Как я рад тебя видеть

      Знаешь, люди часто могут размышлять о своих действиях, пытаясь докопаться, из-за чего что-либо да произошло. За что можно себя обвинить? За что можно обвинить других? Я никого не виню. Никого кроме себя. А больше некого. Это ведь я решил вернуться в Воронеж. С того момента единственное место, где я жил по-настоящему (подавал признаки жизни и вообще хоть что-то понимал), было Страной Чудес. Это определённо странно. Взрослый мужчина, а в голове у него «Страна Чудес». Однако я никогда не смогу забыть, как она появилась. Я читал эту книжку Савине на ночь. Ей показалось всё слишком запутанным. Соглашусь, ведь персонажи в этой книге живут своей жизнью, Алиса для них совершенно незнакомый человек. Все говорят так, как считают принятым и не желают кому-то объяснять что-то, что он должен якобы знать. Однако мне это даже нравится – очень похоже на реальность, только для взрослого человека. Ребёнок имеет право не знать многих вещей. Но она и не узнает. Даже Тео не узнает. И это была последняя книга, которую я ей читал. Ты можешь не согласиться со мной. Это правда, ты не смог бы обвинить меня. Никто из вас этого не делал, пока я лежал в больнице, ведь вы как-то умудрялись меня навестить и не раз. Но я один несу ответственность за свою семью. Не соседи, которых не было, не пожарные, которые приехали почти тогда, когда весь огонь потух. Мы сняли дом, где могли побыть одни все вместе. А остался в живых лишь я один. Меня слишком долго грызла вина. Я боялся, что уже не выкарабкаюсь из своего безумия, что забуду, кем я был, кого знал. И тут передо мной возникает Белый Кролик, который так похож на мою дочь. Вслед за ним появляешься и ты. Я сразу узнаю тебя, и вообще, как я рад тебя видеть. Ты сильно похудел, но улыбка всё такая же…

***

      Я вылечился, да. Меня выпустили из больницы. Но почему-то до сих пор меня что-то гложет. Я не могу никак забыть о пожаре, он тянет меня назад. Вдобавок я начал мучиться от одиночества. Да, мне теперь приходится присматривать за сиротами в оплату за посещение психиатра. Только, кажется, мне становится хуже: Страна Чудес снова меняется. Лучше сказать, «умирает». Психиатр, у которого ужасно нелепое имя, Бамби, остаётся непреклонным, он говорит мне отправляться в неё и просит говорить, что я вижу. Вертел своим кулоном перед лицом, почему у него нет нормального маятника? Я перед трагедией сам как-то подарил жене кулон. Нелепый, схематичный вид зеркальца, но ей очень понравилось. — Я вижу… реку. Я в лодке с… другом. Что-то изменилось. Я поначалу этому даже рад. «Другом» является никто иной как Белый Кролик. Теперь он ещё сильнее похож на Савину.

— Изменение – это хороший знак. Первое звено в цепочке забвения.

Вдруг Савина уставилась на меня и задрожала. Это не похоже на страх. — Что случилось? На что ты злишься?

— Я не злюсь. С чего Вы взяли?

— Савин? Что-то не так?

— Чёрт, откуда это она? Так не должно быть…

— Что-то не тааааак? Мооожет быыыыыть… На моих глазах она разложилась по частям, и из неё начала вытекать тьма. Река быстро смешалась с этой гадостью, повсюду плавали лица детских кукол, а их руки топили лодку и выцарапывали с меня плоть. От этих видений голова идёт кругом. Не понимаю, как можно хоть что-то забыть в таком темпе.       Я вышел из дома за лекарствами. Не то чтобы я собираюсь их покупать, но проветриться очень хочется. Я знаю, в Воронеже не самый свежий воздух. Если так посудить, он свежий только в горах и на дне океана. Но это определённо лучше, чем ничего. Окружение тоже, завидуй кому хочешь, можно поглядеть, как проститутки торгуются с клиентами, как один мент избивает человека, а второй не подпускает меня ближе и отпускает только потому что я псих; как скрипач играет Боккерини, а если хочешь, и Паганини. Навстречу я встречаю белую кошку. Очень чистая для улицы. Я её зову, а она уходит в глубь зданий, подальше от главной дороги. Кажется, следование за пушистыми созданиями в темноту начинает входить у меня в привычку. Надеюсь, не пагубную. Дальше всё идёт как в тумане: меня сковывает страх от вида чудовищ, окружающих меня, я встречаю второй раз за многие месяцы старую медсестру Прис Уитлесс, устроившую меня после психушки, она предлагает мне сходить с ней на крышу, посмотреть на голубей, и я, с риском потерять пару рублей, соглашаюсь. Я ей плачу не за её доброту. Она готова выдать меня полиции, если я не оплачу ей бутылку Джина. На крыше меня снова схватил глюк. Медсестра превращается в настроенное враждебно чудовище, и подо мной проваливается крыша.

