Ты вернулся

      Прошли годы. Как легко слетает с губ это «прошли». Прожить каждый из них день за днём было гораздо сложнее. С новой колокольни все их прошлые проблемы казались… нет, не малозначительными, в тот момент и в тех условиях они были что ни на есть настоящие, просто имевшими очевидное решение. И чаще всего совсем не такое, какие принимали они. Пробуя и ошибаясь, вставая, отряхиваясь и пробуя снова. А вот то, что происходило с ними позднее…       Тянь уехал. Это произошло в тот момент, когда их отношения были на взлёте и разом перечеркнуло всё, подведя жирную красную итоговую линию. Такая означает дефицит. Дефицит всего: понимания, терпения, доверия, умения слушать…       Они тогда крупно поссорились. Тянь искренне считал, что делает это ради него. Чтобы, как он выражался, потом «дать ему всё». Повторял, что это единственный выход. Заглядывал в глаза, гладил ладонями щеки, просил потерпеть и дождаться… Шань отворачивался, закрывая глаза.       Потому что он, Гуань Шань, никакого будущего мифического «всего» не хотел. Он хотел, чтобы рядом с ним, здесь и сейчас, оставался человек, к которому он привязался, в которого влюбился, к которому только начал привыкать… и чувствовал себя последним дерьмом и эгоистом. Но хотеть не переставал.       Знал, что своим сопротивлением, внутренним и внешним, делает только хуже, больнее обоим. Что мешает Хэ Тяню спокойно готовиться к учебе, работе, к тому самому будущему, в котором его, Гуань Шаня место, просматривалось пока смутно. Чувствовал себя лишним, выпадающим абзацем, на этой новой странице его жизни, сколько бы Тянь не говорил обратное. Ему всегда было сложно с самим собой - что уж до отношений с другими.       Злился на себя, что не может просто поддержать в тот момент, когда Хэ Тяню так нужна поддержка. Что вместо нужных, правильных слов его хватает только на тяжелое молчание или безуспешные попытки выплеснуть всю тоску, которая буквально рвала его на части от мысли, что он снова останется один. Пускай даже мама, Цзянь и Чжань прямо сейчас исчезать не собирались.       Но вот тот, кто прямо сейчас был так нужен, что без него, казалось, нечем дышать… именно он принял решение его оставить. Тот, кто так просил когда-то не оставлять его самого. Кто так отчаянно тянулся, цепляясь за любую возможность. И вот, когда они наконец-то были вместе – собирался всё это подвергнуть жестокому испытанию, которое не всегда выдерживают даже вполне реальные, зрелые чувства. Им едва исполнилось по восемнадцать.       Он пытался понять Тяня. Был знаком с его братом и подозревал, что идти напролом, наперекор их отцу – ещё более тяжелое и неблагодарное занятие, чем спорить с Хэ Чэном. Это делало осязаемым тот непреложный факт, что Хэ Тянь должен уехать по их настоянию, если хочет сохранить хотя бы остатки их лояльности, порядком подорванной с тех пор, как в его жизни появился он, Мо Гуань Шань, и всё завертелось и стало сложнее. Чего он не мог принять и простить, так это того, что Тянь был готов ехать сам, соглашаясь, что это разумно и верно. Не на неделю, не на месяц – на годы, и представить такую прорву времени было заранее невыносимо.       Мо было страшно. Страшно, что стоит Тяню уехать – и они начнут неминуемо отдаляться. Что возникшее между ними – так непрочно, что рассыплется карточным домиком под первым же порывом ветра. Он настолько боялся и нервничал, что с каждым разговором начинал звучать всё более раздраженно. Слово за слово – так начинались на пустом месте перепалки, после которых Хэ не звонил неделями. А Гуань Шань только убеждался, что раз он не звонит – значит, не так уж ему и надо… Иногда случается так, что проще своими руками спровоцировать реализацию своего собственного страха, чем бесконечно ждать, пока это произойдет само собой. Иллюзия контроля, которой так легко поддаться.       