From a different point of view

Снаружи завывал ветер, и в любой другой день Визерион с удовольствием присоединился бы к своим братьям и полетал бы с ними в штормовую погоду. Редко случался такой ветер, достаточно сильный, чтобы валить деревья и редко когда им приходилось бороться за то, чтобы продолжать полет. Там, в глазу бури, где даже дракона подстерегала опасность, их ждал азарт. Он манил их, бросал вызов им, еще совсем незрелым, но готовым испытать свою растущую мощь против бушующей природы. Да, он с удовольствием присоединился бы к своим братьям. Присоединился бы в любой другой день, но не сегодня. Почему-то, когда его братья поднялись в небо, предвкушая удивительную игру, он остался. И вместо того, чтобы заснуть после ужина, он, сам не понимая зачем, свернулся калачиком у ног матери возле огня. Она сидела на полу рядом с ним и рассеянно поглаживала его чешую, глядя перед собой в пламя с выражением, которого он никогда раньше не видел. В ее глазах была боль, но губы мягко улыбались. Визерион знал, что такое боль, знал, что от нее болит сердце и краснеют глаза, знал он и радость. Именно ее он испытывал, когда летал с братьями или спал, согревшись в лучах солнца. Он также знал, что чаще всего эти два чувства не сочетаются. Так что же вызвало у его матери такие сложные эмоции, эмоции, которые противоречили сами себе? Он хотел знать, но не имел ни малейшего представления о том, как спросить. Он, дракон, не владел мягким языком людей. Несмотря на все знания, которыми обладал его мудрый разум, его собственное горло было пригодно лишь для простейшего рычания. Он давно понял, слушая странные мелодичные звуки своей матери, что люди говорят на таком сложном языке, который он никогда не сможет воспроизвести в своем чешуйчатом теле. Хотя, даже если он не знал язык людей, люди умели рычать, и иногда казалось, что они предпочитают грубые манеры драконов своему языку. Визерион, который только и мог, что рычать, всегда завидовал прелестному языку людей, поэтому его всегда удивляло, что люди по своей воле пытаются подражать его свирепости. Время от времени он задавался вопросом, понимают ли люди, каким даром они наделены. Если бы он мог говорить, он бы лелеял этот дар до конца своих дней. Он рассказал бы матери о свободе полета, поскольку знал, что она всегда наблюдала за ним и его братьями в небе, он бы рассказывал самые красивые истории. Возможно, способность говорить позволила бы ему сейчас спросить у матери, что случилось... Он молча смотрел на нее, надеясь, что она поймет его даже без слов. Ее грустные глаза встретились с глазами дракона, и на губах его матери появилась слабая улыбка. "Визерион", - тихо позвала она. - "Подойдешь?" Она протянула руку, приглашая взобраться по ней. Конечно, он послушался, потому что, хоть мать и не понимала его, он понимал ее с легкостью. Надежно обхватив хвостом ее предплечье, он устроился на тыльной стороне ее руки, позволяя матери поднять себя. Она тепло улыбнулась. В ее улыбке, ему почудилась какая-то старая боль. "Я когда-нибудь рассказывала тебе о твоем имени?" - спросила Дейнерис, не ожидая ответа. Каждый раз, когда она разговаривала со своими детьми, она словно рассказывала историю или читала вслух со страниц своей жизни. Она рассказывала своим драконам о секретах, которые ни с кем больше не делила, и шептала сладким шепотом, который часто убаюкивал Визериона по ночам и приносил с собой такие же тихие сны. Если бы только она знала, что он все понимает. И Визерион хотел ответить. Он хотел знать, был ли он тем, кто заставил ее разум так волноваться, он хотел знать, какое отношение к этому имеет его имя, но не мог ни о чем спросить. Он мог только ждать, пока мать сама расскажет ему то, что хочет, и надеяться услышать ответы на свои вопросы. "Видишь ли." – Дейнерис продолжила, медленно поглаживая его чешую. - "Твое имя когда-то принадлежало очень дорогому для меня человеку. Тот человек заботился обо мне, когда я была еще совсем птенцом, несмотря на то, что сам был почти таким же беспомощным ребенком". - Дейнерис на мгновение о чем-то задумалась, но продолжила: "Он всегда заботился о том, чтобы я была сыта и одета, часто не обращая внимания на собственный голод и нужду. И этот человек был моей кровью, как и ты". Визерион мягко рыкнул, призывая ее продолжить рассказ. К чему она клонит, ему было неизвестно, и ее грустная улыбка пока была непонятна, но дракону было интересно, что за человек носил его имя. "Его звали Визерис, и он был моим братом… Как у тебя есть Дрогон и Рейгаль, так и у меня был он, и я скучаю по нему до сих пор. И, что бы о нем ни говорили, он был добр ко мне. И всегда