Приличный фанфик

Перед мужчиной оскаленной дырой возникло чёрное, полное удушающего склизкого мрака окно. Лампочка с предсмертным грохотом погасла, как только он перемахнул через раму. В погруженной во тьму комнате дрожащей золотой нитью зиял дверной проём. Он тяжко выдохнул, его лёгкие словно разрывались на лоскуты, а сердце цепенело шершавым морозом. Майлза трепало отчаянное чувство, что здесь что-то не так, но придавать этому значение было глупо, ведь журналист уже внутри, и уйти — значит сдаться. Мужчина, поднеся к лицу камеру с включённым ночным видением, осторожно обогнул упавший шкаф и через мельтешащий зелёный туман прошёл к выходу. Он распахнул со сводящим скулы скрежетом деревянную дверь, ведущую в коридор, плавающий в тусклом жёлтом свете. Справа тупик, слева — завал поломанных досок, стеллажей и мусора, похожего на свирепую баррикаду на пути к выходу. Но Майлз быстро понял, как обойти это место. Следующая дверь вела в комнату просторнее, заполненную креслами перед большим экраном выключенного телевизора. Вероятно, мужчина заглянул в комнату отдыха. Майлз заметил ещё одну дверь, которая, по наитию, должна вывести его в пустую часть коридора, и зашагал к ней, но на мгновение ему ледяной дробью в затылок ударил ужас от взревевшего белым шумом грохота внезапно очнувшегося девайса. Удивление быстро сменилось оскорблённым раздражением, и недовольно сведя брови, мужчина направился дальше, цепляясь взглядом за любые выделяющиеся детали, которые могли скрывать в себе жуткую правду об этом нелестно описанном странным типом месте. Далее по коридору пришлось протиснуться в узкое пространство между стеллажами, которые будто специально стояли здесь, предупреждая о гулко дышащей в спину смерти, волокущейся за ним по пятам… Кровь? На полу перед ним расплывалась в липкой кляксе алая лужа. Майлз замер на месте, будто перед ним бросили огромное смертоносное бревно. Слишком много крови… Здесь убили кого-то? Это психбольница, здесь может произойти всё, что угодно, но это?.. С другой стороны Апшера безжалостно душило любопытство. В полнейшей гремящей в ушах тишине совершилось убийство… Это подтверждало строки из подозрительного письма этого неизвестного информатора, здесь творится что-то до безумия жуткое. Путь назад виделся теперь предательским отступлением. Ну уж нет, какой он журналист, если сбежит, так и не раскрыв правду? Майлз двинулся вперёд, и его сердце тупой болью ударило в гортань жарким пульсом, когда слева грохнула закрытая дверь санузла и щелчком закрылась на замок. Там кто-то живой? Тем не менее мужчина не рисковал стучать и спрашивать, он и сам бы с превеликой радостью спрятался от того кровожадного ужаса, что здесь происходит. Смазанный красный след вёл в соседнюю дверь. Видимо, маленький буфет судя по автоматам со снеками. На столике рядом с раковиной пристроился поднос с банкой газировки и лежащим на ней серым и влажным куском мозга, и если бы не эта деталь Апшер бы не понял всей дерьмовой ситуации, в которую он попал. На гору стульев кто-то скинул кусок фанеры и доски, забрызганные кровью, она же вязко стекала по потёртым металлическим стенкам вентиляции. Майлз глазами рассчитал, что сможет протиснуться в квадратный вылом, и осторожно подтянулся туда на руках. Пока он полз, мерно дребезжа по узкой расхлябанной трубе, через решётку он увидел, как в комнату, откуда он недавно выбрался, резво вбежал до чёртиков напуганный псих, уродливый и одетый в грязную зеленоватую робу, испуганно провизжал что-то нечленораздельное и так же стремительно вылетел из помещения, захлопнув за собой дверь. Тут есть живые люди… хотя то, что Майлз увидел перед собой, с натяжкой можно назвать чем-то похожим, это зашитое, жёлтое от химикатов лицо… Журналиста пробрало утомительное отвращение к этому месту. Но стоило двигаться дальше, только теперь осторожнее. Скорее всего тот парень закрыл ему дверь снаружи, и выйти отсюда теперь невозможно… У Майлза просто не хватит сил, чтобы сломать дверь. Чёрт побери, надо искать другой выход… С такой шаткой гнилой надеждой Апшер продолжил путь, подняв перед собой драгоценную камеру. Мужчина спрыгнул по другую сторону вентиляции и проморгался, привыкая к яркому желтоватому свету, впитавшемуся в коридорные стены. Слева длинное заляпанное окно показывало нижний этаж, но путь к лестнице перекрывала баррикада из стеллажей, компьютерных стульев и ящиков. Интересно, от кого строили такие нагромождения? Вряд ли они тут появились сами собой. Майлз заметил чуть приоткрытую дверь с табличкой «Библиотека», откуда наползала шершавая тьма. Судя по всему, это был единственный выход отсюда, и Апшер уверенно толкнул деревянную преграду… И безголовый труп шлепнулся прямо перед ним на пол! Майлз взвыл от неожиданности так истошно, что связки разорвались колючей холодной болью. Он осторожно обошёл безвольно распростёртое перед ним тело, в глазах рябящим всплеском вспыхнули красные круги. Сердце врезалось в рёбра и, трепеща, безвольно застряло там. Сука… Кто подвесил этого беднягу за ноги.? А дальше ещё один, с обвисшими руками, пропитанными чёрной засохшей кровью. Среди плотно стоящих разбухшей однотонной стеной стеллажей валялись драные изуродованные тела, вытащенные гнилой грудой сизые внутренности, головы с открытыми в отупелом ужасе ртами и осоловевшими рыбьими глазами… Лица, скверно оскаленные, смотрели на Майлза с полок, уставленных потрёпанными, осыпанными пылью книгами; с пола, где аккуратно наступали его ноги; с подоконников окон. Свет с улицы, раздробленный на трясущиеся белые полосы решётками, плавал на размытой кривой фигуре, проступившей в конце лабиринта из шкафов. Апшер поднял камеру, понимая, что ничего лучше того, что он здесь обнаружил, уже не случится, и тут насаженный на арматуру, как изорванная свинья на вертел, лысый военный шумно и хрипло подавился воздухом, дёрнувшись на арматуре и болезненно всхлипнув. — Они перебили нас… — сипло, булькая на каждом слове, проговорил раненный, вперив в Апшера безумный до холерного блеска взгляд. Он угробленно задыхался, глотая пот, стекающий по его вискам. Майлз в шоке чуть не упал, ноги противно одеревенели, а диафрагма разорвалась безжалостными ударами сердца и сбитым напрочь дыханием. Этого ему ещё не хватало! Но чувства его не подводили… Здесь померла куча народу… И вряд ли от массового сердечного приступа… — Они выбрались… Варианты… — продолжал ревущий предсмертный бред, похожий на напутствие, пронзённый человек. — С ними нельзя бороться… Ты должен спрятаться… Главные двери можно… Мужчина в последней отчаянной и жалобно глупой попытке подтянулся на арматуре, стараясь избавиться от неё, но сделал только хуже. На пол с беспорядочным стуком вылилась лужа крови, и военный измученно застонал. — … открыть из комнаты охраны… Выбирайся к чёрту из этого проклятого места… На этом военный замолчал, безвольно повиснув на арматуре. Такая жуткая изнурительная жестокая кончина заставила журналиста ошарашенно отшатнуться, будто его обдали ледяной водой. Медленно по штанинам бедного мертвеца начали стекать фекалии из расслабленного кишечника. Вряд ли этот парень хотел погибнуть в собственном дерьме, но у него не было другого выбора. Это героическая жертва ради того, чтоб Апшер возбуждённо загорелся желанием выбраться из этой кошмарной лечебницы. Майлз, не оборачиваясь на труп и оторванные головы, вышел из комнаты через соседнюю дверь в коридор по другую сторону завала. Прямо перед его носом кто-то впереди захлопнул дверь, нагруженно звеня цепями и бормоча низким рокочущим голосом, напоминающим рычание медведя: — Красный на красном, красный на красном… и бой, беда, и месть… Насилие заставляет судить по крови, а не по словам… Слова лгут, кровь красная на красном… Майлз не придал значения словам очередного сумасшедшего, но поддал жару ногам, завернув за угол. Впереди виднелось ещё одно узкое пространство, и Апшер втиснулся туда, ничего не подозревая… И тут же его дёрнули за шиворот так, что ворот рубашки резанул по горлу, его плечи будто сжало ледяными клещами до хруста костей. Мужчина не успел ничего понять, его барабанные перепонки мощно сотрясло звериное рычание: — Поросёночек! И нечто гигантское, кровавое, похожее на уничтоженный обо чьё-то лицо торт «Красный бархат», выбросило журналиста спиной в окно. Стёкла