Тот, первый, приезд Хэ Тяня он предпочел бы забыть. И последующие выходили немногим лучше. Он заявился чуть больше, чем через год, в душном августе, когда весь город был раскален и пропылен настолько, что уже само нахождение вне кондиционированного помещения казалось невыносимой пыткой. Гуань Шань тащился домой взмокший и злой – в ресторане, где он тогда работал, на кухне в очередной раз забарахлила вентиляция, и возле плит был форменный филиал ада. Хозяин заявил, что ремонтники перегружены заказами, и придут только завтра. А закрывать ресторан он не может. Мол, убытки. А если кого-то из работников тепловой удар хватит – это, значит, не ебёт… В результате Гуань Шань и отпахал всю чертову смену, и к вечеру остался без работы. Потому что работавшей с ними тётушке стало плохо, и после того, как её привели в чувство остальные ребята, поливая прохладной водой во дворе, он высказал козлу-хозяину всё, что думает. И, предсказуемо, был тут же уволен…       Последнее, что он хотел видеть, подойдя к дому, была счастливая рожа мажора. Вылезшая из кондиционированного нутра дорогой тачки, с запахом сандала и мятной свежести… Мо почувствовал себя помойной крысой, ползущей в свою нору мимо холеного сытого кота.       - Привет, малыш…       Он прошел мимо, окинув тяжелым взглядом.       - Вот настолько не рад меня видеть? – хмыкнули вслед. – А я тащился сюда столько часов…       - Мог бы и не утруждаться, - оскал сам собой дополнил хмурый вид. – Или ты насовсем приехал?       - Нет, ты же знаешь.       - Тогда перестань меня мучать. Что за манера рубить собаке хвост частями? Я тебя звал?       - Не звал. И не звонил. Я беспокоился… хотел тебя увидеть.       - В хуй мне не впилось твоё беспокойство! – взорвался Шань, чувствуя себя предельно мерзко оттого, что злится на того, кто ни в чем не виноват, кроме того, что родился в богатой семье и имел несчастье повстречать не нормального человека, а такого, как Мо Гуань Шань. – Дай пройти!       Он грубо толкнул стоящего перед ним, оставляя на отглаженной рубашке мокрый отпечаток своей потной ладони.       И Тянь остался стоять посреди улицы, провожая его взглядом. После того, как пелена злости и отчаяния отступила, он позвонил… но трубку никто не взял.       Превозмогая отвращение к себе, на следующий день Шань притащился к высотке, где жил мажор, и даже нашел в себе силы спросить у консьержки, но она сообщила, что господин Хэ уехал тем же вечером, предупредив, что его снова долго не будет.       Он возвращался, и не раз. Не давал забыть о себе, напоминая звонками, сообщениями, неожиданными, как снег на голову визитами… но каждый раз встреча была отравлена сознанием, что всё это – на несколько дней или часов, после чего он опять исчезнет, и всё снова подернется дымкой неопределенности и бесконечных сомнений. И каждая попытка общения заканчивалась одним и тем же диалогом с небольшими вариациями:       - Останься.       - Не могу.       - Возьми меня с собой.       - Нет. У меня всё ещё ничего за душой.       - Тогда не возвращайся.       - И этого не могу тоже.       Уже значительно позже он узнал от Цзяня, что после одной из таких встреч Тянь бросил универ на третьем курсе. Но и тогда не вернулся в Гуанчжоу, а отправился работать к отцу в Гонконг… Почти четыре года. Именно столько прошло с тех пор, как он уехал.       