К тому времени, как Ацуши и Кенджи уже вышли из воды, остальные направились в ближайший рыбный ресторан. Дазай, что неудивительно, заказывает краба — Чуя демонстративно скорчился от поданного блюда и именно эта его реакции сподвигла Дазая на то, чтоб подсунуть ему крабье мясо в тарелку, когда тот ушел в уборную.
В любом случае, пусть и не самым лицеприятным образом, но подкинутая еда вернулась на родину, ибо кое-кому не пришлась она по душе.
Собственно и обернулась эта репатриация тем, что двое непутевых товарища были вынуждены покинуть заведение под натиском сетующего официанта и их общих друзей.
— Это действительно было необходимо? — нападает Чуя, пока они вдвоем ждут остальных на скамейке снаружи.
Дазай закатывает глаза, листая новостную ленту.
— Что именно? Блевать в мою тарелку? Нет, Чуя, можно было обойтись без этого.
Спустя почти полчаса остальные девять человек наконец покидают ресторан и вместе они направляются в сторону пирса. Чуя ощущает легкое дуновение ветра, что весьма кстати в эти дни палящей жары. Солнце кланилось к горизонту, предзнаменуя приближающийся закат.
Чуя помнит свое обещание.
— Мне, наверное, пора идти, — сказал Чуя, сидя у причала.
Никто не просит его остаться. Никто бы не стал подставлять его перед родителями.
Рыжий встает на ноги, стряхивает с себя песок и прощается.
— А ты, — скомандовал Чуя, резко дергая Дазая за волосы, — пойдёшь со мной.
В ответ ему приходит лишь жалобный скулеж да жалкая попытка избежать неприятную тему, которую Чуя явно намерен поднять.
— Не ной, — приказывает Чуя, заставляя парня встать на ноги. — Увидимся позже, ребята.
Чуя и Дазай подходят к автобусным остановкам, когда рыжий решает завезти разговор, украдкой взглянув на шатена. Выражение его лица холодное, бесстрастное, совершенное, как у фарфоровой фигурки — он потратил годы на то, чтоб добиться этой отрешенности во взгляде. Идеальное. Однако, к сожалению для Дазая, Чуя был свидетелем создания каждой его маски. Он знает их всех достаточно хорошо, чтоб моментально выявить истинный облик того, что они скрывают и позволить им слететь.
И то, что сейчас Чуя может наблюдать — ничто иное, как беспокойство.
— Итак... — начал Чуя.
— Хочешь мороженое? — перебивает его Дазай.
— Нет, не хочу. Кончай валять дурака.
— Как это связано с тем, что я предлагаю тебе мороженое?
— Блять, Дазай, просто поговори со мной!
— Но я ведь уже, Чуя.
Чуя сначала не отвечает. Несколько мгновений они идут молча, и рыжий рассеянно пинает небольшие камешки на своем пути, почему-то сравнивая размер ног Дазая со своими.
— Я сбит с толку, — бормочет он в конце концов. — Почему ты избегал меня практически целый месяц, а потом просто согласился поговорить?
Дазай смеётся.
— Как будто меня самого это устраивает, — горько усмехается.
Чуя резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на него.
— В чем тогда был смысл..? — осторожно спрашивает он.
— Не знаю, — бормочет шатен, пожимая плечами. — Возможно, я просто забылся и решил, что уже заслужил, после... То есть, мне хотелось встретиться с ребятами и, вот незадача, ты тоже здесь. Может я просто позволил... Не знаю, — Дазай втянул прохладный воздух. Зубы стиснуты, взгляд опущен. Он намеренно избегает зрительный контакт, что не ускользнает от внимания Чуи. Его речь по прежнему бесперебойна, но теперь почти после каждого слова, которое Дазай с силой выдавливал из себя, можно было услышать нервный смешок. — Это всё очень глупо, Чуя. Глупо. Не злись, если не видишь в этом смысла — мне бы его самому разглядеть.
Тяжело.