летели сверкающими бабочками, выли беспорядочным звоном, застревали в волосах и залезали под кожу, Апшер так ударился спиной об пол нижнего этажа, что его лёгкие смялись в труху, горло выгнулось в кошмарной пульсирующей боли, а рёбра жутко треснули. Голову резко отключили, и Майлз ухнул в горячую мутную темноту. *** Очнулся Майлз от того, что кто-то увлечённо шептал ему на ухо о чем-то странном и религиозном, параллельно с этим потираясь шершавой ладонью о пах сквозь ткань джинсов. Было непонятно, специально он это делает или нет. Более менее придя в сознание, журналист понял, что что-то не так, и когда мутный взгляд развеялся, мужчина увидел кривоватую улыбочку и лысую голову старика, похожего на хитрого извращенца, а по меньшей части — на пухленького священника в самодельной рясе. Он с серьёзным видом исполняющего долг вплотную светил фонариком Апшеру прямо в глаза и приговаривал, делая на своих словах дрожащий святостью акцент: — Боже милостивый послал мне апостола… Береги себя, сын мой… — Какого хуя?! Отец Мартин внезапно понял, что его заметили за сим непристойным занятием, и его лицо растерянно и немножко смущённо побагровело, хотя, судя по глазам, блестящим тоскливыми искрами слёз, он обиделся такому резкому вопросу. — Отъебись от меня! — Майлз, от искреннего возмущения, аж чувствовал, как ноги отвратительно сводит. Он, приложив немало усилий, подпрыгнул с места, не сводя взгляд с сумасшедшего. Мартин, который не успел подрочить репортеру, грустно ушёл, виляя бедрами, повесив голову и уныло качая фонариком. Майлз лишь смерил его яростным, непонимающим взглядом и пошёл искать вход в сторожку, оглядываясь посреди заляпанного кровью помещения администрации. А потом ему дал по зубам какой-то заморенный безглазый инвалид (как злобная карма за то, что Апшер стащил ключ-карту у мёртвого охранника), отключили свет (точнее этот лысый любитель вздрочнуть, нагло хихикая, нажал рубильник в подвале), жирный урод, похожий на торт, влепил ему в лоб дверью шкафчика, когда Майлз втихаря пытался выбраться из соседнего, дабы сбежать из этой грёбаной сторожки. Да что тут творится, чёрт возьми, он на такое не подписывался, а если и расчеркнулся случайно, то, скорее всего, в договоре сатаны! Майлз живо пробежал в подвал, недовольно сетуя на то, что он не электрик, чтоб электричество обратно врубать. Внезапно он очутился в воде по колено, и ноги ожидаемо свело от противной влажности. Ладно, была не была. *** «Спасибо за выключенный свет, ёб вашу мать» — Майлз сидел в углу подвала в луже, чувствуя, как противно, со смаком, намокают его штаны, и думал о том, что у него впереди ещё рычаг… А где-то в напряжённой шероховатой темноте булькал по воде дохрена озабоченный мужчина с перекошенным лицом и с опасной дубинкой в руке. Майлз ворчливо насупился, согнувшись так, что треснутые от падения рёбра воспалились острой болью, и просеменил к рычагу, перемахнув с разбегу через пару столов. Темнота его не пугала, через зеленоватый шуршащий свет камеры он прекрасно всё видел. Но убывающая батарейка бросала его в панический трепет, поэтому он буквально ядерной ракетой массового поражения пронёсся мимо психа, не заметив, как тот запальчиво хлопнул его по спине дубинкой, и кулаком с дрожащими победными слезами на глазах нажал кнопку включения электричества. *** Пока Майлз пытался своими прокуренными хакерскими навыкпми открыть ворота этой грёбаной психушки, к нему сзади тихонько подкрался отец Мартин и с чувственным, грустным выражением лица всадил шприц прямо в его шикарную жопу, меланхолично вздохнув от мысли, что не может вколоть ему это в пэнис, ведь он еще пригодится ему. Пока Майлз целовался с буковками на клавиатуре, Арчимбод ныл и извинялся, прикрываясь волей Господа нашего Волрайдера, но врезать лысому за такую наглость Апшер не успел и мучительно провалился в сон, злобно стуча носками ботинок по полу. Проснулся он в комнате, мягкой и белой, будто сделанной из зефира. Без учёта того, что стены покрывали надписи типа «Здесь был…»… Дверь ему услужливо распахнул пациент, похожий на рыбу с совершенно водянистыми мёртвыми глазами, и Майлз поспешил ретироваться прочь. Снизу отбирали бит своими головами о стены два пациента, и под эти кричащие звуки два мускулистых брата-нудиста на одно ебло стояли двумя бетонными столбами. Казалось, что мешало им отчаянно тверкать, но, видимо, они были слишком приличными для этого великолепного места. — Может, на ужин его сварим. — Мне правую ягодицу, тебе левую. Дабы его не съели в скорейшем времени, Майлз побежал прочь из блока, через карниз перебрался с одного края душевой до другого, обогнув этих двух удивительных дураков, так хотевших укусить его за булки. Внизу толстушка, истерично гремя и прыгая, как футбольный мячик, гулял вокруг горы трупов и похрюкивал, разыскивая репортёра, схоронившегося со сломанной в песок спиной и сгоревшим носом под кроватью. Майлз горным козлом проскочил Криса и побежал через решётчатую дверь прямо в тюремный блок. Сердце стучало жарким и мокрым комом в висках, ноги подкашивались сырыми ветками, а перед ним… Ну, хотя бы им весело… Толпа визжащих, как счастливые детишки, психов, каталась с горки из проперданных матрасов и всякой наваленой в кучу дряни, с душой политой подсолнечным маслом. Майлз с терзающим усилием подавил в себе по-детски наивное желание тоже скатиться с этой импровизированной зимней горки, на которой он всегда стирал задницу в мясо в детстве из-за того что всегда был экстремалом и катался без ледянки. Ему пришлось карабкаться, тоскливо обдумывая в голове, сколько раз он упал и как часто получал дубинкой по хребту. Это хуже, чем беззаботно протирать штаны на горке и ни о чём не думать… Впереди только мрак, депрессия и плавание брассом в море дерьма, в какашечном городе-курорте. Вообще, кажется, что какашки, умеют думать, у них есть свои семьи, города, чувства, не смывайте их в унитаз, лучше приютите у себя, говорите с ними, ласкайте их *** Путешествие Майлза в канализацию успехом не увенчались, ибо его смачно вмазали головой в стенку и посадили на пол в бетонной комнате с грязными трубами. Он очнулся с дурной болью в висках и, глотнув сырого воздуха, огляделся, сгоняя с глаз красную пелену. Тем временем, огромных размеров громила Крис Уокер удобно сидел на пиках и с томным взглядом начесывал свою гигантскую задницу длинными и острыми когтями, иногда заходя вовнутрь и сладко похрюкивая от резкой боли в прямой кишке. Это напоминало ему о детстве. Нащупав жирным пальцем орешек, поросенок дичайше взвизгнул от счастья и радостно запрыгал (частично разрушительно, ибо ему на голову снежком посыпалась потолочная побелка), размахивая руками и показывая Майлзу в лицо свой трофей. Уокер буквально ликовал. Состояние напоминало нежную эйфорию, тело летело, голова звенела пустым стеклянным шариком… Связанный журналист несказанно опешил от поведения громилы и стиснул зубы, ошарашенно наблюдая за прыгающим пухляшом. — Ха-ха-ха-ха-ха, поросенок, прям как в детстве! — с широкой победной улыбкой на лице воскликнул Крис и запрыгал с еще большим упорством, отчего и так хлипкий, дешманский пол лечебницы начал пускать тектонические трещины, так похожие на анальные. О чем и подумал помпушка, вдруг замерев на месте. Улыбку с его плоского фаршевидного лица снесло. Абсолютно никаких эмоций. Он озадаченно смотрел в стену и молчал, в мрачных раздумьях опустив руки. В комнате в одно мгновение разразилась гробовая, щекотливая тишина, что пугало Апшера больше, чем кошмарно разъяренный Крис и обделанные пациенты, бегающие за ним в потёмках. — Знаешь, на что похожи эти трещины? — внезапно прервал эту давящую тишину громила, бесконечно пустыми, заледеневшими суровостью глазами глядя на пол, — Они напоминают мне мое детство. Я помню, как цельный грецкий орех в скорлупке разъебал мне анус. Пухлячок настойчиво сверлил едким бесчувственным взглядом напуганного до истерического припадка журналиста. Долгие паузы в предложениях Уокера раскраивали Апшеру череп и ядом ужаса разъедали мозг, конечности скрутило в доске воспаленного напряжения. Крис сильнее зажал блестящий, очаровательным бурым цветом орешек между пальцами, но не слишком крепко, чтобы не раздробить ценный трофей. Взгляд его сменился с потерянного и пустого на полный кипящей