Birthright // Право от рождения

Марго понравился дом Уилла. На большинство ее давно возникших вопросов о нем она получила ответы в тот момент, когда увидела его и этот дом вместе. Он был маленьким и практичным, каждый дюйм был заставлен и обжит. Марго была уверена, что за разномастными стульями, старым пианино и гобеленами с лесными пейзажами скрывается своя история. Ей было интересно узнать о его семье: о матери, отце, братьях и сестрах, если они были. Теперь Уилл был совершенно один в своем маленьком доме. Застрявший, как потерпевший кораблекрушение, на опушке леса, одной ногой в мире, а другой в лесу. Вероятно, он хотел бы исчезнуть с концами. Марго видела отстраненность в его глазах, — что-то умерло за ними. Его связь со всем окружающим была в лучшем случае эфемерной. Да, она была уверена, что он с удовольствием ушел бы в лес и исчез насовсем. Марго могла его понять. Его кровать была не очень удобной, но простыни были чистыми и теплыми. Она ушла не сразу, хотя таков был ее план: просто взять то, что нужно, и уйти. Марго полагала, что некоторая толика практичности диких Верджеров была единственным семейным правом от рождения, когда-либо дарованное ей. Но на улице шел снег, а воздух был острым, как ножи. Быть обнаженной — значит, быть уязвимой перед холодом и стыдом, но в умиротворенной темноте она не чувствовала необходимости бежать ни от того, ни от другого. Она лежала без сна в теплой постели Уилла, в тишине, не считая сопения собак. За окнами падал снег, призрачный и неосязаемый. Уилл был тих и неподвижен позади нее. После этого он поцеловал ее. Она не ожидала. Он казался таким далеким. Он, конечно же, был внимателен. На самом деле, больше, чем Марго ожидала, учитывая его резкие повадки и острый язык. Он позаботился о том, чтобы ей было хорошо; нежно погладил ее шрамы, как бы извиняясь за их существование. Будто пытался заменить воспоминания о боли чем-то мягким и теплым. Это было приятно. Никто из них не питал иллюзии относительно этих отношений. Марго была откровенна с ним по поводу собственных предпочтений, а Уилл — не тот человек, который легко привязывается к людям. Он не смотрел сквозь нее, но то, что происходило за его глазами, не было искренним интересом. Он бежал от чего-то, а она дала ему возможность. И Марго была рада; она не хотела быть единственной, кто использует кого-то в этом доме. Но он поцеловал ее после и провел пальцами по ее волосам, когда она отстранилась. Это было неожиданно мило. Она изучала его дом в тишине. Он был таким маленьким по сравнению с роскошным поместьем Верджеров, но здесь чувствовалось бесконечно больше свободы. В изоляции, в почти клаустрофобном давлении потолков и стен была свобода. История и память покрывали каждую стену и окно, словно броня. Марго чувствовала себя в безопасности. Она почти заснула в коконе тепла и тишины, положив одну руку на живот. Она была достаточно близка ко сну, чтобы ее разум вызвал образ перед глазами при отстраненном размышлении. Марго видела маленького мальчика или девочку с каштановыми кудрями, голубыми глазами и красивой улыбкой. Такая бесхитростная, невинная улыбка, абрис которой маячил перед ней, должно быть, результат постоянной заботы. Ребенок, которого любят с момента его рождения, осыпают вниманием и подарками, защищают от боли и манипуляций. Ребенок, который знал лишь тех, кто любил его. Она могла бы это гарантировать. Она могла бы. Уилл пошевелился позади нее. Его дыхание стало глубже, и Марго была почти уверена, что он спит. Или, по крайней мере, так же близок ко сну, как она. Марго попыталась добавить Уилла к образу ребенка, но изображение так и не прояснилось. Она не была уверена, захочет ли он участвовать в этом. Хотела ли она, чтобы он участвовал. Марго плохо его знала, вопреки ночному разговору по душам за виски. Она устроила шоу, чтобы получить желаемое; он почти наверняка также держал ее на расстоянии. Конечно, Марго видела его со своими собаками. Уиллу нравилось заботиться о вещах. Она не могла винить его за то, что он предпочел животных людям. Было время, когда она предпочла компанию