Гуань Шань всерьез пытался оборвать это. Блокировал номер Тяня, менял свой, переезжал… даже пробовал завести новые отношения. Но все его попытки сойтись с девушками заканчивались, толком не начавшись… потому что на краю сознания вечно маячила темная фигура, чей пронизывающий взгляд всё ещё так часто снился ему ночами… вместе с теплым дыханием, жёсткими ладонями, пальцами, которые умели касаться так нежно и голодно впиваться до боли, от чьих жадных, переполненных страстью поцелуев кружилась голова… и так пока нарастающее возбуждение не взрывалось каким-то пустым и едва ли не болезненным оргазмом, пачкая бельё и оставляя ощущение тоски и неудовлетворенности.       В какой-то момент Мо понял, что ничего не слышал о Хэ уже несколько месяцев кряду… неужели он всё-таки оттолкнул его окончательно и всё и правда закончилось вот так… он свободен? И если да, то почему от этого ни на йоту не становится легче дышать, а вокруг стало как будто ещё темнее?

***

      Его звали Даниэль, Дан. Так он представился в их первую встречу в баре, где теперь работал Гуань Шань. Дан был улыбчивым брюнетом с волнистыми волосами и светло-серыми глазами, неизменно вежливый и дружелюбный. Он заходил пару раз в неделю, около восьми вечера, когда уже становилось шумно и людно. Было видно, что атмосфера бара ему нравится. Несколько раз он приходил в весёлой компании местных, они пили пиво, смеялись чему-то своему, занимая большой стол, заказывали мало закуски, но много выпивки.       Перебрасываясь с ним иногда короткими дежурными фразами, Мо узнал, что он художник, приехал из Англии, работает сейчас преподавателем в местной студии живописи, и компания, с которой он приходил – это ученики и другие преподаватели.       В тот раз он пришел несколько позднее, один и сел не за столик, а за стойку напротив. Заказал не привычное пиво, а виски. И улыбка его, обычно широкая и искренняя, вышла какой-то болезненной.       Гуань Шань видел такое сотню раз. Видимо, у него не просто день не задался – приключилась какая-то херня. И он не собирался в это лезть. Нет, неа. Конечно, в баре периодически случались хрестоматийные истории, когда кто-то из посетителей решал излить душу бармену, как священнику или попутчику в вагоне поезда дальнего следования. Вот только Мо таких историй как мог избегал. Мало ему своих…       Сейчас ещё меньше хотелось проваливаться в свои собственные воспоминания, чем слушать о чужих. Ему казалось, что он достаточно надежно закрыл воображаемую чёрную плотную коробку, куда затолкал всё, что было связано… и одного прозвучавшего в голове имени хватило, чтобы судорожно вдохнуть, проглатывая привычную горечь.       Видимо, эмоции всё же отразились на лице, потому что Даниэль поймал его взгляд и понимающе кивнул. На этот раз улыбка вышла гораздо более искренней и грустной… Да что ты там понимаешь-то? Пей уже, авось полегчает. Он пододвинул по полированной поверхности тяжёлый холодный стакан, по которому скатилась пара капель конденсата. Гуань Шаню тоже хотелось хлебнуть чего-нибудь, от чего немного разожмутся тиски напряжения. Но до конца смены ещё слишком долго…       И всё же, он его дождался. Это было неожиданно. Даниэль расплатился и ушел незадолго до закрытия… как выяснилось, недалеко ушел. Потому что, когда Гуань Шань выполз через чёрный вход для персонала, расположенной в подворотне сбоку от центральной улицы, на углу маячила его долговязая, чуть нескладная фигура.       - Прости, но я взял на себя смелость предположить, что тебе сейчас тоже хочется выпить. И не помешает компания. Я прав? – у него был кошмарный акцент, но даже такие вот витиеватые фразы он строил правильно, словарный запас впечатлял, а голос казался приятным. Мягкий, глубокий.       