ярости, глаза будто заблестели ярче прежнего, лихорадочной волной зверского света, и теперь он в тревожном бешенстве взмахнул руками будто хочет улететь, и истошно рявкнул в самый потолок так, что крыша Маунт-Мэссив в панике содрогнулась: — Чёртова блядина мать! После того, как привила мне любовь к этим плодам, она отобрала мои грецкие орехи, прогнулась под врачей и психиатров! МОИ ГРЕЦКИЕ ОРЕХИ! Апшер растерянно вздрогнул, не смея отводить внимательный до острой боли в глазных яблоках взгляд от свирепеющего поросенка. — Это всё ты виновата, щетинистая свинота Роджерс*! Большой мальчик аккуратно поместил обожаемую вещицу в карман потертых широких брюк и, не дав Майлзу потрясенно переварить увиденное и услышанное, двинулся неумолимым тараном к нему, похрюкивая и посапывая себе под отсутствующий нос. — Это твоя вина! — с этими словами Уокер остановился перед репортером, страшно сверля его взглядом, полным зверской ненависти и разъедающей нутро обиды. Вдруг в комнату возмущенно и вальяжно вошел разъяренный пациент, нервно стуча себе ломиком по голове и, заметив источник шума и причину его бессонницы, хлипкий на вид мужчина в истеричном испуге попятился обратно к двери, как только увидел пухлозадого Криса. Ему показалось, что его голова слишком звонко трещит для того, чтоб по ней так лупасить металлическим инструментом, поэтому он замедлил темп стучания черепной коробки и, по-блядски постанывая, выбежал из помещения, случайно поддав газку не только ногам, но и ягодичной впадине, от чего серые штаны украсило коричневое зловонное пятно. Уокер недовольно надул губки и, раздраженно сведя надбровные дуги, посмотрел вслед удаляющемуся пациенту, что явно не хотел стать участником празднично-поминальной трапезы. Помпушку огорченно рассердил такой низкий поступок. Это никуда не годится. — Я тебя догоню, грязная шлюшка! — громила перевел грозный взгляд на ничего не понимающего Апшера и недобро оскалился. — Сиди здесь и жди, волосатая свинья. Скоро мы продолжим наш праздник. С этими словами Крис поспешно удалился из помещения, оставив после себя приятное нюху амбре и вселяющий, тошнотворный страх вперемешку с непониманием. *** Обратно в комнату помпушка вломился уже с несчастным пациентом, грубо волоча его по полу за руку. Хлипенький мужчина жалобно стонал, пытаясь ухватиться за пухленький крепко сжатый кулачок Криса, но отчаянные попытки вырваться заканчивались новой волной острой боли в мышцах. — Послушная мохнатая свинья, я принес тебе подарок! — с этими словами Уокер подтянул пациента за одну, изнывающую от боли, руку и, словно хвастаясь очередным трофеем, выставил бедолагу перед Апшером. Коричневое пятно на серых штанах активно распространялось по всей площади ткани, красивыми узорами стекая вниз. Майлз озадаченно глядел на очередную жертву громилы и не рискнул выдавить из себя ни слова, чтобы не рассердить Уокера. Но, кажется, толстушку наоборот разозлил такой молчаливый акт невежества. Он яростно откинул от себя по прежнему тихо стонущего пациента так, что он с мерзким грохотом ударился о стену, скатившись на уже помеченный пол — очень тепленько и мягко. Пахло мамой. Пациент медленно свернулся в клубочек и принялся посасывать большой палец на ноге. Прям как в детстве. Но блаженство окутывало мужчину не долго. — Вы два похотливых свинтуса! Не слушаете меня! — Крис, глубоко раздосадованный и разъяренный затянувшимся молчанием, запрыгал на месте, бурно размахивая сжатыми в кулаки руками и активно тряся головой в разгневанной гримасе, — Потные оболтусы! — обиженно простонал Уокер. Пол в ужасе трясся под его скачками, Майлзу на секунду показалось, что его позвоночник рассыпется в труху от дикого Крисотрясения. Крис вновь двинулся на журналиста тараном, снося вокруг пустые стеллажи и железные шкафчики. Необходимо наказать непослушную свинью. Он должен осознать важность происходящего, важность рассказанного, важность их вечеринки. Подобравшись близко к Апшеру, толстушка крепко схватил его за ворот куртки, одним стремительным рывком поднимая его перед собой, отчего он вскрикнул, с широко раскрытыми глазами таращась на изуродованное лицо громилы. Липкий, звериный ужас мигом распространился по всему телу, ударяя в живот. Злобное, шумное дыхание неприятно проходилось по ушам Майлза, вынуждая подтолкнуть себя на мысль, что это может быть последним, что он вообще увидит в своей жизни и встретит кончину в канализации подпольной лечебницы. — Знаешь, что я делаю с теми, кто не желает разделять со мной мою трагедию? — Крис вновь заговорил пугающе спокойно и тихо, неотрывно смотря в перепуганные карие глаза, — Знаешь, что я чувствую сейчас, тестостероновая свиноматка? В этот момент, пациент под шумок судорожно схватился за свой ломик, надеясь, что он может подарить ему вторую жизнь и, чтобы успокоиться, начал тихонько стучать себя по затылку, как он и привык это делать — мелодичное стучание всегда успокаивало его и напоминало о церковных колоколах. Помпушка, заметив это, откинул Майлза на пол и, приспустив штаны, присел на корточки и потужился. Он думал о грецкий орехах и лицо его было злым, но с внезапно появившейся широкой улыбкой, которая не внушала ничего хорошего и приличного. Кровавый пол стремительно затапливала новая биологическая субстанция. Громила похрюкивал и повизгивал, совмещая это с яростными хрипами тяжело выходящей массы из прямой кишки. Казалось, Апшера больше после увиденного ранее ничего не удивит и не напугает еще больше. Как же он был неправ. Справив нужду, необходимую для пышного и успешного торжества, толстячок привстал и, подтеревшись правой рукой, поправил на себе штаны, оставляя на итак испачканной ткани больше коричневых эстетичных пятен, приятно гармонирующих с красным цветом. — Сейчас я покажу тебе, как отвлекаться от моих рассказов, сраный говноед! — Уокер крепко сжал волосы несчастного мужчины и поволок его к симпатичной душистой кучке, — Смотри, что ты наделал! И с истошными визгами толстяк принялся активно и нервно вдалбливать голову пациента в свежее дерьмо, умудрившись разбить мужчине нос и заполнить его ноздри и рот отборным калом. Полностью потеряв контроль над разумом, Крис вдруг начал напевать песню. — I can dream about you. — Уокер с большим усердием стал долбить голову мужчины об обделанный пол, — If I can't hold you tonight. — С каждой строчкой его голос становился все громче и громче, наполняя тихое пространство хриплым басом, — I can dream about you! Безумие неумолимо накалялось с каждой секундой, пронизывая уже хлипкий рассудок репортёра. Он тяжело и часто задышал, впившись ногтями в ткань рубашки, ища в этом хоть какое-то успокоение. Но от частых и сильных шлепков тяжёлой головы об обделанный пол он всё больше сходил с ума, его мозг превращался в мясную кашу, мысли расползались чем-то противно вязким. Ему отчаянно не хотелось быть на месте этого бедняги. Наконец, расправившись с провинившимся пациентом, помпушка напоследок широко раскрыл его рот и пропихнул по самые помидоры новую порцию дерьма. Отлупашенный, ослабший мужчина издал предсмертный хрип и слабо, умиротворенно улыбнулся, навсегда прикрыв свои глаза. Он умер счастливым, смотря в бреду на рядом стоящую на корточках мать, которая с ласковой улыбкой яростно поносила всю комнату. — Как тебе наш праздник, щетинистая шлюха? — Уокер, наконец поднявшись с колен, приблизился к трясущемуся в ужасе журналисту, сладко хрюкнув, — Все это мне напоминает о моем дне рождения, когда мама макала меня головой в ореховый торт… На мои 12 лет мне подарили целый ящик с грецкими орехами… Измазанные в ароматном говне пальцы Криса страстно схватились за шею Апшера. — А я люблю колоть головы… Как орешки… Майлз, наконец, почувствовал, что верёвки на нём ослабли, и это вселило в него трепетную, волшебную надежду на спасение. Правда, как уйти, пока тебя душат грязными полными руками, журналист не представлял от слова совсем. Пока он в воспаленной предсмертной лихорадке думал, что делать, в дверь позади Криса начали ожесточенно ломиться, словно бомжи под мост, и Уокер, бешено зыркнув на дверь, уронил Майлза на пол так, что он впечатался носом в пол. Зато руки теперь свободны, а Крис недовольно топает ногами так, что толпа трясёт головами, как болванчики, мол, ему испортили праздник. Честно, Майлз так и не понял, как