Чуя видит и слышит, как ему тяжело говорить об этом. Тяжело подобрать слова. Тяжело разрываться между двумя противоборствующими желаниями закончить этот разговор прямо здесь и сейчас, оставить неприятную тему, закрыться от чужого, пронизывающего каждую клеточку тела, взгляда, освободить себя от необходимости тщательно подбирать подходящие слова, что не заставят его ощущать себя "жалким" и уязвимым ... и желанием быть искренним с одним из тех, кто заслуживает этого.
Чуя понимает.
Понимает, как нелегко жить в согласии с этой дрянью, которую почему-то так возвышают и называют чувствами. Нелегко и трудно их понять, а еще более невозможным представляется их сдержать. И сейчас внутри него они смешиваются в коктейль самых невообразимых вкусов. Таких, что даже будь он хоть трижды дипломированный сомелье, не смог бы уцепиться за один конкретный.
Однако Дазай с уверенностью мог описать выражение его лица, как расстроенное.
— Ты, должно быть, шутишь… — шепчет Чуя. Надлом в его голосе слишком очевиден.
— Нисколько. Ты хотел ответа, я его тебе даю, — Дазай отворачивается, ибо выдержать взгляд голубых глаз он не в силах. — Я в какой-то мере рассчитывал, что встречу тебя. Раз уж предполагалось, что соберутся все, то мне следовало подготовиться.
— Ты… — прошипел Чуя, стиснув челюсти. Он не стал дожидаться, пока нервы полностью сдадут и пошел в наступлении. В следующее мгновение Дазай ощущает крепкую хватку на обоих предплечьях и сверлящий его взгляд.
Чуя принялся судорожно расспутывать бинты на его руках.
Кровь-кровь-кровь...
Слой за слоем.
Настоящая кровь. Кровь не кого иного, как гребанного Дазая Осаму. Столько крови, что её пришлось маскировать под тремя пластами ткани.
— Вопреки твоему мне обещанию... ты всё равно сделал это. Опять, — снова начинает Чуя, его голос приглушен от неверия и испытываемой боли, —… просто в наказание себе за то, что увидишь меня?!
Дазай быстро отдергивает руки, пряча их.
— Я чуть не убил тебя, — огрызается он. — Так что, да, Чуя. Я заслужил!
— Придурок. Ты совсем спятил?!
Дазаю не нравится этот тон. Отчаянный, страдающий, неверящий, искрящий обидой.
Он почти физически чувствует, как именно на этих тонах и рушатся их прежние отношение. Разрушаются до самого основания, создавая мнимую иллюзию того, будто они и впрямь заботятся друг о друге. Окутывая той сладострастной болью — такой далекой, но отчего-то кажущейся удивительно родной. Как светлячок тянется к горящему пламени, обреченный в нем сгореть, так и Дазай добровольно отталкивается от края, падая в самую глубь этой синевы, пока самому до одури страшно утонуть в ней. Без малейшего шанса на то, чтобы выплыть.
Тело кренится вперед и Чуя хватает Дазая за плечи. Обычно весь разгоряченный, пылающий, как солнце, Накахара заметно побледнел и от привычного задорного огня во взгляде осталась лишь тлеющая обида.
— В феврале... Когда ты схватился за лезвие, — процедил Чуя. — Я мог тебя понять и даже оправдать. Ты, блять, потерял старшего брата, тебе было больно, но сейчас... Сука, Дазай, это другое. Это не причина калечить себя! — Давление на чужие плечи усилилось. — Слушай меня внимательно. Если ты сделал это с собой из-за меня, то вина на мне лежит ровно так же, как и на тебе за мое падение с крыши.
Глаза Дазая округлились.
— Это не так… ты не можешь винить себя. Это
мой выбор,
я это сделал с собой!
— Не пойми меня неправильно, засранец, — рычит Чуя. Его глаза влажные и злые, губы дрожат одновременно от ярости и печали. — Быть может, в твоем стиле списывать меня со счетов, когда тебе стрельнуло строить из себя мученика, но я не ты. Но если же хоть еще один раз, ты навредишь себе и причина тому буду я... прощания не жди. Клянусь, я изобью тебя до потери сознания... Я, блять, убью тебя собственными руками!