***

      Я пролетаю сквозь механизмы часов, сквозь голоса близких и знакомых. Мои повседневные тряпки превращаются в мой любимый костюм. Да, он больше похож на платье, но я наконец-то чувствую себя собой. На фартуке старые пятна крови, но согласись, так даже лучше выглядит. Также я почувствовал кое-что ещё: на мне нет моих очков, но я всё прекрасно вижу. Попадая в Страну Чудес, я спускаюсь в Долину Слёз. Одно из самых красивых и самых знакомых мест. Я даже позволил себе выдохнуть, это стоило неприятного полёта. Ты снова встречаешь меня, ничуть не поменявшись. Конечно, я не очень доволен этим, потому что с прошлого раза ты всего лишь говорил банальные фразы из самой книги, словно специально. А если ты появился опять и сейчас, то значит, мы с тобой ещё увидимся не просто так. — Давно не виделись, Дима. — Блядь, это ты… Не пытайся напугать меня. Я и так уже на грани. — Пррревосходно. Если ты не на грани, ты только занимаешь место. — От тебя проку нет! — Ты знаешь, это не так. — Большое спасибо. Я сам себя напугаю, когда мне это будет надо. Я надеялся избежать всего этого. — Оставь надежду — новый закон правит в Стране Чудес, и он жесток. Мы все рискуем, находясь здесь. Ненадолго ты уходишь, даёшь мне привыкнуть к старым новым ощущениям лёгкости. Я давно не прыгал так высоко, кажется, что я парю в воздухе.       В следующий раз мы встречаемся на озере зелья. Того самого, на ёмкости которого написано «Выпей меня». Ты просишь окунуться с головой, что я и делаю. — Я уменьшаюсь! Я же так утону! — запаниковал я, когда почувствовал, что зелья в ногах доходило уже до пояса. — Только дурак может утонуть в луже. Зато теперь ты можешь видеть те вещи, которые были прежде малы. — Ага, — возвращаюсь обратно к своему росту, — это как увидеть лес среди пары деревьев. Недальновидность — это больше, чем вопрос перспективы. Если сравнивать наш с тобой рост, то мне хотелось бы напомнить, что я не слишком велик, хоть и не слишком мал. Поэтому, наверное, я не переживаю об этом условии особого чутья.       Впереди было другое озеро. Вода смешалась с кровью существа, уже разложившегося до костей. Бармаглот с ножом в костях. Не помню, чтобы я убил его именно так, но ты здесь не за этим. — Вострый нож, быстрый и острый, и он всегда под рукой. Рукоятка легко ложится в мою руку, словно это сам нож узнал своего хозяина. Я пробую по нему поводить пальцами, размахиваюсь и слышу, как он режет воздух тонким звоном. Всё как в стихотворении. Есть лишь один нюанс. — Я вернулся сюда не в поисках драк. — Правда? Очень жаль, ведь они тебя обязательно найдут. Ты уходишь, оставляя меня на разорителей. С ними расправляться нетрудно – они очень слабые и тупые.       А вот дальше я нахожу, что пришёл в гости к своему старому врагу. Герцог стоит у горячей плиты, сейчас у него голос слишком сильно напоминает одного шефа. — А, это опять ты, Дима? Подойди поближе. — Зачем это? Ты ведь сожрёшь меня. — Я завязал с этим после тебя. Мне не нравится вкус сумасшедших долбоёбов. Сажусь на свиную диету. Что может быть лучше бекона, согласен? Конечно ты согласен. Мне нужны только свиные рыла. Кажется, я видел парочку за домом, добудь их для меня. Вредители могут помешать тебе, так что аккуратнее там. Поперчи их хорошенько, если нападут. Ты всего лишь вкусный- то есть, удивительный долбоёб, тебе это не должно составить большого труда. — Почему бы тебе самому этим не заняться? — Я расставил приоритеты. Я не могу одновременно готовить и бегать на край света за продуктами. Всё, что я прошу — как только услышишь хрюканье, поперчи рыло. Ты будешь доволен результатом, а я уж и подавно. Забавно, как обычная перцемолка, пусть и большая, становится опасным оружием, словно это пулемёт. Герцог действительно ценит чужие старания, как и сам Ивлев, пускай другие его и боятся.       Жаль, что после встречи с ним пропадает красота Долины, всё течёт какой-то слизью и рушится на глазах, едва я ступлю. Старые заржавевшие вагоны поезда пропадают в пропасти, а у меня возникает оценочная мысль, предполагающая, что тут происходит. — Шляпник всегда ненавидел неисправные механизмы. Этот бардак — его рук дело, или его надгробие. Я прохожу мимо разрушенной станции Зазеркалья вдоль рельсов в тоннель, и, видимо, Страна Чудес сама не хочет, чтобы я пятился, заваливая вход за мной.       Так попадаю в пустошь, через которую можно попасть во владения Шляпника. Эта пустошь обставлена битой посудой, а именно чайным сервизом. И жители этой пустоши соответствуют ландшафту своей чайнутостью. Если судить по скелету в раскрытом механизме робота, которые преследовали меня в прошлый раз, то именно эти чайнутые управляли ими. А когда я вспоминаю, что видел, как этих роботов создавали, мне становится вдвойне непонятно, что это всё-таки было. Прохожу через пустошь, встаю на железную поверхность и вызываю вагонетку. Даже она похожа на чайник. Удивительно, что не на стаканчик для вина. — Владения Шляпника… Всё почти так же, как в мой прошлый визит. Ты опять появляешься со своим запугиванием. — Ты знаешь это больше всех: внешность бывает обманчива. Здесь многое изменилось. — Бамби говорит, что перемены — это конструктивно. Что по-другому — это хорошо. — Хорошо или плохо, но определённо не так, как раньше. Найди Шляпника, Дима. Он знает об этом гораздо больше чем ты. — А разве ему известно о разнице между хорошим и плохим? — наш разговор прерывают паразиты, которым, видимо, не понравился летающий чайник. — Ищешь друзей? Ты всё такой же случайно смертоносный и запутавшийся, как раньше. — Я и без тебя хорошо справляюсь. Возвращайся к себе и, если ты понадобишься, я позову. — Предсказуемая опрометчивость. Вопрос не в том, если, а в том, когда. А теперь держись и, как говорится, заткнись. — Как всегда… На самом деле я даже благодарен, что ты пытаешься меня убедить в обратном. Я действительно нуждаюсь в тебе, даже если я делаю вид, что не хочу твоего присутствия вообще.       Я переоделся в новый костюмчик. Теперь он прекрасно подходит для чаепитий кое с кем. Осталось только найти этого кое-кого. — Он одержим временем. Найди его, или у тебя самого времени не останется. Обтряхни пиджак, ты должен предстать перед ним в хорошем виде. Компанию мне теперь составляет часовая бомба. Нужная вещь, она так заманчиво скачет с ноги на ногу, привлекая врагов, рушит стены и даже весит достаточно, чтобы зажимать кнопки. А далее на меня нахлынуло воспоминание после того, как зашёл в дверь со своей фамилией на рамке. Наш дом был в огне. Случился пожар!       Я добрался до свалки, находящейся около бюро находок. Именно здесь мне удалось отыскать этого самого гения. Одна его голова валяется, туловище недалеко, а ноги с руками вообще хрен знает где. Лежит и бормочет себе что-то. — Шляпник! Помнится, я оставил тебя в плачевном состоянии, но не по частям… — Что? Что? Оо… это ты. — Что случилось? Ты потерял свою шляпу и… остальные части. — И впрямь потерял, хотя, честно говоря, я по ним почти не скучаю. Что случилось — тебе виднее гораздо лучше, ведь это твоё место. Своё я знаю. — Ты когда-нибудь был в этом месте или сохранил его? Так что тут происходит? Я присоединил его голову к туловищу и послышался ужасный рёв скрипящего металла. — Вот, что происходит вокруг меня, вверху и внизу. Лезет в уши, бьёт по глазам, проникает и в ноздри, и в глотку, и бурлит в кишках… — Помнится, мы все любили находиться в поезде, хоть он и утомляет не хуже других транспортов. — Этот тебе вообще не понравится. Не похоже на то, как когда Черепаха Квази руководил Зазеркальной Линией. Железная дорога того и гляди развалится. Вонь стоит невыносимая. Слепящий свет, адский шум. А ещё… — Всё, хватит. Я понял — тебя беспокоит поезд. Механизмы подбирают его наверх, чтобы быть готовыми собрать его обратно. — Мир перевернулся с ног на голову, Дима. Обитатели управляют психушкой, нет, спасибо. Но хуже всего, что я остался без чая… — Прискорбно. Если я помогу тебе, поможешь ли ты мне? — Поклялся бы сердцем, если б оно у меня было. Найди мои конечности и брось их в мусоропровод. Машины позаботятся об остальном. Давай же, иди. Ты хороший человек. Выйди лучше через Циферблат. Как бы мне ни хотелось оставить его там, я чувствовал, что он точно поможет мне найти ответы. Не знаю, что мне давало это чувство. Может, потому что он похож на Арсения? Ты удивишься: как же так, ведь Шляпник и Арсений абсолютно разные? Я тоже этому удивляюсь. Но чем больше думаешь об этом, тем больше находится совпадений и наоборот. Я злюсь на Шляпника за его прошлое, и мне очень не хочется оскорблять Арса. Но чёрт, как же они похожи... — Говорят, у котов девять жизней. Надеюсь, у тебя тоже. Его бывшие «друзья», которых он изуродовал и измучил экспериментами, ополчились против него. Предали, свергли, развалили и пришли к власти. Мышь, управляя сплавочным цехом, установила закон о хороших и плохих работниках, где присутствует доля правды в реальном мире. Заяц давил на своих рабов — птиц Додо — в моральном смысле, заставляя крутить колёса быстрее и быстрее, лишь бы раздавить меня физически. Прекрасный дует. Никто никого не лучше. Хорошо, мне не пришлось искать ещё и шляпу. Она уже была у машин. Что ж, Шляпник собран, я помог ему. — Я закончил свою работу, теперь ты цел. Так, что насчёт этого поезда? — Я чувствую себя новым человеком, или что там я есть! Как новенькая пружина; как шестерёнка без ржавчины; как непотускневший кусок металла, отражающийся в глазах! — Скажи мне, Шляпник, я страдаю. И виной тому все эти перемены. Или они — лишь отражение? Или следствие? Что здесь творится? Что за новые правила? — Закон — это просто... Просто, как шёпот в дали... Дали, где дом чудесный… Чудесный тот, кто… кто знает, как соотнести правила… с правителем… Жестокие правила… В этот момент я понял их схожесть. Оба говорят какую-то херню, а ты сам разбирайся, как её понимать. — Идиот. Надо было оставить тебя по кускам. Идём. По крайней мере, ты поможешь мне разобраться, в чём же тут дело. Шляпник схватил меня и выпрыгнул из свалки прямо в Циферблат. Там, наверху, он уже сам знал, куда идти. Он лишь посадил меня на свою спину и побежал.       Двери плотно закрыты, но Шляпник обещает открыть их сию же секунду. Только этих секунд слишком много, мне пришлось перерезать парочку голов разорителям, которые не на шутку разошлись, собравшись в более массивную фигуру. Спасибо и на том, что мне не пришлось самому эти двери открывать. Я мог бы это сказать, но прикусил язык, поняв, что в следующем же проходе надо лезть сквозь стену, дабы повернуть рычаг. Всё вокруг затряслось в огромном шуме. — Похоже на землетрясение. Откуда оно? — А я по-твоему знаю? Не делай, пожалуйста, поспешных выводов. Мы добрались до стройки. Проложены рельсы, по ним начал идти поезд, который похож на какой-то ходячий дворец. Его вагон покрыт пламенем, не планирующим тушиться. — Что ж, мы нашли причину землетрясения. Но виновны ли те двое? Чем они занимались? — Шляпник и Дима, вы глупцы, вам никогда не остановить нас! Поезд ушёл, вы опоздали! — Дерзость, высокомерие, отвратительные манеры за столом! Они — разрушители Страны Чудес! Осквернили, раздели, разграбили… Восхитительно… — Они правда создали Адский Поезд, чтобы разрушить Страну Чудес? В моей голове не укладывалось: зачем им это делать? Я понимаю, Шляпник делал непростительные вещи с ними, но в чём виновата вся страна? Может, Грифон был прав до сих пор? Они лишь глупцы и ничего не понимают. — Какая разница? Они заслуживают смерти! — Шляпник делает из себя героя-судью, размахивает руками, но явно не против того, что они натворили. Его подхватывают крюком и уносят из виду. Как легко они от него избавились! Я остался наедине с ними. Построили большого робота с управлением на двоих, но только что-то он больше похож на рухлядь. Скрипит, тормозит и искрится в креплениях. Долго париться мне с этим не пришлось. Я вообще даже ничего не делал — на них упал тяжёлый чайник и всё сломал. Этих двоих выбросило, и, походу, насмерть. Следом приземлился и Шляпник во всём своём графском величии. Наверно смерть «друзей» окончательно сшибла остатки его здравомыслия. В отчаянии он пытался напоить их чаем, игнорировал все мои попытки докричаться. Конечно, нет времени на мои проблемы, на то, что его владения рушатся. — Ищи помощи у того, кто помогает другим помочь себе. Если такой вообще есть. Наконец, его тоже заваливает. Я проделал весь этот путь, потратил столько времени впустую. Он никак не помог мне, хотя ты сам говорил мне искать его. Я тону в чае, понимая, что даже всплыть не смогу. Я злюсь на тебя. Зачем ты мне сказал, что он поможет?.. Или я сам заставил тебя сказать это? Я ведь сам прекрасно знаю, что Арсений умён. Только я забыл, что ещё и непредсказуем.

***

      Я говорил, что не умею плавать? Моё тело умудрилось всплыть на поверхность реки, и меня выловили. С моим телосложением, с моей внешностью, с моими очками… Меня даже надумали снять в Развратной Русалке, ведь правильно, что ещё делать рыбакам с таким уловом? Ну уж нет. Я отталкиваю их и выхожу с пирса, протирая на ходу очки. Чёртов Воронеж… Как же тут пахнет рыбой и… потными телами развлекающихся людей в бордели. Ещё тут холодно. Рыба тут в огромной куче льда, а я мокрый весь. На стене я смотрю на большой рекламный постер, на котором красовался Паша вместе с Харламовым. Ох уж этот дуэт, я словно забыл, что жизнь остановилась у меня одного, а повсюду она лишь кипит дальше. Знаешь, пока мы все снимались в импровизации, я заметил что-то между тобой и Волей. Это не как с тобой и Арсением, пускай мы все вас доставали этим. Ты немного подражаешь Паше, а он смотрит на тебя, словно гордится своим сынком. Но мне он не шибко нравится. Не знаю, может, это от влияния общества, может, из личных убеждений, может, ревность. В конце концов, ты ведь помнишь, как он вёл себя с нами? Он будто чувствовал власть — создавал такие условия, что мы едва живыми выходили со сцены. Наслаждается нашей болью и только в конце жалится и заканчивает шоу. В чём вообще смысл возвращаться к сознанию, когда я только очнулся и просто пытался защитить общую семейную знакомую Нину (с рабочим псевдонимом «Ненни»), подрабатывающую проституцией, не поделившую денег и чувств с нахалом «Джеком Сплеттером»? Этот мерзавец резанул человека у чёрного входа, устраивал драки на улице, теперь он решил поджечь бордель и оглушить меня. Согласись, недолго это было.