Первым порывом было выслать неожиданную компанию нахуй и пойти домой, но… неожиданно навалилось ощущение столь острого одиночества, какого Мо не испытывал уже давно. Если завсегдатай их бара хочет угостить его выпивкой взамен на то, чтобы послушать, по всему видно, печальную историю – почему бы и нет.       - Приглашаешь?       - Приглашаю.       - Из меня хреновый слушатель, – честно предупредил Шань.       - Что так? Ты же бармен. Это должно быть профессиональным навыком.       - Ну… вот так.       - Первый раз встречаю такое. И всё же - готов рискнуть.       - Куда пойдем? Здесь в округе уже почти всё закрылось, – Мо оглядел пустеющую тёмную улицу, с разноцветными пятнами ярких вывесок и нескольких оставшихся подсвеченными витрин круглосуточных магазинов.       - Погода хорошая – предлагаю проветриться… у меня вообще всё с собой, – он продемонстрировал бутылку виски и пару пластиковых стаканчиков. – Пока ты там прибирался, я как раз успел.       - Настолько не сомневался, что я соглашусь? – хмыкнул Мо. – А ты самоуверенный.       - Есть немного.       Они прошлись до парка, где вдоль освещенных дорожек стояли скамейки. В поздний час никого не было, только прошел какой-то полуночник с собакой.       Примостившись на лавочке, Мо вытащил пачку, наконец-то с наслаждением закуривая.       - Если что, я уже весь во внимании.       - Пффф, ну кто же так разговор по душам начинает? – рассмеялся Даниэль. – Ты не врал, когда говорил, что слушатель из тебя так себе.       Гуань Шань только плечами пожал.       - Знаешь, а я передумал. Может быть, лучше сам расскажешь? Тебе же есть что? Я подумал, несправедливо – все что-то рассказывают бармену. Но кто выслушает его самого?       Мо смерил того взглядом. И с чего этот хрен решил, что ему нужно перед кем-то выговариваться… нихера ему не… и вместо этого неожиданно для себя произнес:       - Ты прав. Мне херово. Он уехал почти четыре года назад. И я с тех пор не живу. Не могу просто жить нормально. Уже не верю, что он вернётся когда-нибудь. Но и перестать ждать не могу. Такие дела.       Дан хмыкнул, потянулся к сигаретной пачке, которую Гуань Шань так и сжимал в руке, стукнул пальцем, без слов прося поделиться. Мо протянул, потом достал зажигалку, прикуривая.       - Как ты ёмко. И, что самое интересное, всё понятно без долгих разговоров! – хмыкнул Даниэль, и Мо почувствовал, что ему стало иррационально легче. Он действительно ни с кем об этом не говорил. Кто знал – и так в курсе, кто нет – ну и зачем им? – Если бы я мог вот так же, в двух словах…       - А ты попробуй. В жизни вообще все чаще всего просто – люди сами всё усложняют, - философски заметил Гуань Шань, без спросу протягивая руку к стоящей между ними бутылке, свинчивая пробку и плеская в два стакана. Выдохнул, заглатывая обжигающую жидкость. Обычно он пил пиво, но и так сойдет.       Ночь казалось немного нереальной – последний раз он вот так с кем-то гулял или пил на лавочке… в другой жизни. Тем временем Даниэль тоже опрокинул свой стакан, и затянулся, добивая сигарету до окурка.       - Фууух, главное, чтобы не развезло слишком быстро. А вы долго вместе были, ну… пока он не уехал?       - Не особо. Мы в школе познакомились… а близко общаться стали уже в выпускном классе. После школы он заявил, что ради будущего должен уехать учиться к чёрту на рога. Какое-то время мы ещё общались… а теперь – я хер знает, что дальше. Но я так больше не могу. Видеть его, и не знать, приедет он снова, или… уже нет. Заебался.       - И… что думаешь делать?       - Не знаю. Не ждать. Забыть. Попробовать уже жить дальше… тем более, что ему, походу… всё же надоело, - Гуань Шань сам себя не узнавал – стоило сорваться с губ первым словам – и дальше его уже прорвало, как поврежденную плотину. – Всё это изначально было бредом. Подростки. Мы с ним предельно разные. Он юанями жопу подтирал всегда. И я – нищий гопник с района. И теперь он там, где должен быть – а я здесь, где мне и место. Давно пора очнуться и перестать уже себя мучать несбыточным. Понимаешь, о чем я?       - Романтическая история с элементами драмы, - пожал плечами Дан. – Что уж тут непонятного. Такие и правда редко заканчиваются счастливо. Тем более, что… сколько вы уже порознь, говоришь? Четыре года? Ты долго продержался. Тебе сейчас кто-то другой нравится?       Мо помотал головой.       - Я… вообще сложно с людьми схожусь.       - А так не скажешь, – Дан снова разлил виски. – Мне вот до странности комфортно с тобой общаться. Как будто сто лет знакомы.       Гуань Шань прислушался к себе. Пожалуй, ему тоже было… комфортно. Не так, как в обществе, например, Цзяня… может быть, немного похоже на молчаливую поддержку, которую он испытывал рядом с Чженси. С тех пор, как и они тоже уехали учиться, один за другим, стало ещё тоскливее… может быть, это его шанс найти ещё кого-то, кто разделит его одиночество? Хотя бы ненадолго.       Бутылка пустела, Мо чувствовал, что порядком набрался, но на душе стало явно легче. Больше они не возвращались к его проблемам, Дан принялся рассказывать о студии, предложил зайти посмотреть, возможно, Гуань Шань заинтересуется живописью… Тот только отрицательно покачал головой.       - Я умею рисовать только змею, проглотившую слона.       - О, читал о Маленьком Принце?       - Да, была такая книжка в детстве…       Когда они наконец разошлись – почти светало. К счастью, завтра, в понедельник, и в студии, и в баре у обоих был выходной, и никто не мешал отоспаться…       Даниэль всё так же приходил в бар, только теперь Гуань Шань улыбался ему гораздо более открыто и искренне. Они договорились о новой встрече - Дан признался, что несмотря на обилие знакомых реально подружиться за те два года, что прожил в Гуанчжоу, так ни с кем и не смог в силу ряда причин. Он снимал квартиру неподалеку от студии, готовился к участию в выставке в небольшой галерее в центре города…       Приехать в Китай он решился из-за девушки, с которой познакомился в туристической поездке. Они какое-то время поддерживали отношения, мотаясь между Англией и Китаем, пока она серьёзно не заболела. Дан начал понемногу учить китайский ещё в начале этих отношений, чтобы лучше понимать свою девушку – ведь язык – это не только способ коммуникации, но и образ мыслей. И когда всё стало совсем плохо, и она больше не могла приезжать, он закрыл собственную изо-студию в Манчестере и переехал сюда, чтобы оставаться с ней рядом до конца…       Её не стало чуть больше года назад. В тот день, когда они впервые разговаривали и пили ночью в парке была годовщина со дня её смерти. Дан периодически задумывался о том, чтобы вернуться домой, но отчего-то оставался здесь. Ученики, студия… он успел прикипеть к этому месту, с одной стороны полному болезненных воспоминаний, а с другой – оставлявшему некую неуловимую связь с той, что была ему так дорога…       - Знаешь, я привык ходить на кладбище по воскресеньям – если уеду, то как будто оставлю её одну. У неё вообще не было родных, представляешь?       Гуань Шань только кивнул. Что тут скажешь. Каждый переживает горе так, как умеет. Для того, чтобы отпустить, нужно время… отпустить. Если уж он сам до сих пор не может… то судить других не стоило и подавно. Их истории были разными, и всё же в них было что-то общее – оба переживали утрату, и казалось простым и естественным немного приоткрывать свой личный ящик Пандоры, понемногу выпуская из него слова и чувства, когда их становилось слишком тяжело держать в себе.       