Дазай смотрит на него, не мигая.
Чуя ждет мгновение, глядя ему прямо в глаза, а затем отстраняется, отпуская плечи.
Тишина давит на виски и Накахара решает нарушить её.
— Ты… — начинает рыжий, сжимая кулаки при виде рук Дазая: он не шутил, говоря о вине, ему действительно совестно. — Хочешь, чтоб я пошел с тобой?
Чуя хочет услышать "да". Даже несмотря на то, что ему категорически запретили с ним общаться. Что уж там, ему через полчаса нужно быть дома, но видать и здесь придётся нарушить договорённость.
Никакие его обещания, данные Озаки, не будут значить ничего, если Дазай сейчас просто скажет это чертово "да".
Но Дазай лишь усмехается и качает головой.
— Нет. Мне известно, что тебе уже пора. И я не стану... причинять себе вред. Больше нет. Тебе не о чем переживать.
Дазай снова смотрит на него. И есть что-то в его лице — такое мягкое, неуловимое, притягательное — что заставляет сердце Чуи вытанцевывать чечетку, разжигает внутри яркий фейерверк и желание заключить кое-кого в крепкие обьятия.
Чуя наблюдает за ним еще пару секунд. Он замечает нежный румянец на щеках Дазая, трепет его густых ресниц, замечает то, как нелепо растрепались его волосы. Прежде чем он успеет дать себе мысленную оплеуху за свои наблюдения, он хватает камеру с шеи Дазая и тянет ее, что, кстати, заставляет того придвинуться ближе. А затем фокусирует объектив и быстро делает снимок ошеломленного Дазая.
— И зачем? — Чуть ли не хнычет Дазай, нехотя выудив распечатанную фотографию.
— Применяю ваши заклинания против вас, профессор, — смеется Чуя, разворачиваясь на пятках в другую сторону. — Теперь, поскольку я не был приглашён в гости, мне нужно идти, пока одна мегера не обратила свой гнев на меня.
Дазай не стал отставать и сравнял их шаг.
— Выходит, если бы я предложил пойти ко мне, ты бы рискнул разозлить Озаки-сан?
— Ну... да?
Дазай вновь смеется.
— Глупый слизняк.
Ранее раздражающее прозвище, произнесенное в этот раз с непривычной мягкостью, не вызывает столь бурной реакции. По крайней мере, сейчас. Лишь легкое покалывание.
— Замолкни, — рычит рыжий, глядя на Дазая. — И сам ты глупый. Просто, чтоб ты знал: моя последняя домашка по английскому набрала семьдесять два балла, — с видом настоящего гордеца заявил Чуя.
— Ва-ау! Впечатляюще. Всего лишь на двадцать восемь баллов ниже, чем у меня. И впрямь неплохо.
— Да, имен... Бля, просто заткнись.
— Тебе меня не обойти, просто смирись, — пропел Осаму.
— Конечно-конечно. Если бы я действительно приложил усилия, ты бы уже был на коленях передо мной.
Осаму с пришуром взглянул на Чую.
— А? Зачем? Неужели просить твоей руки?
Следующее, что он осознает, это то, как он бросается на Дазая, размахивая руками у его лица так, что тому не предоставляется возможность узреть превращение Чуи в помидор
— Как же ты достал... Не можешь помолчать хоть секунду?!
Дазай снова посмеивается, хватая рыжего за запястья и раздвигая его руки.
— Перестань меня бить, Слизняк, — говорит он, нахмурившись. Однако раздражение сходит на нет, когда он смог рассмотреть Чую должным образом. — Ох, Чуя, я смотрю ты не на шутку покраснел.
У Чуи даже нет идей, как ответить — он замышляет убийство и сжимает кулаки, мысленно представляя, что будет говорить в свою защиту в зале суда.