***

      Я немного скучаю по старым игрушкам. Какими они разнообразными были… Особенно скучаю по чёртику, костям и часикам. Мушкетон полезен был только в конце, а от Бармаглотова Жезла я сам больше дох. Я так понимаю, мне решили подарить новую игрушку. Красиво у статуй коней ждёт хозяина Коняшка. Игрушка, чтобы делать вид, что ты на коне. Бьёт, как огромный молот. Так я быстрее доберусь до Черепахи. По пути к кораблю в бутылке я нахожу огромную ракушку с проходом внутрь. Ты говорил мне оставаться любопытным, вот я и иду туда, куда приглашают войти.       Место, в котором я оказываюсь, очень похоже на ту самую Долину Слёз. Среди парящих вокруг предметов я узнаю свои игральные кости и звёздочки. Встречает меня Пушной, что странно, ведь я с ним не то чтобы и встречался в жизни. — Добро пожаловать, Дима. Вот кое-что, что поможет сохранить твой череп в целости. И тут он задаёт вопрос, который я уже когда-то слышал. — Что общего между Червонной Королевой и тайфуном? В последний раз, когда я ответил на этот вопрос, мне сказали, что ответ не верен, но хорош. И всё же тут можно ответить как угодно, ведь это почти то же самое, что и разница между вороном и письменным столом. — Они могут быть похожи чем угодно, даже своей разрушительностью. Но в отличие от Королевы тайфун не живой, он не ведает, что творит, и его ничего не предвещает. — …Верно, — и Саша исчезает. Я не ожидал, что так оно и будет, но не мне судить, не у меня карточки с ответами. На его месте появляется бутылочка с краской. Сразу после этого я возвращаюсь обратно в Затундрение.       Я добрался до корабля как раз к тому моменту, когда нежеланные гости начали бить бутылку с целью добраться до еды. — Шёл бы ты на палубу, Дим. Мы всё равно обречены, — окликнул меня Квази. — Что? Нет никакой надежды? — О, это бесконечное чувство надежды… Но не для нас. А теперь давай сюда. Чёртовы звери… Им нужен мой корабль… — Я думаю, ты им больше по вкусу. — Ни за что. Мы почти родня. — Ты с родни супу, адмирал. — Идея! Мы сматываемся из этого хаоса и плывём на шоу Плотника! Это лучше, чем балаган! Плотник говорит: то, что мы не воспринимаем всерьёз, не может нас ранить. — Или мы сейчас погрузимся, или акулы нами пообедают, — напоминаю я, чувствуя, что монологи нас погубят. Тем не менее бутылка раскалывается, и корабль идёт по течению. Мне остаётся только крепко держаться, потому что в отличие от Черепахи меня ничего не спасёт однозначно. Особенно когда мы идём к водопаду. Но, видимо, так и надо, потому что мы не утонули. Мы поплыли дальше на погружение, отстреливаясь пушками от всех врагов и мин. Судьба недолго игралась с нами, очень скоро им удалось повредить судно, и мы разбились.       Всё тело болит. Я встаю и вижу на себе рыбью чешую, точнее, я просто похож на рифовую акулу. — Мы погрузились слишком быстро, — жалуюсь я рыдающему Квази. — Мой корабль уничтожен. И я тоже. — Капитан последний покидает корабль… — я это подмечаю лишь потому что он сидел до сих пор на судне, пускай и переломанном. — Никогда бы не подумал, что ты моряк. Насколько я помню, ты был начальником станции Зазеркальной Линии. Угрюмый, поникший, как Валерий Равдин, он начал объяснять свою позицию. — Уволен с железной дороги без вариантов. Кретины, сказали, что я «многословный». Никогда не брал выходных, лоялен как бульдог. «Выбери другую сферу!» — было бы из чего выбирать. Всё! Хватит! Ухожу с железки! Кровавое бедствие. Теперь я капитан без корабля. Старая дорога мертва, а эта новая штука — чудовище! То, что мне неизвестно, не может ранить меня… Ничего не говори, но можешь кивать или подмигивать. Сменим тему. Мы избегаем говорить о вещах, чьё имя нельзя произносить. — Неплохо было бы услышать о «Поезде» что-нибудь полезное. Для разнообразия. — Ты не уважаешь страждущих. Умничать и задавать вопросы будешь Гусенице. — Мне очень жаль, правда. Пожалуйста, расскажи хоть что-нибудь о поезде. — Я лишь скажу, что нам повезло избежать скверны и находимся здесь. — Но я не могу этого избегать всё время. Я должен разобраться с этим. Так я спасу и себя и… Страну Чудес. — Чушь… Ты бредишь. Развлечения правят балом! Шоу должно продолжаться, и так далее… Кстати говоря о шоу. — Мы не говорили. — Не бери в голову. Вот билет на шоу Плотника. Он протягивает мне бумажку, на которой написано «TOTEHTAHZ». Насколько я слышал, на немецком это значит «Танец Смерти». Позитивно, но ведь не зря оно написано на другом языке, чтобы было заманчиво. Это ведь Обманчивые Глубины. Пока я шёл сквозь дверь, я задумался. Меня не было дома, я задержался допоздна. Савина любит дожидаться меня, и наверняка сидела внизу у камина. Я предупреждал детей не оставлять костёр без присмотра и убеждаться, что ни одно из полен даже не тлеет. Может, она не усмотрела? — Что скрывается под маской вежливости? Держу пари, что нечто злое. У Днища Бочки ты возвращаешься. Я бы возмутился, что ты очень долго не появлялся, но я ведь сам убедил тебя не появляться. Я даже в какой-то степени пожалел о грубости. А потом опять вспомнил о твоих дурацких наставлениях идти к Шляпнику. Теперь посоветуешь сидеть на шоу? Теперь ты подтверждаешь мои мысли о многих знаменитостях.       Вообще городок милый. Рыбы снимают шляпы, улыбаются, даже молчат. Не слышно никаких разговоров, словно разговаривать не о чем. Под сваями я опять наблюдаю ракушку. Думая, что там Саша, я смело захожу туда. Обманутый я попадаю на арену, за которой наблюдают Шляпник и Кролик. После минутного выживания я слышу голос своей дочери. — Папа, поторопись! Ты опоздаешь на поезд! — и протягивает опять мне банку. Я думал, что больше её не увижу…       В театре «Жуткий Переулок» на сцене лежит и дремлет огромный морж. Вокруг всё обставлено стремянками и оборудованиями для стройки. Из-за кулис выходит сам Плотник. — Ах, Дима! Рад снова тебя видеть. Твоё прибытие наполняет счастьем саму реальность. — Серьёзно? Я… даже не знал… — я упал в ступор. Это Паша? Это вылитый Павел Воля. Худощавый до рёбер, горбатый нос. — Неважно. Моё шоу созрело и готово выстрелить!.. Не хватает только твоей исцеляющей быстропомощи. — У меня нет на это опыта… мне нужно восстановить мой… — Мы поможем друг другу. У меня есть отвёртка, или молоток, если тебя больше заинтересует… — Какой-то поезд терроризирует Страну Чудес. Мне нужна помощь, чтобы остановить или уничтожить его. — Весьма огорчительно, без сомнения. Мы безусловно направим все усилия против этого чудовища. А теперь давай вернёмся к более важным вещам. Из-за логистической путаницы нужно собрать необходимый реквизит для шоу. Большой сюжет требует усилий. Наш сценарист работает сразу над несколькими концовками. Затем нужно будет сочинить какофонию для шоу. И, наконец, собрать звёзд. Артистов вкусных, ох нет… Со вкусом. А теперь иди, сущность спешки существенна. — Едва ли у тебя вообще готово представление. И почему я вообще должен кому-то помогать? После Шляпника мне уже кажется, что я так всё равно не приближусь к ответам. У выхода ты мне намекаешь на предстоящую драку. — Ты достаточно крепок, чтобы надрать кое-кому за… Показать кое-кому, где раки зимуют. Ты неловко отсмеиваешься, словно прямолинейность в тебе не живёт. Драться с крабами, которых нужно на спину свалить, чтобы хоть как-то задеть, как мне этого не хватало…       Непризнанные гении ищут утешения в пагубных привычках. Запивают алкоголем и забивают вообще на всё. Даже гигиена не важна. Капризный, неудавшийся в карьере осьминог требует поиграть с ним в прятки. Ты советуешь искать его по чернилам. — Постоянное сокрытие своих истинных красок его изрядно подточило, но он не может спрятать свои следы. Работа писателя хороша для осьминога: у него всегда есть чернила. Так следуй же им. Хорошо, что этого было достаточно. И сценарий не надо никуда нести. Мне он, как и всем нам шестерым, он никогда не нужен был.       У рыбной дивы не играли инструменты. Слизь разорителей залезла во все щели и похватала все механизмы. Сама рыба оправдалась своим противным голосом, который она пытается беречь. У всех здесь оправдание к бездействию. Прямо как в психушке… Возобновив действие инструментов, я услышал у рыбы другую проблему. — Что-то не так. Я не могу найти для нот правильный ритм. — Ты просто запутался. Я могу помочь подхватить его. Это правда несложно, ведь я музыкант. — Благодарная публика оценит твои усилия. — Два готовы, осталось одно. Устрицы — предполагаемые звёзды шоу, если сможешь их разбудить, — ты ждёшь меня у прохода в спальню устриц.       Как же тут грязно. Вода очень мутная. Прям как духота дома утром, если ложишься спать с запертыми дверьми и окнами. Хорошо, они не принцессы, не просыпаются только после поцелуя. Они отлично просыпаются после хорошей драки с крабами. Одна из них попросила помочь восстановить плакат. Она боялась, что Плотник все её кости переломает без него. — Правильный порядок вещей для меня всегда был загадкой. А для тебя? Мне интересно больше, как именно они разорвали этот плакат.       Едва я думал, что закончил с этим дерьмом, Плотник и Морж разрушили мост передо мной. А если бы я стоял на нём? — Мой бог, вы не импресарио, вы убийца! Тайный лидер преступной организации! — Этот мир не чёрно-белый, Дим. — Я выполнил свою работу. — Ты выполнил несколько заданий и замарал руки. Большое дело. Шоу отвлечёт толпу. Будет жалко, если пропустишь, но тебе нужно разобраться с теми моряками. Тебе пора. — Пора? Пора? — внезапно заговорил Морж. — Пора пришла болтать о кораблях, и об овощах, и знатности, и крылатых свиньях, и тому подобном… — Хватит, Морж! Если ты начнёшь опять ныть, что на пляже много песка, я съем твой жир на завтрак! Ругаются, прям как Воля и Харламов… — Плотник! Имей совесть, ты обещал! — У меня не было выбора. Мир не собирается выполнять все твои хотелки. Я думал, ты уже знал это.       И вот они уплыли, оставив меня на кладбище. — Друг или враг? — из могилы выплыл утонувший моряк. — Прошу тебя, Дима, помоги мне осуществить мой замысел. Мне нужны мои люди. Они могут показаться враждебными, но их истинные сущности заперты внутри. Освободи их. — Они точно этого хотят? — Они не осознают, что делают. То, что относится к живым, часто касается и мёртвых. Дима Масленников, верящий и пытающийся всем доказать, что призраки существуют, решил сам им стать.       Я не думал, что окажусь настолько глубоко. Даже такой рыбе, в которую я наряжен, здесь не место, если это не ультраабиссаль. Вокруг темно, даже страшно падать, и только светящийся конёк помогает увидеть, куда идти, чтобы добраться до сундука со спрятавшейся там «благодарной» душой. Но всё равно я слышу: — Спасибо, что освободил меня. Я об этом не мечтал. — Спасибо, воссоединил меня с моим кораблём. — Вот так, парень. Он вернулся на корабль для меня. Вся команда ждала меня. — Премного благодарен, — поблагодарил Моряк. — Будь так же добр к себе, как и к нам. Ребята! Подымай якорь и ложись на дрейф! Здесь славный фарватер! Призраки растворились в воде и открыли мне проход, с другой стороны. Так я прошёл обратно в город, а там уже в театр. Перед тем как пробраться в него, я нашёл под ним кое-чей тайник. Повсюду трупы рыб, в некоторых торчат пилы, некоторые воткнуты в штыри, некоторые пооткусаны только в некоторых местах. Словно изверг не волновался о расточительстве, или искал кусочек повкуснее. Ты стоишь подальше от всего этого. — Каждая картина рассказывает историю. Иногда нам не нравится финал. Иногда мы его просто не понимаем.       В проходе я заметил выжидающих осьминога и рыбу-музыканта. Ни эти двое, ни актрисы не были ни на кого похожи. В своей жизни я знаю многих сценаристов, музыкантов и артистов. Я подоспел к самому началу. Паша принарядился. Ну, как нарядился… Надел плащ поверх рабочего костюма и нацепил маску. — Леди энд джентльмены! Добро пожаловать на шооооооооооооооу! — протянул он приветственную ноту. Вышли устрицы на канкан под сочинённую музыку. Паша присел рядом со мной. — Довольно странное шоу, — пробубнил я, не понимая, какой к этому должен быть сценарий. Долго мне думать не пришлось. Морж сделал сальто-мортале и приземлился прямо на главную актрису. — Вот так, довольно, в самый раз.       Неплохо для начала.       Вот представление для вас,       Которого вы ждали.       В неё показать вам соизволю       Свою частичку чёрной воли.       Меж мечом и короной здесь разницы нет,       Пускайтесь в пляс смелее.       Трудяги, юристы и весь белый свет,       Хоть прыжком поддержите веселье.       Смертей случайных жизнь полна,       В уймы горя и стыда.       Кого-то тешит слово «случай»,       Другие ищут виноватых.       От пожара, чумы иль недуга,       Утонули, убиты,       С лестницы сбиты —       Всё происходит внезапно, и никому нет дела       До того, где лежит тело.       Повторяйте же за мной,       Мой танец простой.       Пусть семьи гибнут, а близкие плачут дома.       Здесь не будет никакого рандома.       Поддержите веселье!       Время трапезы! Смерть —       Великий уравнитель!       У всех есть право       Попасть к поглотителю. Не удивлюсь, если это и было по сценарию. Поедать устриц на глазах у зрителей, кто тоже являются закусками для моржа. В панике и ужасе они все побежали прочь из театра. — В очередь, животные! — спохватился Плотник. — Не толкайтесь! Вас всех обслужат, так сказать. Смотреть на этот балаган просто невыносимо. В любой момент все могут оказаться в смертельной опасности, а они лишь сами убивают невинных жителей, находя в этом пользу для себя. Я не хочу умолять никого, я готов обвинить Плотника! — Проклятые! Пируете, пока Страна Чудес рушится! Плотник передал всё своё внимание на меня. — Я не тот враг, которого ты ищешь, Дима! Я пытался спрятать эту часть Страны Чудес от чудовища! У нас никогда и не существовало покоя. Мы все должны играть лишь отведённые нам роли. Кто ты — пешка или ферзь? Идиот или косишь под дурака? Как бы то ни было, задумайся: тебя водят за нос, Дима! И тогда спроси, кто? Послышался гул Адского Поезда. Он направлялся на таран в театр, закрывая выход для всех. — О нет! Кто пустил этот поезд!? Откуда он взялся!? — Он прибыл сразу после тебя! И он намного страшнее, чем ты мог когда-либо себе представить! Конец всем грёзам! Гусеница может знать! Последнее, что я вижу, слушая его тараторенный монолог, Плотник схватил меня за ворот и вытянул подальше от себя, так как в его сторону шёл поезд, но теперь не в мою.