На какой-то момент подумалось, что этому тоже научил его Тянь. «Не держи в себе. Теперь мы будем справляться вместе»… Вместе. Когда-то это было так. Но больше не было. Его не было. И справляться вновь приходилось самому. Пока он не встретил Даниэля.       Тому отлично удавалось переключать внимание, и Гуань Шань наконец-то начал замечать, что вокруг всё ещё существует целый мир. Он словно обрёл краски: от зелёной листвы до разноцветных мазков на картинах. Да, его всё-таки затащили в студию. Первый раз он только посмотрел из угла, как в заполненном светом просторном помещении, где звучала тихая ненавязчивая музыка, с десяток самых разных людей – от детей до седого старичка, сосредоточенно водят кисточками по бумаге на больших мольбертах, пытаясь изобразить пейзаж, хотя бы напоминающий тот, что служил образцом. Занятие вёл другой преподаватель, а Дан показал Гуань Шаню несколько своих работ, стоящих в подсобке. Одна из них оставила особенно сильное впечатление. Она создавала ощущение воздуха и прозрачности, тонкие линии формировали очень нежное и печальное женское лицо, длинные тёмные волосы стекали по плечам, и из чёрно-белой гаммы выбивался только рубиново-красный цветок, зажатый в изящных пальцах.       - Это…       - Да, Мэй.       Он коснулся холста, и этот жест заставил отвести глаза – настолько он был щемяще-интимным.       Впрочем, уже через пару минут Дан сбросил задумчивость и вновь сверкал улыбками, рассказывая истории других картин, некоторые из которых были и впрямь забавными. Как вот этот балансирующий на стремянке худой парень в заляпанных джинсах с валиком в руках, из-под которого по серой стене шёл яркий жёлтый след. Слушая про то, как сам Даниэль, а именно он был на картине, делал с друзьями ремонт своими не самыми умелыми руками в первой съемной квартире в Манчестере, Гуань Шань сперва улыбался, а потом и вовсе начал беззастенчиво ржать.       Оказалось, та лестница, на которой он был изображён, неожиданно под ним сложилась, но не упала, и он начал шагать с ней вместе по комнате, держа равновесие, как заправский акробат, правда размахивая валиком, разбрызгивая во все стороны краску, по ходу дела задев ещё пару банок, отчего комната приобрела крайне живописный вид. Потом друзья, пародируя критиков-искусствоведов, долго обсуждали, что хотел сказать этим автор, и пришли к выводу, что творение слишком гениально для современности, и может быть оценено потомками только через сто-двести лет после смерти художника…       Прошло несколько месяцев, во время которых они выбирались в кино на нашумевшую премьеру фильма и «на пленэр» вместе с учениками студии, где Мо стал частым гостем, пусть всё так же не отваживался браться за кисти, только делая время от времени карандашные наброски. Которые Даниэль то хвалил, то критиковал, со свойственным ему мягким юмором, необидно указывая на ошибки и мотивируя не бросать занятия. Время, проведенное вместе, наполняло пустые дни, заставляло дышать и чувствовать...       С каждым днём Мо ловил себя на мысли, что ждёт сообщений, и вспоминает о Дане едва ли не чаще, чем о том, о ком не хотел бы вспоминать. Потому что чувства эти воспоминания вызывали диаметрально противоположные: светлое и тёплое, чуть разбавленное волнением – о Дане, против болезненно-резкого, до сих пор жгущего, как старая потемневшая крапива – о Тяне. Да, он вспоминал о нём. Чаще, чем признавался себе. Любой мелкий жест, любая деталь, напоминающая о проведенных с ним днях и ночах, то и дело выталкивала на поверхность всё то, что он с таким трудом топил обратно в зыбучее болото памяти. Эта постоянная борьба стала настолько привычной, что он практически перестал её замечать, пока она не заставила его произнести те слова...       