— Ты снова собираешься винить в этом солнце? — спрашивает Дазай, сверкая глазками.
Чуя ненавидит его.
Он испытывает к нему абсолютную ненависть. Его слова, его тон, его глупые волосы, его отвратительные глаза, его скверный характер.
Он ненавидит все это.
— Я лишил тебя дара речи? — насмехается Дазай, наклоняясь ниже. — Оу~ , маленький Чуя немного влюблен в меня?
Чуя замирает.
Дазай выжидает мгновение, его собственные щеки внезапно покраснели, а затем вздыхает, закатывая глаза, прежде чем встать прямо. — Давай, — говорит он, мягко толкая Чую за руку. — Отключай уже свой режим снежной королевы. Я не собираюсь провожать тебя, если ты продол...
— Ненавижу тебя.
Дазай вглядывается в его глаза и отчего-то улыбка задевает его лицо.
— Я знаю.
— Типа, я действительно… — Чуя подходит ближе и разжимает кулаки, чтобы перехватить пальцами бинты Дазая, — черт возьми, ненавижу тебя. Настолько сильно, что я бы прямо сейчас вонзил нож тебе в грудь, если бы он у меня был.
Дазай открывает рот, без сомнения, чтобы сказать что-то вроде: «Я с нетерпением жду этого», но затем Чуя тянет его вниз, и горло брюнета тут же сжимается, пока издать звук становится просто невозможным. Не тогда, когда он находится так близко к Чуе, не когда он чувствует, как его голые пальцы скользят по коже под повязками, не когда он фактически вынужден смотреть прямо в эти серо-голубые глаза, которые стали еще лучше в свете заката, точно так же, как они были на той фотографии, которую он сделал, когда они поднялись на вершину холма.
— Ты действительно собираешься проводить меня? — бормочет Чуя.
В этот момент Дазая словно водой окатило из-за резкого контраста между его грубым признанием в ненависти и таким уязвимым вопросом. — …Таков был план, — говорит он немного севшим голосом.
— То есть… всю дорогу, а не только до автобусной остановки? — спрашивает Чуя, сжимая руки сильнее, боясь отпустить.
Дазай сглатывает.
— Ага. Наверное, просто в начале твоей улицы, потому что… ну, знаешь, твоя мачеха может меня увидеть, — отвечает он.
Чуя моргает. Зрачки у него расширены, но в них плещется море нежности. — И потом ты снова уйдешь? — осторожно спрашивает он. Его тон бесстрастен, но его хватка побелевшими костяшками пальцев на повязках Дазая не соответствует его деланному спокойствию.
Дазай вздыхает. Его взгляд принялся блуждать вниз к подбородку Чуи, затем к его губам, а затем возращается к глазам. — Я не хочу причинять тебе вред, — шепчет он.
— А что, если… — хрипит Чуя из-за неожиданно появившейся сухости, — … что, если твой уход причинит мне боль?
Он замирает. Кожа холодеет от чужих прикосновений. Таких неправильных и в то же время отрезвляющих.
— Если снова будешь нести ерунду, то не отвечай, — приказывает Чуя, отпуская повязки Дазая и разрывая зрительный контакт, его начинает охватывать смущение. — Это всего лишь гипотетический вопрос.
Шатен ждет мгновение, просто уставившись на него, всеми силами игнорируя странное ощущение в груди, прежде чем снова встать прямо. — Ну, тогда… чисто гипотетически… — начинает Дазай с улыбкой на лице, — …Я не уйду.
Оу.
Чуя не думал, что это будет так легко.
— Вот сейчас серьезно. Ты не шутишь?
— Я всё еще считаю, что это эгоистично с моей стороны, но да, я вполне серьезен.
— Тогда... Значит, завтра ты так же будешь эгоистичен?
Дазай несмело кивает.
— А послезавтра?
Очередной кивок.
— А в последующие дни?
— Да, Чуя, я буду самым последним эгоистом.
Чуя с прищуром уставился на него, что-то выискивая. Удовлетворительно хмыкнув, задорно сказал:
— Тогда шевелись, шпала. Я уже опоздываю.