***

      Я очнулся в машине. Не скорой помощи, слава Богу. Голова трещит, во рту лежит жгучий кусок железа. Рядом я вижу ту самую Нину, которую защищал. — Чего он хотел от тебя? — Того же, что и остальные. Денег, которых ему не заработать. Зачем ты полез к нему? Он мог тебя убить. Удар прошёлся почти у моего виска. Чуть ближе, и мы бы с тобой увиделись уже на том свете, где сейчас моя семья. — У меня в голове неразбериха, а видения не оставляют в покое. Я должен знать- — О пожаре. Как всегда. Ты должен смотреть вперёд. Я не одна тебе этого желаю. По крайней мере он не несёт ту чушь из психушки: «Моё прошлое умерло», «Я погубил их», «Я должен был их спасти». Разум был в смятении. Адвокат думал, что знакомые лица приведут его в чувства, но единственный эффект был, когда один придурок пронёс в его палату кота, хотя санитары не давали на это разрешения. Через год он потерял интерес к его наследству, однако продолжал задавать свои причудливые вопросы. «Тяжёлая доза безумия», — сказала бы я, но честность никогда не была лучшей политикой. Если Дима не был в коме, то открывал рот, вращал глазами, как вертушками, пускал слюни, иногда визжал, но ни разу не удалось добиться от него чего-то разумного, и как тихий человек держал свои секреты при себе. Мы приехали к улице, где готовились к фестивалю. Развешаны бумажные фонари, обустроены киоски на восточных языках… Это меня не волновало. Больше беспокоила сцена, где взрослые люди стояли слишком близко к детям. Сиротам, как я помню по их одеянию. — Карманники и бездельники. Лезут, как тараканы. А эти бедняжки — лишь еда для извращенцев. Словно невинные муравьишки, обманутые осой, словно беспомощная добыча для паука… — досадливо промолвила прошмандовка. — Ты была в моей палате? Что ты- — Ты помнишь это? Твой адвокат заплатил мне. Знаешь, одинокая женщина иногда делает то, чего никогда не хотела бы делать… — Медсестра Уитлесс говорила, что у вас настали трудные времена. — Я не пью, в отличие от неё. И никого не обижаю, что бы ты обо мне ни думал, жизнь проститутки не так плоха. — Не считая сутенёров? Она также сказала, что ты знаешь о следствии, что тебя даже на опрос звали. Прошу, расскажи мне. — Ничем не могу помочь. Послушай, Дима, я не могу дать тебе того, чего у меня нет. Адвокат вот твой написал протокол расследования, я отведу тебя к нему. — Хорошо, только от него толку нет. — А то я не знаю… Я вышел из машины, и куртизанка вернулась к работе, беседуя с коллегами.       У моего бывшего адвоката частный дом, поэтому к нему зайти не было проблемой. Он быстро пустил меня. Весь интерьер внутри обставлен восточными декорациями и украшениями. Сам он наверху сидел за письменным столом в пижаме. На столе я увидел знакомую игрушку кролика. Любимая игрушка Савины. — У Вас то, что не принадлежит Вам никак, — резанул я с плеча. — Ты забыл о манерах. Ну, что ещё? Ты сам оставил его в клинике, мы уже говорили об этом. В гневе, как обычно, источая сарказм и обличающий вздор. Я «украл» его кролика. Что за смешной предлог. Он здесь из-за огня. Это всё, о чём он хочет говорить. Согласно моему отчёту его семья погибла из-за несчастного случая. Он не хотел принимать этого, говорил и говорил что-то о воспоминаниях об «убийстве» и о том, что хочет знать правду. А предполагаемая правда такова: огонь разгорелся в гостиной оттого, что его дочь оставила костёр в камине непотушенным. Пламя заперло в ловушке его жену и сына наверху. Мать даже не открыла дверь, дети разлучились пламенем. Как любящий отец, он пытался спасти свою дочь, но, выпрыгнув из окна по причине упавшей балки, разбил ребёнку голову. Виновность ребёнка он всячески отрицает: «Не может быть, в этом нет смысла!» и так далее. Согласен. С самого начала я подозревал Дмитрия в поджоге. У него была одержимость огнём. Я как-то поймал себя на мысли, что, возможно, он сыграл роль в причинах этой трагедии. Я открыл глаза и увидел, что стою на коленях, словно какое-то животное. В потрескавшихся очках я вижу темноту, хотя должен был быть свет. — Я ему голову оторвал? Я… не хотел… Я оглянулся вокруг. Ничего здесь нет. Дом заброшен, ведь его хозяин давно уехал, даже не продав его. — Ещё не хватает, чтобы остатки мозга взорвались! Нормально ли, желать галлюцинации получше? Наверное, мне суждено умереть прямо здесь… Всё, что только можно было унести, пропало. Не осталось ничего, кроме пыли, пятен и запаха табака. Ни следа от отчёта или кролика. Будь он проклят… Медленно побрёл я к выходу. Основная дверь заколочена, пришлось идти через чёрный ход. На улице падает ниоткуда взявшийся снег. Отлично подходит к моему настроению.       Неужели я начал настолько сильно путаться в реальности? С какого момента всё было нереально? И опять, я столько времени потерял, так и не продвинувшись ни к чему… Но всё-таки Плотник, наверно, единственный, кто сказал что-то дельное. В последний момент я словно плюнул на это шоу, когда он прикрыл меня собой. Может, ты и прав, не обижаясь на Пашу? По дороге начали прорастать огромные грибы, на асфальте течёт горящая слизь. Опять от Воронежа остались только некие девятиэтажки. Всё парит в воздухе, расколовшись по кусочкам. В небе летит Адский Поезд. — Проклятая скверна! Она отравляет Страну Чудес! — Ищешь убежища от злого мира? Возможно, это только кажется, что всё идёт к чертям. — Я совсем не глупый для дурости. А тебе незачем лгать. Будь добр, придумай что-нибудь поубедительней! — Необузданное бедствие — твоя работа. И будет ещё хуже. Твой поезд едет по адскому расписанию. Двигай! Времени нет — перемены уже начались. — Этот Адский Поезд наводит на меня ужас, Кот. Тебе нужно искать другую работу. У нас правда нет надежды? — Даже меньше… Если страх парализует тебя, мы пропали.       Значит, мне нужно успокоиться? За тобой стоит огромный кальян, а я не против немного покурить. Эта Долина Смерти устрашает. Жаль, придётся за него немного побороться. Вроде кажется, с помощью лошадки-молота можно пробивать блоки, но всё же лучше избавить врага от его блоков вообще. Я беру в руки зонтик. Я вдыхаю этот манящий дым, открывается путь дальше. Со мной начинает разговаривать Гусеница. — Любое приключение начинается с одного шага. — Один шаг с воронежского моста, и моё приключение окончено. — Не лучшая надпись на надгробия, да? Я думал, ты будешь отважнее. … Нет. Нет. Нет. Я не верю. Почему от Гусеницы я слышу именно этот голос? Это не может быть он! Почему именно он — Гусеница!? — Эта туманная дорожка только кажется хрупкой и нереальной, как твои мысли. Она выдержит, поверь мне. И я верю. Я иду по тропинке, держащейся только на пару. Она ведёт меня к столу, парящему по спирали. По середине стоит чайник. Только он не для того создан, чтобы лить чай. Это целый гранатомёт. «Бомбы взрываются, расплёскивая кипящую жидкость. Чем дольше греешь, тем больше радиус поражения», — так было написано в инструкции от Шляпника. В этот момент из земли вылез громадный разоритель, что ускользнул от меня в прошлый раз. Ну теперь-то ему не убежать от чаепития. — Я опустошён, — жалуюсь я Серёже. — Посмотри, во что превратилась Долина! — Со временем всё меняется. Часто, не в лучшую сторону. — Взгляд, вонь, зловещее звучание. Что ты представил, Дим? — вы двое говорите поочерёдно. Представил я громадную херню, которую неплохо бы уничтожить, ведь здесь, в бывшей Долине Слёз, ничего больше не осталось кроме херни. — Дело не в тебе, Дима! Посмотри на разрушения вокруг себя! Узри причину, а затем присоединяйся ко мне. Я вижу впереди зелёненький островок. Оазис посреди смерти. На чистой воде стоит маленькая гора с замком на самой вершине, из которого идёт табачный дым. — Тебе известно, что курение замедляет рост? — Что тогда случилось с тобой, если мы оба знаем двухметрового куряку? Я сразу вспомнил тебя, лучшего компаньона на перекуре. — Не сравнивай чужие положения. Пусть дым окутает тебя. Вокруг меня образовался дым, и я очень быстро начал уменьшаться, пока этот муравейник не стал самой настоящей горой.