свиней собственной семье. Пока Мейсон не начал обижать тех поросят, с которыми она играла, после чего Марго перестала тешиться мыслями о том, чтобы позаботиться о ком-то более уязвимом, чем она сама. Выживание означало жертву. Это означало вырезать из себя слабости, чтобы никто другой не смог сделать этого за тебя. Марго сжала в кулак руку, лежащую на животе, и попыталась поверить, что находится на пути к жизни, где подобные мысли больше не понадобятся. Возможно, Уилл захочет принять в этом участие. Он был закрытым человеком, целиком отгороженным от окружающих. Но те проблески, которые Марго видела в нем, заставляли ее верить, что он способен на тепло и заботу. К тому же, ситуация с генетическим наследованием могла обернуться куда хуже. По крайней мере, Уилл был умен. Острый, как гвоздь, как сказала бы ее мать. Марго навела на него справки, игнорируя непристойные заголовки о тюремном заключении и суде. Он преподавал в Академии ФБР. Написал уважаемую монографию по криминалистике. У него был полный дом книг. С ними обоими ребенок имел бы неплохие шансы обзавестись мозгами. На самом деле, это было едва ли не единственным, что Марго могла привнести. В ее семье не было недостатка в мозгах. Они были неполноценны лишь в том, что касалось сердец. Она снова взглянула на собак Уилла, расслабленных и спящих на смехотворно большом количестве собачьих лежанок. У одной из маленьких собак на шее была свежесменная повязка, а рядом стояла миска с водой. Марго изучала крошечную собачку, крепко спящую и умиротворенную. Может быть, у ребенка тоже будет доброе сердце. Луна скользила по ясному небу. Приятная тишина и тепло вокруг Марго медленно превращались во что-то гнетущее. Что она знала о семьях или заботе о них? Она никогда не задумывалась о ребенке, пока это не стало необходимым фактором для ее собственного выживания. Какой матерью она стала бы поневоле? Марго всегда игнорировала пронзительные вопли своего отца о своей женской неполноценности, но ее разум все еще был слишком близок ко сну, — открытый воспоминаниям и сомнениям. На мгновение она почти испугалась, что тот был прав. Распахнув глаза, Марго освободилась от одеяла и снова накинула одежду и пальто, которые служили ей одновременно костюмом и броней. Уилл спал или превосходно имитировал это. Уходя, Марго не посмотрела на него. Собаки подняли головы, когда она открыла входную дверь, но остались с Уиллом. Марго закрылась воротником пальто от стены пронизывающего ветра и вышла в ледяную тишину. Луна сияла белизной, как кость, на хрустящем снежном покрове. Она завела двигатель машины и включила отопление на полную мощность. Соскребать лед не пришлось; пара взмахов дворников на лобовом стекле счистили тонкий снежный слой. Она дрожала, ожидая, пока прогреется машина, ее руки в перчатках крепко сжимали руль. Ее фары отбросили бледный круг света на дом Уилла, когда она включила их. Марго отъехала и забрала свет с собой. Возможно, ей следовало бы чувствовать себя более виноватой из-за того, что она создала ребенка ради своего спасения. Но она была полна решимости загладить вину перед ним. Она даст ему все. Будет любить ребенка так сильно, насколько способна, следить за тем, чтобы каждая его потребность и всевозможные желания были удовлетворены. Они не закончат так, как она и Мейсон. Они всегда получали неправильное внимание. Это сделало Марго черствой, а Мейсона жестоким. Но когда Мейсон не пытался довести ее до слез, он всегда болтал о своих свиньях. О программах разведения и генетических модификациях. О новых поколениях, которые всегда лучше предыдущих. Следующее поколение Верджеров будет лучше, Марго поклялась себе. Она уже перебирала имена в голове. Марго решила определиться с именем еще до того, как узнает пол. Что-нибудь андрогинное, вроде Кейси или Морган, чтобы она могла дать ему то, о чем сама только мечтала, — свободу от идентичности, определяемой полом. Свобода была единственным правом, что даровано человеку от рождения. Она позаботится о том, чтобы ему никогда не пришлось делать выбор, который сделала его мать, чтобы спастись.