие ради морковки, которую организатор всего этого мероприятия держит перед ней. Сан в восторге. И, конечно, Уён считает, что это самый лучший момент, чтобы начать свой авторский курс по выколупыванию из плинтуса самооценки Лиёна. — Ты пойми, малыш, если ты гений, это не значит, что ты будешь чувствовать себя прекрасно в обществе. — Уён разминает Лиёну плечи, будто готовит его к бою на ринге. — Он же сам тебе говорил, что у него проблемы с социализацией. — лениво проговаривает Сан с паузами между словами, потому что его любимица (самая пухленькая и маленькая капибара «Лулу» наконец-то совершает свой первый в жизни заплыв. Это так волнительно). — Он говорил, да. Однако мало того, чтобы проговорить свою проблему вслух, важно сделать на этом акцент, чтобы знать, от чего моему будущему экстраверту с манией величия нужно отталкиваться. Лиён испуганно озирается по сторонам. Он даже не догадывается о том, что его дорогой и любимый дядя начнёт показывать ему свои детские фотографии, начиная с тех, которые по-хорошему следовало бы блюрить, потому что там ему около трёх месяцев и естественно он не одет. Видимо, говоря про «отталкиваться», Уён имел ввиду именно детство в своей наиболее ранней форме. — Вот посмотри на это тело с щеками на пол лица. Я был таким страшным… — Как и все дети. — снова говорит Сан, прибавляя звук на моменте, когда ведущий озвучивает баллы, называя Лулу фавориткой судей. Сан с ним согласен. — Но ты посмотри, кто я теперь. — Уён демонстративно крутится на месте. И Лиён, может подыгрывая, а может и вправду восхищаясь, хлопает в ладоши, пока внутри Сана что-то рушится (Лулу с пьедестала судей сместил Эль Диабло, набравший большее количество баллов за скачки. Самец весит меньше неё, и, видимо, это отразилось на его резвости. Поэтому бедной Лулу скорее всего не суждено попробовать экзотических овощей и фруктов, гарантированных в качестве приза). — Дядя, а как мне стать похожим на тебя? — Достаточно показать твоим родителям мою фотографию и при достижении совершеннолетнего возраста попросить разрешения сделать пластическую операцию. Сану потом пришлось взять дело в свои руки и доходчиво, но с сердцем, которое временами начинало болеть из-за страха видеть второго Уёна, но более молодого и гениального, объяснить, что повышение самооценки не должно сводиться к пластической хирургии. Самооценка повышается за счёт появления любви к себе… Но эти двое со злодейскими ухмылками с таким усердием тёрли ладони и многозначительно друг другу улыбались, что бедному Сану не оставалось ничего другого, кроме как пообещать себе, что в восемнадцать лет на дне рождения Лиёна, он привяжет Уёна к батарее, холодильнику, но не даст ребёнку стать копией своего дяди. Даже если этот дядя на самом деле красив. Временами Сан даже наглядеться на него не может. Но это в любом случае не должно подстёгивать мальчика меняться, чтобы быть на кого-то похожим. (По крайней мере радует, что у Уёна не просто высокая самооценка, она успешно пробивает потолок и рвётся в космос).***
— Уён, я всё видел. — Да я же просто… — Положи на место. Медленно и без резких движения. — Но я чуть-чуть… Лиён сидит в тележке и с любопытством перебирает всё, чего раньше в его рационе не было. Вчера Уёну удалось заставить ребёнка попробовать чипсы с сыром, и ребёнку снесло башню. Он не просто просил ещё, а требовал утром же отправиться в магазин за ещё одной пачкой. А Уён, почувствовав, что Сан не сможет ребёнку отказать, тут же принялся пополнять тележку всем вредным и калорийным, что только есть в магазине. — Твоё «чуть-чуть» не работает, если мы говорим о шоколаде. Положи, я сказал. — Сан непоколебимо положил шоколад, ещё шоколад и палочки с шоколадной глазурью обратно на место, пока маленькая