***

      Эта гора олицетворяет Таинственный Восток. Иронично, что мы оба родом не из Востока. Армянин и грек. Я одет в самый настоящий хитон и укутан поверх него плащом. И подумать только, что вокруг происходит хаос, а здесь такая тишина… Небо пасмурное, воздух чистый. В деревне муравьишек из оригами горят их домики, лежат избитые тела, сами они прячутся и молятся, пока их не настигнут осы-самураи. Поклоняются они много-кому, даже Гусенице. А им больше не остаётся ничего кроме этого. Они просят меня поговорить со старейшиной, он поможет мне подняться к убежищу Гусеницы. Думаю, что придётся идти на вершину, раз вершина не идёт ко мне. А в ответ на помощь я помогу им открыть проходы, избавившись от этих ос. Эти муравьишки, как дети-сиротки в Воронеже, не могут ничего поделать с поборниками, но верят в то, что Гусеница их защитит.       Я прохожу в священное место, это обычная картина, в которой я не могу чувствовать себя объёмным… — Взгляни на эту картину семейной гармонии и порядка. В этих плодородных землях правили старание, терпимость и взаимопомощь. Семьи процветали. Счастливые дети и дорогие друзья… благодарные за своё благополучие, многие поколения они жили в безопасности, активности и свободе. Но внезапное нападение чужаков сломило их хрупкие тела и уничтожило их благородные души, — начинается его монолог. — Только глупцы верят, что страдание — это наказание для необыкновенных. Ты сидишь у края платформы, всё висит в воздухе, когда я вышел. В скалах лежит гжелевая керамика. Из целых кувшинов текут водопады. В статуях рыб торчат цепи. В некоторых местах есть даже статуи гейш. Их плечи открыты, колени смотрят в сторону. Если эти летающие проходы загорятся, они упадут вниз или останутся там, где были? Эта внезапная мысль возникла при виде очередной двери. Я увидел пожар и забежал в дом, потому что не видел никого на улице. Наверху Савина беспрерывно стучала в дверь, зовя маму. Катя молчала, но Тео плакал за дверью. Я безуспешно пытался выбить дверь, но она открывалась с нашей стороны и удерживалась рамой изнутри. Савина что-то кричала про материнские крики и непонятные звуки. Тео начал стихать, а у меня мысль лишь о том, чтобы спасти хоть кого-то. Я и Савина собирались выбежать из дома, но спуск вниз уже пропал — балка упала и загородила путь. Выбора не было. Я схватил на руки Савину и выпрыгнул из окна.       Я на полпути. На лестнице в храм лежат избитые муравьи, осы добивали последних. Как забавно смотреть на эти «устрашающие» маски, как они раскалываются, и ты видишь совершенно обычное, жалкое на вид насекомое. Как эти выпендрёжники защищаются, блокируют бои на мечах, но беспомощны против молота. — Это ужасно… О, Великая Гусеница, почему ты покинула нас?.. Дверь запечатана. Мы откроем её, только сыграв правильную мелодию на колокольчиках. — Сомнительная честь, я полагаю. Напоминает мелодию «Ты мигаешь, филин мой, я не знаю, что с тобой». Можно пройти через следующее священное место, если я помогу муравьям избавиться от слизи, запершей их. У меня как раз есть подходящие инструменты.       Ещё выше всё стоит на веерах. Они даже летают, словно птицы, возможно из-за сильного ветра здесь. — О могущественный Чешуекрылый, о спящий в горе, Многоногий повелитель озёр и гор, божественный благодетель, защитник лягушки и дерева, взгляни на своих муравьёв. Муравьи проговаривают мантру молитв Гусенице, Старейшина стоит на сцене впереди делая то же самое, лишь ещё подбадривая других продолжать. Тебе не страшно встать перед ним, они тебя не замечают. — Благодарные, как это обычно заведено, щедро отплачивают своему благодетелю. Для некоторых свобода значит столь много, что они готовы отдать за неё жизнь. Потому наши предки когда-то закончили войну. Отдать жизнь ради свободы других… Мне кажется, или мы с Катей видели, что из окна нашей спальни можно вылезти, если дверь заперта? Почему она не спустилась тогда? Мне немного больно в груди, когда я вспомнил крики своих детей. Как я виноват перед Тео, что оставил его, как виноват перед Савиной, что разбил её… Я не хочу чувствовать это. Надеюсь, что, будучи плоским, мне станет легче. — Воины безо всякой причины расправлялись с мирными жертвами, ненавидя их за то, что те отличались от них. Захватчики осквернили их яркий мир. Бедняги не могли понять этой бессмысленной жестокости. Но они держались, пытались задобрить своих угнетателей и восстановить прошлое. Чужаки нападали через определённые интервалы, вместо того, чтобы убить их всех сразу. Выжившие жили в постоянном страхе. Есть ли участь хуже?       Я задумался о тех сиротах, за которыми присматриваю. Я знаю участь каждого из них, все хотят что-то забыть. Будучи слабыми и беспомощными, растущими под чьим-то воспитанием, все идущие по одному пути: не сопротивляться и позволять взрослым решать, какую жажду утолить с помощью крови маленького сердца… О них ли мне говорит Гусеница? — Мало того, что они оскорбляют и убивают нас. Они позволяют своему выводку питаться нашими разлагающимися трупами! — кричат муравьи в клетках. И правда, как они похожи на тех детей… — Ты, там. Подойди. Я могу рассказать «Красную Шапочку» задом наперёд. Я знаю таблицу умножения до одиннадцати! Я… У меня есть интеллект, — позвал меня висящий отдельно ото всех муравей. Выбора всё равно у меня нет, с кем разговаривать. С гигантской жабой не получится, да и она спит. — Правда? Удиви меня. — Чтобы убрать преграду, разбуди лягушку и освободи ей брюхо. — Разбудить!? — мне меньше всего хотелось бы подходить к этой жабе. — А как же её язык? Бородавки? Она сожрёт меня с тобой! И как это сделать, откуда ты знаешь? — Я представил себе, как это было сделано… пока спал. Прекрасно. Верить ли мне снам тех, кого я сам придумал? Но, как я уже понял, выбора у меня всё ещё нет. Она точно проснётся от гонга у себя на спине. Я потянул цепь, цепь завела молоток, молоток ударил в гонг, гонг издал звон, жаба отрыгнула огромный булыжник, и булыжник пробил стену. Проход открыт.       Наверное, это был «последний этаж» и последний монолог Гусеницы, если моя интуиция меня не подводит, но Серёжа и сам заговорил, словно в заключение. — Беспокойный искатель, преследуя личные цели, прибыл в иссушённые горем земли. Несмотря на невежество, неуверенность и несчастья в собственной жизни, созерцать страдания было выше его сил. Он начал бороться против убийц, мучителей и осквернителей, не зная наверняка, зачем и ради кого он на самом деле борется и каков будет исход этой борьбы. Я узнаю небо из Долины Смерти. На вершине это видно лучше всего, на ней нет этого дымного тумана. Да, наконец-то! Я поднялся на эту гору, добрался до чёртовой Гусеницы! Но меня ожидал сюрприз. Вместо неё в храме стояла только её дымящая статуя! — Я прошёл такой путь, чтобы полюбоваться на статую!? — Было бы время, я бы поведал, сколько ты уделяешь внимания иллюзиям, не замечая фактов, ведь проблемы, от которых ты бежишь, не существуют вовсе. Ты отвергаешь реальность. — Это неправда! Я знаю, что реально! — Нет. И ты позволяешь другим обманываться в реальности. Но довольно, ты можешь войти. Пол подо мной снова провалился, и я увидел, почему ото всех скрывалась Гусеница. Повсюду висит шёлк, крепко держащий кокон. Я допарил до конца, и пошёл на платформу. Это немного страшно делать, повсюду гром и валятся валуны. — Мои воспоминания разрушены. Поезд проехался по всему, что я могу вспомнить. Страна Чудес погрязнет в мраке, как и мой разум. Всё так изменилось… Смогу ли я спасти Страну Чудес, если не в силах помочь себе? — Многое изменилось, но и вернулось многое. Спаси Страну Чудес, и спасёшь себя. Плотник пытался изменить хоть что-то, но он бежал от реальности. Тебе же придётся смириться с ней. — Куда мне идти? Что мне делать? — Здесь правит Королева, Дима. Какой бы она ни была, тебе без неё не обойтись. Карие глаза открылись и взглянули на меня. — Как она может остановить рост разрушения или помочь мне в поиске? Чего она знает такого, чего не знаю я? — Она теперь та, кого ты когда-то знал и любил. Время меняет всех. — Не все перемены хороши. — Хорошо, что ты это знаешь. Помни об этом, когда придёшь к ней. Кокон разрывается, и из него выходят огромные крылья, которые так сочетаются с Гусеницей. Сквозь них горит яркий свет, а я чувствую настоящую тяжесть своего тела. У окна с решётками летает мотылёк, а я всё ещё слышу последние слова Матвиенко: «Время меняет всех...»