В тот день они собирались идти небольшой компанией в клуб на другом конце города на концерт малоизвестной рок-группы, которая Шаню давно нравилась, и ему очень хотелось познакомить с ней Дана. Почему-то верилось, что он уж точно оценит, и это казалось важным.       Думать об этом казалось странным, и всё же, Шань рискнул задать себе вопрос: а что именно он чувствует к Дану. Не слишком ли эта привязанность начинает напоминать… Учитывая, что тот ни разу не рассказывал о других своих отношениях, кроме трагической истории с Ли Мэй… возникал вопрос, как он отреагирует.       Судя по рассказам, там, где он жил, никаких проблем у людей нетрадиционной ориентации не возникало. Да и историю Шаня он с самого начала воспринял совершенно спокойно. Но одно дело - относиться нейтрально, и другое – столкнуться с интересом, направленным непосредственно на тебя. Насколько глубок этот интерес, и что вообще-то, собственно, Гуань Шань от него хочет – он пока и сам не был уверен, потому что никогда не испытывал подобного раньше.       Весь его опыт чувств и отношений ограничивался тем, что было у них с Тянем. То, что начиналось как взрывной коктейль из соперничества, борьбы и взаимного притяжения противоположностей, и потихоньку переросло в первые ростки взаимного доверия, а потом в потребность и привязанность, которая была таким жестким образом разорвана надвое.       Меньше всего хотелось пытаться использовать чувства к Даниэлю как пластырь на рваную рану, оставленную на месте, которое в его сердце занимал Хэ Тянь. Такого он уж точно не заслуживал ни при каких обстоятельствах. Ловя его внимательный взгляд, который так и хотелось назвать... ласковым, Мо гадал – что это. Сочувствие? Симпатия? Между ними ни разу не возникало той неловкости, что была постоянной спутницей его общения с Тянем. Шань пытался представить, что почувствовал бы, коснись его Дан по-другому, не просто похлопывая по плечу или пожимая руку, как он это делал при встрече. Его рукопожатие всегда было крепким и уверенным. Он ни разу не позволял себе двусмысленных шуток и жестов. Не давил и не был навязчив, не пытался манипулировать… да вообще был полной противоположностью Хэ Тяню, если не считать схожего цвета волос, глаз и роста. Сравнивать их изначально было странной затеей, но Мо постоянно ловил себя на этом. И это пугало ровно в такой же степени, как волновало. Ему хотелось знать…       В клубе было шумно, они едва нашли свободное место и разместились за столиком, слишком маленьким на такую кампанию, так что на нём едва умещались пивные кружки, а высокие табуретки стояли слишком близко, и все то и дело сталкивались коленями. Когда вышли музыканты и фронтмен, приветственные крики и аплодисменты едва не оглушили. Гуань Шань то и дело оглядывался на Дана, который сидел рядом, и смотрел на сцену, потягивая пиво. Концерт начался, и Мо отвлекся, азартно отбивая ритм ладонью по краю стола, подпевая песням, текст которых знал наизусть. Время летело незаметно, пивные кружки пустели и наполнялись вновь.       Концерт закончился, и Мо почувствовал, что пора бы пройтись до туалета. Он не был пьян, но изрядно навеселе, и потянул Даниэля за рукав. - Эй, пошли, отлить надо, потом перекурить выйдем.       