ладошка Лиёна не потянула его за рукав: — Дядя Сан, купи дяде Уёну шоколадку. Я тебя очень прошу. Сан не может противиться этим огромным глазам, губкам, что трогательно сжимаются в одну линию… Если он вдруг заплачет, Сан не выдержит и скупит весь ассортимент сладостей, представленный в магазине. Поэтому он решает, что от одной шоколадки ничего страшного не случится. Он медленно толкает тележку вперёд. А тем временем сзади Уён с писком расцеловывает малыша в щёки, и, подмигнув мальчику, вкладывает в его ладошки шоколадку с орехами. И Лиён заговорщески подмигивает ему в ответ, потому что понимает, чего от него хочет дядя и шёпотом говорит: — Я скажу дяде Сану, что хочу ещё и батончик. Потому что одной шоколадки всегда будет мало.***
Через неделю Соён позвонила своему брату и сказала, что скоро заедет за сыном. Для Уёна это было большой трагедией, потому что за это проведённое вместе время, Лиён стал для него другом. Хотя… ещё бы чуть-чуть, и они бы точно довели Сана до нервного срыва, но всё равно в доме из-за присутствия ребёнка будто поселилось счастье. Сан не признается в этом, конечно, но он сам привязался к мальчику, что даже утрами перед уходом на работу выработал в себе привычку целовать Лиёна в лоб. В этом проявлялось его участие как родителя… Несмотря на то, что он не являлся мальчику родственником, но, кажется, даже его как партнёра своего дяди Лиён принял и полюбил. Они ругались, конечно, но это происходило нечасто и большей частью по мелочам. Временами в мальчике пробивалась наружу его капризность и избалованность, но едва почувствовав, что он начинает вредить своим близким, Лиён подходил и по-взрослому извинялся. Уён гордился им и признавал, что сестра, пускай и где-то переборщила в воспитании своего сына, но смогла вложить в него осознание ответственности за свои поступки… А это дорогого стоило. В Уёне не было этого до окончания подросткового возраста. Он просто жил для себя, потому что рядом с ним не было никого, ради кого он бы мог стараться стать лучше. А Лиёна активно и всеми возможным способами поддерживает его мама. И Уён сестре очень благодарен за всё. И в первую очередь за то, что она позволила ему общаться с племянником… И это после того, как он спалил её дом. Святая женщина. Соён забрала мальчика быстро, сухо поблагодарила Уёна за оказанную помощь, так, как было принято показывать свою любовь в семье Уёна. Для них такое проявление чувств было нормальным… И только мальчик плакал навзрыд, цепляясь за руки, за штаны Уёна, будто волнующая его душу сказка вдруг неожиданно закончилась. Уён пытался выглядеть спокойным, но периодически он сам пытался поднять мальчика на руки, но крепкая хватка ладони Сана его останавливала. Это не его малыш. Это его племянник, который уедет обратно домой и вновь будет вливаться в устоявшуюся в его жизни систему. Они не могут вырвать его у матери и начать воспитывать согласно собственным представлением, какими должны быть в его возрасте дети. — Где бы ты ни был… Что бы с тобой ни случилось, знай, что здесь всегда будет твой островок, где ты можешь быть кем захочешь. — вот что Уён обещал Лиёну перед его уходом. И не важно, кем конкретно Лиён захочет быть — гениальным ворчливым мальчиком или просто ребёнком, который прячет батончик под своим матрасом для дяди и от которого Уён с Саном ничего сверхъестественного не ожидают, — они всегда будут рады видеть его у себя в гостях… Лиён на сказанное только благодарно по-взрослому улыбался, но перед тем, как вместе с мамой вернуться в холодный мир энциклопедий и кухонных весов, регулирующих количество съеденного мальчиком, произнёс самую страшную для четырех лет фразу, от которой у Соён что-то предостерегающе щёлкнуло внутри: — Спасибо, дядя, за две недели детства.