он выбрался оттуда… То ли улизнул, пока стайка очумевших берсерков прибежала спасать своего героически погибшего с ломиком в руках друга, а потом неслась табуном за Апшером в гневных попытках выпросить кетчуп для шашлыков из журналиста… Но репортёр смог, разрывая жутким напряжением мышцы, оторваться и в истрепанной панике доползти до тупиковой комнаты. Куда деваться?.. Что делать?.. Но внезапно из динамика рядом с подъёмником донеслось залихватским хрипловатым тоном: — Кто там, внизу? *** Когда задница Майлза была неожиданно спасена от группового веселья подъехавшим подъёмником, откуда доносился подозрительно ехидный голос, он ехал в полной нарочито дряной уверенности, что лучше не станет. — Ты сделал правильный выбор, приятель! Первое, что увидел плывущим от мертвой усталости взглядом Апшер, был седой скелет в маске и очках. Самое главное, что без одежды. Тресь! По скуле шибануло жаром, когда этот похожий на ходячий труп незнакомец со всей дури познакомил кулак с лицом журналиста. — Эй, ты ведь парень того маленького дерьмового священника, не так ли? Его… свидетель, или как там его… Ты, наверное, устал, — Майлзу почему-то захотелось с горячим отчаянием кивнуть на этот вопрос, но спустившийся над ним на одно колено старик перебил его весьма заманчивым предложением: — Давай сделаем перерыв, а, приятель? Старый добрый обед из двух мартини, небольшая беседа… Седой взвалил Майлза к себе на плечо и, натужно кряхтя, посадил в кресло-каталку. — … тяжелее, чем выглядишь, — с заметной одышкой доложил Ричард Трагер, пристегивая Майлза ремешками к подлокотникам. — Маленькое кардио тебя не убьёт… Вот так, руки и ноги из машины не высовываем. Апшер с досадой понял, что он теперь пленник и над ним придурочно посмеялись. Прекрасно, и что теперь? Они поехали вон из комнаты, попутно этот болтливый очкотряс издевался на чём свет стоит, и от его словесного поноса уже уши оскорбленно скручивались в трубочку. Проехавшись на лифте от долгожданного выхода, оба попали в лазарет, украшенный малярным искусством в виде красных и коричневых пятен, изящно раскиданных рук и ног… Майлз уже не слышал, что там вдохновенно бормочет Ричард, у него в голове играла в тревожном миноре какая-то ерунда, которой журналист пытался успокоиться. Но очнулся он от того, что, походу, лишился двух пальцев сразу. Он никогда так не орал, казалось, глотка вывернется наизнанку и он от ужаса выдохнет наружу сердце, позвоночник скрутился в жгут пульсирующей болью. — Вот так лучше, правда? — весело улыбаясь так, что мучительно хотелось въехать ему по зубам, заметил Трагер. Майлз пытался дышать глубже, потирая плечом ушибленную очередным ударом щеку, перед глазами разливались черные рябые круги. Тем временем Трагер помпезно ушёл, укатив с собой столик, и волшебным образом жопой закрыв дверь. Сука, надо выбираться отсюда… Апшер кое-как, на огрызках сил, расшатал ремни и выбрался. На раковине рядом с камерой удачно лежал ключ от лифта, и Майлз, тряся саднящими руками, поднял его и спрятал в карман. Он еще отомстит этому… Журналист тихо выскользнул из комнаты, взволнованно оглядываясь в поисках пальцев и шатаясь от болевого шока. Кажется, там ещё один зал… Может, там и находится выход… Внезапно послышались шлепки босых пяток по полу и суровые щелчки секатором… Он стоял перед ним, развязно почесывая голую задницу. Майлз притаился под кроватью, зажав себе руками рот, чтоб точно не дышать и притвориться ковром, и тут доктор нагнулся, в бесполезных поисках заглядывая под соседнюю койку. Мохнатые яйца показались между раздвинутыми ягодицами, анус, явно предназначенный для чего-то покрупнее огурцов, маняще распахнулся у Апшера прямо перед лицом. В голове у журналиста проскочила похотливая мысль надрочить этот ебаный хуй, приветливо болтающийся промеж крепких тонких бедер, но он решил, что сейчас явно не место и не время. Но рука тянулась сама собой, будто какие-то маленькие ехидные призраки вели её прямо к блестящему во всей красе волосатому и сморщенному полупопию… И звонкий смачный хлопок раздался на весь зал, и розовая вмятина от половины Апшеровых пальчиков неоновыми кружками засветилась прямо на прекрасном заду Ричарда Трагера. Тот не успел даже обернуться, как Майлз выполз из-под кровати, и, вожделенно задыхаясь, начал расстегивать пряжку ремня. Ричард ничего не понял и, как зачарованная змея, поднял брови и обернулся. И в этот момент Майлз, истерически постанывая, словил жесткий стояк, жилки пульсировали у самой головки, что-то настойчиво шептало ему в уши «трахать, трахать, трахать, трахать.», и Апшер не смел препятствовать волшебному желанию. И он смачно вдолбился Трагеру в анус по самые помидоры, так сладко вскрикнув, что с крыши Маунт-Мэссив попадали пациенты. Трагер, от такой неожиданности, возмущенно заорал, но тут же его глаза удовлетворенно закатились до самых белков, и он со старческим хрустом выгнул спину, схватившись за ножки койки так, что побелели пальцы. На лбу у него выступил холодный вязкий пот. Майлз начал уверенно толкать раздутый красный член в задницу Трагера, его йайки приятно напряглись, подгоняя к опустошению. Спина у него сразу же липко намокла, внутри всё закипело вязкой лавой, кровь дико скакала в артериях, разрывая их пульсом, дыхание сбилось на отрывистые стоны. Трагер послушно опустил голову, изо всех всплесками уходящих сил держась за ножки кровати. Его морщинистая задница не выдерживала жесткого напора, но он не сдавался, сдавливая жопу как можно крепче. Он чувствовал, как с мокрым жаром поднимается его собственный кабачок, твердеет, испускает плюющиеся фонтанчики спермы. Больно, но при этом приятно, прям как в детстве. Майлз продолжал, мощно вставляя и доставая пенис, тихо ругаясь сквозь скрипящие кафельные зубы. В конце концов он смог кончить, дряной пульс и дыхание сорвались на крике, ускоряясь, Апшер вливал в упругий анус доктора всё больше термоядерной спермы, пока оттуда не потекла струйка мягкого кала. Прочистил трубы… Трагер взвыл, как рожающая гиена, кончая уже третий раз, и, когда журналист, наконец, победно вытащил из его задницы свою впечатляющую волыну, с облегчением обосрался, то ли от удовольствия, то ли от ужаса. Майлз стёр пот со лба и от излишне трясущегося тела от стресса блеванул Трагеру прямо на лысину, потом медленно поднялся, жадно хлебнул воды из ближайшего кулера и сердито плюнул в сторону Ричарда, который «звёздочкой» лежал лицом в пол, чувствуя себя так, будто об него вытерли ноги. — Так тебе и надо. Вот теперь пора выбираться на улицу. Кажется, выход в грозу и дымную тьму этажом ниже. *** Искать во дворе отца Мартина оказалось очень хорошей идеей — Майлз четыре раза упал, чуть не порвал жопу, получил по голове, промок до костей так, что его колотило, как помешанного… Нервы совсем изодрались, мороз превратил кожу в хрупкий лёд, внутри всё сурово очерствело. Темнота пугала его всю жизнь, из влажного мрака могли бы появиться два лоботряса-близнеца с огромными членами, помпушка Крис, бешеный старик Трагер, пироманьяк, который увлечённо плясал польку, обмазавшись дерьмом, прямо в огне, сверкая смятой в ожоге половиной лица, грубый мужчина с дубинкой из подвала… Но только не отец Мартин. Вдоволь побегав от Криса, извалявшись в жутко липкой вонючей грязи и полежав поленом в фонтане в коротком приступе эмоционального выгорания, Майлз всё же смог пробраться в женское отделение и найти там отца Мартина. *** Немного побыв наедине с собой и занявшись профессиональным паркуром, Апшер проебал камеру, словив покер фейс… Девайс он всё-таки нашёл, но это не спасло его от бешеного табора чурок, поджидающих его за спиной с лошадью. Их золотые зубы красиво мерцали в темноте, но Майлз был неглуп и понял, что может сейчас остаться без трусов. Журналист перебрался через женское отделение, потерпев несколько трухлявых падений. У перехода в административный блок его повстречал за закрытой решёткой на лестницу похожий на макаку псих и, подпрыгивая от нервного тика и почесевая свою макушку в полете, пояснил, что ключ от двери находится в «театре за светом». Апшер недоверчиво кивнул и ринулся прочь. Майлз ещё немного побегал от Криса, что тоже уже заметно устал и выдохся от бесконечных попыток догнать реактивную свинью, и, в очередной раз потеряв назло быстроногого репортера из