Тот кивнул и поднялся. Они вышли на улицу, в прохладный осенний вечер. Дан поёжился, плотнее запахивая слишком лёгкую для середины осени куртку. Стоять перед клубом, где и без того толпилась курящая, ржущая молодежь не хотелось, и они отошли к скверу, устроившись в тени деревьев. Внезапная тишина, нарушаемая только шорохом листьев, которые на свету были бы пожелтевшими, но сейчас слились в единый тёмный шелестящий над головами полог, казалась плотной. Вроде бы, ничего не изменилось, но Шаню стало неуютно. Наверное, впервые с тех пор, как они познакомились. Сколько уже прошло времени? Неужели почти полгода? Непривычно молчаливый Дан вытряхнул сигарету, и не стал ждать, пока Шань, как обычно, прикурит ему, а достал свою зажигалку. Он прислонился плечом к стволу, глядя куда-то вверх и выпуская туда же струйку сигаретного дыма.       - Я давно заметил, как ты на меня смотришь, – голос звучал глухо. – Ты хочешь что-то спросить. Спрашивай, ты знаешь – я всегда отвечал тебе честно.       Мо тоже стало зябко, но не только от прохладного вечернего воздуха. Ветер покачивал редкие фонари, бросая на дорожку ползущие отсветы. Спросить сейчас? Но он не… А можно быть к чему-то такому готовым? У Гуань Шаня из рук вон плохо получались откровенные разговоры. И если с кем-то и удавалось говорить по душам, то именно этот человек и стоял сейчас рядом, терпеливо ожидая, пока он соберёт разбегающиеся мысли.       - Дан, я… я думаю, что ты мне нравишься. И хотел спросить, что ты об этом думаешь. Если, конечно вообще что-то думаешь. Потому что ты никогда… да и времени прошло всего ничего… - он сбился и замолчал. Оставалось надеяться, что из его обрывочных фраз Даниэль как-то сам соберет некую смысловую цепочку.       Это заняло какое-то время.       - Вообще-то я немного о другом думал, затевая этот разговор, – лица было не видно из-под густой тени, где можно было разглядеть только тлеющий кончик сигареты. – Но ты прав, пожалуй, это важнее. Когда я с тобой познакомился, то основательно застрял в прошлом. Существовал на автомате, делал вид, что улыбаюсь, делал вид, что мне что-то интересно… и когда ты сказал, что тоже не живёшь – меня это очень сильно задело. Я подумал, что, если у меня получится вытащить тебя – тогда я сумею выбраться и сам. Вот такая эгоистичная была причина.       Он помолчал ещё, нагнулся, гася окурок об асфальт, прежде, чем продолжить. Шань слушал, не понимая пока, к чему всё идёт, но не перебивая.       - Я думаю, ты ошибаешься. Тебе стало легче благодаря нашему общению, для тебя оно ассоциируется с чем-то... лёгким, хорошим, только и всего. Тебе кажется, что ты хочешь большего? – он шагнул ближе, выходя на свет, так что взгляд уперся прямо в глаза. – Тогда – попробуй, и всё узнаешь.       Мо заколебался… но отворачиваться не стал, словно заново разглядывая его лицо – чётко очерченные брови, нос с едва заметной горбинкой, тонкие, почти бесцветные губы… хотел бы он? Ладони осторожно легли на грудь. Он задержал дыхание… и опустил глаза, отрицательно качая головой.       - Нет. Я, может, буду жалеть. Но, нет. Ты прав. Спасибо.       Дан улыбнулся, подтягивая за плечи, чтобы обнять.       - Ты сам тогда мне сказал - всё просто, видишь? Я нравлюсь тебе, верно. И ты мне. Ты классный парень, Гуань Шань. И я благодарен, что именно ты «поймал» меня, когда это было нужнее всего. Теперь я почти в порядке, и вижу, что ты тоже гораздо живее, чем раньше. Прорвёмся, да?       Только теперь Мо расслабился, в свою очередь коротко обнимая, хлопнув по спине. Дан кивнул, отстраняясь.       - Я что сказать-то хотел. Я решил, что через месяц всё же поеду домой. Родители давно уговаривают приехать к ним хотя бы на месяц. Говорят, что их достал мой пёс, которого я им оставил.       - Эй, ты не говорил, что у тебя и сейчас есть собака!       - Френки – самый хороший мальчик в мире. Пошли, а то нас ребята заждались. Я стараюсь не задалбывать друзей своей собакой. Но раз уж речь зашла - покажу тебе парочку фоток. А вчера он учудил, отец мне видео прислал – оборжёшься!