***

      Говоря о тяжести, я лежу на холодном полу, вымотанный, словно я по правде бегал столько времени и дрался с тварями. Решётки меня встретили в том самом месте, где они и должны быть, но не я. Я не должен находиться ни в тюрьме, ни в обезьяннике… Хоть я и сам когда-то рассчитывал на это. Ещё я надеялся на мыло, потому что я не мытый после купания в реке… А вообще здесь уныло. Конечно, несравнимо с психушкой, но это не дом Серёжи и не гора Гусеницы. Даже не твой дом, я помню все наши квартиры. Как я по ним скучаю… — Становитесь частым гостем, Позов. Что на этот раз? — Рыдал около «Старой леди», что-то бормоча про убийства и проклиная насекомых и воронежский вокзал. Пришлось задержать его, хотя стоило ли? — Он не опасен для окружающих, он может навредить только себе. Не место ему в тюрьме. — Тоже верно. Но что ж тогда с ним делать? — Пускай катится отсюда. Отправь его обратно в приют. В последний раз, когда он остался ночевать, его психиатр всех на уши поставил. — А в чём дело было? — В ту же ночь один ублюдок был схвачен за то, что распотрошил толстяка неподалёку от русалки. Я сопровождал Дмитрия, когда мы встретили двух полицейских, которые вели Джека к камерам. Он пел свою обычную песню: «Это не я», «Вы схватили не того», но при взгляде на Позова завопил: «Вот, тот ублюдок, что сделал это». А Дмитрий в ответ: «Ты жалкая дворняга! Ты пиявка! Ты личинка! Живёшь за счёт других!» И так далее, и тому подобное. Я восхищаюсь его поведением на допросе, но внезапно он начинает бить себя по голове, или нет, я не видел, и падает в обморок. Мне стоило отвести его домой?       Они ещё поговорили о моём психиатре, затем открыли дверь и пожелали доброй ночи. Провожать меня не стали, я уже сам знаю, где выход. У входной двери стояла та же кошка. Она выскочила на улицу и исчезла. Я не видел, куда она делась, мне снова стало плохо. Слишком яркий свет на улице — мне ударило в висок, закружилась голова, подступила тошнота. Ноги подкашиваются, и я снова теряю сознание. Похоже, эти приступы возвращают меня в самую начальную стадию, когда я не мог никак очнуться. Мне очень это не нравится. Я не хочу снова наблюдать жуткие коридоры с тяжёлыми дверьми, которые могут намертво захлопнуться. Не хочу видеть эти ужасные оттенки красного и зелёные пятна. Видеть эту неразбериху в пространстве, словно я лезу на стену и хожу по потолку. Проходы обрели форму сердца, точнее, карты червей, стены оплелись теми щупальцами, которые меня преследовали с самого начала. Я выхожу на выступ из них, а они поднимаются ко мне, и рушится к чертям этот выступ. На кой чёрт я вообще встал на него? Скорее всего я был не в осознанном сне. А вот когда летел вниз, я осознал его. Вместе со страхом вернулось облегчение после боли, как обычно бывает при обмороке. Разум мне благоволит. Нигде я не чувствую себя так хорошо, как во время игры в покер. Вокруг светло, будто это единственное место, где разум мой не мутный. Карты повсюду летают, и выстраиваются у меня под ногами — создают Карточный Мост. Костюмчик отличается от других платьев. Это даже не платье, это тот самый красный комбинезон с галстуком-бабочкой.       Я не очень люблю, когда дело касается полётов, пускай я попадаю в Страну Чудес только так. Но, как я помню, мой разум сам делает так, чтобы я летел и не боялся разбиться. Словно я до сих пор расту, хотя мы оба знаем, что до тебя мне не дорасти. Эти карты — шаловливые ребята. Они создают скользкий спуск вниз, подбрасывают и ловят только в последний момент, когда думаешь, что уже полетел в никуда. Даже карточные замки появляются только, когда я ищу, куда приземлиться. Долго я не радовался. Очень быстро мост закончился, и я оказался у настоящего замка. То есть, у его руин. Тропа к нему вся развалена, один шаг, и упаду. Ты появился на одной из развалин. — Вернулся на место преступления и любуешься своими стараниями? — Это должно было произойти, ты ведь сам говорил: «Ты и Королева не можете сосуществовать. Она — опухоль на твоём теле. Избавься от неё или погибни.» — Ну, тогда она олицетворяла само зло. Сердце тьмы. — В прошлый раз она тебя не слишком хорошо тебя встретила. Снесла голову, если не путаю? Я поцеживаю это сквозь зубы, во мне таится раздражение от этого места. Но я скрываю под злостью другое чувство. Я прекрасно помню свои слёзы и крик над твоим телом. Оно исчезло, но я знал, что оно там лежало. Ты немного мнёшься, словно мои слова тебя задели. — …Она была совершенно безумна. Ты забрал её корону, а теперь сложил. Лучше поговори с ней… или с тем, что осталось. Должен ли я сейчас думать о своей грубости? Как никак, ты просто мой спутник, а не какой-нибудь справочник. Платформа улетела в никуда с твоим исчезновением.       Кажется, что голос Королевы слышен отовсюду. Она настолько громкая, или она умеет лезть своими щупальцами в мои уши? Но голос её я не узнаю. Человек, которого я знал… У врат-… Нет, за место ворот стоит огромная шахматная фигура. Белый Король беспомощно смотрит вдаль, но всё же замечает меня. Неужели наши встречи случаются лишь в роковой для него день? — Красное Королевство в руинах, но и ты не лучше. — Когда ты победил её, я старался вернуть замок. Но меня схватили её чудовища. Эта стерва по-прежнему правит. — Я здесь, чтобы поговорить с ней. Мне надо попасть внутрь. — Единственный способ пройти — это через меня. — Те, кто так говорит, обычно имеют в виду, что это должен сделать кто-то ещё. — Цинизм — это болезнь. Её можно вылечить. Оказавшись внутри, остерегайся огромного убийцы, который охраняет её владения. Не пытайся с ним драться. А теперь зарежь меня — жертвы должны быть принесены. Он говорит это таким тоном, словно другого выхода нет, и это должно всё равно произойти. Но в глазах я вижу, что он также просто желает перестать мучиться и стоять здесь, словно какой-то трофей. Это позор для Короля — быть посмешищем. Я легко справляюсь с этим, словно он сделан из тонкого слоя гипса. Он полностью развалился и открыл мне путь.       Войдя внутрь, я вижу картину Королевы. Словно мне пытаются напомнить, что она такое. Только я прекрасно знаю, что это кукла. Настоящее чудовище не показывало своего лица. Также во дворце меня приветствовала стража. Повылезали из земли, перешитые, но облезшие до костей карты. Я помню, как хорошо Вострый Нож по ним проходился и как сочилась из них кровь. Этих зомби нужно просто добить. Иначе они снова встанут, они мучаются ещё больше, как иссохший Ленин в гробу. Он ведь не фараон. Из плотнённой стены выходит огромная коса, а вслед за ней и хозяин — огромный, сшитый из разных карт, с щупальцами в глазницах Палач. Он заревел, как какой-то лев, показал своё превосходство. Я сразу понял, о ком говорил Король, но что мне с ним делать? — Я долбаёб. Дон Кихот и то имел больше шансов со своими мельницами. При чём без риска остаться без головы. — Выход не теряет разумности от того, что он короткий, — ты просто открываешь дверь в следующий коридор. Я бегу в него, и дверь закрывается. Неужели? И это всё? Так просто убежать от Палача, просто закрыв за собой дверь? Предсказуемо, но это чудовище — не дурак. Он пробежал следом за мной в коридор. Теперь он раскрутил свою косу, словно это не коса, а циркулярная пила. Остаётся только бежать. Только Королевство это — руины! Рано или поздно коридор закончится не из-за архитектурной планировки! Благо, меня спасает замочная скважина. Я как можно скорее уменьшаюсь и бегу внутрь. Я не оглядываюсь, но спиной чувствуют, как он смотрит. Он не оставил мне покоя в этом замке. — Обычно страж не покидает своего укрытия, но ты — особое исключение, — ты усмехаешься над моей ситуацией. Эта сволочь поднимает опущенные баррикады, словно открывает обычное окно на проветривание! Я пытаюсь сражаться со стражей, в добавок бегая от него туда-сюда. И вместо того, чтобы прикончить меня, он стоит и отправляет меня через червоточину глубже в дебри замка. В какой-то момент он просто огромен. Он ничего со мной не делает, лишь наблюдает за образовавшейся ареной вокруг меня. Я сойду с ума, просто устав от него бегать… … Заодно с этим у меня просыпается чувство одиночества. Я всё время одинок, но теперь здесь ни одной живой, мирной твари не сыщешь, чтобы просто поздороваться и поговорить. Одного дельного собеседника я уже грохнул, а второй не подпускает к себе. Кажется, я начал всё чаще звать тебя, едва я окажусь в тишине без никого. Не смотря на всё моё желание, чтобы ты остался подольше, ты говоришь мне лишь одно: — Ищи Королеву. Но помни, что она наблюдает за тобой. Не позволяй её приспешникам помешать тебе. Мне эти её «наблюдения» ни к чему. Она лишь гонит меня прочь, хватаясь всеми силами за свою власть. Единственное разнообразие внёс пронёсшийся рядом этот блядский поезд. Как же много я повторяюсь… Но почему он проехал даже здесь? Здесь ничего хорошего нет, чтобы даже вспомнить…       Я решил сбежать отсюда ненадолго. В ракушку. Давно они меня ждут, а тут ещё и Саня Пушной. На этот раз он задал мне два вопроса. — Что принадлежит тебе, но чаще используется другими? — Моё имя. — В некоторых странах эти люди страдают головой. В нашей стране страдает только часть головы. И взрослые страдают больше, чем дети. О ком идёт речь? — Об именинниках, — на этот вопрос я отвечаю очень быстро. Здесь ещё был шахматный коридор, хотя всё здесь должно было быть посвящено картам. — Иногда отражение показывает больше реальности, чем объект, который оно отражает. Превратиться в шахматную фигуру, как в прошлый раз, и сделать так, чтобы и я и вражеская пешка оказались в нужном месте целыми? Довольно интересно.       Ещё в этих коридорах я нахожу свою знакомую дверь. Пора бы восстановить цепочку событий. Мы никогда не запирали дверь в свою комнату на случай, если Савина захочет к нам прийти, или Тео что-нибудь понадобится. Катя не спала непробудно, да и комната далеко от камина расположена, а ещё она знала, как можно выбраться. Кто-то оглушил или убил её и поджог дом, чтобы спрятать улики. В их план входило всех убить. В голове проносится воспоминание, что Катя как-то жаловалась на одного из врачей, с которыми приходилось встречаться. Говорила, что он пытался за ней ухаживать и на все отказы усмехался. Один раз вообще начал прикасаться к ней. Я это заметил один раз, спрятал Катю за собой. Как его там звали? Бамби? …Стоп, а разве это не мой психиатр?       Я добрался до лабиринта. Там вспоминаю, врачи усмехались, что я никогда не отказывался от чая, если к нему прилагался десерт. Забавно, ведь я всегда ограничивал себя от сладкого из-за комплексов… — Уничтожь то, что грозит уничтожить тебя. Палач меня заебал. Даже в лабиринте он меня нашёл. Я пробежал в центр, где стоял стол с огромным пирожным. На нём написано «Съешь меня». Я узнал это изделие и машинально схватил кусочек. Палач остановился посмотреть, что я делаю. Я прожёвываю кусок и чуть не давлюсь. Внезапно всё стало мелким, а моё тело неплохо так увеличилось. Я злорадно посмотрел на своего врага, который уже не был таким огромным. Бедняга, даже косу свою выпустил от увиденного. Я не пожалел его и с лёгкостью раздавил его. Помню, я как-то считал, что мне нравится мой рост, ведь при его изменении я буду сталкиваться со всем подряд. Теперь-то я понимаю, что ты чувствуешь, смотря на нас. Всё кажется таким мелочным и хрупким… А как весело давить этих стражников, которые пошли на меня толпами. Я чувствую в себе огромную силу. Я вырываю эти щупальца с лёгкостью и в ответ слышу крики боли Королевы и её мольбы оставить её в покое. В пушках я растаптываю сердца, открываю себе проход дальше и добираюсь до последней башни, где вырываю трепещущее сердце и раздавливаю его голыми руками. Всё рушится, и я уже не вижу смысла в гигантских размерах. Как кстати рядом лежит блюдце с водицей. На дне этого блюдца написано «Выпей меня», и я с удовольствием выпиваю его, возвращаясь к своему росту. — Раньше вы были двумя сторонами одной души. Где она покинула тебя?       Вот и самое сердце замка Королевы — её покои. Они выглядят ещё омерзительней, чем сам замок весь. Он раскрывает всю суть Королевы: всё — щупальца, всё — плоть. Вход напоминает полость рта. Дальше, по человеческой анатомии, идёт пищевод и желудок — вот и кислота подоспела! — по длине последнего коридора я предполагаю, что это кишка. Но не унизительно ли это для Королевы? Даже для такой ужас- Перед моими глазами Катя. Это Катина голова, а вот тело… уже Червонной Королевы. — Я ожидал увидеть не тебя, — подмечаю я. — Ты не знаешь даже собственный разум! — в отличие от меня Королева возмущена и зла. — Для меня он почти незнакомец. — То, о чём ты утверждаешь, то, что не знаешь — это то, что ты отрицаешь. Ты ловишь свои изменчивые воспоминания. Что ты с ними делаешь!? Однажды ты уже пресёк мои попытки контролировать наши жизни. Но сейчас ты позволил кому-то другому преуспеть в моей роли! — обижена. — Я не скучаю по твоим щупальцам, — непреклонен. — Ты предпочтёшь горячее, зловонное дыхание и упорное внимание сильного, бездумного, бесчувственного буяна!? Я. Так. Не думаю! — У тебя есть нечто большее. Гусеница сказал, что ты можешь помочь, — перешёл я к делу, за которым пришёл. — Мне нужен более веский аргумент для ответа нежели тот, что ты мне предлагаешь! — Если ты мне не поможешь, мы обречены. — Не обречены. Забыты. Я ещё могу выжить здесь, ну а тебе придёт конец. Ты видишь картину разрушения. Я знаю, ты видишь. Поезд пытается уничтожить все события из твоего прошлого и, особенно, пожара. Итак, кто бы захотел это? Кому на руку твоё безумие? — Разрушать Страну Чудес — значит разрушать меня? — Именно. И наоборот. — …Я привёл его в движение, и я же могу его остановить. Так будет лучше для меня. Я не безумен. Я не убивал свою семью. Я в порядке. Я ни безрассуден, ни безразличен. Я невинен- ой, то есть, не виновен, — я затараторил, найдя вывод из всего происходящего, не заметив, что щупальца оплели меня, как змеи. — Что- Что ты делаешь?? — Поезд должен быть остановлен. Но тут нечто большее. Твои глаза скрывают трагедию. Ты говоришь, что ищешь настоящую правду, но она ускользает от тебя, потому что ты не видишь, что происходит вокруг! Она разинула свою пасть, но дальше я без понятия, что произошло — меня мутит. Голоса вокруг перекликаются между собой, словно один и тот же текст говорят сразу несколько человек. — Невозможно классифицировать это безумие!

Моё мнение, как профессионала, безумие лечится, но не в данном случае.

Власти надо повиноваться, или свергнуть её!

Жестокость во имя добра. Это мой метод, как говорится. Но он совсем спятил, бедняга.