***
Чуя закрывает за собой дверь, запирая ее и засовом, и ключом. Ни Кое, ни Кэнсуке не упускают из виду глупую улыбку на его лице и приподнятое настроение. Он чуть ли не прыгал от счастья, что за последнее время стало чуждым явлением.
— Добрый вечер, Чуя, — приветствует женщина.
— Добрый вечер, — отвечает Чуя слишком веселым голосом . — Что вы двое здесь делаете?
Кое с грохотом захлопнула книгу, которую читала, и опустила очки для чтения чуть ниже кончика носа. На сиденье рядом с ней сидит Кэнсуке, немного более опрятный, без пива в руке — очевидно, дело рук Кое.
— Жду, пока ты благополучно вернешься домой, — отвечает она недовольно. — Тебе понравилось?
Чуя кивает слишком быстро и активно. «Да, это было весело», — отвечает он, снимая сандалии.
Женщина искосо погоядывает на него. Крупицы песка все еще прилипали к его телу. Некоторые есть на его кардигане, в волосах, как будто он в нем катался (скорее лежал в нем... два часа... с тем самым человеком, с которым ему не разрешают общаться).
— Я рада это слышать, — говорит Кое и немного расслабляется. Ее тело становится менее напряженным, кончики губ приподнимаются в мягкой улыбке — Ты видел Дазая?
Чуя сталкивается с ней взглядом, а затем качает головой. «Его там не было», — лжет он, поворачиваясь и направляясь к лестнице.
***
Только приняв душ и собираясь бросить шорты в стирку, Чуя вспоминает полароидную фотографию.
Он быстро вытаскивает ее из шорт и засовывает в короткие карманы ночных брюк. Затем он умело обходит гостиную по пути наверх и плотно закрывает за собой дверь спальни, прежде чем с громким раздражением рухнуть на кровать.
И только тогда — после короткого резкого вздоха — он вытаскивает фотографию и смотрит на нее.
Конечно, первая мысль, о которой он подумал, — это Дазай, поскольку тот являлся главной фигурой в изображении.
И что-то вроде "черт возьми" — идет следующая мысль.
По краям фотографии небольшое размытие, потому что Чуя поспешно щелкнул по фотоаппарату, сфокусировавшись всего на доли секунды, а Дазай в тот момент кланялся вперед. Но это лишь добавляет некой эстетики, если уж на то пошло. Глаза шатена слегка прищурены, губы слегка скривлены от растерянности, нос чуть-чуть сморщен. Закатные лучи падают на его лицо, превращая радужку в отдельную галактику. Миллионы и миллионы звезд, и все они заключены в его глупых карих глазах.
Чуя не осознает, что ухмыляется глупой, задумчивой улыбкой, пока не чувствует, что его щеки начинают болеть. Он не осознает, что тщательно обводит лицо Дазая указательным пальцем, пока ему не приходится с силой отдернуть его. Он не осознает, что его сердце пропускает слишком много ударов, чтобы это можно было считать нормальным, пока не чувствует покалывание.
Оу~, маленький Чуя немного влюблен в меня?
От воспоминания становится не по себе.
Но потом он смеется — потому что это ведь смешно. Типа, серьёзно?
Чуя влюблен в Дазая ?
Не в жизни...
Той ночью Накахара засыпает с множеством бабочек в животе, стискивая подушку.
***
Когда Чуя стоит перед их гаражем, он понимает, что нет причин для беспокойство, ведь многое уже относительно улажено, но что-то внутри него протестует тому, чтоб зайти в него одному.
Чуя: Эй, скумбрия. Тащи свою задницу сюда
Чуе действительно нужно повесить фотографию Дазая. Не пристало таким ценным и памятным вещам пылиться на столе.
К счастью, ответ приходит в течение десяти секунд.
Дазай: Неужели Чиби действительно решил разблокировать меня?
Чуя: Не волнуйся, это разовая акция. Как только ты придешь, снова окажешься в блоке.