виду, обессиленно упал с лестницы, поскользнувшись на собственном говне и громко хрюкнул от неожиданности. Раздосадованный толстушка принялся яростно бить кулаками о пол и стремительно трясти головой, попукивая в уже проперданные штаны. *** В театре показывали такой захватывающий фильм, что половина зала умерли от эмоционального возбуждения и, судя по знакомому запаху, ещё и от газовой атаки. В блестящем матовой полутьмой помещении стояли столы, на экране показывали кадры из «Лучшие в мире похороны», включив на фоне унылое разглагольствование какого-то Вареники… Вернике… Похуй. Понятно одно — этот черт давно отошёл в мир иной, развлекаясь с портовыми проститутками с ЗППП. По крайней мере, Майлз надеялся на это. Операция по захвату ключа прошла успешно, хотя пришлось немного поднапрячь сочные ягодицы и прошмыгнуть мимо одного из двух братьев-нудистов… Но лестница наверх благополучно открылась. *** Мартин остался в большом помещении, похожем на церковь, совсем один. Перепуганные пациенты и его апостол в ужасе разбежались по своим норкам, когда на поминки священника вломился помпушка Крис. Он устало и огорченно вздохнул, подперев ладонью подбородок. Заняться было нечем, поэтому священник уныло сидел на скамье, сложив руки на коленях. Он призадумался, с каменным лицом смотря в стену. И лишь его печальные, влажные глаза выдавали его грусть. Уокер в очередной раз обломал ему поминальную вечеринку, на которой мог бы присутствовать сам апостол. Но пациенты, словно пересравшиеся мыши, разбежались кто куда. Он прокручивал у себя в голове эту ситуацию и вновь тяжело вздохнул, пробубнив себе под нос: “ эх… ой-ёй-ёй.». Мартин старался не унывать, ведь он знал, что скоро к нему снова придут гости и любимчики близнецы. Осознание этого успокаивало и теперь он умиротворенно улыбался, представляя, как перед страстным пиро-шоу закончит начатое и натрет морковь шаловливого Апшера. За все это время мысли крутились в ясном сознании священника одна за другой, но в один момент на ум пришла занимательная вещь. А что будет, если поджечь говно? Он посерьезнел лицом, прожигая взглядом маленький столик с возвышенностью, на которой аккуратно лежал ключ от лифта для журналиста. Божий посланник должен пройти еще одно испытание, верно.? И тогда его путь станет ясен. Мартин быстро придвинул скамейку к столу, не меняя своего серьезного и даже настороженного взгляда. Ему предстоит осуществить серьезную миссию на благо всех божьих тварей. Никто кроме него не сможет совершить такое. Священник прозрел, закатив глаза и расставив руки врозь от внезапного прилива знаний. Но времени было мало. Он стремительно и немного нервно взобрался на скамью, приподняв подол рясы. Трусы давно были сняты и утеряны, чтобы священная кожа могла дышать. Присев над поверхностью с ключом, он потужился, думая о важности происходящего и о великих силах волрайдера, с которым Апшеру предстоит воссоединиться. Говно, что есть мочи, выходило из кишок Мартина, изысканно наваливаясь большой кучей поверх блестящего ключа. Закончив, священник подтерся краем рясы и медленно отошел, отодвигая скамейку на свое место. Но это еще не конец. Судорожно схватив рядом лежащий коробок спичек, он дрожащими пальцами вынул одну, и, переведя дух, поджег ее, чиркнув о шершавую поверхность. Завороженно глядя на вспыхнувший огонь, Мартин с победной улыбкой поднес спичку к дерьму, наблюдая за тем, как его поедают языки пламени. Совсем скоро должен был подоспеть его апостол… Как и ожидалось, репортер, весь запыхавшийся, вбежал в церковь, смотря на священника вопросительным взглядом. Ему срочно нужен был ключ, чтобы наконец выбраться отсюда. — И снова здравствуй, сын мой… Мы с тобой еще не закончили, насколько ты понял. Скоро все будет кончено, немного терпения… — он ободряюще улыбнулся, кидая короткие взгляды на пах Апшера, но заметив суровое, посерьезневшее лицо, затолкнул свои похотливые мысли поглубже в долгий ящик. Он, краснея, прокашлялся, состряпав точно такую же серьезную рожу и продолжил, — А теперь… Твоё последнее испытание, да поможет тебе Господь. Он торжестовенно указал на багрово пылающее недобрым зловонным огнём говно на столике. — Чт… — Майлз поперхнулся едким дымным запахом и помахал ладонью у носа. — Что за пиздец?! Куда ты, сукин сын, убрал ключ?! — Тебе предстоит найти его. Боюсь, все не так просто, сын мой. Подойди поближе, я начну этот путь вместе с тобой, но дальше ты будешь должен сделать это сам, — Мартин развел руки в каком-то только ему одному понятном священном экстазе, и уголки его губ растянулись ещё шире. «Черта с два!» — сразу же пронеслась брезгливая мысль в голове журналиста, но он не собирался выдавать свой мигом придуманный план по изъятию ключа. Он неуверенно подошел к священнику, и они обменялись добрыми улыбками, после чего Мартин крепко сжал подрагивающую руку Апшера и начал парадно подносить ее к куче пылающего навоза. И в этот момент, пользуясь глубочайшей задумчивостью Арчимбода, репортер резко выкрутил его руку, прижимая ее к спине, и, надавливая на лысую голову, мощно впечатал его неожиданно пораженное лицо в ароматную кучу, елозя ею во все стороны, чтобы прочистить себе путь к ключу. Мартин, не будь дурак, смекнул, чего Апшер хочет добиться, и нагло схватил ключ в рот. Журналист нетерпеливо отнял его превратившееся в коричневую обожженную лепёшку лицо от стола и, увидев в зубах у священника ключ, возмущенно поднял брови. — Ключ отдал. — Нет моркови — нет ключа! — стойко промычал отец Мартин, мотая головой и постанывая от мыслей, что он может прямо сейчас касаться паха журналиста. — Ебнутая лысая цыганка! — вспылил звериным гневом Апшер и со всего молодецкого размаха дал Арчимбоду в челюсть так, что ключ вылетел, блеснул звёздочкой и поместился в его вторую ладонь. Добыв ключ, Майлз радостно вскрикнул и выбежал из зала, пока Мартин неожиданно сам весь покрылся огнем, вереща и бегая по помещению. *** Такой подставы от лысого извращенца Майлз никак не ожидал, хотя, чего греха таить, он был уверен в том, что эта похабистая чурка его предаст. Лифт тряхнуло, и он остановился на самом нижнем этаже. «Это чего, соляная пещера?» — недоумённо ухватился за мысль журналист и вошёл в холодную до трещания зубов подземную лабораторию. Он бесцельно бежал по коридорам. Ребята, было очень много ситуаций: и по нему стреляли и он упал в лужу блять и лежал нахуй… Потому что один человек просто блять. Хуярил, а куда хуярил, хуй его, сраный, знает. *** Майлз немного прошёл по коридору, белому, как дыра в ванильном мороженом, но внезапно, сзади, его грозно догнало хрюканье и бренчание цепей. Крис встал позади Майлза и яростно рявкнул: — Я не договорил, зловонная свиная вырезка! Апшер устало вздохнул, уже привыкший к Уокеру, как к родному, и побежал прочь от него. На заляпанных засохшей мазутной кровью столах в столовой валялись изодранные тела, свисали с полок синие руки и ноги. Тут же сидел выпивавший чай из пластикового стаканчика Волрайдер. Майлз не ожидал такой встречи, но его больше заботило, что за ним злобно громыхал помпушка Крис. С такого подарка судьбы облачный мужик и сам оказался не в восторге, хотя с неподдельным интересом наблюдал за тем, как Уокер увлечённо бегает за Майлзом по кругу. Роковым в жизни пухляша стало то, что он стукнулся мизинчиком на ноге о шкаф, и, грустно заорав в потолок, ухватился за ножку, жалобно похрюкивая. Бух! Огромный ящик, доверху наполненный грецкими орехами, упал Крису прямо на темечко и размазал его черепушку о пол. Воздух наполнился ореховым ароматом с железным привкусом растекающейся крови. Возможно, он мечтал так умереть, запнувшись о шкаф и столкнув с его верхушки целое сокровище, которое, в лучшем случае, попало бы ему в травмированный анус. Орешки медленно раскатывались по его жировым складкам, прятались между ягодичной впадины, зажевавшей штаны. Такую мирную сцену смерти и представлял себе толстушка, плача по ночам. Волрайдер, который сидел на стуле прямо возле ящика, случайно высрал на Криса большую липкую нанитную гавёху. Майлз в гневном недоумении воззрился на Билли и тот смущенно улыбнулся: — У меня недержание… — Конченный нанитовый свин! — вспыльчиво крикнул Майлз, почитая память усопшего, и, растроенный, запер дверь. Чуть дальше, по коридору, распахнулась камера за толстым