Визави

Ровный знакомый голос разразился громом над светлой, блестнувшей седыми прядями, средь которых запрятались острые концы звезд и рогов, головой. Взгляд по своей природе алых глаз приковался к источнику данного звука. И замерли вечно бьющейся в тревожной агонии зрачки, они наконец остановились, ведь были поражены невозможным также,как и их обладатель. Все застыло в мгновении, шок стихийным бедствием накрыл украшенный шрамами и увечьями бледный стан. Это событие было невозможно, непостижимо! Реален ли был этот вечер, в котором спустя столько лет шут наконец смог встретить своего короля? Ох,нет, он не мог быть здесь, рядом с ним, на другом конце широкой двухспальной кровати, небрежно держать в руках книгу про звёзды или их тайный смысл ( может на обложке и не было ночного неба, она могла быть лишь испачкана в белых чернилах ) и,как подобает происхождению того, смотреть спокойно, почти безразлично, лишь встревоженным блеском в своих глазах указывая на лёгкое волнение в глубоком океане карих очей. Джордж не мог сейчас быть здесь и разделять эти минуты молчания и трепетного ожидания. Это было прекрасно известно. Тот сейчас был далеко, в королевстве Киноко, он путешествовал по земле с помощью ходячего замка Карла и по границам своего разума благодаря своим глубоким снам. Он встречал рассветы и провожал закаты, укрываясь шелком и выпивая сбор из душистых трав, читал книги и строил чертежи вместе со своим коллегой, писал сочинения и молился. Он был в неизведанных краях, отправлялся в неизвестном направлении, но был в безопасности. А сам же Дрим сейчас находился в тюрьме, мерил свою камеру шагами, жевал черствый кусок хлеба, который ему давали один раз в день, и то лишь из жалости, терпел побои, издевательства и пытки, но поддавался их давлению и не говорил и слова о том,что знал. Знаний в его голове таилось много, порой казалось, что даже слишком, вот-вот и своим изобилием они разорвут голову, укрытую светлыми кудрями, выберутся и поглотят собой все сущее. Иногда создавалось впечатление, что они уже это сделали и осели на широкие плечи. Они своей тяжестью их продавливают, а сформировавшимися когтистыми лапками нащупывают глаза, язык, головной и спинной мозг, иногда они останавливаются и продавливают органы грязными ногтями, но не вскрывают их - лишь напоминают, что они способны на это и в любой момент готовы убить своего носителя,как паразит, уже полностью насытившийся своим владельцем. Они шептали. Повторяли одни и те же фразы. Заставляли вспоминать неприятное и болезненное,переживать это снова и снова. Навеевали заклинания, выученные наизусть. Кричали в агонии,раскрывая зловонные пасти в невыносимом скрежете клыков. Но сейчас они молчали. Как и все в этой комнате. Это добавляло непостижимости этой ситуации. Голоса в голове не могли прекратить проклинать, стены тюрьмы не могли рухнуть, Джордж не мог смотреть так любяще. Не мог сейчас со слезами на глазах тянуться к нему своими великолепными аристократичными руками, прикосновений которых его слуга не был достоин. Не мог обнимать и говорить о том,как скучал, какого труда им с Техноблейдом стоило вытащить его из этого ада, как хорошо,что теперь он безопасности,что он дома, живой и очнувшийся от глубокого трёхдневного сна. Это сон. Или бред. А может, Клей умер и не обратил на это внимание. Так выглядит его рай? - Господи, спасибо, - продолжал благодарить бога за возвращение заплутавшего странника Джордж, крепко сжимая в объятиях по-рыцорски сложенное, но исхудавшее и измученное тело, и рыдая надрывисто, до непристойности искренне и откровенно- я так благодарен,боже- всхлипнув, он чуть отстранился от объекта своих страстных чувств и прикоснулся руками к лицу того, заглядывая в кроваво-красные очи. В карих глазах бушевал океан эмоций, никогда до этого не представляющийся Джорджу в той красе и в той ипостасии, в какой был сейчас. Был ли он достоин его? - А заслужил ли я его? - хриплый голос сорвался искусанных до крови бледных, нездоровых губ и замолк в болезненном душащем кашле. - Что? - в непонимании кротко ответил все тот же мелодичный голос, как будто только что вынырнул из пучины забытия и освежил разум струей родниковой кристально-чистой воды. Списав неразборчивую фразу собеседника на осевшие в его разуме остатки сна, он решил отмахнуться от неё рукой и вместе с тем этим жестом смахнуть с глаз проступившие слезы. - У тебя плохой вид. Давай выпьем лекарство. - он отстранился от объекта своих нежных, теплых чувств легко и непринужденно, уже качнувшись в сторону прикроватной тумбы,на которой лежала книга,наверное,о звёздах и то самое лекарство в виде маленького плотно закупоренного бутылечка из темного стекла. Но для Дрима это ощутилось, будто в это мгновение он теряет нечто важное, что он только-только получил, только начал ощущать в полной мере. Было больно. Как будто с него заживо сдирают кожу под его произнесенные в агонии крики. Он не смог вытерпеть этого,не смог больше слышать, как между ними разрывается только что образовавшаяся нить и, как испуганный ребенок, прижался к Джорджу. Это не было сном. Не было бредом. Не было раем. Джордж правда был здесь. Своими изученными когтистыми лапами Дрим обнимал его прямо сейчас. Он чувствовал жар от его тела даже через ткань его одежд, его частое взволнованное сердцебиение,будто оно принадлежало не человеку, а птичке, и его запах. Казавшийся всегда далёким, он был рядом прямо сейчас, звенел цветущими ветками миндаля, раскрывался, как давно забытая книга, и оставался на задворках сознания, как вечерний после штормовой бриз. Закололо в носу и стало горько во рту, в горле образовался ком, а на глазах проступили первые слезы. Джордж был рядом, ближе,чем когда либо. И он любил. Его любил! Он любил Дрима! Слезы копились гроздями, а после спадали по щекам,стекая с них к огрубевшему,покрывшегося щетиной, подбородку и падали вниз. Ощущая тяжесть собственных страхов, тревог и мыслей,он сгорбился под их весом, ощущая их зверем,сидящим на его спине, сжимающим его сердце, который был уже готов закончить насмешки над своим носителем и наконец убить, оборвав жизнь того в сильнейшем спазме, который бы исказил сначала его лицо, а потом и все его существо, доводя до гроба,до могильной плиты, до червей,пожирающих глаза. Весь сжимаясь, не давая себе вдохнуть и издать хотя бы звук, стыдливо пряча лицо, он убивал себя, пробивая все тело сильнейшим тремором. Джордж легко огладил проступивший позвоночник. Дрим издал рваный выдох и наконец в голос зарыдал. Испугавшись этого, смерть спустилась с широких плеч и исчезла во тьме. Так тепло. Так нежно. Так искренне. Джордж обнимал его, прижимал к себе и,кажется, тоже плакал, пока его друг сердца оставлял мокрые пятна от слез на его одежде, издавая громкие,истошные крики. В какой-то момент приподнял его лицо, держа его в ладонях и прижал его губы к своим. И слились их слезы в один тихий, безмолвный ручеек, как слились они в этот момент в одного человека. Их горе было бесконечным,как вселенная, их чувства были глубоки, как океан, их радость от прекращения этой боли,казавшейся вечной, была безмерна и не имела границ, как небо, только что озарившееся первыми лучами рассвета.