Дазай: Неужели тебе не хватило нашей прошлой ночи? </3
Чуя: Сука, клянусь Богом, ты доиграешься
Дазай: У меня есть пунктик: дважды ни с кем не сплю. Я думал, у нас отношения без обязательств, крошка.
Чуя стиснул зубы.
Чуя: Гараж.
Чуя: просто приходи в этот гребаный гараж и перестань быть мудаком
Дазай: Хорошо-хорошо. Как же я могу заставить тебя скусать)
Чуя: СкуСать?)
Дазай: Ой, отвали
Чуя смеется, а после откладывает телефон в сторону.
Кое в своей юридической фирме, а Кэнсуке, скорее всего, бездельничает и все еще спит, хотя уже почти три часа дня. Так что провести Дазая в гараж не составит большого труда.
Но когда Осаму все-таки появляется, Чуя как минимум пять раз колко шутит над тем, как он наклоняется и вглядывается в окна и даже делает несколько кувырков на земле, якобы уклоняясь от лазеров, на манер тех экшн фильмов про ограбления.
— Ты переусердствовал, — заявляет Чуя, бросая на Дазая скучающий взгляд, пропускает внутрь гаража. — Залезай, придурок.
Дазай вздыхает от досады.
— Я представлял себя актером кино, а ты испортил мой настрой, — горько бормочет он, подходя к ставням. Его взгляд останавливается на внешнем виде их пристанища, а затем его брови взлетают от любопытства. — Боже, что это за вмятины? Какой-то самолет разбился у вашего подъезда?
Чуя нетерпеливо выдыхает и заталкивает Дазая в гараж.
— Нет. Кое решила поорудовать битой. Через мгновение Чуя тоже ныряет под ставни и позволяет им упасть, прежде чем он естественным образом находит веревку и тянет за нее, включая лампочку.
Только чтобы увидеть испуганное лицо Дазая.
— ...Она что!? — восклицает он.
— Я же говорил тебе, что она угрожала разрушить гараж, — говорит Чуя, тут же направляясь к столу. Он никогда не думал, что будет так сильно скучать по этой жуткой комнате, где его лицо увешено повсюду. Но он скучал по этому почти так же сильно, как скучал по Дазаю.
Ладно, это было странно признать. Даже самому себе.
— Она бы буквально разорвала его на куски, если бы я не согласился на ее условия, — продолжает рыжий, отчаянно пытаясь выбросить из головы предыдущую мысль. — Перестань притворяться шокированным, ублюдок. Ты кинул меня в самый неподходящий момент. Когда я в тебе сильно нуждался...
Чуя замирает от своих же слов.
Его руки рефлекторно сжимаются в кулаки, кровь приливает к шее; поэтому он наклоняет голову вниз, скрывая лицо под челкой— Я не это имел в виду, — быстро бормочет он.
Блядь, что с ним происходит?!
Он никогда раньше не говорил таких откровенно отвратительных вещей.
Чуя быстро занял себя прикреплением клейкой ленты к обратной стороне фотографии, но даже он сам не может игнорировать то, как его руки слегка дрожат, или то, как он почти болезненно прикусывает нижнюю губу.
Какого черта я это сказал?!
Нежное прикосновению к его руке возращает в реальность — кончики чужих пальцев скользят по фалангам, заземляя его и вынуждая беспорядочный поток мыслей путаться пуще прежнего.
— Прости, — бормочет Дазай.
Чуя просто смотрит на свои руки, не в силах поднять глаза, не в силах встретиться взглядом.
— Заткнись, черт возьми, — рявкает он, — Я не хочу, чтобы ты извинялся.
Наглая ложь с его стороны. Чуя хочет извинений.
Он их заслужил.
Потому что прошедший месяц был адом, и во всем виноват Дазай.
Не потому, что он столкнул его с крыши. А потому, что он ушел...