листом стали, и журналист без задней мысли вошёл туда. *** Дверь захлопнулась за его спиной, и он наткнулся на стеклянную стену, за которой стоял рабочий стол, висела картина с Прометеем, печень которого пожирал орёл, а вокруг всего этого наворачивал круги на каталке дед, такой дряхлый, что его кости гремели на стыках напольных плиток. А ещё он увлеченно и с наслаждением брызгал себе в рот освежитель «Морской бриз». Майлз даже в состоянии искреннего изумления подумал, правда ли освежитель такой вкусный. — Ката-аемся… — довольно промурчал Вернике, довольно поиграв бровями в сторону Апшера и сморщив губы в очарованной улыбочке. Потом заметил, с какой неловкостью на него смотрит журналист, и, неторопливо убрав освежитель в ящичек стола, настроился благородно и серьёзно. — Знаю, я давно должен был умереть… — проскрипел гнусаво из-за трубок в носу трухлявый музыкальный старик. — Кто ты такой? — слегка потерянно переспросил Майлз, и Вернике так сурово на него посмотрел, насупившись, что журналист сразу вспомнил его имя и дату на надгробной плите. Следующие минуты три Майлз слушал удивительно скучную долгу лекцию о заслугах этого весьма озабоченного бешеного облака, и человека, пилотирующего это облако, и о том, что его надо остановить… А как — хуй знает… — Ладно, дед, разберёмся. Мне это нахуй не надо, но кто, блять, кроме меня… *** В общем, Майлз возненавидел лестницы. Крутить вентеля и отключать электричество, с уже надоевшим беспокойством бегая вокруг большого чёрного шара с лампочками, где какой-то лысый бедняга в трусах занимался йогой в колбе, пропихнув себе трубки в зад, журналиста заебло уже на пятой минуте, когда злой вонючий Волрайдер вбил ему в голову, что он ночная бабочка, и заставил полетать над пропастью размером с тридцатиэтажный дом. — Вернике опять освежителем раскумаривается, — Волрайдер встал перед экраном, мужественно закрывая Майлзу проход к сканеру ладони. — Перестань пороть ерунду, иначе я брошу тебя в газовую камеру, которую приготовил лично для тебя. Майлз обогнул нанитового цыгана по косой и хлопнул по сканеру, от чего на экране замерцала надпись «ОШИБКА» — Ошибка из-за отхуяченных пальцев? — недовольно скривил лицо Апшер, прежде чем Волрайдер, разогнавшийся на ядерном говне, стремительно летел прямо на него, оставляя после себя ужасный смрад. — Только не в сраку! — скандально взмолился Майлз, и его живо подбросило в воздух со скоростью бейсбольного мячика. Дальше он ничего не помнил. Но он упал в лужу, по нему стреляли, и этот дед на каталке с освежителем в руке… Черти… Волрайдер внутри него молча согласился с этой позорно ослабевшей мыслью. *** Майлз чувствовал, как из простреленной груди, как через дуршлаг, выливаются струйки крови. Боль тихо стучалась откуда-то изнутри вместе с истрёпанным пульсом. Вернике, величественно восседая на коляске, изрек, мутными глазами смотря на глухо помирающего Апшера: — Gott im Himmel. Ты стал хозяином! — Пошёл нахуй. — недовольно раздалось с пола, и Волрайдер яростно вырвался на свободу, разорвав Вернике и целый спецназ. ДОПОЛНЕНИЕ С ВЭЙЛОНОМ *** Иногда Вэйлон думал, что он идиот. Зачем только он написал этому журналисту, чего он хотел добиться? И теперь он сидит, прикованный к стулу, проматывая в голове до истощения ужасные картины экспериментов над людьми, испуганного Эдди Глускина, бывшего начальника — Блэра… Но это не страшнее марафона «Лучшие в мире похороны»*, бесконечно пляшущего на экране перед ним… К собственному возмущению мужчина начал проникаться бедными скорбящими вдовами, которые параллельно весело сводили его с катушек, но это длилось не долго — дверь за его спиной раскрылась, сопровождаемая грубыми матами снаружи, а наручники с треском раскрылись. Свобода?.. Или он уже настолько безвозвратно проникся печалью, что ему это только кажется счастливым размытым миражом?.. Но он ведь не досмотрел серию с убитым полицейским ниггером… Ладно, дома с женой и детьми досмотрит… Немножко грустный, но яростно уверенный в своих сосредоточенных на побеге мыслях, Вэйлон вышел из комнаты и нервно побежал сквозь приличное безумие по коридорам, пришибленный, в тщетных поисках радио, пока не наткнулся на холодильник… В холодном помещении в такт шуршащей джазовой музыке из потресканного магнитофона качались подвешенные сверху синие освежеванные тела, на плите готовился едва ли аппетитный борщ из крови и пальцев, пахло, надо сказать, отвратительно, но это имело свой очаровательный шарм. Правда, Вэйлон доверчиво не догадывался, что увидит похожего на бомжа с их двора каннибала, который аппетитно жрет мужика на столе, засунув его голову в микроволновку и вырывая прямо руками сырое мясо из его груди, издавая пугающее утробное рычание… Вот теперь точно пора ускоряться. *** Вэйлон никогда ещё так не бегал, ему казалось, что циркулярная пила позади кружится в вальсе, нагло проезжая ему по ушам ледяным свистом, и он падал, и нёсся, всхлипывая раздавленным об пол носом… А этот полоумный бородатый старик в трусах, испачканных то ли в крови, то ли в чём-то непристойном, скакал за Парком, как агрессивный горный козёл, и орал очень вдохновенно: — Фаршированная захухря! Жопастый борщ! Вэйлон забежал за угол, и его сердце радостно сжалось, впереди виднелась кабинка дезинфекции. Он запрыгнул туда, и двери захлопнулись за ним с истеричным криком нестерпимой боли… Парк обернулся и увидел что-то, висящее между створок. Кажется, двери прищемили яйца Манере. Тот стоял, забито дрожа, и плакал навзрыд, от исступления долбясь головой о стекло. — Ох, мужик… сочувствую, — искренне пожалел беднягу Вэйлон и пошёл на улицу, неловко покусывая губы. *** Вэйлон буквально ел густую пыль на чердаке, кряхтя от дъявольски ломящей боли в пояснице. Он потихоньку двигался к выходу, прислушиваясь к каждому чужому шагу или слову, и неожиданно буднично обмозговывая, может ли одна личность отсасывать другой… Изначально он думал, что с ним на одной территории гуляют четыре человека. Ну, что уж не покажется после того, как бегал отключать электричество под завывание недавно дрочившего на гору трупов соседа по психушке, поднимался по лестницам, увлечённо играл в баскетбол чьей-то головой, получил в нос (уже трижды) от Блэра, который с таким безумным взглядом всё вокруг крушил аки газонокосилка, что Парк удивился, как у него не выпали глаза, а потом… упал так шикарно, что не убился, но, похоже, останется инвалидом. Но Вэйлон убедился, что этот лысый мужчина с лошадиным лицом и в пациентской робе говорит сам с собой на разные голоса, значит… Наконец лабиринт из шкафов и проёмов закончился, и Вэйлон попал в комнату, лестница из которой, вероятно, вела вниз. В призрачном золотистом свете лампочки на противоположную стену мутно отбрасывалась знакомая безволосая тень, и только потом программист услышал тихие энергичные стоны и причмокивания. Что это такое, чёрт побери?! Вэйлон осторожно выглянул из-за стеллажа и чуть не подавился спазмом головокружительной тошноты. Деннис сидел на ящике со спущенными штанами и весьма чувственно отсасывал сам у себя, лизал свой жилистый стояк, собирая языком капельки спермы. «Зря я подумал, зря, зря, зря…» — Парк потихоньку обошёл окольными путями сию нелицеприятную сцену и спустился в сизую полутьму профессионального блока. *** Вэйлон остановился, придерживая ногу. Она саднила нещадно, словно от колющего кипятка, из дыры сочилась кровь, штанина обвисла и промокла, цепляясь рваными нитками за воспаленные края раны. Какой ужас… В голове беспокойно гудит черными всполохами… Дотянет ли он до выхода? Вэйлон, шатаясь, открыл соседнюю дверь и замер на пороге, в вопиющем изумлении открыв рот так, что вывихнул челюсть. Комната оказалась уборной. И в уборной сидел Эдди Глускин. Он истошно стонал от наслаждения, по его лицу вязко текли капли пота, с губ летели пар и слюна, а глаза мерцали от слёз и закатывались до белков. Штаны на нём были спущены, обнажая крепкие накачанные ягодицы, а большой мускулистой рукой Эдди жёстко долбил себя ручкой вантуза в эротичном экстазе, опершись об сиденье унитаза. Вэйлон медленно попятился и тихонько запер дверь. Он в состоянии шока вернул челюсть на место и чуть не сел на пол, казалось, сердце остановилось и ворчит откуда-то изнутри. Это не его дело и, слава Богу, не его задница… Парк бешено забежал