Истерика

Злость вперемешку с скорбью плескалась в душе девушки, замутняя разум и рассудок. Все время в голове крутились одни и те же вопросы: «неужели это все взаправду?», «я не сплю?», «за что он так он с Антоном?». Да, хоть она и не видела тела Петрова, но прекрасно представляла, что мог вытворить Пятифан с его идиотским ножом-бабочкой, которым он так любил понтоваться. Даже мысль об испачканных в крови Антона ноже и самом Роме заставила девушку встрепенуться, покрыться мурашками от ужаса и со страхом посмотреть на Пятифана, сидящего в камере. Он выглядел как зверек загнанный в клетку. В буквальном значении. Полина не знала зачем она вообще пришла на этот суд над Пятифаном, неужели ей так нужно было смотреть на рыдающих родителей Петрова? На его крохотную сестренку, невинные глаза которой были наполнены такой всеобъемлющей печалью, что казалось будто она затопит всю комнату своими слезами. Полина не знала зачем сверлила его взглядом все это время, и каждый раз пропускала удар сердца, когда пересекалась с его растерянным и напуганным взглядом. Их Ромка, извечный бандит и хулиган, был напуган до ужаса, и это читалось во всех его действиях и жестах. Это просто не укладывалось в голове… Полина не знала зачем она подбежала к его камере, когда почти все взрослые разошлись, и схватилась за решетку. — Зачем? Зачем ты это сделал? — достаточно спокойно на первый взгляд произнесла девочка, и Пятифанов поднял на неё растерянный взгляд, совсем не зная что сказать. Он смотрел ей куда-то в шею, не в глаза. Боялся. Боялся, что не выдержит этого пронзительного и злобного взгляда Полины. Не выдержит той ярости и ненависти, которая заполнила прекрасные васильковые глаза девчонки. — Я тебя спрашиваю зачем ты это сделал! — на тон выше произнесла девушка, — я не понимаю чем ты думал, когда это все делал… Д-да как у тебя вообще рука поднялась на друга?! — укорительным тоном произнесла она, вгоняя парня в состояние дикого сожаления. Разве этого он желал, подкарауливая Антона у дома Полинки. — А если бы я Бяше нравилась, ты бы и его порезал на кусочки? — чуть ли не взвизгнула Морозова, из-за чего на неё обернулись парочка взрослых оставшихся в зале. Рома молча открывал и закрывал рот, как выброшенная на сушу рыба. Воспоминания об еще одном недавно пропавшем друге больно ударили куда-то под дых. — Т-ты вообще думал, что будут чувствовать родители Антона, что буду чувствовать я?! — девичий возглас отозвался эхом по всему зданию, а за её спиной послышались грузные шаги. Она запиналась от эмоций переполнявших её нутро и рвущихся наружу, подобно вулкану. Казалось еще секунда и девушка разразится в самой настоящей истерике, такой несвойственной вечно мирной Полине. — П-Полин, — Пятифанов, опешив от такого эмоционального всплеска, всегда спокойной Морозовой, наконец-то прервал монолог девочки, которую так любил. Именно любовь к ней сподвигнуло на этот ужасный поступок. Но разве то, что он испытывал можно было назвать таким прекрасным чувством как любовь? Это была скорее помешанность, одержимость, на девочке, которая никогда бы ему не ответила взаимностью. Именно это она ему и доказывала своим поведением. А он… а он просто не хотел с этим мириться, ему не хотелось слышать такую горькую правду. — Полин, перестань. — Что, голос прорезался? Знаешь кто ты? — она выдержала долгую паузу, а Рома никак не мог узнать в её лице, искривившемся под влиянием всеобъемлющей злобы, ту самую Морозову, которую любил. Ему было до ужаса стыдно за все то, что он натворил, и в особенности стыдно перед ней. — ты просто эгоист, которому ничего не нужно кроме себя самого. — она по-детски капризно топнула ножкой, но даже такой жест заставил Пятифанова встрепенуться, Ты трус, который побоялся моего отказа и решил устранить конкурента! — И все же она это сказала. Она вывалила на него всю ту правду, которой Рома так хотел избежать. Мальчик склонил голову и прикрыл лицо руками, дабы Полина не видела его выступивших слез, которые обжигали его щеки. Это было стыдно, и позорно. А еще позорнее было то, что точно так же он плакал, когда выходил к Петрову с ножом. Череда оскорблений и отвратительных обзявательств продолжала литься из уст Морозовой, до тех пор, пока на плечо девочки не упала грузная ладонь лейтенанта Тихонова. — Перестань, ты перегибаешь палку, — прозвучал его усталый голос и та аж подпрыгнула на месте. — Я?! Я перегибаю палку! Это я по вашему перегибаю палку?! — из её глаз брызнули слезы, и текли нескончаемым водопадом, пока сама Полина продолжала кричать. — Это он перегнул палку, когда из-за своей идиотской ревности зарезал моего Антона! А мне прикажете что делать? С того света он мне его не достанет! А я его любила! — Морозова окончательно разразилась в рыданиях, совершенно не осознавая, что своей фразой, добила сидящего прямо за ней Рому. Девушка зациклившись на своих переживаниях даже не обратила внимание, на то, как горько заплакал парнишка в камере. Она уперлась спиной в решетку камеру Пятифана и содрогаясь в рыданиях скатилась на пол. — Почему ты решил, что сможешь забрать чужую жизнь?! Он-н ведь тоже любил, тоже мечтал! А т-ты забрал это у него! У меня! — чуть ли не катаясь по полу в истерике и стуча ладошками по полу верещала Полина. А Рома и сам не знал ответа на эти вопросы. Он не знал как он додумался с ножом напасть на Антона. А сам ведь говорил, что переживал за него, переживал, что Петров пропадет так же как Семен и Катя, переживал, что его заберет маньяк. И поступил в итоге хуже любого серийного убийцы. Тихонов сначала замер, с содроганием сердца смотря на плачущих детей, но потом все же опомнился и чисто по-человечески стал успокаивать девочку, и поднял её с пола, пока та, все еще содрогаясь в рыданиях не хотела подниматься. Её пришлось буквально на руках вынести из зала суда. Такая глупая детская любовь перевернула их жизни с ног на голову.