— Чуя, — говорит Дазай, словно пытаясь обратить все его внимание, что так глупо, потому что Чуя всегда обращает внимание на… — Я серьёзно. — Следующее, что осознает рыжий, — палец внезапно оказывается у него под подбородком, и его кожа начинает гореть так сильно, что он даже не может устоять перед нежным рывком, заставляющим его посмотреть вверх.
— Я ненавижу тебя, — шепчет Чуя, его голос ломается.
Улыбка Дазая зловеще грустна.
— Я знаю.
— Ненавижу...
— Знаю. И мне жаль.
— Буквально все, что с тобой связано... меня тошнит это этого.
— Да, — говорит Дазай, просто рассеянно соглашаясь, хотя он определенно обиделся бы, если бы действительно слушал. Его глаза опускаются вниз, но рыжий совершенно отказывается верить, что он взглянул на его губы. — Ты глупый, надоедливый коротышка... — начинает он со вздохом, — …ты мне тоже был нужен.
Для Чуи это значит больше, чем он когда-нибудь сможет признать.
— ...Не вешай мне лапши, — бормочет рыжий, отталкивая руку Дазая, а затем поворачивая лицо, пытается отыскать свободное место для фото.
— И не думал... — усмехается Дазай, падая на ближайший бин-бэг*. Следующее, что он говорит, звучит настолько тихо и затравлено, что Чуя пропустил бы это, если бы в комнате не стояла гробовая тишина, пока он вставлял картинку в относительно пустое место:
— Когда было одиноко... я пытался покончить со всем.
Чуя молчит.
А затем поворачивается и смотрит на Дазая с самым растерянным выражением лица, которое у него когда-либо было.
— Ты… — начинает он, его голос похож на хриплый выдох.
Дазай не смотрит на него, по какой-то причине отчаянно пытаясь скрыть свое лицо. — Это было всего несколько раз, — поспешно замечает он, но теперь глаза Чуи блестят, и какое бы глупое оправдание ни пытался придумать шатен, оно не сработает. — И… только когда я был разбит или ... ну, ты понимаешь. Чуя, я знаю, что ты улыбаешься, даже не глядя. Разве ты сейчас не должен сопереживать мне?
Улыбка Чуи только ширится, и он подходит к Дазаю. — Итак... — начинает он, позволяя слову тянуться на языке довольно долгое время. — ...Тебе было одиноко без меня?
— Заткнись. Ты тот, кто ныл мне: «Боже мой, ты мне был нужен, а тебя не было рядом»!
— Мудак, ты только что так же говорил!
— …Я думал, ты уже попытаешься это отрицать.
— Ну… это… ты тоже не пробовал!
Дазай задумался.
— Да… странно, правда?
Это определенно странно.
Несмотря на то, что их взаимные признания в том, что они, возможно, скучают друг по другу, были немного своеобразными, сам факт, что они вообще признались пугал их.
Потому что никто из них не страдает по этой розово-конфетной ерундятине. По крайней мере, до некоторых пор они это не озвучивали.
Это как...
Пересечение границы. Точки невозврата.
— Эй, мумия, — начинает Чуя, обращаясь к Дазаю, который все еще прячет лицо. — Хочешь что-нибудь посмотреть?
— Что например?
— Не знаю. Мне без разницы.
— Оу~, Чу-уя, обычно после этого в ромках следует фраза: «Твое присутствие — это все, что мне нужно»
— Не понимаю о чем ты, я смотрел боевики. И в них таким долбаебам, как ты, вырывали кишки.
— Чуя, я согласен! Сделай это быстро!
— Я ведь говорил тебе, что ты та еще заноза в заднице?
— Я ведь говорил тебе, что ты отвратительный слизняк?
— Я передумал. Сдохни.
— Делаю всё, что в моих силах, — устало выдохнул Дазай. — Врубай уже.
— Что врубать-то? Мы не выбрали фильм.
— Мне без разницы, — сказал Дазай, а после, чуть помедлив, добавил: — Твое присутствие — это всё, что мне нужно.
Чуя зарядил пульт от телевизора прямо в голову Дазая.