за угол, истерично достал из-за пазухи тетрадку и прерывистым от священного ужаса почерком накорябал там, поливая бумагу потом и горькими слезами: «Лиза! Я ничего не понимаю! Что здесь происходит, за что мне это?! Этот плешивый вдовец сидел на унитазе, Лиза, и он…» Но Вэйлон не смог закончить, уронил карандашик, сел в угол, подогнув колени к груди, и разрыдался, понуро стирая сопли с лица и выдувая носом пузырик. *** — Darling! — Yaas! — внезапно машинально пискнул Waylon, увидев в стекле двери рожу с улыбкой шире хари и подозрительно напоминающую Eddie Глускина. — Sorry, само вырвалось… Waylon Park поспешил ретироваться, и тяжёлый дребезг каблуков Женишка неумолимо догонял его. — Мы встречались раньше? Я помню, я где-то видел твоё лицо. — Я жизнью клянусь, ты обознался! — Дорогая, куда же ты бежишь? Я хочу от тебя ребёнка! Не убегай! — взмолился Глускин, протягивая потные грабли, но Парк сиганул на так хорошо попавшуюся под руку лестницу в сверкающей шахте лифта. Вэйлон не знал, что его тушка слишком тяжёлая для лестницы, поэтому драматично грохнулся вниз, и кусок дерева из разлома в потолке лифта вонзился ему в лодыжку. Его натруженные нервы будто разом взорвались, мозг расплавился в кисель и кипятком растекся по костям, такой боли он ещё ни разу не чувствовал… — О, Боже, ты в порядке? — с такой кислотной искренностью поинтересовался Эдди, глядя на страдальца сверху вниз щенячьими голубыми глазами, что Вэйлону захотелось сплюнуть. Что он и сделал, показав психу выразительные средние пальцы. Нет, он его не получит. Пошли они все… Но зря он надеялся. *** Вэйлон так и не понял, зачем Глускин раскладывал на его голом торсе рождественские салаты, когда живо протащил его в ящике, в который предварительно смачно напердел, отчего Парк отключился, и потом раздел программиста догола. Но тем не менее Вэйлон радовался, что супруг убежал срать, и у него есть возможность уйти из этого отвратительного места. Удивительно, как Эдди смог запихать чью-то голову кому-то в зад, хотя, смотря на его мускулы, сомнения сразу отпадают. Дети не из воздуха берутся, если так посудить… Вэйлон быстро проковылял в соседнее помещение, у него так кружилась голова, что пространство ходило ходуном и скручивалось, на спине мужчины выступила мучительная испарина. *** Вейлон наугад распахнул удачно незапертую дверь, и, перепуганный до щекотной боли в сердце, вбежал в тёмную пыльную комнату, потерянно мечтая о том, чтоб близнецы не услышали этого. Он, совсем изнуренный от долгого бега, спустился по стене, сел на мокрую задницу, обхватив свои колени руками… За стеной внезапно послышалась активная возня с намёками на что-то насильственно эротическое. А потом… Приглушённые, жалобные стоны из соседней комнаты появились окоченелым звоном в голове не сразу. С каждым мгновением они набирали обороты, тараном ударяя по привыкшим к гробовой тишине ушам Парка и зарождая в его голове тревожную мысль, что кому-то явно нужна помощь… Он тихо, осторожно поднялся и, упираясь рукой в стену для равновесия, опасливо подошел к соседней деревянной двери. Сердце бешено прыгало, словно пельмень в кипятке, по телу пошла мелкая липкая дрожь, и от колотящего страха хотелось убежать отсюда подальше, не знать, не видеть того, что может быть за этой чертовой дверью… Но вот, ручка поворачивается… Боже. Перед глазами расстилалась настолько изумительная картина, что челюсть Парка пострадала второй раз за вечер. Вэйлон просто стоял напротив этого ужасающего действа с глазами размером с две декоративные тарелки, красные от наплывающих нервных слёз. Эдди, полусидя на кафельном полу туалета, полностью обнаженный и с широко раздвинутыми ногами, словно у неловко упавшей мускулистой балерины, шумно и повизгивая стонал с похотливой улыбкой, облокотившись мокрой от пота спиной о кабинку. Его яйца с силой рассерженного динозавра отдавливала до боли знакомая женщина в официальном костюме и с короткой стрижкой, впиваясь высокими острыми шпильками в нежную, мягкую кожу мошонки. — Развязная лысая шлюха… — в полголоса, высокомерно прошипела женщина с извращённой, садистской улыбкой, с каждым казнящим шагом обрубая слова, — Нравится, похотливая крыса? — Остановись. Дай отдышаться. — захныкал Глускин, пытаясь панически дрожащими руками поймать её ногу, в очередной раз грозно занесенную над его яйцами. От терзающей боли у него вены вздулись по всему телу, как зелёные канаты, от чего он стал похож на салат. — Надо… сука… надо… Эдди вдруг искренне расстроился, поняв, что детей у него, возможно, теперь не будет. Вэйлон аккуратно закрыл дверь и, шатаясь от тошноты и боли в ноге, побрел прочь, глотая печальный ком слёз в горле и изнуренно пыхтя. Да что ж такое-то, а… *** Вэйлон остановился, любопытно осматривая висящие над потолком, как улетевшие воздушные шарики, трупы. Почти у всех лица скрывались мешком, животы были распороты, и они грустно висели за ноги на верёвках, похожих на паутину, стекающуюся к крюкам в полу. Надо найти ключ от двери в административный блок. Там хотя бы неоткуда падать, а то Эдди уже успел разок вышвырнуть Вэйлона из окна за шкирку, как обоссаного котёнка. Парк прогулялся по дорожке из дерьма, ведущей к длинному залу, обставленному, как церковь венчания. В конце пути стояло подвешенное тело без головы в длинном подвенечном платье из белых обрывков, в пальцах у него застрял желанный ключ. Парк уже победно взвизгнул и поковылял к ключу, но тут сзади вырос огромный Эдди Глускин, загородив своей эффектной мышечной массой проход. — Я посрал, дорогая. Теперь твоя очередь. Вэйлон, измотанно скрепя сердце, засунул руку с ключом в штаны и пропихнул трофей глубоко в жопу, показывая этим, что срать он в ближайшие несколько минут не собирается. — Прости мою вульгарность, шлюха ты неблагодарная, но у меня место на потолке освободилось, — Эдди грозным ревущим паровозом ультанул в сторону Вэйлона и сцапал его за волосы, потащив по полу обратно в спортзал, где никто не занимается, но на кольцах с удовольствием висят. Вэйлон мириться с таким раскладом отчаянно не хотел, поэтому подставил Глускину подножку, и тот, фигурно матернувшись, упал носом в пол. — Последнее желание рассматривается? — с утомленной надеждой спросил Глускин, когда Вэйлон начал угрюмо связывать его, словно докторскую колбасу. Эта фраза остановила Парка, он оторопел и неуверенно сказал: — Ну… вроде как. — Хочешь посмотреть фейерверк? — Не вижу поводов отказываться. Вэйлон ослабил веревки и, всё ещё с тревожным недоверием, сел немного поодаль. Эдди выпутался из верёвок, достал из кармана связку фейерверков, немножко петард и лёг на живот посреди зала. Сие очаровательное и странное действие привело Вэйлона в немой восторг, и он начал с неподдельным нервным интересом смотреть, что будет дальше. Глускин раздвинул булки и вставил между ними фейерверки, натыкав туда петардочек. — Подожжешь? — героически смирившись с участью, попросил он у Парка, нетерпеливо суча ножками. Вэйлон, уже ничему не удивляясь, с абсолютно адекватным каменным выражением порылся в закромах своей жопы и вытащил оттуда пачку спичек. Программист чиркнул серной головкой о стену и аккуратно поджёг хвостики петард и фейерверков. Те весело заискрились, жёлтые огоньки солнышками раскинулись над ягодицами Глускина. Эдди был счастлив, ему казалось, что он попал в волшебный сон, где гуляют по радуге единороги, едят траву и дрищут мышами. Такое трепетное, тёплое до дрожи чувство эйфории охватило его, что он не сразу почувствовал, как зачесалась задница — так как ему было слишком щекотно горячо подносить руки к страстно пылающим полупопиям, он решил почесать их об пол и перевернулся, сладко потеревшись о мокрый от крови и говна бетон… Вэйлон, как зачарованный, смотрел на то, как Глускин красиво взорвался всеми цветами спектра, и яркие огоньки плясали звёздочками, отражаясь в его наполненных слезами удовольствия глазах. Он смотрел на салют, так наивно, по-детски, вспоминая, как когда-то давно он с таким же вниманием, с ощущением утерянной сказки глядел на праздничные всполохи цветного пламени в небе — зеленые, красные, синие, фиолетовые, теперь с легким оттенком Эдди Глускина… — Умер как мужик, — подытожил Вэйлон и, достав ключ из задницы, пошёл открывать дверь в административный блок, уважительно обходя кусочки Глускина