…Худшее позади, оно прошло, прошло… Забудь, Дмитрий. Забудь!

Передо мной качается кулон с кружком и крестом. Не понимаю, почему именно им Бамби размахивает для гипноза…

***

      Мне плохо. Мне очень плохо. Я даже не могу назвать это хуёвым. Я не могу прикоснуться к себе, мои руки связаны. Я ничего не вижу, очков на мне нет. Голова кружится и дрожит, словно по ней стучали отбойным молотком. Я сижу на полу у мягких стен. Они жутко грязные, перепачканы в крови. — Не может отличить реальность от иллюзии. Помнишь последнее путешествие? Слониха никогда не забывает, где оставила свой хобот. Во время путешествия на поезде, чемодан был не больше твоей головы. Я могу ошибаться, Ваше Величество, но сомневаюсь. Вниз по той изначальной извилистой тропинке, в сторону, ещё раз… — Верно, доктор, хорошо сказано, вне сомнений… Я имею в виду, что здесь очень жарко. Я имею в виду… неясно! И от него ничего не добьёшься… О нет! Никакой помощи! — Унижение, я бы сказал. Я выписал тебя, и теперь, ты вернулся, как паршивый грош. Репутация под ударом! Люди говорят, Дима! Что я как старый пёс, закопавший кость. Ты не знал? Преданность… Ты никогда не должен покидать свой дом. Оставайся. Я смотрю на «дружелюбные» лица главного врача и медсестры. А как я уж рад их видеть… Да, он прав, я не понимаю, в сознании ли я. Я не чувствую своих ног, но они босые, и им холодно…       Эти крики психов в соседних камерах... Впереди, в коридоре, двое катят тележку, на которой ничего нет, кроме кролика. Я прохожу в комнату, куда они направились. Помутнённым зрением я еле вычитываю надпись «Трепанация». Не помню, делают ли это до сих пор в наши дни. В этом кабинете стоит стул с креплениями пациента. Повсюду лежат разные инструменты. Делали ли это на мне? Разум и воспоминания, режущие меня до потери равновесия, говорят, что да. Я даже слышу, какие аргументы говорили на этот счёт. Ни наркоза, ни заботы о пациенте. — Не тот ли это, как его там, из палаты для идиотов? — Ага, это Позов. Дядин любимый пациент. — Инструменты ужасают! Но дыра в голове даст проблемам больше свободы. В самый раз, чтобы вытравить из тебя «безумие»! Хорошо поможет и от припадков… Ты, должно быть, так же устал от них, как я слышать, как ты хнычешь! Ужасная процедура, ничего не сказать. Мне повезло, я люблю короткие стрижки и даже лысину. Твои кудряшки я никому даже не дал бы трогать. Они могут и не отрасти. В этом кабинете остались лишь огромные сверла из стен и потолка, протекающие кровью.       Следующая дверь — «Кровопускание». Та самая процедура, где твою кровь забирают пиявки. Может быть не больно, даже в какой-то степени просто щекотно. Но только если с ними аккуратно обращаешься… не ты, а врач. Это было не про меня. Я смотрел на них с дрожью в глазах. — Некоторые психические заболевания облегчаются кровопусканием. Доктор думает, что оно не эффективно при твоих симптомах, но я уже на пределе, и этим пиявкам нужно поработать! — Чёрт подери, медсестра. Позвольте мне приложить их к нему. — Нет, я, я! Я лучше справлюсь, будет очень больно. Кроме самих укусов можно учесть, что на меня не жалели ни одной пиявки. Как же я их ненавижу… я не о пиявках. Но что я могу сделать? Для них я просто связанный псих, больной неизлечимо.       В первой палате нет ничего примечательного. Кровати повсюду, каждый имеет себе по соседу, но сейчас они все пусты. Стоят эти двое. Братья, но совсем не похожи друг друга. Не зная их имён, я дал им имена, которые пришли в голову: Труляля и Траляля. Первый — маленький, кажется, более серьёзный, а второй добродушный. Племянники главного врача, пытающиеся кого-то впечатлить, но не любящие, когда их винят в поведении пациентов. А что поделать, в меня не лезла эта помойная каша. — Я знаю… — Какой путь вверх, а какой вниз? — Хотел сказать… — Твои молитвы? — Не перебивай. Если я не могу… — Пойти в туалет? — Безумие… — Да, ты такой. А какой тогда я? — Я дам тебе… — Подарок? Не стоило… Нет ничего взамен. Врачи замолчали, заговорили их другие образы наверху. — Я подчиняюсь огромной заднице, ваша честь. Просто пижон… Катакомбы… Кот… Кот… Кот обыкновенный… — Какой кот? Где? Лиса в курятнике? Хитрый дьявол! — Тогда перенесена из курятника? Что? Что?       В приёмном покое мне мерещатся все мои посетители... Или не все. Я не вижу ни одного из вас. Но может, это и к лучшему. Меня обвиняют в моих бедах, мне угрожают психушкой, они не удивляются тому, что я вернулся в неё. Заменить щупальца на поезд… Я не хочу это делать. Этот психиатр хочет того же, чего хочет Королева. С чего он вообще взял, что я ему позволю это чувствовать?

***

      Я рад увидеть свои лохмотья и… очки. Как бы то ни было, я чувствую себя слегка получше со свободными руками. Я ушёл из психушки, но теперь не уйти бы в дымку подальше от фонарей. Под одним из них полз маленький ребёнок. Без ног он еле полз и, похоже, уже на грани от смерти. — Помогите, Дмитрий! Нам нужна Ваша помощь! Не оставляйте нас снова… Я медленно опустился на колени. — Почему ты страдаешь? Тирания Королевы давно в прошлом. У неё нет власти, ведь так? — Наши враги приходят и уходят. Но теперь царствует новое зло. И злоба этого демона затмит злобу Королевы. С этими словами он упал замертво. Я встал и пошёл по его кровавому следу. Там меня ждал горящий дом.

***

      Я в своей домашней одежде. Так несочетаемо с Кукольным Домом, но в этом я играл со своими детьми. На одном из домиков повешен плакат «Крепость сопротивления». Видимо, услышав, что опасности нет, оттуда вышли все безумные дети. Закреплённые веки, не дающие сомкнуть глаз, уголки рта, чтобы держать вечную улыбку, или просто зашитые рты, вскрытые черепа и закреплённые головы. Одним из детей, их лидером, являлся мальчик… полностью схожий с Тео. Он вышел чуть-чуть вперёд, ко мне и заговорил голосом моего мальчика... — Неуравновешенные — это больше, чем просто сумасшедшие. У них есть другие части. Кукольник лишит из того, что осталось от их невменяемых душ. Позаботься о них. — Я знаю их боль. И хочу помочь. Но ведь здесь необходимо здравомыслие? — Определённое количество. Ты не настолько безумен, чтобы быть отвергнутым. Ты похож на них. На некоторых из них, но ты не они. Я бы сказал, не «мы». Я — да, как они, но у тебя свой путь. Чётко обозначенный путь. — Я уверен, что знаю этот путь. И не хочу идти по нему далее, — мы не успеваем закончить разговор, послышался какой-то крик, и дети быстро побежали прятаться. — Они здесь, болваны. Залезайте внутрь. Прискакала куколка. Детская говорящая игрушка. Страшная на вид. с оружием вместо рук, на спине торчат гвозди. Их не видно под платьем, но оно очень быстро слетает. Разбивая её спину, я открыл её сердце. Но она руками прикрывается, отрыгивая огонь. Лишившись сердца, оно беспомощно падает и исчезает. Примерно так выглядит процесс настоящего домогания. Это не какое-то там развлечение, а настоящая потеря самого себя. — «Ищи, и ты найдёшь», всегда говорят. Но никогда не говорят, что именно ты найдёшь. Но если хорошо искать, что-то да найдётся. Если, конечно, его можно найти.       Это место очень мрачное. Повсюду куклы на любой вкус и цвет. Здесь была где-то тоже станция Зазеркальной линии, но даже с ней тут нечего делать. Можно только взять свою голову, покатить её и сыграть в казино. — Будь осторожен, Дима, — с каждым твоим появлением у тебя словно заканчивается список, что можно мне сказать. — Угрозы, обещания, добрые намерения — это ещё не действия.       Когда я вернулся к этой крепости, она не была заперта. Но и не было там никого. Лишь Тео лежал у входа истерзанный… Я опираюсь о стену и опускаюсь вниз. У меня нет сил. Ты появляешься словно в последний раз. Бесшумно ты подходишь ближе и втесняешься в мои согнутые колени. Я секунду мешкаю, а затем аккуратно обнимаю тебя, боясь раздавить. По телу прошла дрожь, но это ты просто замурчал. — Ну же, Дима. Тебе осталось чуть-чуть. — Я не хочу идти больше. Какой смысл мне их спасать? — Они надеются на тебя. Ты — свидетель их боли. — Я ничего не могу сделать. Я не помогу им даже в реальности… — Уверен, ты найдёшь способ. Уничтожь то, что грозит уничтожить тебя. — Прошу, не уходи. Прости за то, что грубил тебе… — Защитная реакция, ничего не сказать. Я не могу остаться. — Пожалуйста… Ты — единственный, кто ещё у меня есть. — Только здесь. В другом месте тебя всегда найдёт компания, я не нужен тебе. — Очень нужен. Ты ни разу не отказался отвечать мне. — Но это не значит, что ты меня сильно понимаешь, не как остальных. — Тебя не нужно понимать… — … Поз, пойми. Во мне утешения не найдёшь. Я лишь плод твоего воображения, ничего более. Если я привяжу тебя к себе, ты не будешь искать смысла возвращаться в реальность. Я знаю, ты не хочешь этого… — Я люблю тебя так же сильно, как любил свою семью. Куда мне больше привязываться? Ответа больше я не услышал. Ты растворился у меня в руках. И у меня такое чувство, что ты больше не вернёшься…       Я пошёл в другую сторону, туда, где открылся проход. В той стороне меня ждала последняя загадка. Детское пианино, соединённое полосатыми трубами к полке с девятью головами. Я понажимал на клавиши, и головы запели. — Этот беспорядок не остановить… А вот и та самая Зазеркальная линия. Я уж думал, её вообще стёрли с лица земли, но что-то да оставили… Например, последнюю дверь. Я сыграл свою роль в смерти моей семьи, но пожар я не начинал. Никто из нас не причастен к этому. Кентавры в Воронеже не живут. А вот доктор — несомненно. Я видел через пелену слёз его за деревьями с кулоном символа Венеры в руке. Теперь я вспомнил: этот кулон я и подарил Кате!       Я дошёл. Это последнее место. Здесь обитает тот, кто снова портит мою жизнь. Кукловод. Мне есть, что ему сказать. Этот психиатр не просто помогает забывать прошлое, он помогает забыть себя, забыть то, кем они являются, превращая детей в бездушные куклы, не пререкающих желаниям взрослых, не способных ни на что, кроме как подставить свои… Это мерзко. Какая жизнь проституток не была бы хорошей, дети не обязаны этим заниматься. — Я, должно быть, самый жалкий и эгоистичный человек, одураченный судьбой. Я живу в месте, где готовят проституток, мой арендодатель торгует наркотиками. Я был заодно с убийцей моей жены и моих детей, пока он искажал мой разум! Я искал утешения от своей боли, а вы спрятали от меня правду! Он схватил кричащего от страха ребёнка и обернул его голову в кукольную — Осталось совсем немного. Ты уже почти свободен от страха. Ты сможешь излечиться, ты сможешь забыть. — Отринуть память о моей семье!? — Они мертвы. И ты тоже должен умереть. — Ты — мерзкий поганый ублюдок! Убийца! Упырь! Кровосос! Сколько зла ты принёс детям, чёртов урод! — Я оказываю услугу. В большой и ужасной столице аппетиты всех видов должны быть удовлетворены. — Моя семья… Мой разум… Адский поезд! — Этот поезд — твой вымысел, твоя защита. А я всего лишь составлял график и маршрут. С блестящими вагонами поезд к нам спешит. С удобными сиденьями, сверканьем звёздных шин. Так успокойтесь, крохи, не бойтесь ничего. С Луны изобретатель построил нам его. Этот стишок говорила уже одна девочка, что подальше ото всех детей стояла и смотрела бездумно в стену. — Я остановлю поезд, даже если это будет последним, что я сделаю. — Как пожелаешь, так и будет, — закончил он и схватил меня своей огромной рукой. Без особого труда он превратил в куклу меня и выбросил в кучу других поменьше. Моё тело максимально потеряло контроль, не могу пошевелиться, или я уже не в осознанном сне. — Ты потерялся. И твой разум последует за телом. Возможно, уже последовал.