ставил мое благополучие выше своего собственного, хотя знал, что однажды это будет стоить ему жизни". Казалось, ей было трудно рассказывать эту историю, потому что она часто замолкала между словами и глубоко вздыхала, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. Это беспокоило маленького дракона, ведь он еще никогда прежде не видел, чтобы человек вел себя подобным образом. Он, Визерион умен. Драконы известны своей мудростью, но многие знания приходят только с опытом, а Визерион еще прожил не так уж и много, поэтому пока его блестящий ум не мог понять поведение своей матери. "Интересно, была ли его одержимость короной способом сохранить рассудок?" – казалось, Дейнерис обратилась к огню в очаге. Визерион задумался. Что случилось с ее братом? Он не мог представить свою жизнь без задиристого Дрогона или без энергичного Рейгаля. Они и были его жизнью. "Визерион". – тихо позвала его Дейнерис. Ее голос дрогнул, по щекам потекли слезы. Несколько мгновений она просто молча гладила его чешую, затем, несмотря на слезящиеся глаза, произнесла твердым голосом: "Мой брат был добрым, но стал жестоким. Я назвала тебя в его честь, потому что любила его, потому что ты - мое будущее, и я хочу, чтобы ты стал тем, кем не смог стать он". Пока она говорила, Визерион осторожно коснулся носом ее щеки, стараясь показать матери, что он понимает ее. "Носи свое имя с гордостью, мой милый дракон. Ибо ты будешь нести память о нем. Даже когда меня не станет, а твое величие затмит горы, помни, что Король-Попрошайка дал тебе жизнь, позаботившись о том, чтобы выжила я". Теперь лицо его матери исказила боль. Она заплакала, прижимая дракона к себе. Больше она ничего не могла рассказать своему ребенку, не могла рассказать, во что жестокая судьба превратила ее любимого брата. Она не могла рассказать своему ребенку больше, ибо все, что она хотела, это чтобы он знал, что она любила Визериса. Чтобы Визерион знал, что она назвала его в честь своей семьи. Ее слова эхом отдавались в голове маленького дракона. Несмотря на свою неопытность, казалось, Визерион мог понять, что его мать имела в виду. Неспособный ее утешить, он мог лишь наблюдать за тем, как она плачет о потерянном близком человеке. Он был молод и еще не знал каково это, но в этот день он понял кое-что другое: даже драконы могут быть беспомощными, и ему оставалось только молиться, чтобы никогда больше не испытать этого чувства. ******* Визерион был драконом… а драконы были великими. Это он понял еще в детстве. Временами он замечал, как его собственная мать отступала в страхе перед его братьями, но не перед Визерионом, не перед ним. Он был хорошим. Он был добрым, умным, и он любил свою мать. Свою мать, которую он перерос быстрее, чем хотел, мать, которая была совсем не похожа на него, у которой не было ни острых клыков, ни могучих когтей дракона. И все же он любил ее, потому что она была ласковой, когда другие боялись и ненавидели их. Она пела ему перед сном, говорила с ним на своем странном языке... таком мягком и успокаивающем. И он не забыл, что она сделала с ним и Рейгалем в теплых краях. Пока Дрогон свободно парил в горах, он сам был прикован под землей к холодному камню. Он был зол, ибо в глубине души знал, что Дрогон был ближе всего к сердцу матери; знал, что она любит его больше всех. Ему было так больно, и, когда Визерион наконец увидел ее в своей темнице, он едва не причинил ей боль в ответ. И до сих пор ему за это стыдно. У матери не должно быть любимчиков, он знал это. Он был так зол, нет... ярость - лучшее слово для того, чтобы описать, что он чувствовал тогда, но он никогда не ненавидел свою мать. Даже тогда он продолжил любить ее. Визерион был хорошим... Он не был сильным, как Дрогон, или быстрым, как Рейгаль, но он был умным, послушным. Должен был быть, раз его братья не были. И он никогда не позволял себе забыть об этом. Ради своей матери он должен быть послушным. И, если она прикажет, ее мудрый дракон обрушит звезды и выжжет всю землю дотла. Может он и был слабым, когда был маленьким и хрупким, как котенок, но теперь он вырос, и хрупкой стала его мать. ***** Он не заслужил этого, он был хорошим. Он повторял себе это снова и снова, надеясь, что и она увидит эту правду вместе с ним. Его тело горело от боли, а его блестящий разум поглощал смертельный туман, когда он погружался на ледяное дно. Он закрыл глаза, поняв, что никогда не станет тем, кем его хотела видеть мать. Закрыл глаза, зная, что они больше никогда не встретятся, и, пока его разум медленно погружался во тьму, он мог лишь надеяться, что она будет оплакивать его смерть и поймет, каким он был хорошим драконом...