на полу. *** Вэйлон, наконец, добрался до выхода. Свежий, до одури пряный воздух пахнул ему в лицо, солнце скользнуло мило ласкающими кожу лучами из дверного проёма, где лежал… Блять, опять он. Вэйлону Блэра хватало заглаза, но тот с помятым, брезгливо горделивым видом сидел у двери, показывая этим, что никуда отсюда не уйдёт, пока не отомстит. Его дьявольское, нездоровое стремление отталкивающе пугало Парка, но тот решил дать этому гандону ещё один шанс. — Мистер Парк?.. — истончавшим от убивающей боли голосом прохрипел начальник, повернув бледную до синевы голову в сторону Вэйлона. — Как… Как вы выжили, чёрт возьми?.. — Ну, так получилось, — честно ответил Вэйлон, пожав плечами. — Давайте… заключим сделку? — дыша тяжело, как побитая собака, предложил Блэр, зажимая глубокую рану под рёбрами. После такого он вряд ли протянет долго, но… Вэйлон не настолько бесчеловечный. — Вы поможете мне, а я помогу вам. Помогите встать, пожалуйста… Последнее слово он на срыве просипел, не в силах больше ничего сказать. Вэйлон смиренно вздохнул, по доброте душевной отпуская все обиды, и протянул Блэру руку… Его будто пнули в живот, потом режущая косым пульсом, мокрая боль губительным жаром отозвалась в боку. Блэр, презренно отходя от упавшего программиста, сжимая в руках осколок стекла и согнувшись от бессилия, дико рявкнул, прыгая как ебанутая мартышка и угрожая своим опасным оружием поверженно лежащему Парку: — Никто не узнает!!! Никто-о-о-о-о-о-о-о-о!!! Внезапно на Блэра налетело нечто размытое, чёрное, облачное, настолько неестественное, что вызывало тупую боль в голове. Оно подняло его, словно невесту, подвесив на несколько метров над полом, и разорвало на куски одним хрустящим рывком под такой же мартышечий визг. На пол упали куски тела, внутренности, дождик из крови заляпал Парку лицо. Злобно прошипев от боли вселяющегося волрайдера, Апшер с горячей надеждой смотрел вслед хромающему мужчине с камерой, который изо всех сил стремился, наконец, выбраться из этой лечебницы. Майлз огляделся по сторонам, оценивая содеянное, и увидел в углу большой кусок Блэра, верхняя половина тела с бесстрастным, будто бы глиняным, лицом. — Господи, какой уродливый мужчина. — Подытожил журналист и устало взглянул на поднимающееся кровавое солнце. *** Солнце медленно поднималось над горами, облака окрашивались в розовый и воздух был чистым-чистым. Свет заискрился в битых окнах лечебницы. Трагер сидел на ветке дерева и смотрел на рассвет. Все прошлые заботы, интересы, радости и печали остались далеко позади. Лечебница замерла в утренней тишине, и, кажется, стихли даже немногочисленные крики, мольбы о помощи и выстрелы недавно подоспевшего спецназа. Наконец-то наступил покой. Жизнь смолкла и затихла в Маунт-Мэссив, и только ветер шумел в верхушках деревьев и тихо пели свои трели птицы. Ричард окинул взглядом мир вокруг него — яркий солнечный свет уже заливал величественный фасад здания, широкие тени от деревьев легли на плитку и асфальт. Осень в Колорадо была теплой, но Ричард вдохнул воздух и почувствовал, какой он прохладный и чистый. Хотелось срать. Трагер улыбнулся этой мысли. Многое в его жизни поменялось, осталось позади и ожидало его в будущем, но почему-то это больше не пугало. Ни предательство Блэра и Глик, ни акулы из «Меркофф». Все их договоры и счета, кипы документов, ужасы за закрытыми дверьми и сотни загубленных жизней, в числе которых — и его собственная, — перестали тревожить душу и висеть камнем на сердце. Всё наконец-то встало на свои места. Всё наконец-то было правильным. Наконец-то можно было посрать с ветки на Маунт-Мэссив. Ричард неохотно привстал со своего места, чтобы занять удобную позицию. Вид перед ним открывался очень красивый, и уходить отсюда не хотелось. Всё это — горный воздух, приятно щекочущий кожу, пение птиц, лучи солнца на изможденном лице — заставляло сфинктер приятно сжиматься от сладостного предвкушения. Ричард закусил губу, нетерпеливо ёрзая и усаживаясь на корточки так, чтобы не потерять равновесие. В спизженных из подсобки мокасинах это было проще, чем босиком. Конечно, он выглядел нелепо, сидя на ветке полностью голым, в одних только мокасах, со свисающим вниз членом и яйцами, широко раздвинув ноги, чтобы испражниться. Но ты выглядишь еще нелепее, дочитав этот ебучий фанфик до самого конца. Птичьи трели стали громче, и, кажется, что-то, похожее на новую, доселе невиданную жизнь, забурлило вокруг. На обломках проклятой, ужасной лечебницы, похоронившей в себе кучу невинных душ и планов алчных капиталистов, возникло что-то новое и прекрасное. То, что было кошмаром, станет почвой для новых, чудесных посевов. — А почву надо удобрять, друзья мои, — риторически (или нет?) произнёс Трагер, крепче цепляясь за дерево одной рукой, а второй раздвигая свои ягодицы. Лёгкая, робкая трель пердежа ненадолго вклинилась в мелодию поющих птиц, но потом Трагер напрягся сильнее, и его сфинктер медленно выдавил тёплый, мягкий кал. — Сейчас бы мартини, — устало простонал он, улыбаясь самому себе и жмурясь от удовольствия. Его ссохшийся, немытый член, свисающий вниз, слабо дёрнулся и приподнялся от возбуждения. Где-то в отдалении, на земле, послышался слабый шлепок — это кусочек фекалии упал на землю. Но Ричард ещё не закончил. В главном холле послышался звон, какие-то несуразные крики и ругательства, но они тут же стихли. Смерть настигла, кажется, последнего, кто мог бы помешать Трагеру наслаждаться моментом. Он расслабился, глубоко вдохнул и посидел на ветке так ещё пару секунд, успокаивающе поглаживая себя то по налившемуся кровью члену, то по затвердевшим соскам, то игриво проходясь ногтями у мошонки, но он должен был закончить начатое. Трагер посмотрел на рассвет — солнце уже вовсю заливало светом долину, ветер задребезжал битыми стёклами в оконных рамах и качнул ветви, так, что листья облетели, ласково гладя кожу бывшего доктора. Вид был прекрасный, кажется, никогда в жизни Рик не видел ничего подобного и никогда не чувствовал себя таким свободным, умиротворённым и счастливым. Его сфинктер свело сладкой судорогой и Трагер замычал себе под нос от приятной щекотки в анусе, подрагивающем от подступающей новой порции фекалий. — Сейчас, — сказал он себе торжественно и прикрыл глаза, крепче держась за ветку и тужась. Он почувствовал, как головка огромной, толстой говяхи раздвинула его тугой анус и высунулась наружу. С ней было потяжелее. Ричард выдохнул сквозь стиснутые зубы и напрягся сильнее — его худые колени задрожали, с члена сорвалась пара капель мочи, но его анус медленно и верно выдавливал из себя кал. Чтобы обосрать этот ебучий Маунт Мэссив с его ебучим Меркофф блять уффф получайте сочную лепёху бляяя был бы жив Блэр я бы насрал ему в рот и нассал в ноздри уффффф Почти. Почти готово. Сфинктер почти опустошился — то, что Трагер сейчас стремился выдавить из себя, было последним, что тяготило его душу… и кишечник. Тяжелая фекалия уже болталась между ног, растягивая узкий анус движениями и заставляя Рика нетерпеливо скулить, сидя на ветке. На секунду он подумал, что хотел бы помочь себе рукой, но потом решил, что насладится тем, как его узкая ссохшаяся срака выдавшивает из себя говно, до самого конца. Ричард погладил себя по уже стоящему колом члену и приготовился к последнему рывку. Внизу послышался приближающийся топот. — Хм? — удивленно приоткрыл глаза Ричард. Кто-то, похрамывая и тяжело дыша от ужаса, ковылял из лечебницы. Кто-то в униформе пациента — пропитанной кровью, потом и ещё какими-то физиологическими жидкостями. Чужие глаза лихорадочно искали выход отсюда, и он был открыт. Ничто не стояло на пути у того, кто выжил и решил покинуть кошмарную обитель. Он был свободен. Но неожиданно послышался скользкий, влажный звук, а потом грохот — это бедолага спешил так, что поскользнулся на уже упавшем кале и кубарем полетел на землю. Судя по тому, что он перестал двигаться, он потерял сознание. — Эвоно как, — прокомментировал Ричард, глядя на обмякшее тело неизвестного внизу. — Ну, от судьбы не убежишь, c’est la vie. И поднатужился, высвобождая из своего уставшего, опустошенного сфинктера огромную, сочную говешку, и роняя её на лицо неудавшегося беглеца, слепо возжелавшего покинуть это ужасное место в такой восхитительный рассвет. В Маунт-Мэссив настал новый день.