***

      Уже глубокая ночь. Я стою у приюта для сирот. Вокруг ходят тени детей, гордо ходящих с номерками на телах. Они даже не подозревают, к чему именно готовятся. А возможно, они уже готовы к этому и с нетерпением ждут своего часа… Я должен остановить это. Никто другой не сможет. Я направился в подземку, где идёт проход к вокзалу. Как и предполагалось, там томительно ожидал поезда Бамби. Мои кулаки сами собой сжимаются, челюсть дрожит. — Ты, гнусная извращённая мразь… Дети носят на шее ярлыки, будто они домашний скот! — Это декларация об их родословной. У тебя может быть такой же. Они рады показать своё происхождение. Наши с ним состояния заметно отличаются. Я разгневанный и уставший смотрю на него с ненавистью. Он, бодрый, спокойный, смотрит на меня с усмешкой и превосходством. — Ты ужасен! — продолжаю я, слыша его смех. — Они не помнят, ни кто они, ни откуда. Признайся, скольких ты уже низверг в забвение? — Недостаточно! Твой разум низвергнуть было бы триумфом. Но… ты просто остался сумасшедшим. Бывший медик превратился в клоуна, и даже с этим не преуспел. Моя работа окончена!

***

      Одновременно с этим разговором куча кукол летит вниз на свалку, где уже полно таких. С этой кучей повезло, мимо проезжал поезд. Я выбрался из заточения, вернул свой настоящий облик. На мне моё то самое платье, в каком я был всегда. Ещё я стою в вагоне Адского Поезда. Теперь у меня больше шансов его остановить. Осталось теперь выяснить, как это сделать. В салоне стоят стулья, словно это не поезд, а просто комната из дворца. Даже это сочетается видом самого поезда. Но больше всего меня привлёк первый и единственный пассажир, что здесь есть. Шляпник! А лицо Арса на меня заинтересованно смотрит! — Шляпник, я должен остановить этот Адский Поезд и дьявольскую силу, что им управляет! — я яро намекаю, что мне нужна помощь хоть в чём-нибудь. — Кругом видишь одни гвозди, когда ты молоток, не так ли? — заговорил он голосом Арсения. — Сперва был поиск, полный страха и обрывочных воспоминаний. А теперь этот поезд! Нет времени на чай! Пока твой мозг отдыхает, мы обречены… Сейчас мы все безумны здесь. И это хорошее оправдание, чтобы собраться в ад в заварочном чайнике… Забыть — значит просто забыть, но иногда забыть невозможно. Тогда это называют по-другому. Я бы хотел забыть то, что ты сделал. Я пытался, но не смог. И всё. Больше ему нечего сказать. Мне больше и не надо. Я и забыл, как сильно винил его, что он позвал меня на чай в момент, когда я только увидел дым. Я отказался принимать его за друга со своим принципом пить чай лишь с друзьями. Теперь понятно, насколько сильно он мне уступал… А как я цапался с настоящим Арсением, хотя он и сам злился на то, что я не понимал, что он пытался мне докричать.

***

— Ты использовал меня, жестоко обращался, но теперь ты меня уже не тронешь. — Да? Всё разрушено. Старый Дима и его Страна Чудес сдались и развалились. Ты даже не можешь осознать, что произошло. И ты бессилен что-то изменить или противостоять мне. Я позаботился об этом.

***

      Следующий пассажир — Гусеница. Но, наверно, лучше называть уже его Бабочкой. А ещё лучше Серёжей с его-то голосом. — Пришёл за наказанием, и? — я щурюсь от света, который загораживают его крылья. — Я знаю, в чём есть моя вина, но жертва никогда не заслуживает наказания. — Жестокость — это преступление сильного, паразитирующего на слабом. И да, ты прав. Преступники не понесли заслуженной кары… Те, кто видят жестокость и не ищут возмездия, всегда платят за равнодушие. Твоя боль смягчает твою вину за бездействие ранее, но ты ещё не сполна заплатил за свидетельство чужой боли. Да, я смотрел, как детей превращают в ничтожества, и что с ними делают. Я непростительно виноват перед теми, кого уже не спасти. У меня не было сил на чужое горе, хотя, может, если бы я попробовал спасти хоть кого-то, моя кара очистилась бы хоть немного. Серёжа отличается от нас тем, что он верен своему слову до конца. Он выполняет свои обещания. Не злится на все наши подколы, потому что знает, что мы ему зла не желаем. Он относится ко всем так, как относятся к нему. Пусть это кажется противоположным его действиям, но смысл в этом есть.

***

— Ты старался извратить мои воспоминания, но я ничего не забыл. — Тебя можно было бы сделать чуточку поприятнее. Опыт с фанатами на клоунаде пошли бы на пользу. Клиенты за дверью ждут неистового сумасшедшего красавца, без памяти о прошлом, или представлений о будущем. Но ты не хочешь забывать, ты настойчиво хватаешься за свои вымыслы. Ты безумен. Как и твоя жена. — Не смей так говорить о ней! Ты её не знал! — Твоя Катька дразнила меня. Притворялась, будто презирает меня. Она получила, что хотела… в итоге, — он вытаскивает карманные часы, на которых висит её кулон.

***

      Последняя — Королева в лице моей Кати. — Катенька… Куда же едет этот поезд? — В безумие и разруху. Не задавай вопросов, на которые знаешь ответ, это невежливо. И детскими устами глаголет истина, Савина слышала крики и стоны своей мамы, хотя тебя ещё не было дома. — О нет… Бедная Катя! — В Воронеже кентавры не водятся! То, что ты выжил, должно что-то значить, или мы все обречены! Голос не её, но я слышу её отчаяние и переживание за судьбу всех нас. Она больше не играет злодейку. Она — моё воспоминание о Кате, а Катя всегда любила меня в ответ.       Я прошёл через все салоны. Осталось теперь достать этого ублюдка. Покончим ка с этим! — Прячешься в ракушку? Нет, Кукловод. Все ракушки уже здорово мне помогли. Они мне больше не нужны. Новая загадка для Пушного: что общего между Кукловодом и пианистом? Пальцы обоих не стремятся к повторению движений собратьев. У меня получается симфония, у Кукловода кривляние. На его руках торчат кукольные головы мальчика и девочки. Исходя из этого, манера атак обеих рук отличалась. Руку с девчачьей головой и отрезанным безыменным пальцем он поворачивал тыльной стороной, дразня, и никак не мог сжать в кулаке. Рука с мальчишечьей тылом не поворачивалась, и все пальцы были целы, но бил он кулаком. А ногти накрашены… В красный и чёрный цвет. Только для кого? Отбив ему руки, осталось отрезать ему его поганый язык, из которого он выплёскивал всех этих разорителей. Подойти ближе он не позволит, но я вытащил свою Перцемолку, улучшенную до конца. Он опустился ещё ниже не в силах огораживаться, и я мгновенно подбежал с Вострым Ножом, который к концу приключения стал острее и быстрее, чем когда-либо. Корчащийся от боли, он разложился на части, до конца разломав паровоз. Без него теперь весь поезд останется на месте, надеюсь, навсегда.       На секунду показалось, что я открыл глаза в кровати. Я видел всё, зрение моё не было мутным, ничего не болело.

***

— Я ещё увижу тебя за решёткой. Там какой-нибудь здоровяк сделает из тебя свою шлюшку… А затем тебя расстреляют, — я проклинаю его, хотя я чувствую, ничего с ним не будет. Он и сам это знает: — В самом деле? Истеричный парень, бывший сумасшедший, не ушедший дальше закрывшегося шоу, кричащий возмутительные обвинения против уважаемого социального архитектора и учёного. Боже мой, Дима, кто тебе поверит? Боюсь, я и сам едва ли верю, — просто потому что знает, что я обсуждаю о правде. — Ты, жестокая тварь… Такое зло будет наказано! — Кем? Как? Психованный, глупый кобель. Твоё безумие будет наказано! Пойди с глаз долой. Я ожидаю твоей замены. Он снова посмотрел на часы, закончив разговор. Я подошёл к нему и выхватил из его рук кулон. Он не стал ничего делать, но, очевидно, на секунду дрогнул. Значит, он от чего-то всё-таки переживает. Я собирался уйти, как вдруг услышал шум приближающегося поезда, и остановился. Значит, не поверят? Значит, не накажут? Что ж… Я снял очки и повернулся к нему обратно. Я чётко увидел в его глазах страх, может, он заметил, что что-то во мне переменилось. А мне так легко… Я медленно наступаю, а он не отходит. Правильно, ему некуда отступать, позади край платформы. Я толкаю его в грудь, и он делает всю работу сам. Опешивший, он не может остановиться и слетает с края, а там уже и поезд подоспел. Видимо, это была даже не его станция, потому что поезд не останавливался. Ну и хорошо, я всё уже сделал. Я взглянул на Катин кулон в своей руке с облегчением, и пошёл прочь из станции.       Поднимаясь наверх, я словно взглянул на улицу по-новому. Небо очистилось, было раннее утро. Вокруг растут огромные грибы. Вернулась моя Долина Слёз уже в саму реальность. Я потихоньку иду, слушаю пение птиц и вздыхаю полной грудью. Я прохожу мимо приюта, в котором уже никого нет. Мне больше там не место. Я наконец слышу твой настоящий голос. — Ах, Дима, нам не вернуться домой. И неудивительно. Мало кто находит выход, некоторые не видят его, даже если найдут, а многие даже не ищут. Заблуждения тоже живучи. Только дикарь приравнивает выносливость боли к мере богатств. Забыть о боли кажется решением, но вспоминать… всегда мучительно. Однако, восстановление истины стоит страданий. И наша Страна Чудес, хоть и повреждена, но хранима твоей памятью… пока что. Единственное, чего я не могу понять: ты похож на Чеширского Кота, или Кот похож на тебя? Вроде кажется, книге двести лет, но Кот — выдуманный персонаж, а ты настоящий. Оба худые, очень большие для стандартного размера, у обоих улыбка до ушей, и уши… Я помню твои уши. Лопоухий с заострением, словно ты и правда настоящий кот… Ты прав, здесь уже давно нет моего дома. Поэтому я отправлюсь обратно — в Москву. Там я нашёл себя, а тем более там ты. Не знаю, сможешь ли ты приютить меня в своей жизни снова. Но я знаю точно: ты будешь рад меня видеть.